Ехал я в машине недавно мимо этих девчушек-шлюшек, что стоят на трассе. Господи, что они в жизни видят! Холодно, зима, а они в коротких юбочках и в сапогах на шпильках. Хоть одна здоровая среди них найдётся? Это я как врач думаю. Вдруг одна из девчонок просто бросается под колёса. Еле успел затормозить. Опустил окно: «Тебе что, жить надоело!» - кричу, а сам смотрю у неё слёзы в глазах и губы просто синие.
- Садись быстро, коза.
Она села, обхватила себя руками, видно, согреться пытается. Ну, я печку включил. Грейся, бля… Едем мы, мне до дома ещё квартала три осталось. Куда я её дену?
- Слушай, малышка, куда едем? У меня дом близко. А тебе-то куда?
- Не знаю… Простите, дяденька. Я с ними в первый раз вышла, замёрзла. Не могу…
- А живёшь где?
- Я из другого города. Нет у меня никого. Сбежала из детского дома. Думала, заработаю денег, у других же получается, а потом вернусь…
- На белом коне?
Она вдруг горько расплакалась. А мне досадно. Дом близко, мать там ожидает. С работы еду со второй смены и вдруг… ну что, вдруг? Не вести же её домой. А куда?
- Почему тебя чёрт именно к нам принёс?
- Не знаю. У нас многие так уехали, а потом…
- Что потом-то?
- Не вернулся никто.
- Прекрасно. А ты знаешь, где они, те, что не вернулись?! Вот дура, так дура! Ладно, вытирай слёзки. Быстро приведи себя в порядок. Пойдём ко мне домой.
- Это значит, что вы – клиент?
- Клиент? Обхохочешься с тобой. Тебе сколько лет? Только честно?
- Если честно, то пятнадцать.
- А мне тридцать один, не женат, учти.
- А с кем Вы живёте?
- С мамой. С кем же ещё?
- А вдруг мама ваша заругает вас?
- Вот и послушаем с тобой, как она ругается. Утёрлась. Косметику свою почти всю размазала. На вот, посмотри в зеркало. Возьми в бутылочке воду, плесни на платочек и утрись, чтоб на человека быть похожей, а не на ночную бабочку. Интересно. Совсем другой компот получается. Молоденькая, хорошенькая, тебе ли краситься так вульгарно? Ладно, пошли, семь бед – один ответ. А зовут тебя как? Только без вранья.
- Настя я…
Зашли… Мама, как всегда встречает, хоть и поздно, но ведь никогда не ляжет, пока я не приеду. А я без всяких предисловий.
- Мам, это Настя, на трассе подобрал, она на электричку опоздала, - а сам думаю, хоть бы версию приемлемую подготовили вместе. Лохонулся, короче. А мама:
- Очень приятно, будем знакомы, Настенька. Только как же вы легкомысленно одеты! На дворе минус 20, а на Вас легкая юбочка, холодные сапоги. Ох, молодёжь! Давайте быстрее, садитесь за стол.
Ну, сели мы, она, бедная, ест, по-моему, даже не прожёвывая. А мама постояла, посмотрела и пошла к себе в комнату. Крикнула мне только:
- Витя! Зайди, я тебе постель для Насти дам. А ты у меня в комнате на диванчике пристроишься.
Зашёл я к маме, а она мне прямым текстом:
- Не думай, что я совсем ничего не понимаю. Какая электричка?! Кто в таком виде ездит электричками! Ох ты, горе луковое. Ладно, утро вечера мудренее. А потом куда её денешь?
- Подумаю. Жалко, мама, ей пятнадцать лет всего.
Покачала мама головой – ну- ну. И дала мне простыни, подушку и плед для Насти. Я вышел в кухню, а девочка наша спит, уронила голову на стол и так тихо-тихо дышит. Я вернулся к маме, маню её пальцем, иди, мол, посмотри. Смотрим, улыбаемся. Проститутка! Ёш твою меть! Застелил я ей кровать (свою, конечно), стою, думаю, как же её перенести. Решился, осторожно поднял, а она лёгонькая, как цыплёночек. Положил, не раздевая, кое-как прикрыл. Душа болит…
Что же это делается?! Каждый день на трассе девчонки по 13 – 15 лет мёрзнут, их убивают, милиция ловит, насилуют прямо в отделении всем скопом. А они же ещё просто дети! Ёлки зелёные! Неужели никто из властей не видит. Нужно же что-то делать, не только ловить, да сажать. Нужно им работу дать, жильё… И родители для чего-то должны быть. А где они? Или лишены родительских прав или покоятся уже, сражённые алкоголем. Что за время такое? А девчонка миленькая, глазки голубые, вроде ничего особенного, но есть что-то трогательное в ней и симпатичное…
Утром позавтракали мы с мамой на кухне, малышка спит. Мать мне говорит, что как же я, мол, её положил в одежде на чистую постель.
- Ну, мама, что же мне раздевать её?
- А она и не проснулась вчера?
- Не шелохнулась даже! Ладно. Я ей записку оставлю. Никуда не выпускай её. У меня в приёмном покое найдётся место санитарки.
- Погоди. Да, захочет ли она санитаркой быть?
- А куда она денется. Приду пораньше, поговорю с ней. А ты скажи, чтобы без меня – ни шагу из дому.
Пришёл на работу, я ведь врач приёмного отделения, больные пошли один за другим. Честно говоря, не вспоминал о Насте. Некогда. Потом зашла убирать тётя Нюра. Вот тут я и вспомнил. Спросил эту пожилую санитарку, не возьмёт ли она молоденькую девочку на квартиру. Она в пригороде живёт, туда электричкой часа полтора ехать. Ну, тётя Нюра согласилась. Кому помешает лишняя копейка, да и веселее ей будет, чем одной сидеть вечерами. Пошёл в Отдел кадров, предварительно договорился. Работа не очень престижная, места есть. Заторопился домой. Вот была бы тут девчонка, она и разнесла бы истории болезни по отделениям, а так всё самому…
А дома – ничего, спокойно, Настя уже изволила проснуться, посадил я её на стул, мама тоже присела рядом, и стал я рассказывать:
- Я, красавица, врач. Работаю в приёмном отделении. Каждый день, заметь, каждый день привозят ко мне девочек, вроде тебя, со страшным кровотечением, не все выживают, а почти все лишаются возможности впоследствии иметь детей. Понимаешь, это навсегда больные женщины, обездоленные, в перспективе у них – больницы, травмопункты, кладбища. Ты этого хочешь?
Настя расплакалась. Даже мама вступилась:
- Ну, Витя, что уж ты вот так прямо в лоб!
- А как? Работать надо, чтобы жить. Работать.
- А куда мне идти работать, если я даже школу не закончила, нет прописки?
- А восемь классов есть?
- Да. Есть.
- Где твои документы, вещи хоть какие-то?
- Я в камере хранения оставила на Курском вокзале.
- Поехали. Мам, мы скоро вернёмся. Не беспокойся. А ты, бабочка, учти, меня зовут Виктор Александрович. Скоро я тебя на работу устрою. И насчёт квартиры договорился, другие ездят на работу, и ты будешь ездить. Не страшно. Привыкнешь. Ты умеешь что-либо делать?
- Я, Виктор Александрович, всё умею.
Так, разговаривая, подъехали к вокзалу, достала моя крошка из сумочки квитанцию, получили мы баул, поехали обратно. Я опять внушаю:
- И не вздумай убегать! Я тебе не детский дом. Если что не так, ко мне обращайся. Сейчас тебе придётся медкомиссию пройти, без этого на работу не возьмут. Ну, выше нос, будешь горожанкой!
Не прошло и полугода, как Настя изменилась, она оказалась проворной, работящей девочкой, одна нога здесь, другая – там, полы помоет, истории разнесёт, больного проводит в палату. Не нарадуюсь на неё. Уже стали из других отделений просить меня, уступить Настю, а мне, мол, другую дадут санитарочку, но я непреклонно говорил «нет», глаз со своей подопечной не спускал. И тётя Нюра нахваливала, говорила, что дома девчонка – просто золото, уберёт, полы помоет, даже пироги печь умеет. Приносила, угощала. Правда, вкусные пироги то с печёнкой, то с повидлом. На меня почти не смотрит, опускает глаза, стесняется. За время работы она сама уже повидала девочек, которых привозила «Скорая», а их ещё и не хотят госпитализировать, нет прописки или по-новому, регистрации. Гоняют дурочек с места на место, так и погибают под заборами или под колёсами машин на трассе. Я, бывало, только кивну Настёне, ну, видишь, правду я говорил, а она голову опускает, краснеет.
Как-то привезли одну путану в тяжёлом состоянии, а она, смотрю, всё на Настю косится. Пока записывал в историю болезни её данные, пока делали рентген, вижу, моя Настя в лице изменилась, побледнела. Я подозвал её.
- В чём дело?
- Я эту больную знаю, она мне сказала, что за мной следят, - слёзы тут же выступили на глазах Насти, - я боюсь.
- Кто следит, говори толком.
- Она сказала, что «хозяин» наш купил мне косметику, устроил на ночь, а я не рассчиталась и пропала, ещё тогда, когда к вам в машину села, помните. Они знают уже, что я на электричке езжу домой после работы, только говорит, что не хотели подходить, так как я ехала со старушкой… Я боюсь, Виктор Александрович, они достанут из-под земли…
- Подожди. Сейчас.
Подошёл я к этой поступающей и пригрозил, что сейчас выбросят её на улицу, если будет много болтать. А ещё спросил, сколько Настя должна их сутенёру, «хозяину» за косметику и ночёвку, обещал уплатить за неё и пригрозил, что, если хоть волос упадёт с её головы, я их всех урою, а потом найду, выкопаю из-под земли и разорву на куски.
Прошло совсем немного времени, я разговорился с одним больным, он директором в вечерней школе работает. Попросил его взять мою санитарку, учиться в девятый класс, работу она рано заканчивает, пусть учится, пока молодая. Он согласился, конечно. Так Настя стала ученицей. И там хвалят. Я велел ей дневник приносить, на удивление – пятёрки и четвёрки. Я доволен. Хоть одну душонку спас. А сам всё думаю – а что потом?
Правда, не было попыток от сутенёра заявиться ко мне за «долгом» Насти. Наверное, её оставили в покое. Я просил девочку внимательно смотреть в электричке, нет ли за ней слежки. А тётя Нюра вообще не нарадуется, хвалит Настю...
Идёт время, вот уже Настёна выпускница, меня пригласила на вечер. Я у неё вроде папы выходит. Помог ей платье купить нарядное. Хорошая девочка оказалась.
Говорит мне Настя, что хочет в мединститут поступать. Хорошее дело, конечно, но туда такой конкурс, хотя, если учтут, что она – круглая сирота, а аттестат у неё замечательный, кроме того, 3 года работает в больнице санитаркой – всё может быть. Пошёл я к главврачу, договорился о характеристике, возражений не было, девочка старательная, работает с душой.
И фокус состоялся. Настя – студентка. Мама моя не нарадуется, у них с этой девочкой контакт, какие-то секреты появились, шушуканья. Но и меня ждал сюрприз, как оказалось. Настя уже на втором курсе училась. Пришёл я с работы после первой смены, а у нас гостья, студентка Настёна, цветы стоят на столе.
- Что за праздник? - спрашиваю и на маму смотрю.
А студентка наша и говорит:
- Вы знаете, Виктор Александрович, что бывает белый танец?
- Ну, знаю. Это когда дама приглашает кавалера, а не он её.
- Вот я и подумала, что я теперь не уличная девчонка, а студентка. Почему бы мне не сделать вам предложение, вроде как на танец.
- Что-то вы, мать и Настя, задумали…
- Да, ты никогда не женишься, если тебя не заставить! – включилась мама, - всё со своими больными, историями болезни, бумагами, лекарствами, так старым холостяком и останешься.
- Настя! Мама! Мне уже под сорок! Куда мне за молоденькими!
Честно говоря, я просто испугался. А Настя вдруг строгим голосом:
- Не бойтесь, коллега. Никому вас не отдам!
И пошло. Обе затараторили, затормошили меня. Смотрю я на Настю, совсем другой стала. Молодая красивая женщина, уверенная в себе, смотрит мне в глаза и… опять в них слёзы просвечиваются.
- Да неужели там студентов хороших нет у тебя на курсе, Настя?
- Нет… есть только врач - Виктор Александрович, то есть – вы. И я не уйду, хоть режьте.
Так дошло и до Свадебного марша Мендельсона. Мама была счастлива. Да и я доволен, как-то уютно стало, вечером хочется поскорее попасть долой.
Мы с Настей работаем теперь в одном отделении, в терапии. Понимаем друг друга с одного взгляда. Больные стремятся попасть ко мне или к Анастасии Николаевне. А недавно нам вручили каждому по медали: «Милосердие». Красивая медаль, на фоне белой эмали фигуры матери и ребёнка. Всё же приятно, хоть работа наша и изматывает…
А дальше видно будет. Мама говорит, что пора нам и о наследнике подумать. А Настя на каждом празднике в больнице теперь приглашает меня на «белый танец» и так хитро подмаргивает. Ох, эти женщины!