Однажды я шёл домой. Небо, белое-белое, как глаза неврастеника, как будто неторопливо и невзначай следило за мной - обглоданный штормами скелет птицы маленьким чёрным зрачком двигался по глазному яблоку небесной чаши. Это действительно были только кости и ворох перьев, лишённые всякой плоти - там, наверху, царили чудовищной силы потоки ветра: печальное следствие ядерных взрывов, они же и обглодали несчастное создание. Из-за странных циркуляций остатков кислорода в атмосфере, птица двигалась по кругу - верно, последняя птица на земле.
Она была неотъемлемой частью пейзажа. Воздух был сух, как бывает в горах, но с отчетливыми оттенками азота, серы и сажи синтетических материалов. Весь букет оттеняли ароматы сгоревшей плоти - они так и не выветрились за пятнадцать лет, что прошли со Дня-Когда-Рухнули-Небоскрёбы.
Я шёл домой - улицы были пусты: нечего грабить, не за чем охотится. Я знал это, но сегодня решил попытать счастья. Впрочем, счастье ушло с этой планеты давным-давно, даже дети разучились смеяться: либо плакали, либо молчали.
Улицы были пусты: там ничего не было, не считая куч всевозможного хлама, разбитого асфальта, слепых полуразрушенных домов. Людей я не видел - так я научился бояться тишины: вдруг я остался последним. Хотя тихим назвать Город Шпилей было трудно - из-за очень сильного ветра кварталы были наполнены звуками: сухие аплодисменты скелетов ставен, мелодичный вой полуразбитых стёкол и незабываемого шелеста перекатывающейся пыли. Город Шпилей был славным местом когда-то: множество ажурных башенок вырезывались мастерами из ласкового и податливого ещё тогда ветра. Почти все они рухнули, погребая под собой людей, в первое ядерное Мёртвое Утро.
Я шёл домой, хотя "домом" моё обиталище назвать очень трудно. Сегодня мне повезло - я нашёл еду.
Сегодня было особенно тепло.
Я шёл легко, но с каждым шагом становилось всё труднее; очень нехорошие предвеянья носились вместе с жёстким ветром. Последние тридцать шагов до дома были очень медленными и нервозными - я всегда с ужасом представлял, как найду три остывших тела, как бессильно опущусь на колени, как... неважно. В Небесном доме сместились акценты, Лофт стал богом ветра, и он же - главой пантеона. Только этим можно объяснить творящееся под солнцем, которое, впрочем, всё равно никто уже не видел.
Я отомкнул то, что носило гордое имя "дверь". Кроме имени у этого предмета больше никаких достоинств не наблюдалось: оно сохраняло тепло, и на том ладно. Счастье, что люди слишком обессилили для вооружённых грабежей, но не настолько, чтобы не съесть всё, что крупнее воробья, так что опасаться за свою семью мне не приходилось.
Внутри мягкий свет был наполнен тёплым треском огня, и моя напряжённость сразу исчезла. Сегодня было особенно тепло.
В углы пустынной коробки серых бетонных стен кучей были свалены одеяла: ткань вытеснила золото как обратимый материал торговли. Там спали двое моих малышей.
В центре зала перед камином в посткиберпанковом стиле, а попросту - проржавленной бочкой из-под нефтепродуктов, сидела на корточках моя подруга, старательно подкармливая пламя. Я негромко окликнул её по имени, и она оглядела меня, как будто впервые: я долго привыкал к этой странной привычке. Её глаза, цвета светлого янтаря, напоминали мне солнце.
- Мне повезло сегодня, - сказал я, но она ничего не ответила, лишь грустно и чуть виновато улыбнулась.
- Тебе, я вижу, тоже, о моя грозная истребительница стульев, - и я попытался скопировать её улыбку, хотя - как всегда - не получилось.
- Это были не стулья, - и чуть помолчав, она прошептала, - я сожгла наши гитары.
- Да, но...
- Нашим детям нужно тепло.
- Да, ты права, - сказал я. Она всегда права.
Я очень живо представил себе музыкальные инструменты, которые носили имя человека, который их создал: чёрное и винно-красное создания сейчас не представляли никакой практической ценности, но для неё и меня это были самые дорогие вещи, ведь мы помнили старые мелодии, и могли сочинять новые, в конце концов, мы и познакомились только благодаря им.
А я смотрел, как завораживает гипнотический огонь, и вдруг думал: мир уже никогда не станет прежним, даже если люди воссоздадут точное подобие прошлого, конец старого человечества пришёл вместе с вынужденной бездуховностью, когда люди вынуждены сжигать произведения искусства чтобы жить. Наверное, это и есть конец.
Чтоб ты жил в эпоху перемен.