Этой историей я хочу показать, что среди политзаключенных и репрессированных зачастую были далеко не герои и не диссиденты. Поэтому всех, кто отсидел за антисоветчину в известные времена, нельзя возвеличивать в герои и уж тем более обвинять ту власть в том, что их посадили. И Робин Гудов там было ох как мало.
Это реальная история о родном брате моей бабушки, Ленкове Викторе Ивановиче, 1909 года рождения, урожденного г.Вязьма Смоленской области. Он был самым младшим сыном многодетной семьи Ленковых, детство которого и юность пришли на время становление советской власти. И если его самые старшие брат и сестра успели поучиться в гимназии царского времени, получили в т.ч. и религиозное образование, то он уже оканчивал школу в советский период и в Бога не верил, хотя родители были верующими.
Все семеро детей выросли. Отец был неплохим иконописцем, но в советское время его талант мог пригодиться только для написания агиток и плакатов, чем собственно он и стал жить до 1931 г. Но вскоре размешивая краски, порезался и эта, казалось бы, ерунда стоила ему жизни - он умер от заражения крови. В Троицком соборе было назначено отпевание. Мой дед, Савин Павел Илларионович, квартировавшийся как военный в их семье, уже официальный жених моей бабушки, несмотря на провозглашенный "опиум" и свое положение в Красной Армии, был одним из тех, кто нес гроб в Собор и на кладбище. За участие в церковных похоронах своего будущего тестя никаких санкций дед не получил.
В тот же год моя бабушка, Ленкова Клавдия Ивановна, и вышла замуж за моего дедушку, и они до Великой Отечественной войны проживали в Вязьме, после ездили по стране как семья военных. Старшая сестра Валентина жила при матери до конца своих дней в Вязьме и работала до пенсии машинисткой в НКВД (позже организация сменяла названия). Еще одна сестра, Зинаида, уехала учиться в музыкальное училище в Ленинград, там стала работать музыкальным педагогом в детских дошкольных учреждениях, получила комнату в коммуналке на ул.4-я Советская (сегодня Рождественская).
Виктор, имея немалые амбиции, не мог довольствоваться жизнью в захолустной Вязьме, он тянулся к лучшему. Поэтому где-то в году 1935-36 он отправился за красивой жизнью в Ленинград, к сестре. Т.к. жилья у него не было - он поселился в коммунальной комнатке сестры, естественно доставляя ей неудобства. Но она приняла его, надеясь, что парень устроится на работу и возможно получит общежитие. Однако на работу он так и не шел, но и на шее особо у сестры не сидел. Утром уходил, вечером приходил - где бывал, что делал, где питался и на какие средства жил - она не знала. Возмущалась, пыталась уговорить идти на работу, угрожала выгнать... Так он прожил у нее около года. И одной ночью к дому подъехал «черный воронок». Его арестовали. Зинаида не на шутку испугалась, не доставало ей еще и таких проблем. Однако ее ни разу не вызвали и никто не преследовал, не сняли и с педагогической работы!
Виктор получил свою десятку. За что? В принципе в семье у нас этого никто не знал. По словам самой Зинаиды "меньше надо было трепаться о пятидневке, а работать".
В годы войны Зинаида провела в блокадном Ленинграде, выжила. Моя бабушка с детьми была в эвакуации, дедушка окончил войну в звании подполковника и получил направление в Киев (военная часть стояла под Лысой горой, сегодня район метро Выдубичи) начальником оружейного склада, там же были разбиты бараки для семей военных, где они и проживали. За годы войны никто про Виктора ничего не знал - жив или нет. Но он появился (где-то в 47-48) с правом проживания только в маленьких городах и селах страны. Однако лагерь не сильно урезонил амбиции, он сразу поехал к сестре в Ленинград, но она его выгнала, сказала, что не пустит жить к себе. Ему пришлось уехать к матери и сестре в Вязьму (вспомним, что та сестра, Валентина, работала в НКВД и ей проблемы тоже не очень были нужны). Валентина возмущалась его приездом, боясь за себя, но мать есть мать и она не могла не принять сына. Но, в общем, сына не устраивала захолустная Вязьма. Жена самого старшего брата, который в то время проживал в деревне Угранского района Смоленской области, предложила по большому блату (!) сделать Виктору «чистый» паспорт и прописать в деревне, устроить его в лесхоз. На что Виктор просто рассмеялся "Я в деревню? Да ни за что!" И он едет в Киев к другой сестре, моей бабушке, - с ее согласия, конечно. Опять же вспомним, что муж бабушки был подполковник, начальник склада! Они приняли его. Конечно, они тоже думали, что мужик попытается устроиться на работу и устроит свою жизнь. Однако ситуация повторяется точно как 10 лет назад в Ленинграде с разницей, что мужчина просто тупо спит, ест, пристает к подругам своей племянницы и каждую критикует (у той ноги кривые, та тупая, эта страшная... и рассказывает сестре, что его достойна лишь балерина Уланова.) В итоге мой дед взял да и выгнал Виктора приблизительно через год. Подчеркну, не потому что боялся проблем с властью (а проблем опять же не было), а потому что мужик обнаглел и просто сидел на шее у них и позорил перед соседями.
Разобидевшись, Виктор уезжает в неизвестном направлении и пропадает для всех. Их мать уже в солидном возрасте, ей за 80, она плачет о сыне, упрекая всех трех сестер в бездушии и эгоизме. Плачет она до последнего своего дня, оплакивая любимого сына. Уже в 80-е годы, моей бабушке в Киев пришло письмо из Ворошиловграда (Луганска) от неизвестной женщины, которая писала, что Ленков Виктор Иванович был ее мужем, но при знакомстве сказал, что он сирота, из детдома, отсидел как политзаключенный. Она помогла ему, устроила на работу (рыбконсервзавод), и они поженились. И вот когда он умер, она нашла его блокнот с адресами и фамилиями. Только тогда она поняла, что он не сирота, и решила написать в Киев.
Назвать его Робин Гудом и пострадавшим от сталинского режима было бы не просто нелепо, но и оскорбительно для настоящих героев. Однако, он введен в списки политических репрессированных. Думаю, в этих списках немало похожих историй и судеб. Поэтому количество репрессированных и пострадавших можно было бы сократить вдвое, и это было бы честнее.