Грязный подъезд, который, видимо, является местом паломничества окрестной молодёжи и прочих слоёв населения... Я, зажав нос, шагаю через порог, где нас радостно встретил покинутый кем-то мусор, брезгливо озираясь, иду по ступенькам, требующим срочного мытья. Усевшись на подоконник второго этажа, я с интересом разглядываю серую стену, к которой приложили свои длани представители различных молодёжных субкультур. Пока мне посчастливилось прочитать историю любви Светы и Артёма, а так же "недовольство" отверженного третьего, ты закуриваешь сигарету. Её мятный запах кружит мне голову. Взгляд пробегает по сердцам, нарисованным вульгарной, ярко-красной помадой, банальным изречениям: "I love you, Vova!", надписям с признаниями в платонической любви далёкому кумиру, потокам брани, адресованной тому же кумиру... Рисунки, нанесённые чем угодно, пестрят вокруг, и я неожиданно задаю тебе вопрос:
- А ты... когда-нибудь любил? - говорю я. Твои брови удивлённо ползут вверх, а ледяной взгляд серых глаз, приближается. Я боюсь твоего взгляда и торопливо добавляю:
- По-настоящему.
Ты с досадой выкидываешь сигарету, заметно нервничая, достаёшь следующую и отворачиваешься. Ты знаешь, что я боюсь твоих глаз, хотя никогда не говорю об этом.
Я начинаю жалеть, что вообще открыла рот. Глядя на доверчивые капли дождя, летящие к окну, я чувствую между лопаток ледяной огонёк твоего взгляда. Больше всего я не хочу, чтобы ты злился. Ты почти всегда спокоен и задумчив, но твой крик выбивает у меня опору из под ног, я перестаю чувствовать землю.
- Да - внезапно раздаётся глухой голос, звучащий словно чужой. Теперь настала моя очередь удивляться. Наверно, мой недоверчивый взгляд, вызывает у тебя усмешку.
-Да, да, я любил по-настоящему - передразниваешь ты мой испуганный голос - Это было очень давно, пусть ты и не веришь.
- Почему же? Верю. Может ты...
- Может. Её звали Алиса. Она была так молода, не старше 18 лет... И жутко смущалась, когда очередной олух царя небесного, возомнивший себя прелестным сердцеедом, шептал, её нежному ушку, гадости. Её щёчки наливались пунцовым румянцем, карие глазки блестели от слёз унижения и она старалась незаметно скрыться, убежать в городской парк, где серыми вечерами, никто не видел её страданий... Она наивно мечтала о принце на белом коне, который прискачет и увезёт её в страну грёз, а рядом были только кони... А я был совсем другой, наверно, поэтому она и обратила свой невинный взор на меня. Я одевался в дорогие костюмы, курил ароматные сигары, пил самый лучший коньяк и абсолютно не дорожил деньгами, в отличие от этих идиотов, трясущихся над каждой измятой купюрой. Я никогда не понимал, почему люди так любят эти жалкие бумажки, поэтому тратил их, даже не глядя. Я иронично шутил, разбирался в политике, философствовал на современные темы, а она жадно слушала мои рассказы. Она была хорошим собеседником, обладала редкой памятью и не уставала интересоваться чем-то новым для неё. Я рассказывал ей о свисте холодных вьюг Арктики, о тайнах Востока, о забытых искусствах и древних науках, о лохматых звёздах... Но она была прекрасней всех звёзд. Я любил её молочную кожу, тонкие, бледные пальцы, смоляные ресницы, медовые кудри… Мне были нужны её чувства, я питался её любовью, креп, наливался, как спелый плод, её радостью и слезами...
- А что произошло потом?
Ты задумчиво смотришь на угасающий огонёк сигареты, проводишь ладонью по волосам, молчишь пару секунд и продолжаешь.
- Она говорила, что я изменился. Нет, это не так. Изменилась она. Она избавилась от детских мечтаний о загадочном рыцаре из сказок, перестала интересоваться астрономией, вдруг полюбила деньги. Она постоянно просила их - то на новые туфельки, то на французские духи. Мне было не жаль их, я готов был осыпать её хрустящими бумажками, с головы до ног, пусть я и не понимаю эту нелепую страсть. В её хорошенькой головке появились достаточно жадные и мелкие планы. Норковая шубы, бриллиантовый браслет, дорогая иномарка… Все беседы она умело сводила к монологу о этом, какие потрясающие джинсы она видела в одном магазине, и какие красивые серьги – в другом. Мне стало противно быть рядом с ней, она чувствовала это. И с интересом приглядывалась к мужчинам. С одним из них, обеспеченным землевладельцем, с поросячьими глазками и потными руками, она сбежала, бросив постаревшую мать. Сбежала устраивать свою личную жизнь, в уютном доме с видом на озеро. Я не плакал. Я не умею плакать, но порой жалею, что не умею. Я видел слёзы её матери, и не мог плакать. Часами сидел в жалком баре, отупевшим взглядом, смотрел на девушек и не плакал. Чёрт, я даже не знал, что мне будет больно. Я просто был уверен в том, что не могу чувствовать... О, как же, я ошибся...
- Но ведь сейчас ты ничего не чувствуешь.
- Конечно, абсолютно ничего - ты усмехаешься уголком рта - К счастью, я забыл, что такое чувства, после того, как испытал их всего лишь один раз. Теперь я могу лишь рассуждать... Может, так оно лучше, ну уж проще точно.
Я справляюсь со слезами и задаю последний вопрос:
- Почему всё... так сложилось?
- Не имею никакого понятия.
- Лжёшь. Ты всё знаешь.
- Не совсем. Всё это оказалось так сложно и скучно. Люди вообще странные существа.