Глава первая. Приказано родить, или не ожидали...
Она появилась в моей жизни на рассвете в пору цветения тополиного пуха, в теплый весенний день переходящий в лето. Накануне мне так и не довелось поспать: плод, зревший во мне девять месяцев стал «подтекать», и свекор, на даче которого я пребывала, заголосил сынку, чтобы заводил машину в полпервого ночи.
«Не хватало только, чтоб она мне здесь родила!»
Я была молода, добра, доверчива и неопытна. Если бы мне сказали, что я должна родить на даче, я бы тоже не сопротивлялась. Ну раз надо ехать, так ехать. Я импульсивно уцепилась за кустик недавно посаженого винограда, чтобы эзотерически подзарядиться, набраться сил у земли. Свекор заорал снова: «Что ты делаешь? Ты так мне виноградник порвешь!» Такими словами встречали в мир мою собиравшуюся народиться дочку ее новые родственники...
Впрочем, родственники, как два начала в одном, или две половинки Инь и Янь, были у нее разные, и все, что мощная река генетики дала вобрать в новую человеческую натуру, она отсыпала щедрой рукой: и таланты и пороки. Каждый род бился за свое единоначалие и поставлял в пространство вибрации, которые не только предопределили в утробе, но и сформировали новую судьбу в послеутробном развитии...
Пока же мы лихо мчались по пустому ночному молдавскому фривею, на фоне спящих виноградных полей и маленьких, точно гороховые бусины, блесток огней стоявшего в отдали столичного города 20 века. Потом была разбужена моя семья и моя покойная нынче мама так искренне волновалась за первого своего должного появиться на свет внука, что меня это накрывает теплой волной признательности и сейчас, девятнадцать лет спустя...
...Машина скорой помощи трясла меня и мой разбухший как гигантский арбуз живот, подобно сельскохозяйственному животному, отвозимому на бойню, которая в родовом отделениин сначала предстала в лице медперсонала, вручившего мне холодную клизму и ржавую бритву с командой очистить кишечник и побрить промежность...
Как можно очистить кишечник небольшой и холодной клизмой инструкция не прилагалась, а чтобы побриться, так я благополучно сделала это накануне дома под струей теплой воды с хорошо пахнущим французским кремом-депиляторием...
Потом меня пару раз промокнули тампоном, смоченным йодом, полюбовались на сценку прощания с моим представительного вида кавалером, осчастливившем меня нынешней проблемой, и перепроводили в палату для предрожениц, забыв на долгие пять часов...
Сначала я весело осмотревшись пыталась социализироваться с имевшейся там командой дамочек в моем статусе, но исчерпав словесные источники, сосредоточилась на своей тянущей вниз живота, какой- то как бы животной муке и отдавшись волнам все чаще и чаще наступающих схваток...
Жалею и до сих пор, что никакой инструкции по родам я до того не читала, и процесс себе этот никак не представляла: то есть рожала, как в каменном веке, при полной своей неосведомленности... Когда лежание на железной скрипящей с холодным клеенчатым матрасом кровати начало надоедать, я встала и пошла в уборную, где была наполнена до краев запасом воды ванна, в которую так и хотелось нырнуть, облегчив боль. Но в ноздри бил запах хлорки от находившегося рядом унитаза, и все подсознательные импульсы как облегчить боль прерывались этим запахом на корню.
Неожиданно этот раздражающий запах спровоцировал движение кишечника именуемом рвотой, и накануне впервые в жизни приготовленные голубцы, полезли в обратном направлении. Когда желудок был очищен (и заметьте, не холодной клизмой, а при помощи запаха хлорки), я вышла в коридор, и задрав рубашку, массажируя все сильнее проступающие болевую зону в пояснице, принялась расхаживать по корридору: туда-сюда, туда-сюда...
«Эй ты, чего свою жопу выставила, тут не зоопарк», - огрела меня приветственным словом работница местной поломоечной службы, развозившая шваброй воду по больничному полу: туда-сюда, туда-сюда...
В Молдавии в эпоху перестройки нравы были просты, и мне по канонам местной культуры, надо бы было ей въехать в мозжечок подобным же приветственным словом, но ранее не изведаная боль переключала сознание: туда - не сюда, туда – не сюда. Так вот откуда зародилось христианство: от боли, в которой нам была дарована уинкальная способность прощать!..
Десятилетие позже однажды я написала «Оду боли», когда в зрелом возрасте тридцати пяти лет у меня неделю со страшной силой лезли зубы мудрости, а денег на врача не было... Изведясь за семь дней от муки, я тогда наконец-то достигла просветления от полученных страданий и написала то самое произведение корявым почерком на бумажке, которое никак еще не довелось переложить в печатный и читабильный вариант.
Но вернемся в роддом на рассвете 25 мая 1990 года (какая, однако, интересная вибрация чисел года!) Тяжелая тянущая боль в пояснице и внизу живота давала о себе знать, однако никто кроме меня на это не обращал внимание и я, осатаневшая от непоняток наваливающегося сценария и с целью привлечь к своей проблеме внимание нечеловеческим голосом в полный объем легких заорала – заголосила что-то. Мне даже самой понравился такой впервые вырвавшийся из меня крик. На мой «зов души» немедленно в палату вошла огроменных размеров тетка в окровавленном переднике, и как мясник на бойне, вытирая руки о свой фартук рявкнула: «Ну чего ты орешь?», наверное и не продполагая, что человеку может быть больно. Во всяком случае она видно передала эстафетой весть обо мне, потому что вскоре к моей кровати подошла женщина во врачебном халате и попросив меня раздвинуть ноги, засунув пальцы в мои недра и как будто ощупывая там вращаюшимися движениями какой-то шарик, сообщила, что через пару минут уже можно будет идти рожать на акушерское кресло.
Дальше ритмы накладывались еще более густым рисунком, картинки сменялись как в детективном триллере, кадр – тетка с другой палате, придерживающая уже вылезаюшую головку между своих ног, роженицы тужащиеся под команды доктора в родовой, какие- то помощники медперсонала, хлопками по попам подогревающие жидкую кровь вновь появившихся младенчиков. Вообщем, бродячий цирк на выезде, или кризисная лаборатория бесплатной на те времена и не очень повернутой лицом к человеку медицины.
И вот я уже на родовом столе под бодрые команды той самой тетки в мясницком переднике: «тужись – не тужись», как лыжница на трассе отбиваю указанный ритм. И – о чудо, меня почему-то хвалят, даже в пример ставят какой-то в подобном же лежачем положении, но «блатной» соседке, потому что от нее врач не отходил все время, ни в предродовой полате, ни сейчас. А мне, которой порекомендовали «на лапу» врачу не платить, ничего не оставалось, как надеяться на себя - свои инстинкты, объемные легкие и навыки лыжника на трассе, выжимающего показатели на серебряный значок ГТО.
«Урра! Дело сделано!» «Девочка», - констатирует мясистая тетка -акушерка, суя мне в нос как сертификат половую часть новорожденной.
У меня и соседки дети рождаются почти одновременно, но я как-то интуитивно, наблюдая за обмыванием и пеленанием младенцев краем глаза в лежачем положении, догадываюсь но заливистому буратинскому крику: «вот эта видно моя»... Кстати, сразу после родов, такой выброс гармонов радости, что хочется обцеловать весь мир, и я шлю воздушный поцелуй тетке-врачу, что вызавает в ней какие-то смешанные эмоции, одна из которых удивление...
Надо сказать, что беременность моя была не запланированная и, если честно сказать, не желанная. Мне было 23, 5 года, когда я по залету забеременела и 24 с маленьким хвостиком, когда родила. Я не была в длительных отношениях с отцом сего новорожденого существа. После другого длительного любовного романа в университете большого города, не завершившегося браком, я вернулась работать на родину, где ровно год провела одна как монахиня, и после этого сказав себе, что надо жить в соответствии со своим биологическим возрастом, закрутила интрижку с первым попавшимся на мои глаза свободным субъектом того здания, в котором я тогда работала. Он казался мне никаким, не «вкусным» что ли, но природа хотела отполировывать и шлифовать то, что она уже научила меня делать, как по певцу Макаревичу – «встречные движенья любви», и я удовольствовалась первым попавшимся и «хотевшим» меня объектом, что вылилось в некачественное предохранение таблетки постинора и последовшую за тем беременности и отношения «по залету», которые длились впрочем не долго и завершились через пару лет после рождения дочери и последовавшей за ним смерти моей матери.
Первые пару месяцев я вообще и не подозревала, что беременна, первой приметила это моя матушка, спросив почему у меня не было трусов с мениструальной кровью почти два месяца. Когда мы поняли, в чем дело, то аборт делать не решились – я всегда боялась медицинских вмешательств, а матушка спокойно рассудила, что если я до сих пор не замужем, то ребенок позволит мне не остаться старой девой и будет кому скрасить мою жизнь до старости. Она, впрочем, взялась укреплять наши отношения с объектом отцовского права, отдав нам разные принятые в ту пору разности в приданое для совместного проживания, аки постельные наборы, плед и подушки. Она же пару раз водила его на базар покупать ребенку приданное, и строила с ним доверительные отношения, но мне предоставила спросить когда уже было месяца четыре моей беременности, когда он предложит мне надеть белое подвенечное платье.
Я задала ему этот вопрос по телефону, он что-то как обычно промурчал, а через недели две раздался звонок от его мамы, которая накануне католического рождества того 1989 года Змеи, сказала моей маме, что герой «не может жениться на вашей дочери, потому что он... женат!» Вот тебе и сюрприз! Я встречалась с парнем четыре месяца, ни сном ни духом не предполагая, что он несвободен! Да и все время он проводил со мной, и на работе, и вне ее, раскатывая меня на дачу своего отца, к своему приятелю фотографу Диме, и ночи мы проводили в его пустой квартире, которая, как он мне говорил, принадлежала его дяде –моряку.
А где же тогда была его жена, и почему она если не жила с ним, то и не разводилась? Историю мне довелось узнать позже, кажется от его матери в подробностях, больше чем от него самого, что он расписался со своей одноклассницей против воли своих родителей до того, как ушел в армию, а вернувшись, застал ее не девушкой. То есть оставлял целку, получил телку. А в то время, как он служил, девушка, якобы, «сошла с ума», от стрессов получив какое-то временное умственное расстройство и пролечившись в дурке, вышла оттуда с диагнозом «шизофрения».
Сейчас, работая психотерапевтом в такой же «дурке», только американской, я представляю, как ставили диагнозы тогда, двадцать с лишним лет назад в той жившей по правилам «планов пятилетки» стране.
Кстати, дочка наша родилась в 1990, а немногим спустя - через год с небольшим, колосс и держава, дети которой мы были - Советский Союз - распался, покрыв нас невоскресимыми воспоминаниями на остатки наших дней – вечная ему память! Вот на таких переломных витражах эпохи довелось тогда зародиться новой судьбе!
Итак, малышка моя родилась с мелким весом в 3 киллограмма длиной чуть больше полуметра - 51 сантиметр. И хотя первый день мне почему-то ее не принесли ее в палату на кормление, я, движимая природным любопытством, на второй день пошла с ней познакомиться, бо в лицо я ее никогда не видела. Принесенные мне родней розы подарила медсестричками в палате, а взамен удивилась кучерявому существу, которое вращало круглыми открытыми глазенками: «Ну прям как поэт Пушкин,» - подумалось мне. Видно эта курчавость волос и очевидное любопытство на ее лице: куда мол это я попала, рожденной в трех градусах созвездия Близнецов, вызвало во мне такую ассоциацию.
Кучеряшку после того, как я заявила озабоченность, что ее не приносят на кормление, дали мне покормить, и она доблестно сосала все 45 отведенных для этого минут, как настоящий поршень-пылесос, оставив позади всех сверсниц, родившихся в тот же день и уже спавших у груди своих мамаш после первых пятнадцати минут кормления. Вот такая мне досталась рекордсменка! Когда я ее кормила, я старалась вставать у окна, во-первых, вид неба и легких предлетних облаков вдохновлял, а во-вторых, быстрее сокращалась после родов моя матка, выпрыскивая на пол пятна крови, которые я потом подтирала тряпкой. Прокладок в те времена не было, а такая дикая традиция в послеродовой медицине не возбранялась, и наверное позже была уничтожена страхами перед заболеваниями, передающимися с кровью.
Кстати, забыла сказать, что весь следующий день после родов я на чем свет костерила и бесплатную медицину и советский строй и национализм на нашей национальной окраине, потому что после родов меня по- хамски, долго и без наркоза зашивали, сделав подопытной обезьяной для двух десятков студентов-практикантов из медуниверситета, под грозные разборки их руководителя практики, почему мол я, проживая в Молдове, не говорю на их национальном молдавском языке? Вскорости после этого, заполняя мои родовые бумажки, когда на вопрос, где я работаю, он узнал, что в газете «Советская Молдваия» он раздраженно сказал с ненавистью в голосе, диктовавшейся тогдашними националистическими разборками в республике: «Ну если бы я знал, я бы тебя ...ЗАШИЛ!» Вот такие тогда были времена и нравы...
Заживала моя промежность после родов быстро и без проблем, и на третий день, 28 мая меня выписали домой, в квартиру его родни, куда мы сразу и направились вить гнездо. Внучку пришли встречать сразу обе бабушки, между которыми уже тогда начались разборки за сферы влиния, и ее папа, которому его мать дала подержать сверток с младенцем ровно минуту, тут же отобрав. В свою очередь его вскоре отобрала моя мама, положив в машине мне ляльку в руки.
В квартире мы по предложению отцовской бабушки не стали ляльку раздевать и демонстрировать, а постарались скорехонько с моей мамой сопроводить новых родственников восвояси, и тогда занялись младенцем, распеленали, накормили грудью, а вечером и искупали...
Мама моя по образованию была медицинской сестрой детских дошкольных учреждений, проработала более десяти лет в операционной хирургии и еще после еще одно десятилетие в кардиологическом отделении функциональной диагностики республиканской больницы, прекрасно знала все о кормлении, купании и взращивании ребенка, и очень мне помогла первые полгода, до ее болезни, заезжая после работы каждый божий день, готовя нам еду, привозя на свои деньги продукты, покупая пеленки, распашенки, других нужные для взращивания младенца вещи, не считаясь с собой, своими потребностями и наступающими проблемами по здоровью.
Она же во время прогулок на воздухе с коляской, терпеливо выслушивала меня и все разборки, на которые меня подвигала моя новая полусвекровь, оказавшаяся женщиной очень властной, провоцирующей скандалы, склоки, дрязги, которая пыталась держать в ежовых рукавицах своего сына, а теперь уже под контролем и нашу с ним новую жизнь...
Дело прошлое. Много воды утекло в реке жизни, прежде чем мы со нею сжились, поняли и приняли друг друга... Горжусь и собой и ею в этом подвиге терпения на благо новозародившейся жизни и ее продолжения...
А тем временем комочек наш рос и набирал вес и рост... Кричал по ночам, просыпаясь каждые 45 минут, жадно сосал до возраста почти 2,5 лет, не отпускал мать ни на минутку от себя, даже белье приходилось развешивать на батерее, давая ей в руки подержать мокрую пеленку: она с возраста 6 месяцев во всем жадно хотела участвовать!.
Первое ее слово - ДАЙ, первый родитель, упомянутый в летописи ее памяти - ПАПА, потом началось попеременно ползание, хождение вокруг кроватки, хождение в возрасте 11 месяцев без кроватки. Первый год был как на войне в Афгане: год за два. Помноженный на хроническое недосыпание, слабую помощь по хозяйству от ее отца, разборки со свекровью, неизличимую болезнь моей матери... Тяжелое было времечко, странно, что тогда мы этого как бы и не понимали. Мы просто жили в нем...
Моя мать умерла когда Насте был год и пару недель. От свекров и гражданского мужа я не нашла особого сочувствия. Это осталось горем только моей родительской семьи: осиротели враз папа, брат и я...
Конфликты со стороны его родни продолжали нарастать, как и финансовые проблемы, которые он решал с трудом: у него просто не было правила приносить домой зарплату, он жил еще по старинке «для себя». И если на молоко его «подачек» еще хватало, чтобы покупать мясо и овощи, мне пришлось проявить инициативу: начать продавать уже не нужное детское приданное моей малой: пользованные коляски, ненадеванные вещи...
В 1992 году я съездила на неделю в Москву поучаствовать в конкурсе «Мисс Пресса», а после, вернувшись в родительское гнездо, сказала себе: так как мы с ним жили жить больше нельзя! И ему сказала. Я думала, он предложит снять квартиру отдельно, куда бы не могла приходить его мать, чтобы вмешиваться в наши дела... Я думала, он перестанет каждое утро забегать к своей матери на завтрак и станет готовить завтрак сам, когда я отсыпалась от своих стрессов и нагрузок. Он решил, что говорить не о чем, и что если я не хочу жить по- старому, по новому я буду жить без него. У нас даже не было разборок - мы просто разошлись как в море корабли. Я какое-то время еще ожидала от него мужских поступков или хотя бы диалога, а устав ждать, закатала рукава и принялась сама строить свою новую жизнь...
Мой отец настоял на том, чтобы я подала на алименты, и хотя в официальном браке мы не состояли, ребенок был зарегистрирован на его имя, и алименты девочке присудили, впрочем они в эпоху развала системы экономики и утаивания доходов предпрятиями, или в так называемую эпоху «черной» бухгалтерии, оказались такими копеечными, что во времена 1992 - 93 годов на них можно было разве что купить килограмм мяса, а позже, алименты основателя и главного редактора газеты «Коммерсант Молдовы», ходившего в одежде из фирменных бутиков, разъезжавшего в новеньком «Опеле», каждый год отдыхавшего с новой уже семьей на заграничных куротах на единокровную дочь равнялись... 5 долларам! Вот тебе и социальная и кармическая справедливость... Впрочем, в те времена, многое приходилось принимать как аксиому, то есть теорему, не требущую доказательств...
Глава вторая. Приказано выжить, или двадцать лет спустя...
Жизнь каждого человека отмеряется вехами: чего достиг, какие цели достигнуты, какие отрезки времени задействованы. Перенесемся в нашем повествовании почти на 20 лет спустя в теплый город юга северной Америки, где летом дни напролет нещадно смолит солнце. Это уже 21 век в самой по статистике развитой супердержаве, где каждый шаг стоит немалых денег, где даже и привилегия передвигаться переместилась в личные машины, так тут устроена инфраструктура – в полной и беспрекословной зависимости от системы. Шаг в сторону – и ты уже вылетаешь из обоймы, и чтобы вернуться в нее надо предпринять нечеловеческие усилия, которых у аутсайдера как правило нету... Никто не будет тебе протягивать руку помощи, если ты ходишь по улицами пешком, а даже если и таковая рука будет протянута, то не для того чтобы поднять тебя наверх, а затем, чтобы утянуть тебя еще глубже вниз, на дно одноэтажной страны. Вот такие беспощадные нравы развило и усвоило самое развитое общество на земле в 21 веке...
Говорят, что сокровенная мечта иммигранта, это чтобы его дети пошли учиться в колледж, получить профессиональное образование. Если это так, то могу сказать, что я осуществила среднестатистическую мечту - вчера моя выросшая дочь уехала учиться в один из известных вузов штата. Причем так, что даже беспокоиться за оплату в первый год не надо - всю стоимость покрыли спонсорские и благотворительные программы. Да и сама она постаралась - училась на отлично все семь лет в частной школе с тех пор как мы иммигрировали.
Уехавшая, однако, в вечернем телефонном прозвоне не звучала счастливо: мол и комната в общежитии располагается на 8 этаже, что ведет к чувству дискомфорта, и что товарищи слишком буйные и стремятся социализироваться вовсю, а она другая, да и что на фоне других богатеньких студентов она сама выглядит довольно уныло...
Что ж, у каждого поколения и каждой подобной группы людей свое видение мира и свои ценности. Я лично считаю, что со своей родительской и материнской программой справилась: выучила, выкормила, наставила и направила. Я из эпохи других ценностей, знаю, что такое и полуголодное и безденежное существование, знаю, что такое распад общественного строя и развал системы, в которой жил. Знаю и про запрет на профеcсию и потерю национального языка, страны, родины, близких. Знаю, что такое предательство и что такое удар судьбы из за угла. Я многое чего знаю...
Они, птенцы, которые пока еще только учатся летать под присмотром родительских крыл, знают, как влечет яркое голубое небо, как прекрасен солнечный день и как хочется ярко жить, не думая ни о прокорме, ни о врагах, ни об опасности, ни о грядуших потомках и прилагающейся к ним ответственности... Они только начали вкушать яркую сторону бытия, не осматриваясь и не озираясь, а порой даже и не подозревая о существовании оборотной и драматической прокладки к первоначальной радостной реальности бытия.