С лязгом захлопнулись тяжелые ворота и девушка в синем платье осталась одна на дороге. Мгновение она постояла, недоверчиво оглядываясь, а затем пошла все быстрее и быстрее по пыльной дороге, не веря еще в свое счастье…
Сначала все было как в тумане. Она шла и все время казалось, что сейчас догонят, вернут, а то и просто выстрелят в спину, как той девчонке из песни:
…И по твоим кроваво-русым косам
Ступил чекиста супикованный сапог
Но вот уже поворот дороги и не видно тяжелых скрипучих ворот и не догнали! Значит, правда! Свобода! Неужели это не сон? И девушка улыбнулась. Улыбнулась солнечному весеннему дню и пролетающим высоко в небе птицам, каждой травинке, выросшей на обочине дороги и деревьям, шумевшим зеленой кроной, и долгожданной своей свободе..
Она рванулась вперед, к городу, но куда-то вдруг исчезла крылатость и напомнили о себе пять лет, показавшиеся Ксане вечностью…
...- Вечность – понятие относительное! - говорил Алик. – Вообще нет ничего абсолютного!
- Ну, по твоей жизни этого не скажешь – усмехнулась Ксана.
- А зачем? – спросил он, обнимая Ксанку – хотя, признаюсь, я ошибся: я люблю тебя, и это - абсолютно!
А через несколько дней он ее предал…
Ксана нашла глазами окно четвертого этажа. Там привычно была открыта форточка, значит Аня - школьная еще подруга – дома. Ксана быстро поднялась по лестнице, нажала красную кнопку звонка. Послышались шаги и дверь немного приоткрылась на цепочке.
- Аня…
- Ксанка! – подруга распахнула дверь, втащила ее в квартиру. – Вернулась!
- Аня… Я… Я же сидела, Аня…
- Знаю, знаю! Я все знаю!
- Всего никто не знает… Меня подставили, Аня! И знаешь кто – Алик подставил! Аня! Ты прости меня, хорошо? Я тебе все-все расскажу… я же ни в чем не виновата, ты прости меня!
- Да что ты, Ксана, что ты?! – Аня обняла подругу, вытирая ей слезы – Не плачь, Ксана, все уже… все…
Вскоре они уже сидели на кухне. Аня жарила картошку. Ксана, только из душа, сидела за столом, смазывая йодом свои опухшие, в ссадинах, руки…
… - Работай! Работай! – покрикивал человек с хлыстом в руке. – Чего встали? Работай!
Ксана не смогла удержать тяжелую глыбу, опустила руки. Тут же подскочил тот… зверь – трудно назвать его человеком – и стал бить длинным, извивающимся хлыстом по лицу, по рукам…
… А Ксана и не думала никогда, что так получится. Хулиганкой не была, хлопот никому не доставляла, а влюбилась в 16 лет в двадцатилетнего рокового красавца Алика, связанного с местной преступной группировкой. Алик взаимностью отвечал и «темным» покончить хотел, да вышло по-другому.
Они были в лесу – праздновали ее день рожденья. Ну, выпили, конечно. И дело дошло до выяснения отношений с проходящим мимо малознакомым парнем – тот сам был виноват, начал приставать к ним.. И ревнивец Алик – Ксана хорошо помнила, что это был он! – «приложил» его по голове пустой бутылкой. Парень потерял зрение… Ксане внушили, что виновата она и осудили на пять лет…
… - Понимаешь, Аня, это он сделал, это не я! А он меня предал… в любви клялся, а в суде… а я - на пять лет! Аня! На пять лет! А ведь он любил меня и до сих пор, до сих пор любит! Но - пять лет!
- Ты поспи, Ксана… завтра расскажешь, завтра… спи! – говорила Аня, укрывая ее одеялом – спокойной ночи, Ксана! Спи, все хорошо будет, я тебе обещаю…
Она схватила со стола пачку сигарет, вышла на кухню; неожиданно громко скрипнула дверь…
… и с лязгом захлопнулась. Ксана со слезами и протестующим криком повисла на решетке, ее грубо оттолкнула закрывающая камеру полная женщина и Ксана отлетела вглубь помещения под ноги еще незнакомым девчонкам. Их было трое, она – четвертая. Сразу же Ксану обступили. А она, с минуту, все еще сидя на полу, молча оглядывалась по сторонам.
- Ты кто? Откуда? – задала вопрос высокая стройная брюнетка.
- Я… Ксана… Ксана Майская…
- Местная?
- Из города… с 308-го микрорайона…
- Майская… из 308-го? – задумчиво переспросила та же девчонка.
- Да это же девушка Гордого! – вмешалась блондинка с гитарой в руках. – Да? – обратилась она к Ксане.
Ксана утвердительно кивнула головой. Тут же ей улыбнулись и протянули руки. Ксана встала и улыбнулась в ответ.
- Я – Нина. – сказала брюнетка.
- Тоня… – представилась блондинка с гитарой.
- Алла… – тихо сказала невысокая девушка с вьющимися каштановыми волосами.
- Она из Саратова – сказала Нина, указывая на Аллу, - и тебя не знает. А по городу о тебе легенды ходят.
- Еще бы! – воскликнула Тоня. – Девчонка самого Гордого!
Ксана, улыбаясь, смотрела на гитару. Алла, перехватив ее взгляд, спросила:
- Ты умеешь играть?
- Немного.
Тоня подала ей гитару. Ксана взяла, подошла к окну, села ни нижнюю полку металлической двухъярусной кровати, провела рукой по струнам… Девчонки сели напротив нее.
- Я не знаю, - сказала Ксана. – что играть?
- Что ты любишь?
Ксана улыбнулась.
- Что-нибудь грустное.
- Давай!
- Я слышала… Алик играл одну песню… ну, если не понравится, вы меня остановите.
Ксана снова провела по струнам и запела:
Предо мной стоит стена, за стеной стоит она –
Воля несравненная моя…
Я не стал бы ждать, да нельзя бежать –
Автоматы смотрят на меня…
Это был конец свободы, это было начало пятилетнего срока…
…сроком – три месяца… Нет, не то. А, вот, послушай, кажется это может подойти… - сказала Аня; они с Ксаной просматривали объявления о работе.
- Нет, ничего не выйдет! – вздохнула Ксана, отложив газету в сторону.
- Почему?
- Потому что у меня образование – 11 классов.
Ксана взяла с холодильника пачку сигарет, закурила, подала Ане. Та взяла, щелкнула зажигалкой и, подумав, сказала:
- Можно учиться дальше.
- Можно. Но мне двадцать два года. В этом возрасте не поступают, а заканчиваются учиться. И, к тому же, - усмехнулась Ксана. – Куда примут девчонку, получившую аттестат в колонии для несовершеннолетних преступников? Ни-ку-да! И вряд ли кто-то горит желанием взять меня на работу.
- Ты зря так говоришь, Ксана! Учиться – возьмут. А работать тебе пока необязательно.
- Но мне ведь деньги нужны! Квартиру надо снять… и вообще…
- Ксана! Да что ты, Ксана! Ты… живи здесь, со мной!
- Аня, я не могу…
- Почему?
- Да как же? Ты работаешь, стараешься, а я… нет, я обязательно заработаю и отдам тебе все долги!
- Какие? Какие долги?!
Аня отошла к окну. Ксана увидела, что она старается незаметно вытереть слезы.
- Аня, Анечка… ты что? Что с тобой? Я тебя обидела? Анечка, миленькая, не плачь… -
Ксана подошла к ней, обняла за плечи. – Прости меня, пожалуйста… ну, мне просто жаль, что ты так много работаешь, а щее тратишь столько на меня…
- А ты помнишь, Ксана, когда мы с тобой… Это было так давно, но я помню, а ты? Ну, когда мы с тобой еще в школе ходили в столовую, ты покупала булочки и пирожные себе и мне… и когда мы ходили гулять, ты покупала и мороженое, и пиво, и пирожки, и сигареты… все время – ты!
- Я помню, что все казалось странным: ты – отличница – и куришь! – рассмеялась Ксана.
- Да… и в кафе мы ходили и ты всегда все покупала! А ведь они тебе очень непросто доставались, те деньги! Ты их копила с большим трудом, всегда старалась где-то подработать… самым мучительным для тебя было брать деньги у Алика, но ты и это делала. А тратила их на меня. На меня! Да и не только денег это касается – ты вообще всегда старалась сделать так, чтобы мне было лучше… Все хотела мне что-нибудь подарить, что-нибудь для меня сделать, что-то мне дать… А теперь – снова всхлипнула Аня – теперь ты говоришь о каком-то долге!
- Анечка, послушай! Ничего особенного я для тебя не сделала… А вот ты! Аня, ты всегда обо мне заботилась, даже когда… когда все от меня отвернулись, ты была со мной. И передачи ты мне единственная носила! И сейчас я живу в твоей квартире, ношу твои вещи, ем приготовленное из твоих продуктов и ничего не могу для тебя сделать!
- Ты просто сама не замечаешь, как много ты для меня делаешь!
- Нет, что ты, Анечка, это ты… ты замечательная! – Ксана поцеловала подругу. – Не плачь!
- Ты все-таки… останешься со мной?
- Аня, тебе от меня одни неудобства…
- Даже не думай так! Ты же знаешь, я всегда хотела жить вместе со своей лучшей подругой!
- Да… и я мечтала об этом… жить в своей квартире, готовить на своей кухне и курить, сидя на подоконнике.
- Помню – помню, ты мне рассказывала! А потом мы вместе стали мечтать, что у нас с тобой будет домик в лесу, на берегу озера…
- И в лесу будет много животных и птиц…
- А комаров не будет!
- Да! Зато будет мотоцикл и две гитары!
- И ужинать мы будем на полу, у камина!
- Знаешь что, давай поужинаем так сегодня!
- Так ты согласна?! Останешься?
Ксана улыбнулась и кивнула ей в ответ.
- А куда же мне деваться?!
- И учиться будешь?
- Буду!
- Вот и правильно! – Аня обняла подругу. – О деньгах не думай, учись!
- Да, ты права… буду учиться, постараюсь работу найти… Да что мы стоим?
- Ой, и правда… Садись, хоть рядышком посидим…
…посидим – сказала Нина, производя несложные подсчеты. – Мне осталось четыре с половиной, Алле – четыре, тебе – три… Мне семнадцать уже, значит год проведу здесь и три с половиной – в женской колонии. Вам, девчонки, здесь два года, а потом – тоже туда… Посидим…
Ксана смотрела в окно, Алла внимательно изучала пол. Тоня взяла гитару:
Я начал жить, на малолетку я попал
Не хулиган, я был не хулиган
Я есть хотел и лишь поэтому украл –
Попал в капкан я, попал в капкан!
- Нет! – вдруг вскрикнула Алла. – Не пой э т о! Не надо! Пожалуйста, не пой э т о, не пой… - Алла в слезах упала лицом в подушку. Нина и Тоня стали ее утешать. Ксана не знала, что произошло, но поняла, что дело в песне. Она обняла Аллу, погладила ее по голове и сказала:
- Не расстраивайся, Алла. Хочешь, я сплю песню… просто песню о любви! Хочешь?
Истерика прошла. Алла больше не плакала, села и приготовилась слушать. Тоня подала Ксане гитару и в камере раздались аккорды грустной песни:
Зачем ты это сделала – надела платье белое
Кольцо на руку нежную, на голову – фату?
А может, ты забыла, как мне ты говорила
Как часто говорила, что «я тебя люблю»?
Сбивая черным сапогом с травы прозрачную росу
Наш караул идет тропой и каждый - к своему посту
И каждый думает о том, что дома ждут, что дома пишут:
«Любимый, милый, дорогой, тебя я жду, тебя я слышу…»
Песней заинтересовались все. Она нравилась Ксане, понравилась он и резковатой Нине, и красавице Тоне и тихой, впечатлительной Алле.
Когда шинель снимая, с усталых плеч снимая,
О милых вспоминая, они ложатся спать
И снятся им родные, леса, поля густые
И девушки, которые их обещали ждать
Сбивая черным сапогом с травы прозрачную росу
Наш караул идет тропой и каждый - к своему посту
И каждый думает о том, что дома ждут, что дома пишут:
«Любимый, милый, дорогой, тебя я жду, тебя я слышу…»
Голос Ксаны звучал так красиво, как бывает не часто. Конечно, может, это все акустика? Но в такие минуты хочется верить в свои способности. Красивые руки с длинными тонкими пальцами перебирали струны. Прядь волос выпала из «хвостика» и красиво легла на лицо. Ксана знала, что такая прическа ей очень идет. Сейчас она казалась себе очень красивой. И не только себе – девчонки заметили произошедшую в ней перемену. А объяснение этому было простым - она поняла, что Алик любит ее, любит, несмотря ни на что. Хотя, может, ей это только казалось…
Теперь мне часто снится, как свадьба веселится
Знакомые их лица и «горько!» им кричат
Любить ты обещала, но слова не сдержала,
А просто написала: «Ты все поймешь, солдат…»
Сбивая черным сапогом с травы прозрачную росу
Наш караул идет тропой и каждый - к своему посту
И каждый думает о том, что дома ждут, что дома пишут:
«Любимый, милый, дорогой, тебя я жду, тебя я слышу…»
На следующий день по дороге в учебную часть Ксана тихонько спросила, почему плакала Алла.
- Так она же за кражу сидит, - ответила Нина. – вынужденную кражу. – и пропела:
… Я есть хотел и лишь поэтому украл…
Сама понимаешь!
- Да, - ответила Ксана. – понимаю.
Немного помолчав, она сказала:
- А я слышала, что в одной камере сидят за одно и то же…
- Мы все здесь за одной и то же! - жестко сказала Нина. – Вернее, из-за одного и того же – из-за н е с п р а в е д л и в о с т и! Это все – н е с п р а в е д л и в о!..
… Несправедливо! Несправедливо! – повторила Ксана и проснулась. Ани в комнате не было. Из-за заботливо задернутых ею плотных штор в комнате было темно, а через неплотно прикрытую дверь пробивалась полоска света. Где-то в темноте тикал будильник, но где именно? – Ксана не поняла. Она не знала, день сейчас или ночь. Если уже день, значит, Аня ушла на работу, а если… Ксана встала, подошла к окну и осторожно отодвинула тяжелую штору. Ночь. На улице было также темно, как и в комнате, а может, и темнее… Единственный во дворе помятый фонарь собирал вокруг себя запоздалых бабочек и комаров. Они подлетали к нему, а порыв ветра разгонял их… они подлетали снова… Это было опасно: некоторые обжигали крылья и падали на землю. Но остальные все равно слетались к этому единственному в холодной августовской ночи источнику света и тепла. А очередной порыв ветра налетал на фонарь и он, раскачивался, скрипя…
… и ударялся об высокий забор, обтянутый колючей проволокой. Ксана стояла у окна, заколоченного прочной решеткой. В нем отражалась сама Ксана – очень худенькая, с растрепанными волосами - и часть узенькой комнатушки за ней, где стояла кровать и какое-то подобие тумбочки. На кровати спала Алла – она сильно простудилась во время этапа и тяжело заболела. Спала она беспокойно, то и дело вздрагивая и всхлипывая во сне. Вот и сейчас Ксана тревожно обернулась, услышав какой-то звук за спиной. Алла произнесла что-то и Ксана сразу же подошла к ней. Она не поняла, что сказала Алла, но догадалась об этом – намочила полотенце и положила ей на лоб. Алла открыла глаза:
- Ксана… Ксаночка, ты мне снишься? – тихо спросила она.
- Нет, это не сон… я здесь – также тихо ответила Ксана.
- Не может быть… Как ты сюда попала?
- Это я, правда… Я уговорила одного солдатика… очень-очень его попросила и он пропустил меня сюда потихоньку, - говорила Ксана, прикладывая к лицу Аллы мокрое полотенце.
- Ксаночка, миленькая, как же я тебя люблю! – сказала Алла, обнимая ее. – Я хочу подарить тебе одну вещь…
Она приподнялась на кровати и сняла с шеи объемный медальон на тонкой цепочке. Ксана узнала его – с этим медальоном Алла не расставалась никогда.
- Возьми его!
- Нет! Он должен быть у тебя.
- Возьми, мне он уже не понадобится…
- Что ты, Алла!
- Правда, Ксана… Посмотри, фонарь еще висит?
- Фонарь?
- Я заметила: с каждым днем ветер раскачивает его все сильнее и заклепка постепенно отрывается. Прямо как у О’Генри… - слабо улыбнулась она. Он скоро упадет, Ксана… упадет, когда я умру…
- Не говори так! Это неправда!
Алла только грустно улыбнулась в ответ.
- Возьми его, пожалуйста… Он должен принести тебе счастье. Надень его… Нет, давай я сама тебе его надену… Жаль, что у меня нет ничего для Виктора…
Ксана наклонилась. Алла поцеловала медальон и застегнула его на шее Ксаны. Потом поцеловала ее и заплакала. Ксана обняла подругу и сквозь одежду почувствовала ее слезы – горячие, горькие – необыкновенные, как и сама Алла и заплакала тоже. Алла сразу же почувствовала это, подняла голову:
- Я тебя расстроила, Ксаночка… не плачь! Не плачь, не надо… И не открывай пока медальон. Ты открой его, когда упадет фонарь… не плачь! Я не хочу, чтобы ты плакала…
- Спасибо, Алла!
- За что же?
- За то, что ты такая… За то, что доверяешь мне самое ценное! За то, что мы встретились…
- Это мне надо тебя благодарить… – ответила Алла и закашлялась. Это был уже далеко не первый приступ, свидетельствующий о тяжелой болезни.
Вдруг по коридору послышались быстрые шаги. Ксана вскочила с кровати, огляделась – спрятаться было негде. И некогда. В комнату вбежали два конвоира, схватили Ксану. Один из них – тот, что пропустил ее сюда, в изолятор, - сделал вид, что не удержал девушку и она отлетела к кровати, крепко поцеловала Аллу, мучавшуюся кашлем и просившую: «Не делайте ей ничего плохого! Она не виновата! Пожалуйста! Она не виновата!..»
Ксану увели. Теперь ей предстояло трое суток штрафного изолятора… Но не это занимало Ксану, когда ее вели по узкому серому коридору – она думала об алле: помнила, что когда ее уводили, та без сил упала на кровать и в глубоких карих глазах отразилось что-то такое… словами это не описать. И не понять это простому, обычному человеку…
В холодной камере ШИЗО Ксана стояла у окна, смотрела на фонарь и видела, как с каждым порывом ветра все больше и больше провисает заклепка. А ветер все раскачивал и раскачивал фонарь и под утро сорвал его совсем…
Тогда Ксана открыла медальон. В одну створку была вделана маленькая иконка, в другую – фотография Аллиной мамы, умершей, когда Алла была еще маленькой, а между ними лежал завиток каштановых волос, в котором Ксана узнала нежный локон Аллы. «Только не плачь… я не хочу, чтобы ты плакала!» - звучали в мыслях слова Аллы, но слезы уже бежали по лицу и, срываясь, капельками застывали на холодном каменном полу…
А ведь она не виновата… но кто же…
…кто же тогда виноват? Кто виноват в том, что Алле пришлось пойти на кражу? Что ее поймали? Столько преступников разгуливает на воле, а ей, в сущности, невиновной, суждено было умереть в темной комнате с зарешеченными окнами, лишенной нормальной медицинской помощи, да и просто – нормальных условий… Кто в этом виноват? Кто виноват в том, что Ксана отсидела пять лет за преступление, которого не совершала? Что таскала уголь, опасаясь тяжелой плетки надзирателя: Что пережила свою подругу? И что теперь вспоминает другую ночь и другой фонарь, и как тогда, слезы бегут по ее лицу…
… она смахивала их, откидывала волосы, падающие на лицо, нервно теребила в руках подол халата. Неловко потянувшись за сигаретой, опрокинула пепельницу, пепел и окурки посыпались на стол, смешались с мокрыми пятнами слез… Скрипнула дверь – в кухню вошла Ксана, ничего не спрашивая, обняла подругу, поглаживая по голове, прижала к себе… Аня успокоилась. Ксана откинула волосы с ее лица.
- Почему ты плачешь? – спросила она. – Почему сидишь одна на кухне?
Аня взглянула на нее:
- Я не могу спать, - сказала она. – Ночью я проснулась и услышала, что ты вскрикиваешь во сне. Мы лежали в темноте, за окном завывал ветер, а ты говорила во сне у меня за спиной… Ты называла имя и протягивала ко мне руки – как будто помощи у меня просила – но… я поняла, что тебе снилось что-то плохое…
- Я не помню, что мне снилось…
- Тебе снилось что-то о т т у д а… что-то плохое… Ксана, расскажи мне… как ты там жила? Расскажи мне…
- Тебе будет неинтересно…
- Я не видела тебя пять лет! Расскажи…
- Я даже не знаю, с чего начать…
- Начни сначала!
- Сначала… Что ж…
Продолжение следует