Он смотрел на неё сквозь звёзды, сквозь огромные просторы неба, сквозь солнечный свет, сквозь радугу, и дождь. Он любовался ей и ужасался, наслаждался ею и боялся её.
Он любил её по-настоящему. Так, как не любят никого.
Когда-то, ещё совсем недавно, она была для него всем. Она была его творением и его болью, она была его лютой ненавистью и его неистовой любовью, она была его страхом и его победой, его войной и его спасением, была поражением ему и его чудом, была падением и взлётом, была ему ничем и всей его жизнью.
Иногда она была ему настоящей жизненной тяжбой и мучительной болью. Но он умел терпеть и прощать. Ведь он любил её. Эту любовь можно было назвать воистину святой. Хотя она была и не взаимной, безответной.
Лишь только в некоторых церквях и храмах и в кругах некоторых из многочисленных сект он слышал что-то о взаимной любви. И иногда на улицах и в домах каждого миллионного человека. И наверное только эти слова давали ему надежду и веру. Но всё равно этого было очень мало. Ведь что такое несколько маленьких церквушек по сравнению с его любовью.
Он любил...
Он был готов на всё. Готов был страдать, и страдал. Готов был колоть своё сердце ржавыми гвоздями и совать себе терновые иглы под ногти. Готов был развязывать и предотвращать любые войны. Готов был... Он помогал ей рождаться, расти, развиваться, жить. Учил её тому, чему так и не смог научить себя. Холил и лелеял её, как мог. Делал для неё всё, что было в его силах.
А она... Она отвечала ему лишь болью, заставляя страдать. Вонзала тысячи ножей ему в спину, выжигала ему глаза. На протяжении почти всех дней она, как будто специально, разочаровывала его, учила ненависти, кормила его отчаянием и истязанием. Она бесконечно лгала ему, плевала в лицо, била в спину. Она презирала его. По крайней мере, так казалось. Она манипулировала им, как ей хочется. А он всё это терпел. А что ему ещё оставалось? Ведь она была его самой большой любовью.
Она, планета Земля. А он... А он всего лишь Бог.