Просто о жилье
Для Савелия Даниловича Васильева карьера закончилась в одночасье, когда он и думать не думал о каких-то неприятностях, полагая, что находится, может, и не на пике всесилия, но где-то совсем рядом. А быть уверенным было от чего, он уже пятнадцатый год возглавлял жилищно–бытовую комиссию, главной «скрипкой» которой было распределение квартир и машин. Пятнадцать лет распределял товарищ Васильев твердой рукой малюсенькие малосемейки и шикарные апартаменты, «Волги» и «Жигули», не говоря уже о «Москвичах» и еврейских «броневичках–«Запорожцах». Сидя на такой «золотой жиле» социализма, поневоле загордишься, будешь поглядывать на людишек со снисходительной жалостью, сильно не сосредотачивая на них свое внимание. И вот сегодня, когда все инструменты отлажены, и он в этой сфере ну прямо большой профессионал, чувствует себя «как рыба в воде», знает все входы и выходы, здоровается за руку с важными людьми не только родной канторы, но и города. Кажется, нет такой силы, что может свергнуть его с такого «хлебного места». И вдруг все рушится, летит к «чертям собачьим», и скорее всего через недельку–другую, он, Савелий Данилович, опять станет простым человеком. Никто не будет искать с ним встреч и знакомств, а большинство прежних важных знакомых просто перестанут его замечать. И виной всему этому какой-то чернопузый механик, который пару лет путается под ногами, «качает права», пытаясь глоткой улучшить свои жилищные условия. И подлез же «гад», подставил ножку, что он, товарищ Васильев, не только споткнулся, а растянулся во весь рост. А как теперь вставать–подниматься, и удастся ли? Скорее всего нет, вряд ли судьба подкинет еще такой шанс.
А виновник, сокрушивший карьеру начальника жилья, и думать не думал о каких-то интригах, о чьих то карьерах. Сергей Алексеевич Боровик хотел просто получить нормальную трехкомнатную квартиру в любом районе города, на которую, кстати, имел все права, простояв в очереди за ней двадцать семь лет, из которых пятнадцать ютился в малосемейке, с женой и двумя взрослыми детьми. Двадцать семь лет в очереди – это рекорд, обычно у большинства этот вопрос решается лет на пять–семь раньше. Правда, это самое большинство знает тонкости и маленькие хитрости в виде подарочков, подобострастных и заискивающих улыбочек и остального прочего, сильно помогающего в социалистическом бытие. А коли не владеешь такими способностями, значит, жди, видно на роду тебе написано быть «терпилой». Механик Боровик не был «терпилой», он был простым человеком, правда, для совдепии уж слишком честным и порядочным, в свои годы наивно верящим в справедливость, мол, если что положено, положенное и отдайте. Все его эти нетипичные для советского люда качества, да еще помноженные на никому не нужную принципиальность, сильно осложняли жизнь не только по бытовой линии, но и в работе, заставляя прозябать во вторых механиках. По опыту работы и профессионализму ему давно надо бы стать стармехом, но не коммунист, и что самое печальное - не хочет им становиться, да еще и говорит об этом открыто. Игнорирует, значит, партию рабочих и передовой интеллигенции. Может задать такой вопрос в присутствии множества людей, такое ляпнуть про социализм, что бедные помполиты, сгорая от стыда за такого командира и свою карьеру, неслись сломя голову в партком скорее «высветить» ненадежного и колеблющегося «кадра». Там, конечно, внимали их страхам за социалистическую державу, успокаивали и с болью в душе посылали механика остыть, подумать на судах северного направления, подальше от заграницы. В «загранке» идет дополнительный валютный оклад, главный стимул работающих на флоте, потому там и конкуренция и нет недостатка в сознательных людях. А коли недостоин товарищ Боровик представлять великую державу за рубежом, то извини и подвинься, уступи место тем, кому нужнее валютная зарплата. Эти тонкости «достоин–недостоин» доставали его постоянно, еще с курсантских времен, когда заканчивал ленинградскую мореходку. Ему не открыли визу, путано и долго объясняя, почему он недостоин загранзаплыва, почему круглому сироте не положено пересекать рубеж Родины. Если откинуть все правильные слова, то получалось просто и цинично. Она, эта самая Родина, в лице, правда, партийных деятелей, не хочет, чтобы ее покинул молодой человек, соблазнившись зарубежными благами. Увидит эти самые блага наяву, и останется по ту сторону границы, и не сможет его удержать ни тоска по родному детдому, с сытыми и вороватыми наставниками, ни казарменная уютность училищных общаг. Обжегшись на таких моментах, Сергей Алексеевич старался держаться подальше от сознательных партийцев, стараясь как можно меньше общаться с ними, чтобы не сорваться на крик и навсегда не закрыть флотскую карьеру. Но время шло, жизнь налаживалась, подрастали дети, сын и дочка. И уже частенько валютный заработок становился хорошим подспорьем в семье, и все реже моряк высказывал наболевшее вслух, помня, что за ним семья, и дополнительный заработок совсем не лишний. Вот еще бы получить квартиру, которую устал ждать, - и можно спокойно дорабатывать до пенсии, сосредоточившись на доме, семье, детях. Ведь называть домом комнату в огромной, как корабль, малосемейке, с туалетом и душем на пять семей, становилось с каждым годом все труднее и труднее. Морально поддерживало то, что вот–вот получит квартиру по составу семьи, ведь его очередь давно в первой сотне. Дома сдавались, квартиры получались, а товарищ Боровик все торчал в первой сотне, и всегда жилье было нужней кому-то другому: ветеранам войны, героям мирных будней, больным, отдавшим всех себя на благо Родины, - так по крайней мере ему объясняли в жилищно-бытовой комиссии. У нас все могут объяснить, но если смотреть проще, то злую шутку с ним сыграла его детская вера в силу закона. Он требовал, что ему положено, а нет бы быть поласковее с Савелием Даниловичем, подарок–другой из–за границы привезти, а вместо этого смотрит на него как на простого клерка, да еще голос смеет повышать. Вот и имей что имеешь, коли не знаешь, как вести себя с нужными людьми. А механик точно не знал и знать не хотел, он уже и смотреть не мог на наглое лицо начальника жилья, который сочувственно выслушивал, обещал горячо и правдиво, но в его черных бегающих глазках постоянно светилась усмешка. В общем, наболело у Сергея Алексеевича, терпенье лопнуло, плюнул на деньги и в очередной отпуск поехал за свой счет в Москву, искать правду в министерстве. Приехал и, как ни странно, сразу получил место в ведомственной гостинице. А что еще удивительней, всего через два дня попал на прием к одному из заместителей министра. Рассказал все как есть, удивив и поразив своей историей министерских, внимательно и сочувственно внимавших ему. А то, что товарищи из министерства поразились такому беспределу, было видно невооруженным взглядом. Они пообещали разобраться, а чтобы это не выглядело пустой отмашкой, предложили пожить в столице недельку–другую, ожидая результата на месте. Кто куда звонил, что запрашивали и что выясняли, Сергей Алексеевич не знал, да и зачем ему эти детали. Но вот на восьмой день вызвали в министерство, где уже знакомый зам в присутствии миловидной женщины от профсоюза и двух суровых с виду мужиков, в кителях с шевронами капитанов, снова порасспрашивал о том, о сем, угостил чашечкой кофе. Его принесла секретарша на маленьком подносике вместе с миниатюрной вазочкой печенья. Кофе, конечно, Сергей Алексеевич выпил, а к печенью не прикоснулся, неудобно как то хрустеть в присутствии таких важных людей. Те обещали, что все решится благополучно, мол, звонили на места, «хвосты», мол, кой-кому накрутили, чтобы там, на далекой окраине впредь таких безобразий не случалось. Езжайте домой и не волнуйтесь, вопрос с квартирой решен положительно. А еще выписали бесплатный билет на поезд, крепко жали на прощанье руку, попеняв, правда, что товарищ до сих пор вне партии, мол, нужны ей такие люди. Ехал шесть суток на «России» до дома и все шесть суток находился Сергей Алексеевич в приподнято–счастливом настроении. Удивлялся, как все удачно получилось: и поговорили душевно–уважительно, и в деле помогли. Осталось самое малое - доехать и получить долгожданный ордер, даже не верится, что у них будет такая огромная квартира. Дома взволнованная и счастливая жена показала заказное письмо, где четко и ясно говорилось, что он, товарищ Боровик, вызывается в жилищно–бытовую комиссию для получения смотрового ордера на квартиру. Вот это номер, вот это удача, не успел приехать, как все путем и все как надо. На следующий день, получив у секретарши заветную бумажку, механик на такси понесся смотреть будущую, так долго ожидаемую квартиру. Но на месте его чуть не хватил удар. Сергей Алексеевич был потрясен, и это еще мягко сказано. Квартира была трехкомнатной, как и написано в смотровом ордере, вот только находилась она в цоколе здания, можно сказать, в фундаменте. А так как дом находился на крутом склоне, то кухня и две комнаты окнами сравнялись с тротуаром. Здание было кирпичным, а цоколь из бетона, и когда заходишь в подъезд, топаешь вниз, как в подвал. В общем, нормальная квартирка в награду за двадцать семь лет ожидания. Еще через час моряк стоял снова перед секретаршей, которая с едва скрываемой усмешкой объясняла, что товарища Васильева нет и не будет несколько дней, он в командировке. А что до квартиры, то из министерства пришел приказ дать квартиру немедленно. А эта в цоколе единственная свободная на данный момент, следующие будут не раньше, чем через полгода. И если товарищ Боровик отказывается от этой жилплощади, то пусть напишет отказ письменно и распишется. Механик не стал слушать издевательские объяснения этой мымры. Едва сдержался, чтобы не выругаться, не то что писать. И чтобы не наломать «дров» в слепой ярости, ушел, хлопнув дверью так, что секретарша подскочила на стуле, выпучив глаза от страха. У нее еще мелькнула мысль, что зря Данилыч мает этого человека, уж больно взгляд у него колючий. Глянул так, что общаться с ним в будущем ой как не хочется. Лицо белое от нахлынувшей ярости, от такого можно всего ожидать, и дверью хлопнул, что ненормальный.
Сергей Алексеевич шел по улицам родного города, ему просто хотелось выть, плакать он разучился еще с детдомовского детства. Забиться на лавочку в тень деревьев, подальше от людей, и выть, выть по-звериному от полной безнадеги. Он классный механик, специалист высокого класса, а перед конторскими «крысами» он никто, если те позволяют открыто над ним издеваться, подлая страна, подлые нравы. Он зашел в стекляшку – кафе с красноречивым названием «Рюмочная», хлопнул полные двести граммов «Сибирской», зажевал бутербродом с красной рыбой и почувствовав, что злоба и ненависть его отпускают, вышел на улицу. И неожиданно ясная мысль пробила затуманенный водкой мозг: а что он хотел, он ведь всю жизнь в роли собачонки, которую то приласкают, то ткнут в морду горящей сигаретой. Он же всю жизнь чего то ждет, ему ничего не положено. Просить он не может, вот и ждет милости: то чтобы накормили в детдоме, то чтобы визу открыли, то чтобы дали приличный пароход. Вся жизнь прошла в ожидании, и даже сейчас, когда не дать квартиру уже невозможно, все равно у тех остается шанс безнаказанно поиздеваться, и почему он родился в этой Богом проклятой стране. Самое ценное, что у него есть – семья, и ради нее надо дожимать и бороться, ведь осталось совсем немного. Дома он не стал ничего рассказывать, зачем расстраивать родных и травить себе душу поражением. Жена, видя его состояние и понимая, что случилось опять что-то плохое, не лезла с расспросами, а занялась приготовлением ужина. Глава семейства, не в силах глядеть в огорченные и непонимающие глаза самых близких ему людей, лег в постель, задвинул шторку, отделяющую их супружескую кровать от остальной комнаты, немного жалея, что не захватил с собой бутылку. Уснул он на удивление быстро и крепко, не слышал, как поздно вечером осторожно легла жена, стараясь не потревожить его. Проснулся рано, когда утро еще только начинало сереть, лежал, прислушиваясь к спокойному дыханию спящих жены и детей. Вспомнил, как они глядели на него вечером, и он читал в их глазах и любовь к себе, и надежду, что их папка самый лучший и он все сделает, как надо. И Сергей Алексеевич поклялся себе, что доведет это дело до конца, и не потом через полгода, а сейчас, в самое ближайшее время. Ведь в конце концов остался совсем пустяк, дожать какого-то козла Васильева.
Прошло три дня и, не придумав ничего лучшего, механик решил записаться на прием к начальнику пароходства. Он приехал в управление перед обедом, чтобы узнать тонкости и детали записи, ведь таких просящих хоть пруд пруди. Прошел двойные застекленные двери и в просторном фойе нос к носу столкнулся с товарищем Васильевым, который, весело помахивая кожаной папочкой, направлялся к выходу. Сергей Алексеевич встретился с ним взглядом, и мгновенно вспыхнувшая ненависть затмила рассудок. Он долю секунды смотрел на это моложавое лицо с аккуратно подстриженными усиками под француза и, не раздумывая, двинул правой в эти самые усики, потом еще и еще раз. Но в шустрости товарищу Васильеву нельзя было отказать, он почти увернулся от всех ударов, рванул назад к лестнице через фойе, но у бюста Ильича был пойман и заполучил под глаз полновесный фингал. Этим дело не закончилось, левая рука механика дотянулась до горла начальника жилья и сжала так, что бедняга издал такой вопль, что содрогнулись стены старинного здания, а находящийся в фойе люд кинулся разнимать дерущихся, вернее спасать одного из них. Это фойе никогда не видело таких сцен и скорее всего больше не увидит. Казалось, глаза знаменитых капитанов, портреты которых украшали фойе, вытянулись от удивления, и только Ленин бронзовой глыбой равнодушно взирал на происходящее.С трудом, но вырвали бедолагу из рук механика, который к тому же кричал такие непотребные слова, среди которых «мерзавцы» и «козлы» были самыми безобидными. Все бы ничего, и скандал удалось бы замять в пользу Савелия Данилыча, обвинив во всем ненормального механика, но эту сцену наблюдала одна из секретарш начальника, вот она-то красочно и объективно обрисовала картину произошедшего своему шефу. И повторила все слова, которые выкрикивал один из дерущихся, точь-в-точь, они, кстати, косвенно адресовались и ему. Ей не было нужды что-то придумывать и приукрашать, объясняя нечеловеческий крик, который услышал ее патрон через неплотно прикрытые двери. Да и людей посторонних много присутствовало при этом, так что правду все равно не скроешь, да и ей плевать по большому счету на этого чмыря. Она получает блага из другой «кормушки», от тех людей, которые не просят, а приказывают людям, подобным Васильеву. Этот случай мгновенно разнесся в морской среде, разговоры пошли крутые, что какой-то механик чуть не придушил Васильева, и все были единодушны в одном - жаль, что не до конца..
Разбираться, конечно, разбирались и разобрались, но «грязь из избы» выносить не стали, Васильева тихо перевели на прежнее место работы, а Алексею Васильевичу Боровику через неделю дали квартиру, трехкомнатную, в хорошем районе. Видно, ждала квартирка кого-то из нужных людишек. А что самое удивительное, после большой аттестации назначили Сергея Алексеевича старшим механиком, не заикаясь о вступлении в партию.