Мы в ответе за тех кому наливаем

Павел Гор
                И исшед вон, плакася горько.
                Евангелие

                Тем, кто ложится спать
                - спокойного сна.
                Виктор Цой      

     Самый длинный конец у работы. Никанор посмотрел на свою "сейку" - наконец-то начало шестого. Он снял робу, ополоснул руки и портрет, облачился в родные шмутки и направился к троллейбусной остановке.
     Как часто бывает в пиковое время, троллейбус, проехав 300 метров, воткнулся в колоссальную "пробку". Судя по обилию и плотности застывшего транспорта - это надолго. Никанор не выдержал:
     - Водитель передайте шоферу, чтобы отворил калитку. (Это, значит, мы так шутим).
     Дверь распахнулась и Никанор покинул общественный транспорт. Решил пройтись пеха вдоль пруда через парк. А куда спешить? Домой? Зачем? Как поет Александр Разъебаев,"дома ждет холодная постель, пьяная соседка, а в глазах похоть". Вот вот, примерно тоже самое. С женой он развелся и в настоящее время обитал в тесной "хрущевке", доставшейся в наследство от матери. Когда-то он считал мамину квартиру последним оплотом. Когда ему было плохо, он приходил сюда. Нет не жаловаться. Он никогда не жаловался. Пожаловаться можно только матери и лечащему врачу. Впрочем, он даже их игнорировал. Мать иногда могла его пожалеть. Больше он никому этого не позволял - жалость его унижала. Но мать умерла и оплот обветшал.
     Что его там ждет сейчас, можно прогнозировать с большой долей вероятности. Возле подъезда его поджидают Толик и Валера, спившиеся друзья детства. От постоянной самогонотерапии у них невообразимые рожи. Они греют за пазухой поллитрушку и напрашиваются к нему в гости, располагая на закусь с его стороны. Конечно все это под предлогом посмотреть "ящик". У Толика дома нет телевизора, а у Валеры нет дома. Потом, когда начнет смеркаться, позвонит Валентина, соседка сверху. Ей надо починить какую-то мелочь. Понятное дело - понты. Начнет соблазнять его чаем. Затем положит его руку на голову подбежавшему пятилетнему пацану и скажет:
     - Приласкай, без отца растет.
     Ну и так далее... Как все осточертело!
     Никанор приметил на берегу пруда скамейку. Присел на нее и стал умильно наблюдать, как утка-мать ведет в кильватере семерых утят. Лягушки хороводят. Щука пугает рыбью мелюзгу. У ласточек свой кураж. Природа поет. А мы ее не замечаем. Боже! Куда годы улетают? Еще многое в жизни не изведал, а уже пол-календаря за плечами.
     - Извините уважаемый. Вы позволите задать вопрос?
     Никанор, прищурив глаз, повернул голову. Слева стояли два "джентльмена". Один - худой вихлявый, как соломина, второй - как пузырь. "Унесенные ветром"- подумал Никанор. Но не бродяги. Напротив, полный интеллигентский набор: очки, галстуки, шляпы, профессорские бородки. У "пузыря" в руке дипломат.
     - Слушаю Вас.
     - Ваше отношение к преферансу? Компанию не составите? - спросил вихлявый.
     - Можно. Я способный. - согласился Никанор.
     - В таком случае давайте познакомимся. Аркадий, - приподнялась шляпа. - Думаю отчество можно опустить. Моего товарища зовут Боня.
     - Никанор. Очень приятно.
     Из дипломата появились карты, пулька, шариковая ручка. Аркадий сел на лавку, Боня примостился на дипломате напротив и начал сдавать первым.
     - Боня - интересное имя. Неужели поганяло? - обратился к Аркадию Никанор.
     - Боня - это Бонифаций. Каприз интеллигентных родителей, ориентированный на оригинальность. Кстати, он глух, как пень, что впрочем не мешает ему общаться. Еще успеете заметить.
     Начали игру, по согласованию сочинку. Довольно быстро сгоняли три круга. Никанор только вошел во вкус.
     - Не пора ли нам прерваться? - вдруг засуетился Боня. Он поднялся с дипломата и открыл его. На лавочке разлеглась газета. На импровизированной самобранке появились: нарезанная колбаска, судок с салатом, бутерброды, стаканы, вилки, салфетки и наконец бутылочка водочки. Все чинно, благородно.
     - Везде одно и тоже, - вспыхнул Никанор. Взял бутылку и швырнул ее в кусты.
     Интеллигенты вначале опешили. Потом оправились, подхватились и с криками "ты что, гад, творишь?!" навалились на обидчика. Бить они не умели, но старались. Через пару минут Никанор стряхнул с себя тяжело дышащих профессоров и сказал:
     - Достаточно экзекуций. Я уже осознал. Наливай. Как говорится, хорошему танцору одно другому не мешает.
     Боня сразу метнулся в кусты и вернул не пострадавший "снаряд" на исходную позицию. Дальше игра пошла веселей - с перерывами через каждые четверть часа для усугубления по 50 грамм. Аркадий поинтересовался:
     - Никанор, что за душевный порыв? С чего вдруг?
     - Да так. Сорвался. Но я больше не буду. Уже отпустило.
     Боня заглотнул дозу, наколол кусочек колбаски и окунулся в рассуждения:
     - Пить или не пить, вот в чем вопрос? Конечно пить. Объясняю. Мир не совершенен. А человек слаб и опять-таки сам не совершенен. Но мириться с этим не намерен. И с него прет правда-матка. Но. Но! Правда-матка не та вещь, за которой все гоняются, как за синей птицей. Вещать ее чревато. Представьте. Хозяева по доброте душевной разрешают старой собаке поскулить. И она начинает рассказывать окружающим все, что видит и слышит. И окружающим это надоедает уже до начала повествования. А на следующий день собачка, желая позавтракать, начинает вилять хвостом и лизать хозяевам подошвы, чтобы реабилитироваться. А у тех свербит мысль ее усыпить. И ты, прекрасно это понимая, предпочитаешь быть немой собакой. Но. С боков жмут. По голове стучат. Снизу жарят. И ты закипаешь, как чайник. В тебе накапливается пар. И ты осознано сам срываешь с себя крышку и вливаешь охлажденный напиток - спасительную водочку. И тогда в твоей душе всплывает суррогатное ощущение умиротворения. Ну, как я все обосновал? Тютелька в тютельку, верно?
     - Кучеряво завернул, филосОф, - констатировал Никанор. - Кстати, тютелька в тютельку - это половой процесс карликов. Но мне кажется, ты меняешь местами причину и следствие. Так сказать, надеваешь ружье на патрон.
     - Он безнадежно глухой, - сказал Аркадий. - Мнение оппозиции для него не существует. Поэтому сейчас он ощущает на своей голове лавровый венок.
     Горизонт начал подтачивать солнышко. Гладь пруда зарябила алыми бликами. Бутылка иссякла. Появились комары.
     - Эй, каталы. Это наша скамейка. Освобождаем. Или может помочь?
     Картежники повернулись на голос. В нескольких метрах стояли три братка. По середке плотный детина в спортивном костюме. По бокам двое пощуплее: один патлатый, второй совершенно лысый (надо полагать, правя и левая "рука"). Никанор сказал спокойно:
     - Слушай, бармалей. Я вижу - ты этой братвой руководишь. Уводи их развлекаться в другом месте. Смотри, сколько свободных скамеек.
     - Смотрите, крутяк, - произнес бармалей. И приказал, - мальчики, блатного выбросьте, а интеллигенты сами разбегутся.
     Шестерки направились к лавке на абордаж, но как-то неорганизованно. Патлатый поставил ногу на харчи:
     - Синяки, вам не понятно?
     И тут Никанор взорвался. Он подхватил вилку и пришпилил ногу патлатого к лавке. Лысого швырнул в сторону. Подскочил к бармалею и вцепился ему правой рукой в кадык.
     - Понял, падаль, что ты из себя представляешь? Готовься гнида, сейчас будешь дырку нюхать.
     Никанор был страшен. Пришпиленный визжал, как кролик. Бармалей хрипел:
     - Не убивай братан. С меня отступные. Не убивай.
     - Ты мне не братан. Ты тля. Сел возле лавки. Ша, - Никанор повернулся к патлатому. - Закрой рот, трусы видно. Вилку положил и хромай домой. А ты, бледнолысый, наклонись и внемли. Подрываешься и летишь в магазин на всех парах, надо же убытки возмещать.
     - А что покупать?
     - Ты что, совсем безмозглый? Литр коньяку и закусь. Только кильку и чипсы не покупай. Соображай, что к коньячку полагается. Не вернешься - я вашему бармалею башку оторву. Побежал.
     Лысый примчал через двадцать минут. Поставил пакет на лавку.
     - А теперь подцепил своего братушку и исчез.

    
     - Сурово ты с ними, - сказал Аркадий.
     - С быдлом иначе нельзя. Воспитывать их надо перректально, - ответил Никанор. - А теперь меняем дислокацию. Сейчас эта падла кодлу приведет или мусоров делегирует.
     - А пойдем ко мне. Я недалеко от парка живу, - предложил Аркадий.
     - Ну что? - Никанор хлопнул Боню по плечу. - Воспользуемся гостеприимством.

    
     - Хорошая квартирка, Аркадий. Есть что описать, - польстил Никанор.
     Хозяин выставил на стол хрусталь, развернул коробку конфет, нарезал лимончик. Боня наполнил рюмашки и свою поднял:
     - Виват триумфатору!
     - Мужики, забыли об этом, - возразил Никанор. - Давайте за здоровье.
     Выпили. Профессора довольно быстро начали тухнуть. Боня понес cовершенную ахинею:
     - Какую мысль ты во мне задушил. Я что-то хотел изречь и попасть в анналы истории. А ты подрубил сук ( интересный каламбур ) и дерево, на котором росла эта мысль, упало. Суки остались...
     "Пора закругляться", - подумал гость.


     Никанор уходил, когда на улице уже была темень. Осоловелый Аркадий заявил:
     - Мы идем тебя провожать.
     - Отставить, господа офицеры. Вы станете достоянием маленьких хулиганов. Быстренько писать и спать.
    
    
     К дому Никанор подошел около полуночи. Возле подъезда на лавке в обнимку дремали Толик и Валера.
     - Ник, где тебя носит? Мы уже и бутылочку раздавили.
     - На здоровье.
     - А тебя Валентина искала.
     - Зачем?
     - Ясное дело, потрахаться. Только она это называет "починить розетку". Ха! Тоже мне электромонтер.
     - Вы - завистливые синяки, - отмахнулся Никанор.
     - Ладно Ник. Одолжи на "пузырь". Ты же меня знаешь. С возвратом.
     - С развратом, говоришь? Нет у меня.
     - А дома?
     - О, спасибо. Дома все хорошо.
     - Ну так дашь?
     - Держи, - Никанор вручил Толику несколько бумажек. - Только меня не кантовать. Покойной ночи.