Мама. Ее нет со мной уже третий год. Только сейчас я начинаю осознавать её святость, а тогда, когда потные гробовщики, торопясь, справно делали свое дело и комья мерзлой земли летели в могилу, тогда была только подавленность и одиночество. Слабые попытки списать все на неумолимую логику жизни не помогали.
Весной сорок первого маме исполнилось двадцать. Уже в понедельник двадцать третьего числа, отстояв огромную очередь в Военкомат, мама узнала, что Родина не нуждается в её защите. Причина отказа была для того времени заурядной - старший брат отбывал четырехлетний срок (как ему повезло, ему дали не десять, а только четыре года!) в одном из лагерей Приморья за попытку организации фашисткой организации.
В один из августовских дней, когда бои вокруг Гатчины приняли самый ожесточенный характер, в садике, рядом с маминым домом обосновались два наводчика-артиллериста. Мама, под разрывы снарядов, подползла к красноармейцам: «Я хочу уйти с вами», - сказала она. Один из них ответил: «Хорошо, только принеси плоскогубцы». Когда мама вернулась, бойцов не было. Дальше была оккупация. Больная бабушка и младшая сестра были при маме. В те страшные годы мама работала уборщицей в столовой.
Каждый вечер к столовой приходили две незнакомые старушки. Мама наливала им по полтарелки баланды. Одна из старушек подарила маме акварельку, другая – вышивной платочек.
После войны, в сорок шестом мама училась на дневном в Технологическом институте, а вечером работала на фабрике по покраске тканей. Возвращалась из Питера в Гатчину на последнем паровозе. Пересекала ночью (сорок шестой год, год разгула бандитизма) два парка, это километров пять-шесть…
На поминках было много незнакомых мне людей. Кому-то из них мама помогла окончить школу, кому-то поступить в институт, кому-то в аспирантуру. Они рассказали о маме много неизвестных мне историй.
Все последние годы мама просила у бога легкой смерти. «Не хвались жизнью, - говорила она, - хвались смертью». Но бог не услышал просьб мамы. Умирала она почти два года…
«За что, боже?» – ложась вечером в постель, шепчу я третий год.