Трудно сейчас объяснить, как и почему Чиликиди Галя, мягко говоря, невзлюбила мальчика с такой же фамилией, на два года младше её. Который приходился внуком дяди Кузи и двоюродным племянником самой Гале, Вовку Чиликиди.
Играли как-то возле Галиного двора, и племянничек, видно, спасаясь от заслуженной кары, рванул от тёти в переулок. Но Галька не даром на два года старше, кинулась вдогонку. Без особых усилий она догнала беглеца и, как учил, знающий все приёмы и защиты и нападения, Витька, строго по инструкции брата, двинула Вовке кулаком! Удар пришёлся аккурат по челюсти, и нежная детская губка рассеклась о зубы, потекла кровь.
От боли Вовка заплакал, и схватился за губу, и когда понял, что пальцы его в крови, заревел с новой силой! Мгновенно озверел и наклонился схватить гамай. Галя, честно признаться, тоже испугалась крови и, понимая, что ярость утроит силы противника, кинулась спасаться бегством. Благо боевые действия происходили рядом с хатой. Главное успеть заскочить в комнату и накинуть крючок! Вовка, распустив кровавые слюни, казалось, наступал на пятки, в любую секунду он мог ударить её камнем!
Всё складывалось как нельзя лучше, необходимость запираться отпала уже потому, что дома оказался Витька. Изрядно струхнувшая воительница, спряталась за спину брата. Вовка, конечно, завалил с гамаём в руках, с разбитой окровавленной мордой, в слезах, как баба. Галя затаилась во второй комнате, в передней – Витька в роли парламентёра предлагал перемирие.
Пострадавшая сторона жаждала мщения и требовала: «Чо она спряталась? Пусть выходит, вот я ей дам!». Ну, что он мог дать в присутствии Хачика? Тоже лучше бы заткнулся и шёл домой, да умылся. Вовка так и сделал. Не добившись справедливости, ибо Витька не позволил ему и на йоту приблизиться к сестре. Он, всё ещё всхлипывая, вышел из хаты, во дворе выбросил не пригодившийся снаряд, и крепко обиженный поплёлся домой.
Безусловно, избиение родственника бесследно не прошло. В этот же вечер собрался консилиум с обязательным присутствием враждующих лиц и их родительниц. Сказать, что они сильно ругали Галю, нет, конечно, они скорей призывали детей как бы опомниться и не враждовать. Мари Трофимовна возмущенно растолковывала, что понятно должно быть без слов: «Ведь у вас одна кровь! Разве можно вам драться? Надо дружно жить!» Присягать, надо думать, друг другу в любви никто не собирался, молча выслушали наставления и разошлись.
Бить Вовку Галя больше не била, но и мимо без замечаний редко пропускала. Однажды, опальный племянник, ёрзая на раме, летел на велосипеде, ну, и пусть себе мчится. Ага, как же, Галя будет не Галя, если Вовка спокойно проедет. Не вытерпела душа, кинула вслед гамай, так больше для порядка, не целясь, а то опять сопли распустит. «Чтоб ты больше не ездил здесь никогда!» ну, не могла тётя отказать себе в удовольствии хоть на словах постращать родню.
Ленка Чертова, Вовкина одноклассница, девчонка с чужого края, иногда прибивалась к Галиной компании, предварительно спросив у неё разрешения поиграть с ними. Если человек, пусть и такой неприметный, как Ленка, который не пользуется определённым уважением у подрастающего поколения, но, не нарушая субординацию, обращается к Гале, то почему и не разрешить. Пусть поиграет.
Так вот на этот самый момент, Чертова стояла рядом с Галкой. Может оттого, что Чиликиди позволила вступить в общую игру, возможно чувство признательности переполняли благодарную детскую душу, и ей хотелось как-то подсластить Гале. Возможно, у неё были свои причины ненавидеть маленького прохвоста, девочка вдруг закричала вслед велосипедисту: «Грек, грек!» и с подобострастием глянула на Галю, здорово мы его!
Вовкина тётя посмотрела в упор на Ленку и, не разделяя её восторга, позвала девочку в сторону. Разговор не терпел лишних ушей. «Если, – сказала Галя тихо, но грозно, цедя каждое слово, – я ещё раз услышу, что ты на него скажешь – грек, то получишь по шее! Поняла?»
Получишь по шее – любимое Витькино выражение эффектно завершало тираду устрашения, брат не раз повторял эти слова ей самой. Ну, вы, естественно, понимаете, что растерявшемуся ребёнку, разобраться в противоречивых родственных чувствах двоюродной тётки к её однокласснику, было не так-то просто. То она сама бросает в него гамай, то вдруг заступается за Вовку, и Чертовой в отместку обещает свернуть шею!
В те невинные годы, надо полагать, откуда Ленке было знать, что то, что можно Юпитеру, нельзя быку. Девочка, наверняка, так и не поняла, чем же она не угодила сварливой Чиликиди. Но с готовностью кивнула головой, шея у неё всё-таки одна. Особо чикаться с детьми из чужого края не было заведено.
В то время, когда дядя Кузя строил хату своему старшему сыну, семья нелюбимого племянничка жила неподалеку от Гали. Снимала полдомика у бабки Остаповны, и тем самым Вовкина жизнь протекала на глазах драчливой тётки. Было у маленького родственника, одно хобби – рыбалка. Ох, и любил непослушный сынок завеяться на весь день, оставив двор без присмотра, в самый неподходящий момент. Например, когда мамка его, тётка Нинка на работе. И если Вовка после долгой отлучки возвращался с удочками домой в благодушном настроении, то Галя устремляла свой взгляд на рыбака и напрягала слух. Иди, иди сейчас получишь!
Интуиция никогда не подводила тётушку, и буквально через минуту раздавался крик разозлённой матери и вопль нерадивого сына. Рев Вовкин без стеснения вырывался на улицу и, вместо сочувствия, вызывал злорадные улыбочки – так тебе и надо! Дети, бросив игру, застывали на месте и вслушивались, что же конкретно происходит за изгородью. Улыбки тухли, и какой мальчишка не был противный, но ему же больно. Наказывала Вовку мать, сохрани и помилуй! Так, по-видимому, никого не пытали.
Мало того, что лупила, как проклятого, так после порки, не в меру строгая женщина, ставила своего обалдуя на колени, предварительно подсыпав на то место гороху! Но не смотря на всю жестокость расправы над ним, Вовка всё равно не слушался и поэтому ходил битый. Глянешь на такого и обязательно вспомнишь – мэнэ бьють, но я и добрый!
КОЗЛИХА
Мари Михайловна Козлова и Мари Трофимовна Чиликиди, а проще Козлиха и Чиликидиха, проработали много лет к ряду уборщицами в школе, сменяя друг друга через день. И надо сказать, что ни одному пионеру или даже комсомольцу не пришло в голову, прийти на уроки, и заглядывать под парты – как там Козлиха полы помыла? И правильно, им не было дела до того, насколько честно сдаются смены между техничками, а Гале было, ибо она сама часто сдавала эти смены. И имела полное право проследить за сменщицей.
«Мам, – тревожно звучал голос дочери – тётка Маруська опять под партами не мыла!» Мари Трофимовне не хотелось портить хорошие отношения со своей тёзкой, она махала рукой, дескать, а я что сделаю? Как что? Бачирнахычу нужно сказать, пусть отругает! Но мать упорно не поддерживала напористой инициативы родной дочери. Ей было проще самой перевернуть парты, вымыть там начисто, или в таком же порядке заставить Гальку прибраться. Чем устраивать скандал чужому человеку.
Галя была в восьмом классе, когда мать проводили на пенсию, с небывало дорогим по тем временам подарком. Учителя, хоть народ и не богатый, но и не бедствующий при прошлой власти, скинулись по десять рублей и купили (по Галиному заказу) шифоньер! Это была давняя и в высшей степени желанная мечта дочери уборщицы.
Старомодный и уродливый комод мгновенно вылетел из хаты, неблагодарная юная хозяйка отказывалась понимать, как всё-таки старик, совсем недавно, выручал семью. С упоением, точнее не скажешь, девчонка переложила тряпки на пахнущие свежим деревом полки. Почувствовала себя, если не богачкой, то, во всяком случае, начинающей богатеть!
И ещё одно обстоятельство донельзя обрадовало восьмиклассницу. Матушка покидала школу навсегда, а значит, она избавляется от лишней обузы – мойки полов. Будь они не ладные, портили Гале все школьные годы чудесные. Теперь, думалось привередливой девочке, школа погрязнет в грязи, всё же мамка убирала добросовестно. Ведь Мари Трофимовна была таким человеком, которому на работе, важней работы ничего не было.
Ей надо было не просто мыть полы шваброй, а мыть хорошо и непременно без швабры, наклонившись, руками, только тогда дело сделаешь качественно. Вода в железных корытах, где зимой мыли обувь, должна быть если не прозрачной, то почти прозрачной. Чтоб учителям, да и детям тоже было приятно смывать грязь чистой водой, а не зачерпывать тряпкой муляку. Всё любила делать на совесть техничка Чиликиди, и чтоб эта «совесть» была отмечена людьми, и сердца большинства отозвались бы благодарным словом! Это было весьма важно для трудолюбивой женщины.
Едва наша Галя подросла и в состоянии могла как-то елозить тряпкой, мать наказывала ей после занятий: «Иди домой, переоденься, покушай (хорошо, если б она ещё сказала, что именно можно поесть) и придёшь. Будешь звонки давать (второй смене, разумеется), возьми учебники, уроки как раз сделаешь, а потом вымоешь полы». И Мари Трофимовна перечисляла, какие классные комнаты свободны, в общем, пока будешь отдыхать, выроешь колодец. «Но, только обязательно переворачивай парты, – добавляла мать, – хорошо выметай, а потом мой полы!» Да всё Галя знала, конечно, поднимет эти неподъёмные парты, выметет, вымоет, сделает всё по уму, чтоб не дай Бог, мамку не ругали. И звонки во время даст, и уроки сделает, отстань, мам...
Была Галя ученицей ещё начального класса, когда, однажды, уехавшая куда-то мать, не вернулась к обещанному сроку. Вечерело, а родительницы всё нет, полы во всей школе не мытые, а если мамка приедет только завтра? Её ж выгонят с работы, а если не выгонят, то будут стыдить. Забеспокоилась сознательная дочка не на шутку и не стала ждать неизвестности завтрашнего дня. Сама помою!
Перво-наперво отыскала брата, мол, быстро пошли со мной, видишь вечер уже, матери нету, айда полы мыть! Витька носил вёдра с водой, а сестра, не хуже той золушки, намывала, истоптанный десятками ног, пол, точно по мамкиному уставу, без швабры. В разгар уборки, дверь отворилась и вошла мать: «Брось, Галя, я завтра встану до света и всё уберу, пойдёмте домой, мои деточки».
Две Маруси ежегодно делали вместе ремонт. Красили парты, полы, белили стены, наводили полностью марафет к новому учебному году, и находились в некотором сомнении – а как Бачир Нахович им заплатит? Они действительно проработали вместе много лет и, причем без ссор, и продружили всю оставшуюся жизнь.
Бывшая фронтовичка Козлова, любила прихватить и пронести под мышкой низкопробную бормотуху, типа, вермута или портвейна. Взрослая Галя смотрела на это снисходительно, да ну их, пусть выпьют. Пожилые женщины усаживались за кухонный стол, и словно оправдание звучал один и тот же тост: «Ну, Маруся, давай для аппетита!». Бабы чокались и действительно закусывали с аппетитом.
С ещё большим самозабвением подруги отмечали день Победы. Застолье, начинавшееся торжественно и благочинно, заканчивалось патриотическими песнями и пьяными выкриками. «Маруся – кричала Мари Трофимовна – день Победы! Ты же знаешь, что такое был для нас день Победы! Мы были в поле, понимаешь, в поле. Все работали, и вдруг прискакал с хутора мужик и закричал: «Бросайте работу! Победа!» и мы все побежали домой! Как мы плакали и не верили, что конец войне!». Охмелевшие бывшие технички со слезами обнимались и допивали остатки спиртного.
Мари Трофимовна крепким вторым голосом затягивала песню, что целиком и полностью соответствовала духу, витавшему над столом, и настроению празднующих: «Этот день Победы порохом пропах!». Козлиха, прожившая всю жизнь с глухим мужем, заводила свою любимую, полную горечи, частушку: «Ох, война, война, война! Война меня обидела, она заставила любить, кого я ненавидела!». Через время, обиженная войной, напарница уходила домой, а Мари Трофимовна валилась спать.