Маленький мальчик кладёт в алый маленький ротик таблетку-конфетку. Проходит пара минут, часов, дней. Время проходит.
В этот сумеречный век мальчик готов верить в сказки, готов создать для себя ещё одну лёгкую, почти невесомую ткань материи, превращающую дистиллированный воздух в аромат цветочной пыльцы; он готов забыть нервное небо своего серого города. Он не знает пока, что утлый домик в кроне дерева, этот наивный оплот невинности и безмятежных детских игр, не пригоден для жизни.
И вот, подспудный механизм свежего разума запущен. Давай. Поиграй с ним.
А меж тем, маленький мальчик начинает свой рассказ:
"Из тьмы во тьму веду я нить своего пути. Иллюстрированный мрак вползает внутрь. Молнии, как дурные, шелестят своими отражениями по чёрной воде, и мысли об увечьях и насилии сжимают глотку зари. Клыкатые хохотуны и голубые паскудники копошатся в осклизлом полумраке, они перемножаются, но ничем не делятся. Горизонт превращается в белую нить".
Из странного кошмара родилась небывалая предрассветная сказка, похожая на струящиеся пряди розового дыма. Солнце, проглядывающее сквозь этот ароматный туман, отбрасывает бриллиантовые блики на росе изумрудной травы. Мальчик слышит нежные переливы кристального перезвона как будто колокольцев.
Но кто-то громко закричал: "Что с ним? На помощь! Врача!" Наверное, мальчику показалось, и он не обратил на это внимания.
Нежно-фисташковая пастораль таит в себе биение сердца всемирного разума-матери. Инстинктивно-голубой цвет небесного нёба озаряется блёстками звёзд, и мальчик видит душу своей сказки: Даму в Багровом. Реликтом уходящего отстукивает хронометр ярких кристальных завес.
И вот, во внезапной фиолетовой тишине, он подходит к своей Королеве. Не мой немой вопрос немой сцены. Но Дама в Багровом не отвечает однозначно, да и не ответ это вовсе:
"Зачем менять на солнца свет
Букет из алых грёз?"
Плачущий, он встаёт с колен и продолжает своё путешествие, настроив приборы на солнце - око концентрированной теплоты, без света, без кинжальных лучей.
Внутри и вовне, он бродит по миру, созданному им самим по чертежам небывальщины утренней звезды. Он гуляет по хрустальным призрачным лесам, и у их корней змеится река белёсого тумана. Он разглядывает кляксы, прекрасные багровые пятна на чёрной бархатной чаше космоса - там он слышит мерное дыхание стройных созвездий. Он разговаривает с шелестом деревьев, разгадывает на мокром песке пентакли мягкого дождя, он понимает шум перекатывающейся воды. Наконец, он находит Лес Туманных Грёз, где белый пар поднимается от чёрных стволов деревьев и всегда идёт предрассветный дождь.
Не верьте тем, кто зовут себя "пастыри" и "отцы" - рай таков, каким его видишь ты, и ключ, маленький круглый ключ всегда можно купить у любого драгдилера.
Но кто-то страшный склонился над маленьким мальчиком: три сверкающих глаза, зелёный колпак на голове, трубки на шее. Он глухо говорит непонятное, он пытается разжать мальчику зубы, он хочет вырвать его из сказки.
И адов метроном отстукивает счёт, и арабеской вьётся кнут.
Наш маленький герой не хочет, да и не может сдаться: единственный выход - падать вниз, в черноту.
За шаг до пропасти время останавливается, и будто бы начинает жить собственной жизнью: чувства обостряются и разум задействует ранее спящие свои сектора. Мальчик глубоко-глубоко вдыхает, словно затягивается - как приговоренный к расстрелу во время барабанной дроби, когда между иссеченной кровью и душами кирпичной стеной и всепоглощающим потоком свинца стоит только его хрупкое, трепетное тело - дурманящим дымом, чтобы на века падения запомнить сладкий запах, сладкий запах цветочной пыльцы - аромат, тонкий, едва уловимый аромат своей сказки, своего досрочного рая. О, аромат цветочной пыльцы, он может дать крылья и менее впечатлительным натурам. Алые лепестки, зависшие в воздухе, как будто искры багрового сполоха зари. Как будто слышен хрустальные перезвон тончайших серебряных нитей. И он делает шаг вниз, смешно распластавшись в воздухе, чтобы вечно парить до самого дна, которое укроет его мятежную душу призрачной удушающей тьмой и похоронит в забвении.
Но его вечность тянется минуту, не больше.
Говорят, что хоть один раз приняв цветочную пыльцу, мозг перестраивает себя необратимо.
И кто-то сказал седому врачу, пока тот устало снимал тончайшие пластиковые перчатки: "Констатируйте время смерти".
Утро пахло мокрыми цветами, но никакой дождь не может прибить к земле цветочную пыльцу.
Кто нужен мёртвым, следуй.