Взрыв

"… ты не уходи... мы сейчас вместе" 

Ч а с т ь 1
Глава 1. Рамадан

Рамадан подошёл к своему автомобилю и отключил сигнализацию. Жарко, - подумал Рамадан, - у нас жарко. У нас, - Рамадан усмехнулся, и сел в автомобиль, аккуратно закрыв за собой дверцу. У Ибрагима тоже жарко. Конечно, ничего страшного в этом нет. У Ибрагима есть кондиционер, в моём доме тоже. Но, с Ибрагимом мы будем разговаривать там, где нет кондиционера. Когда они последний раз встречались, Ибрагим сказал, перебирая чётки,
- Рамадан, тебе нужна охрана.
- Зачем? – спросил Рамадан.
- Тебя могут убить.
- Если меня захотят убить, - Рамадан посмотрел на красивые чашки с чаем, - то никакая охрана мне не поможет.
- Поможет, - сказал Ибрагим, - они тебя заслонят.
- Тогда убьют их. Я этого не хочу. К тому же зачем меня убивать? Разве я неверный?
- Ты помнишь восьмидесятые? – Ибрагим взял чашку с чаем.
- Война Ирака с Ираном. Джихад меча?
- Да, - Ибрагим сделал глоток чая, - кто тогда был верный, а кто нет?
- А кто первый начал убивать? – спросил Рамадан, - хотя, какая разница.
- Ты про них?
- Нет, я про всех.
- Не знаю, кто первый, – Ибрагим вернул чашку на прежнее место, - сейчас это уже никто не знает. Живые об этом молчат, а мёртвые не говорят. А ты говоришь, много говоришь. По телевизору, в газетах.
- Разве я плохо говорю? – спросил Рамадан.
- В том-то и дело, что хорошо. Очень хорошо. Для тебя действительно Аллах – Бог, а Бог – Аллах. И все религии при этом едины. А кому это может понравиться? По-твоему получается, что религия одна.
- Да, так оно и есть. Это вер может быть много. Сколько людей столько и вер. А религия одна.
- Знаешь, Рамадан, а я не могу с тобой согласиться. Если вер, как ты говоришь, много, то почему тогда религия одна?
- Дай мне свои чётки, - попросил Рамадан.
- Пожалуйста, - Ибрагим протянул Рамадану чётки.
- Что это? - спросил Рамадан.
- Как что? – удивился Ибрагим, - ты знаешь это не хуже меня. Это камешки по числу молитв.
- Нить - это религия, что в переводе означает связь, - Рамадан стал перебирать чётки, - камешки, или зёрна – это то, из чего состоят любые чётки, или бусы. Кстати, бусы это арабское слово. Но, не в этом дело. Каждое зёрнышко есть символ веры. Вера это опора. Каждый человек на что-то опирается, во что-то верит. У каждого свои зёрнышки, свои веринки. А нить одна. Без неё веринки распадутся и перестанут существовать.
- Но, Рамадан, чёток же может быть много. Чётки есть в любой религии.
- Есть, Ибрагим, есть, но, нить всё равно одна, - сказал Рамадан, возвращая Ибрагиму чётки.
- Я думаю, что ты не прав. Сколько религий столько и нитей.
- Нити всех чёток должны иметь одно и то же свойство – прочность. Иначе они не выдержат камешки. С этим ты согласен, Ибрагим?
- С этим я согласен. Но, каждые чётки могут быть прочны по-своему.
- А вот и нет. Если какие-нибудь предметы прочны, то они прочны одинаково.
- Как же так, Рамадан? Например, камень и доска могут быть прочными, но разве они одинаковы?
- Конечно, нет. Камень и доска разные. Но, если тебя, Ибрагим, хотят застрелить, то не всё ли равно за чем прятаться от пуль – за каменой стеной, или за деревянным забором? Если стена или забор могут спасти?
- Ну ты сказал. Это же критическая ситуация. Это же пример жизни и смерти.
- А разве религия не является жизнью и смертью?
- А как же власть, деньги? Много религий – много денег, много власти.
- Мне не нужны деньги, - Рамадан взял чашку с чаем, - и власть тоже.
- Я знаю, - сказал Ибрагим, - но, деньги нужны другим, тем более власть.
- Деньги и власть, - Рамадан сделал глоток чая, - нужны дуракам.
- А что же тебе нужно? – спросил Ибрагим.
- Я не знаю, - ответил Рамадан, - но, я знаю, что мне не нужно. Мне не нужно, чтобы люди убивали друг друга.
Пуля пробила стекло водительской дверцы и ударила в висок Рамадана. Рамадан закрыл глаза и опустил голову на верхнюю часть сиденья.
"Около своего дома погиб член ассоциации мусульманских писателей Рамадан Баргути". Начал читать Ибрагим, а потом  заглянул в концовку статьи – "Р. Баргути был талантливым писателем, но о чём он писал непонятно…". Кто же автор? – спросил сам себя Ибрагим, и прочитал: Красная Шапочка. Наверно, итальянец, или француз, а может и русский, впрочем, это может быть псевдоним.
- Гамлет, - позвал Ибрагим.
Появился высокий молодой человек с чёрными вьющимися волосами и длинным носом.
- Да, хозяин, - сказал Гамлет.
- Сожги это, - Ибрагим протянул Гамлету газету.
- Слушаюсь, хозяин, - Гамлет забрал газету и ушёл.
Тогда мы жили в России, - подумал Ибрагим, - в стране, где власть получили дураки с деньгами. Хотя это и не обязательно. Но дураки с деньгами стали умными. Они поняли, что на хороших машинах ездить лучше, чем на плохих. И тёплое море, и вкусная еда, и девочки с длинными ногами – всё это для них, для умных. А дураки должны работать, работать и умирать, но сначала рожать дураков.
Мусульманин, - подумал Ибрагим, - или муслим означает преданность, преданность Аллаху. Если убивают преданных, кто же тогда остаётся?
Ибрагим вспомнил то время, когда он не был хозяином. Тогда он жил в общежитии российского городка, и продавал на местном базаре кассеты для фотоаппарата фирмы "Polaroid". Небольшое количество кассет не продавали по оптовым ценам, а на опт денег не хватало. Ибрагим просил деньги у своих мусульманских друзей, которые ездили на хороших машинах, и спали с длинноногими девочками. Просил в долг, но денег друзья не дали. Деньги дал Рамадан. Рамадан жил в небольшой квартире с женой, четырьмя детьми, и родителями жены. Его книгу "Кто такие верные" никто не печатал. Тогда Рамадан не был другом Ибрагима. Они оба верили в Бога, и только. Это сейчас Ибрагим понял, что это только не только, а тогда…. Тогда Рамадан критиковал Ибрагима за базар, но денег дал.
Ибрагим уехал из России в Штаты, а потом пригласил Рамадана. В стране, где теперь жил Ибрагим, к власти тоже стремились дураки, но другие. И эти другие понимали, что неверным тоже хочется ездить на хороших машинах. Книгу Рамадана напечатали. Не в России, но напечатали.
Ибрагим достал мобильный телефон и нажал несколько кнопок.
- Да, - ответили через несколько секунд.
- Это ты, Исак? – спросил Ибрагим.
- Да, это я.
- Я не про это, - сказал Ибрагим.
- Это не я.
- Тогда, почему ты понял, о чём я спрашиваю?
- Потому что я читаю газеты, - ответил Исаак, - и вообще это не я, потому что я не дурак. Я не убиваю друзей, мне это не нужно.
- А кому, - спросил Ибрагим, - кому это нужно?
- Не знаю, - ответил Исаак, - спроси у своих.
- Свои так не поступают.
- Тогда спроси у чужих, - сказал Исаак и отключил свой мобильный телефон.
Исак прав, - подумал Ибрагим, - и он не врёт. Ему действительно, это не нужно. Из того, что говорил Рамадан, можно сделать много полезного, и хитрый Исак так и делал. Но, кому? Кому тогда нужно убивать Рамадана? Многим, в том-то и дело, что многим. Своей единой религией Рамадан многим мешал.
Рамадан никому не мешал, когда его никто не слышал. Мало ли что там думает писатель, когда он молчит, и его не печатают. Дурак он и есть дурак. Но, когда дурак начинает говорить, да так, что его слышат все, то дурак перестаёт быть дураком. Такие писатели многим мешают. И от них стараются избавиться. Главное, как думал Ибрагим, Рамадан мешал иудеям.
Если религия едина, то иудейство никому не нужно. Тогда Авраам не прав. Иудеи не могут быть лучше других, и являться избранным народом. На избранности или исключительности еврейского народа построена иудейская идеология, без этого постулата она не имеет смысла. По Рамадану Бог любит всех одинаково. На то Он и Бог. Значит, избранного народа быть не может. Если есть избранные, то обязательно должны быть неизбранные, которых Бог любит меньше, чем избранных. А это противоречие, скудомыслие, и даже скудоумие. Иудей не может быть скудоумен. А может быть, Авраам врал?
Если Бог любит всех одинаково, то откуда тогда могут взяться неверные? Получается, что неверных нет, а есть только верные. Если это понял Рамадан, то Мухаммед должен был это понимать. А, если преданный Богу считает неверных, то этот преданный не является таковым. Этот преданный, попросту говоря, врёт. А, если неверные всё же и бывают, то от верных их может отличать только враньё. А может быть, Мухаммед врал?
А чем, собственно, христианство отличается от иудаизма и ислама?
Отличаться друг от друга как говорил Рамадан, могут только те, кто говорит правду. У них разные зёрна, но одна нить. А те, кто врёт, похожи друг на друга. У них много нитей, и каждая нить врёт, потому что врут её зёрна. А почему, собственно, те, кто врёт, похожи друг на друга? – спросил сам себя Ибрагим. И сам же себе ответил. Если я был у своего друга и пил водку, а жене сказал, что играл в шахматы. Это одно враньё. А другое. Я был у женщины, а жене сказал, что задержался на работе. Я соврал, а в чём же похожесть? Враньё разное. Это враньё разное, а те, кто врёт, врут одинаково. Это их свойство - врать. Если камень или доска врут, что они прочные, то за ними меня убьют.
То, что христианство врёт, Ибрагим тоже не сомневался. Если Бог любит всех одинаково, то как у него может быть сын? Значит, все остальные не являются его сыновьями? Значит, всех остальных Бог любит меньше? А что такое Отец, Сын и Святой дух? Что это за триединство такое? Ибрагим спрашивал об этом у разных священников. Но ни один из них не мог ничего вразумительного сказать. А может быть, Иисус врал?

Глава 2. Исаак

Раньше Исаак жил в России, в том же самом городе, что и Ибрагим. Исаак работал заместителем главного инженера на заводе, который делал медицинское оборудование. Заместителя главного инженера уважали и ценили. Даже, несмотря на то, что на собраниях он никогда не был "за", чтобы не предлагали. Впрочем, "против" Исаак тоже не был. Он воздерживался. А воздерживаться Исаак стал после того как сделался заместителем главного инженера. До этого Исаак был "за". За что? – не важно, лишь бы этим самым "за" быть.
Старший сын Исаака продавал кожаные куртки на том же базаре, что и Ибрагим. Как-то старший сын пригласил Ибрагима к себе в дом, где и познакомил его с отцом. Исаак поговорил с Ибрагимом и понял, что Ибрагим будет хозяином. Когда-нибудь, но обязательно будет. О Рамадане они не говорили. Можно сказать, что тогда Рамадана ещё не было.
Тогда почти все что-то продавали. Люди из "почти" играли в настольный теннис, конечно, только в обеденный перерыв. Играли и жаловались на свою работу, и ещё как им плохо живётся, потому что мало платят. Другие из "почти" пили водку и жаловались на эту Богом забытую страну.
Как-то на старшего сына Исаака "наехала" налоговая инспекция. Именно, наехала, но не раздавила. Налоговый инспектор не знал можно ли давить старшего сына, или нет. Он сказал, что старший сын нарушил закон. Какой не сказал. У старшего сына было всё в порядке с документами, просто он не хотел платить налоговому инспектору. Тогда Исаак позвонил кому надо, и налоговому инспектору сказали, что он не прав. После такого звонка старший сын Исаака мгновенно перешёл из нарушителя закона в образец законопослушного предпринимателя. Исаак знал, что он обратился к бандиту от власти. Исаак знал многих бандитов, но редко их о чём-то просил. Страна, в которой жил Исаак, была бандитской по определению: любая буква закона создавалась для того, чтобы её можно было выгодно продать. Но, сын есть сын. А каждый сын бандитской страны хочет стать бандитом. Это Исаак тоже знал.
Как-то Исаак стоял на своём маленьком балконе, курил сигареты "Прима" и разглядывал огни родного города. Многие огни не были огнями, потому что не светили. Кому в этой стране нравятся огни? – подумал Исаак. Огни мало, кто любит, и они не светят. На первом этаже многоэтажного дома, который высился напротив, была парикмахерская, но огни этой надписи горели не все. В слове парикмахерская не горели первые семь букв. Тогда Исаак и решил, что уедет из этой страны.
Оставаясь заместителем главного инженера, Исаак начал ходить в Синагогу, но об этом никто не знал. Как-то Исаак сказал раввину, что сын Бога был евреем, и ему на восьмой день от рождения сделали обрезание. На что раввин ответил, что Исаак дурак. Нет, конечно же, раввин так не сказал, но подумал. То,  что на самом деле подумал раввин, Исаак прочитал в его глазах.
- Да, сын плотника был евреем, - сказал раввин, - и умным евреем. Но, у Бога не может быть таких сыновей. Настоящего сына Бога ещё не было, мы его ждём.
Исаак подумал, что сыновьями Бога могут быть только налоговые инспекторы.
Когда Исаак начал оформлять документы для переезда на постоянное место жительства в Израиль, его исключили из коммунистической партии. Впрочем, другой партии тогда не было. Исаака освободили от должности заместителя главного инженера. Тогда свобода от коммунистической партии приводила к тюрьме или к могиле, поэтому такую свободу никто не хотел. Старший сын тут же стал злостным нарушителем закона. Исаак никому не звонил, он понимал, что это не имеет смысла.
Люди не меняют страну из-за детей, люди меняют страну из-за себя.
В Израиле Исаак заболел. Когда он лежал в больнице, то к нему каждый день приходил старый раввин. Этот раввин ничего не говорил, он лишь опускал на больничную тумбочку Исаака булочку. Когда Исаак вернулся домой, то часто вечером в его дом тоже стал приходить раввин. Раввин был другой, не тот, который приходил в больницу. Этот другой задавал один и тот же вопрос,
- Вы читали сегодня Тору?
Исаак решил, что он уедет из Израиля. Вот только куда? Многие евреи хотели бы уехать в Канаду, но всё дело было в этом "бы". По пословице "хорошо там, где нас нет". В Канаде было хорошо, но только тем, у кого была работа. Или не было работы, но были деньги. Но, таких не было. Исаак уехал в Америку, где и сделался предводителем еврейской общины.

"Не слышны в саду даже шорохи, …" – запел мобильный телефон Ибрагима.
- Я слушаю, - сказал Ибрагим.
- Ты должен отомстить, - сказал змеиный голос.
- Кому? – не понял Ибрагим.
- Об этом мы тебе скажем позже.
- За что? – спросил Ибрагим.
- Не за что, а за кого. За своего друга, - сказал змеиный голос и замолчал.
Ибрагим никогда не слышал, как разговаривают змеи. Змеи, которых слышал Ибрагим, не разговаривали, а шипели. Но, ему показалось, что эту змею он где-то слышал.
- Гамлет, - позвал Ибрагим.
- Гамлет, принеси мне газету, - попросил Ибрагим, когда появился Гамлет,
- Какую газету? – не понял Гамлет.
- Ту самую, где написали о Рамадане, - сказал Ибрагим.
- Но, хозяин, - удивился Гамлет, - вы же сами велели её сжечь.
- Ах да, я забыл. Ты всё правильно сделал, Гамлет, можешь идти.
 "Не слышны в саду даже шорохи, …" – снова запел мобильный телефон Ибрагима.
- Я слушаю, - сказал Ибрагим.
- Это Исак, - сказал змеиный голос.
- Что?! – Ибрагим встал.
- Ты что плохо слышишь?
- Я хорошо слышу, - ответил Ибрагим, - но я не буду этого делать. Не только Исака. Мне наплевать за что. Я никого не буду убивать. Понял, ты, скотина?!
- Тогда тебя тоже, - сказал змеиный голос, и добавил, - но ты можешь подумать. Перезвони через пять минут, если подумаешь, как надо.
Змеиный голос замолчал. Прошло пять минут, но Ибрагим никому не позвонил.
На следующий день из статьи Красной Шапочки Ибрагим узнал о том, что в результате несчастного случая на своей машине погиб предводитель местной еврейской общины Исаак Штерн.

Глава 3. Аркадий

Старшего сына Исаака звали Аркадий. Аркадий занимался стрельбой и выполнил норму мастера спорта, когда ещё учился в институте. Аркадий окончил политехнический институт и должен был работать инженером. Но, никогда им не работал. Аркадий взял деньги у друзей отца и самого Исаака, и стал предпринимателем. Аркадий понял, что в этой стране такие инженеры, как он, не могут ничего предпринять.
Аркадий любил рассказывать друзьям о том, что рассказывал ему отец, когда был студентом. Исаак окончил тот же самый институт, что и сын. Как-то к однокурснику Исаака из далёкой горной деревни приехал отец.
- Сынок, - спрашивал отец однокурсника, - Арсен, кем ты будешь? И сам себе тут же отвечал, - какой-то там инженер. Как ты будешь кормить семью! Это не мужская специальность.
- Ты ничего не понимаешь, отец, - отвечал Арсен.
- Что? Что я не понимаю?
- Например, я работаю на заводе.
- Ну и что? – снова не понимал отец.
- А то, – объяснял Арсен, - приходят ко мне рабочие и спрашивают: "Арсений Георгиевич, а можно мы здесь поставим оборудование?". А я отвечаю: нет.
- Вот теперь я понял тебя, сынок, - говорил отец, - у тебя хорошая специальность.
Аркадий любил поэтов. И больше всех Иосифа Бродского, и не потому, что этот поэт стал Нобелевским лауреатом. Аркадия не интересовали регалии. Аркадий любил стихи.
"Шум ливня воскрешает по углам
 салют мимозы, гаснувшей в пыли.
 И вечер режет сутки пополам,
 как ножницы восьмёрку на нули - …".
Аркадий никогда не был в тюрьме, он не собирался угонять самолёт, как Бродский, когда был молодым, и не думал о самоубийстве. Аркадий любил стихи, и не любил тех, кто их не любит.
Аркадий не знал, был ли его любимый поэт христианином, или не был. Говорили, что Бродский принял католичество, но точно об этом никто не знал. Для Аркадия это не имело значения, и вовсе не поэтому Аркадий принял христианство. И вовсе не поэтому, что перевод православия с греческого, означал правильные знания.
- Как ты мог? – спрашивал Исаак, - ты же теперь выкрест.
- Я люблю его стихи, - отвечал Аркадий.
- Откуда ты знаешь, что он писал стихи? – возражал Исаак.
- А что это, если не стихи? – спрашивал Аркадий, - вот послушай: "возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим" .
- Но, Он же никогда за собой ничего не записывал.
- А ты откуда знаешь? Значит, ты читал Новый Завет. И не только.
- Мало ли что я читал, но я же не стал от этого христианином. Я остался евреем.
- И я остался евреем, и именно поэтому стал христианин, - говорил Аркадий – а, по-твоему, Иисус был русский?
- Нет. Конечно, нет.
- А теперь скажи мне, что значит Отец, Сын и Святой Дух?
- Не знаю.
- А что значит быть христианином?
На этот вопрос Исаак тоже не знал, что ответить сыну, и молчал.
В Америке Аркадию позвонили по мобильному телефону и сказали змеиным голосом, что его отца хотят убить. Голос показался знакомым. Только потом Аркадий понял, кому принадлежал этот голос. Это был один из друзей Ибрагима. Именно тот, который любил хорошие машины, длинноногих девочек, и не любил, когда у него просили деньги.
Когда-то отец познакомил Аркадия с дядей Рамаданом.
- Этот человек, - сказал Исаак, - помог дяде Ибрагиму,  - и добавил, - но, он не только по этому хороший. Он просто хороший. И ещё он хороший писатель.
- Сынок, - говорил дядя Рамадан, когда поближе познакомился с Аркадием, - никому не верь. Верь только себе.
- А это как? – спрашивал Аркадий.
- А так. Это значит, что всё пропускай через себя. Всё, чтобы ты не услышал, или не прочитал. Если это станет твоим, тогда и верь.
Когда змеиный голос сказал, что нужно убить Рамадана, то Аркадий не поверил.
- Этот человек хочет убить твоего отца, - добавил змеиный голос.
- Я вам не верю, - ответил Аркадий.
- Ну и не верь. Когда убьют твоего отца, тогда поверишь. Да, вот ещё что – Рамадан не любит Бродского.
Аркадий убил Рамадана. Он купил разрешение на винтовку с оптическим прицелом и саму винтовку, деньги на это нашлись. Змеиный голос обещал ещё больше. Но, дело было не в деньгах. Аркадий любил стихи Иисуса, но убил. В любой стране трудно жить, но легко убивать.

- Гамлет, - позвал Ибрагим.
- Хозяин, мне нужно сжечь газету?
- Нет, - ответил Ибрагим, - принеси мне кофе. Чёрный и без сахара. Ну ты знаешь.
Гамлет принёс Ибрагиму кофе, а потом встал за его спиной и, достав пистолет с глушителем, выстрелил Ибрагиму в затылок.
Гамлета убили на улице. Сначала попросили закурить, а потом кто-то умело ударил его ножом в спину. После таких умелых ударов долго не живут. В Америке не принято просить на улице закурить, но на той улице, где жил Гамлет, Америки не было.
После того, как убили Исаака, Аркадий услышал стихи Иисуса. Аркадий понял, в чём смысл триединства Отца, Сына и Святого Духа. Он понял, что это закон, которому подчиняется всё – и на земле и на небе. Аркадий понял, что значит быть Христианином. Он хотел найти змеиный голос, но, змеиный голос нашёл Аркадия. Аркадия убили в кафе, куда он любил приходить, чтобы выпить кофе. В кофе подсыпали какую-то отраву, и Аркадий умер. И никто не догадался, что от отравы. Все, кто знал Аркадия, подумали, что Аркадий умер оттого, что разорвалось его сердце. А сердцу было от чего разорваться.
Змеиный голос больше никто не слышал. Голос исчез. Исчезли и статьи, автором которых была Красная Шапочка.

Ч а с т ь 2
Глава 1. Йодхевау

- Ты должен уйти, Йод, - Арте прижалась к Йодхевау, и опустила ему голову на плечо.
- Куда? – спросил Йодхевау.
- Никуда. Ты должен взорваться.
- Я не могу этого сделать.
- Ты был лучший из нас, и ты должен взорваться, чтобы стать началом, - сказала Арте, и добавила, - Змей уже всех съел. Людей, животных и даже деревья.
- Неужели Змей может съесть землю?
- Нет. Землю он съесть не может. Но, кому нужна земля без всего?
Йодхевау посмотрел в окно, и увидел, как огромный Змей доедает последнюю траву и подбирается к их подвалу.
- А ты,  - сказал Йодхевау, - я тебя не оставлю.
 - А я и не останусь, - Арте оставила Йодхевау, и прислонилась к стене.
- Это как? – не понял Йодхевау.
- Я уйду в тебя, а потом вместе с тобой, - объяснила Арте.
- Но, сначала, - сказал Йодхевау, - я должен убить Змея.
- Йод, мы остались с тобой вдвоём. Оттого, что ты убьёшь Змея, нас не станет больше. Больше станет только их.
- Кого их?
- Их – это тех, кто убил. А потом тех, кто убил, съел Змей.
- Пусть так, но я всё равно должен его убить. Кроме нас, людей не осталось. Люди убили друг друга, а оставшихся убил и съел Змей. Он для этого и явился. Этого нельзя допустить.
- Но, это уже допущено, все люди убиты и съедены. И мы ничего не можем сделать.
- Все, кроме нас. И мы можем. Я могу.
- Люди спорили между собой, чья религия лучше, - сказала Арте, - и стали убивать других людей, которые с ними не соглашались. А потом другие стали убивать этих. А потом явился Змей. Он объединил в себе все души, которые убили.
- Я отниму у него души. Они войдут в меня. Поэтому я и должен его убить, - Йодхевау посмотрел на Арте.
Змей был почти у самых окон подвала.
- Йод, если ты убьёшь Змея, души никогда не поймут, почему их убили. Змей явится снова.
- Ты плохо думаешь о душах, Арте. Души поймут, они всё поймут. Я убью Змея, - Йодхевау встал, - а потом мы уйдём.
- А чем? – спросила Арте, - чем ты будешь его убивать? У нас же ничего нет. Ни автомата, ни пистолета. Я не говорю о пушке, у нас нет даже огня.
- А это, - Йодхевау посмотрел на длинный металлический стержень, который лежал на полу, - я убью его этим копьём.
- Это не копьё, - сказала Арте.
- Будет копьё, – Йодхевау поднял правой рукой металлический стержень, - Смотри, он даже острый внизу.
Змей разбил окошко подвала и попытался просунуть в открывшееся пространство свою огромную голову. Йодхевау бросил копьё в голову Змея. Копьё попало Змею между глаз. Земля услышала страшный крик, и Змей закрыл глаза.
Арте прижалась к Йодхевау, и растворилась в нём. Йодхевау вышел из подвала и посмотрел на землю. Исчез подвал, исчез Змей. Земля была пуста, она готовилась к смерти.
- Как же я взорвусь? – спросил Йодхевау.
- Тебе нужно этого захотеть, и сказать то, что ты этого хочешь, сказать  вслух, - ответил Йодхевау самому себе. А, может быть, это сказала Арте?
- Я хочу взорваться, - громко сказал Йодхевау.

Глава 2. Божье Слово

"В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы".
Арте посмотрела на то, что получилась, и подумала,
- Как красиво ты растворился, Йодхевау. Как хорошо! А я тьма. Люди назовут меня Артемидой. И будут жить во тьме, пока не услышат Божьего Слова. Люди выбросят Лилит из Завета, и назовут Лилит моим именем, так им будет проще и удобнее. Это сделают люди-звери, которые не поймут Завета, которые решат, что Завет – это они. Что ещё выбросят люди-звери из Завета, что изменят? Люди-звери назовут себя посредниками между мной и тобой, не понимая, что таких посредников не бывает. А ты будешь молчать. Ты – Мыслимое, ты Слово, которое ждёт, чтобы его научили говорить. А мыслить и научить говорить Слово смогут только те, которые выйдут из нас. Эти первые выходцы и расскажут о Тебе. О том, что Свет убил сам себя, и стал Тьмой. И познать Тебя можно только, познав Меня. В этом и смысл жизни: ты и я, когда мы вместе. Свет не может без Тьмы, а Тьма не может без Света. Свет и Тьма любят друг друга. Но, это останется нашей тайной, или Деревом Жизни. А пока пусть "пламенный меч"  охраняет его.
- Я хочу пить, - сказал Эммануил.
- Пей, - Хева подошла поближе к воде, - пей. Воды много, хватит всем.
Вода была такой чистой и прозрачной, что Эммануил увидел дно реки. Он начал пить из ладоней.
- Ты пьёшь, как человек, - сказала Хева.
- А как же я должен пить? Я же человек.
- Смотри, как пьёт другой человек, - Хева посмотрела на того, кто склонился к воде недалеко от Эммануила.
Недалеко был тоже человек, только волос у него было больше, чем у Эммануила. У Эммануила волос вообще не было, даже на голове. Мохнатый человек наклонился к воде и стал пить.
- Он пьёт, как зверь, - сказала Хева, - ему не нужны ладони.
Эммануил напился воды, и сказал,
- Он не понимает, для чего нужны ладони.
- Ладони нужны не только для того, чтобы пить, - сказала Хева.
- А для чего ещё?
- Например, для того, чтобы обнимать.
- Кого? – не понял Эммануил.
- Того, кого любишь.
К мохнатому человеку подошёл другой мохнатый человек. Этот другой был не только по-другому мохнат, у этого другого были другие половые органы. Мохнатый человек с мужскими половыми органами подошёл к другому мохнатому со стороны зада, и другой мохнатый наклонился.
- Они занимаются любовью, - сказал Эммануил.
- Нет. Любовью нельзя заниматься, - сказала Хева, - любовью можно только любить.
- Тогда что же они делают?
- Они…, это, как вода. Когда хочется пить, пьют. А когда хочется это…, я не знаю, как это назвать. В общем, они делают то, что им хочется.
- Они люди или звери? – спросил Эммануил.
- Они звери, которые не знают, что стали людьми, - ответила Хева.
- Ты знаешь, - Эммануил посмотрел на Хеву, - я тоже этого хочу.
- Иди ко мне, - позвала Хева.

- Мне было очень хорошо, - сказал Эммануил.
- Мне тоже, - сказала Хева.
- Жаль, что этим невозможно заниматься всегда, Хева.
- Эмма, всегда этим занимается только Бог. Ему стало скучно. Поэтому мы из него и вышли, чтобы это не было всегда.
-  Но, мы же можем это повторить, - сказал Эммануил.
- Конечно, можем, - Хева обняла Эммануила, - я поняла.
- Что ты поняла? - не понял Эммануил.
- Я поняла, что это. Когда мы делаем это, мы становимся Им. Мы Его мыслим. Значит, мы Ему преданы. В эти мгновения мы свободны.
- Значит, любовь это свобода? – спросил Эммануил.
- Нет, Эмма. Любовь похожа на свободу, но это не одно и то же. Свобода – это преданность. А любовь – это награда за свободу. Ты же хотел меня?
- Конечно, хотел, да ещё как.
- И я тоже тебя хотела. Мы соединили противоположности, вошли в то, что хотели, и наше желание исполнилось, это Любовь.
- А если я хочу пить, это тоже любовь?
- Конечно.
- А если я захочу её? - Эммануил посмотрел на другого мохнатого человека.
- Пока этого нельзя, - сказала Хева.
- Почему?
- Эмма, я тебя понимаю. Может быть, я бы тоже не отказалась от мохнатого.
- Тогда в чём же дело, Хева?
- Дело в его …. Дело в том, отчего ему стало хорошо.
- Я тебя не понимаю, Хева? По-моему, эти органы у нас одинаковые.
- Нет, не одинаковые. На его органе есть связь.
- Какая связь? С кем?
- Со зверем.
- Но, ты же сама сказала, что он не знает, что стал человеком.
- Поэтому и нельзя. Когда он поймёт, что стал человеком, тогда можно, а пока нельзя.
- Но, у женщин же этой связи нет.
- Есть, Эммануил, есть. У всех, кто был зверем, осталась связь со зверем. Просто у женщин она не видна.
- Ну и что, что они звери? Ну и что, что связь? Я всё равно не понимаю, почему сейчас нельзя?
- Потому что свобода у людей и зверей разная. Поэтому и нельзя. Это ограда.
- Какая ограда? Ты о чём?
- Это ограда между Раем и Адом.
- Я не понимаю этого ограждения. Разве в разных свободах не одна и та же любовь?
- Нет. Человек может любить зверя, а зверь может любить человека, но это другая любовь. Это любовь раба.
- Значит, та связь со зверем, есть только у зверя, и его не может любить человек?
- Да, Эмма. Плоть человека может делать это только с человеком. Это его награда, его любовь. А плоть зверя может делать это только со зверем. Это любовь зверя, его край свободы.
- Тогда, мы назовём это крайней плотью, - сказал Эммануил, и добавил, - об этом надо написать. Кстати, а о чём ты написала?
- "И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания" , - сказала Хева, и добавила, - Смоковница это не яблоня. Смоковница единственное дерево, у которого плоды появляются раньше, чем листья. Появление листьев признак того, что скоро созреют плоды. Смоковница  – это когда Свет и Тьма вместе, как плоды и листья. Смоковница – это Дерево Жизни.
- А зачем эти листья, Хева? Разве плохо быть голым?
- Листья это страх. Бесстрашен, Эмма, только Бог. Поэтому Он и голый. Раньше мы были Богом.
- Значит, Дерево Жизни – это страшно?
- Дерево Жизни, Эмма, не страшно, но только тогда, когда мы это поймём. Люди не боги. Когда люди избавляются от страха, они становятся богами. Но, это бывает только после жизни.
- А при жизни, Хева? При жизни человек не может стать Богом?
- Нет. Жизнь превращает Бога в Диавола. А это человек, это страх. Страх нужен обязательно, иначе человек не поймёт, кто он и для чего.
- Я тоже этого не понимаю.
- Человек – это Бог, который проснулся для того, чтобы показать кто Он. Но, Человек об этом ничего не знает.
- Кому показать? И почему не знает?
- А тому, кто спит. Тот, кто спит, ничего не знает.
- Значит, мы спим?
- Да. А Дерево Жизни даёт возможность проснуться. Это пробуждение.
- Всё-таки, мне не понятно, Хева. Ни про Дерево Жизни, ни про человека, ни про Бога. Если Дерево Жизни не страх, то при жизни человек может проснуться, избавиться от страха и стать Богом.
- Нет, не может. При жизни человек может приблизиться к Богу, но стать Им не может. При жизни человек должен есть, пить, делать обратное, и делать то, от чего Богу стало скучно. Поэтому жизнь – это тьма, это Ад.
- По-твоему, получается, что Дерево Жизни, не жизнь?
- Жизнь, Эмма, именно, жизнь. Настоящая жизнь. Но, не Рай, а возможность приблизиться к Нему.
- Если жизнь не Рай, тогда это обман.
- Пусть так, но это гениальный обман. Без такого обмана не было бы жизни. Бог обманул Самого Себя, иначе Он никогда бы не понял, что значит быть Человеком. Бог оставил нам Любовь и Свободу, а это значит, возможность понять, для чего нужен Обман.
- Ты сказала гениальный обман. А кто такой гений?
- Гений, Эмма, это тот, кто одновременно может быть и Богом и Диаволом.
- Но, обман это же убийство.
- А так оно и есть. Чтобы стать Диаволом Бог убивает Самого Себя, и становится Человеком.
- У тебя, получается, Хева, что Бог стал только человеком.
- Нет, конечно, не только. Бог стал Всем. Всем, что ты видишь, и даже не видишь. Но, человек – это главное, кем стал Бог.
- А почему? Почему человек – это главное?
- Потому что Человек единственный из всех, кем стал Бог, кто способен показать Истину . А это творчество.
- Но, ты об этом ничего не писала.
- А зачем об этом писать. Истина и есть Бог.
- Значит, Бог не гений?
- Гений, Эммануил, гений. Мне удобнее называть Богом и Бога и Диавола, когда они вместе. Раньше Диавол спал в Боге, а потом Он Им стал. Это была Его возможность.
 - Значит, только человек способен показать Бога?
- Да, эта возможность дана только человеку.
- А вода? Разве вода не Бог?
- Конечно. Конечно, Бог.
- А дерево, а камень, а зверь?
- Бог.
- А показать Бога может только человек? Так, Хева?
- Да.
- А как же тогда вода, дерево, камень, зверь? Разве они не показывают Бога?
- Конечно, показывают. Но, только в них трудно что-либо разглядеть. Они сами по себе. Они вспомогательные, а главное – это Человек. Человек может показать и воду, и дерево, и камень, и зверя, всё. И не только, а Всё, и всё из чего Он сделан.
- А из чего сделан человек, Хева?
- А из того, без чего он не может обойтись. Причём, одновременно. Из того, без чего он умрёт.
- Человек должен есть, - сказал Эммануил, - и он живёт на земле, значит, без неё он не может обойтись.
- Ещё человеку нужен огонь, - добавила Хева, - без огня на земле нет жизни, – и спросила, - а воздух?
- Да, - согласился Эммануил, - человек должен дышать. Без воздуха он умрёт.
- А без воды?
- Без воды он тоже умрёт.
- Земля и Огонь, Воздух и Вода. Из этого и сделана плоть человека. В этом была возможность Бога.
- Но как? Как Бог сделал человека из земли, огня, воздуха и воды?
- Это тайна. Это знает только "пламенный меч".
- Плоть? Ты сказала плоть. Но, мы же не только из плоти. В нас есть что-то ещё.
- "… да произведет земля душу живую по роду ее,…" , сказала Хева.
- А как же тогда то, о чём мы говорили, но без воды? Камень, дерево, зверь?
- Камень, дерево, зверь, Эмма – это тоже Душа, но она в помощь для Человека, чтобы Он мог познать и показать Истину. Камню, дереву, зверю не нужно ничего показывать. Потому что они и есть частички Истины.
- Получается, что Человек и есть результат от возможности Бога? Человек – это и есть тот самый Бог, который спал? Но, человек не Истина, человек – обман. И ему нужно сделаться необманом?
- Да. Так оно и есть. Человек – выкуп за обман. Камень, дерево, зверь из того же Ада, что и человек, но они не могут приблизиться к Раю.
- А человек может приблизиться к Раю?
- Демонстрация Истины и есть приближение к Раю, результат от возможности человека. Истина это не обязательно изображение цветка, или танец. Истиной может быть просто чистая вода.
- Но, Хева, чистая вода не требует того, чтобы себя показывать.
- Чистая, конечно, не требует. Вот если вода не чистая, тогда другое дело.
- А как вода может быть не чистой?
Эммануил посмотрел на речку, и увидел, как в неё писает мохнатый человек. Хева тоже посмотрела на речку и сказала,
- Нечистой воду могут делать только звери. Тогда кто-то из людей придумывает аппарат, который очищает воду. Это тоже Истина.
- Не все люди могут слышать Истину, Хева.
- "Кто имеет уши слышать, да слышит!" , - сказала Хева.
 
Глава 3. Люди-звери

Мохнатые спали, а Хева что-то писала на камнях. Тогда не было папируса, а пергамент ещё не научились делать. На каком языке писала Хева? На человеческом. На языке, который не понимают мохнатые.
Эммануил подошёл к мохнатым, и погладил женщину по голове. Мохнатая женщина открыла глаза и посмотрела на Эммануила, а потом она встала и, повернувшись к Эммануилу задом, наклонилась.

- Свобода, любовь, свет, тьма, - подумал Эммануил, - ерунда всё это. Мне было с ней хорошо, и ей тоже. Почему нельзя?
К Эммануилу подошла Хева.
- Ты глуп, Эммануил, - сказала Хева.
- Почему это я глуп, если мне было хорошо. Это и есть Истина. Это ты глупа, потому что сказала нельзя. А теперь ревнуешь.
- Ты стал зверем, Эммануил, потому что съел незрелый плод. Это оттого, что тебя укусил Змей. Об этом я написала, и напишут другие. Это была ограда, которую нельзя было разрушать. "… кто разрушает ограду, того ужалит змей" .
- Ничего я не ел, и никто меня не жалил, - сказал Эммануил, - я получил свободу от мохнатой женщины.
- Ты получил свободу от зверя, а это рабство.
- Я не понимаю, о чём ты говоришь. И не хочу понимать. Лучше посмотри.
К ним приближались мохнатые женщины, впереди которых шла первая мохнатая Эммануила.
- "…проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей" , - сказала Хева, и добавила, - и я тоже. Собственно, по-другому и быть не могло. Теперь мы в рабстве. С этого начинается Ад. Мы теперь "жестоковыйные! Люди с необрезанным сердцем и ушами! …".
Кто такие жестоковыйные?! – подумал Эммануил, - что это за непонятное слово? Хева – дура. Пишет какие-то сказки! Кому нужно это дерево жизни?! Зачем его охранять, да ещё с "пламенным мечом"? Богу нужно, чтобы мы умирали. А пока мы живы, мы должны заниматься любовью.
Эммануил направился к мохнатым женщинам, которые его уже ждали. А Хева вернулась к своим камням, и продолжала писать. "В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди".
Прошло некоторое время, и мохнатые женщины стали рожать мохнатых детей. Это были дети от Эммануила или от других мохнатых. Похожих на Эммануила детей не было. Мальчики рождались с волосами на голове и крайней плотью. У девочек крайняя плоть была не видна. Эммануил старался и над Хевой. Хева не возражала, и стала рожать детей, которые были без волос и без  крайней плоти.
Потом дети выросли. Мохнатые научились разговаривать, разводить огонь и убивать. Ещё мохнатые стали выбирать вождей. Безволосые знали, что такое огонь, но они никого не убивали, и вождей у них не было. Безволосые просто жили, ели ножом и вилкой, и ходили по воде.
- Как же так? – не понимал вождь мохнатых, - как можно жить без вождей? Кто тогда объясняет народу, когда ему чего-то непонятно?
Как-то вождь мохнатых пришёл к безволосым и сказал, что ему нужно поговорить.
- Говори, - сказал один из безволосых.
- С кем? – не понял вождь мохнатых.
- С любым.
- Я не могу говорить с любым, - сказал вождь мохнатых, - это секретный разговор.
- Тем более, - сказал один из безволосых.
- Если я буду говорить с любым, - сказал вождь мохнатых, - то об этом узнают все.
- Ну и что? – спросил один из безволосых, - что в этом плохого?
- Ладно, - вождь мохнатых внимательно посмотрел на одного из безволосых, - с тобой можно?
- Конечно. Я слушаю.
- Тут такое дело, - вождь мохнатых поднял голову, чтобы увидеть небо, - один из наших, - вождь мохнатых опустил голову, - помочился около дуба.
- Ну и что? – не понял один из безволосых.
- Как что?! Дуб – это же священное дерево, а он осквернил нашу святыню. Около дуба нельзя ссать.
- А где можно?
- У осины, например.
- Теперь ты не знаешь, что с ним делать, так? – спросил один из безволосых.
- Да, - ответил вождь мохнатых, - я хотел с тобой посоветоваться. Он, конечно, был пьяный, но всё равно, так делать нельзя. Его нужно наказать.
- За что?
- Ты что не понял, или издеваешься?
- Я, правда, не понял, что это за преступление? Какой закон нарушил этот, который…, ну ты меня понял.
- Как какой! Очень даже понятный закон: около дуба нельзя ссать.
- Тебе нужно поменять дуб, - сказал один из безволосых.
- Зачем его менять? – не понял вождь мохнатых.
- Не зачем, а на что, - сказал один из безволосых, - дуб нужно поменять на осину. Тогда не нужно будет никого наказывать.
После такого совета вождь мохнатых больше не задавал вопросов, он ушёл. Над тем, кто осквернил дуб, устроили суд. На суде вождь мохнатых говорил только три раза.
- Правда ли, что дуб священное дерево? – задал первый вопрос вождь мохнатых.
- Правда, правда, - отвечала мохнатая толпа.
- Что делать с тем, кто это не понимает, и оскверняет нашу святыню? – спросил во второй раз вождь мохнатых.
- Убить его, - закричал кто-то из мохнатой толпы.
- Убить, убить! – дружно закричали мохнатые.
- Это ваше решение, - сказал вождь мохнатых.
Осквернителя привязали к дубу, который он осквернил, и мохнатые стали бросать в него камни. И не только камни. Что попадалось под руку, то и бросали. Так и убили осквернителя.
- Почему с нами нет ни одного безволосого? – спросил один из мохнатых.
- В это время они едят, - ответил кто-то из мохнатой толпы.
- Нам тоже следует поесть, - сказал один из мохнатых.
- Так, как безволосые мы не сможем, - сказал кто-то из мохнатой толпы, и плюнул в того, кого только сейчас убили.
- Лучше на него нассать, - сказал один из мохнатых.
- А что, давай так и сделаем.
Мохнатые подошли к дубу, на котором висел убитый осквернитель, и стали на него писать.
- Почему ты сказал, что безволосые не едят так, как мы? Потому что они едят другое? – спросил один из мохнатых.
- Нет, - ответил кто-то из мохнатой толпы, - они пользуются ножом и вилкой.
- Но, это же неудобно и страшно.
- Они так не думают, - сказал кто-то из мохнатой толпы, и добавил, - те, кто умеет ходить по воде, ничего не боятся.
- А что нам мешает попробовать, - сказал один из мохнатых.
Мохнатые подошли к воде, и увидели, как ходят по воде безволосые. Один из мохнатых наступил на воду и упал.
- Он  этого боится, - сказал один из оглянувшихся безволосых.
- Он утонул, - сказал кто-то из мохнатой толпы, - и ударил упавшего мохнатого по голове, - об этом нужно рассказать вождю.
Вождь собрал мохнатых, и сказал,
- Безволосые говорят, что они умнее нас.
- Это почему? – спросил кто-то из мохнатой толпы.
- Потому, что они едят ножом и вилкой, - ответил вождь.
- Разве от этого поумнеешь? – спросил один из мохнатых.
- От этого нельзя поумнеть, - согласился вождь, - но стать культурнее можно.
- Значит культура, - спросил один из мохнатых, - в ноже и вилке?
- Нет, - ответил вождь, - безволосые говорят, что культура не в этом.
- А в чём? – спросил один из мохнатых.
- Культура – это отношение к истине.
- Что такое истина? – спросил один из мохнатых?
- Бей безволосых! – крикнул кто-то из мохнатой толпы.
- Бей их, бей! - дружно закричали мохнатые.
Безволосых стали бить. И безволосых убили. Убили всех. И выбросили все ножи и вилки. Выбросили так, чтобы их трудно было найти.
Безволосые не умеют убивать, а мохнатые умеют, поэтому мохнатые всегда сильнее безволосых. Мохнатые убили и Эммануила и Хеву. На земле остались только мохнатые и их вожди.
Впрочем, не только. Некоторые безволосые мальчики любили мохнатых девочек, и от этой любви появлялись дети. Эти дети были с крайней плотью, но им не нравилось убивать и выбирать вождей. Они стали искать ножи и вилки. А когда находили, то ходили по воде.

Ч а с т ь 3
Глава 1 . Алик

"- Ой, бабушка! Какие у вас широкие плечи!
    - Это чтоб было легче носить хворост, дитя мое.
    - Ой, бабушка! Какие у вас длинные ногти!
    - Это чтоб было удобнее чесаться, дитя мое.
    - Ой, бабушка! Какие у вас большие зубы!
    - Это чтоб поскорее съесть тебя, дитя мое". 
Эх и дура эта Красная Шапочка, - подумал Алик. Я бы обязательно понял, что это волк. Будь он хоть бабушкой, хоть дедушкой, даже сестрёнкой или братишкой.
А что было раньше? А раньше мама велела Красной Шапочке отнести бабушке хлеба и молока. По дороге её встретил злой волк. Волк был не только злой, но ещё и хитрый, он узнал по какой дороге пойдёт Красная Шапочка, обогнал её и первым пришёл к бабушке. Волк открыл дверь, убил бабушку, разрезал её на куски и поджарил, а кровь слил в бутылочку. Потом он уговорил Красную Шапочку съесть кусочек бабушки и запить кровью. Красная Шапочка не знала, что это мясо бабушки, и съела, и думала, что кровь, которую она пьёт, это вино. А потом волк съел и саму Красную Шапочку.
Алик мало, что понял, и подумал, - какая страшная сказка. Только потом он прочитает: "Ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня".
Это была первая сказка о Красной Шапочке, а во второй всё было не так. Потому что вторая была переводом, или литературной обработкой, которую сделал Шарль Перо. Во второй сказке были пирожки, и волк никого на куски не резал. Потом появились охотники и убили злого волка. Охотники разрезали волку живот, и спасли Красную Шапочку и её бабушку. Алику было жалко волка, но волк же злой.
Алик рано научился читать. И первое, что он прочитал, были сказки. Про Руслана и Людмилу ему понравилось больше, чем про Красную Шапочку. "Дела давно минувших дней, Преданья старины глубокой". Только он не понял, почему оживление богатыря нужно было начинать с мёртвой воды? Почему сразу нельзя было начать с живой?
Он понял первую сказку о Красной Шапочке, когда прочитал: "И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите: сие есть Тело Мое".
Сказку о Руслане и Людмиле Алик рассказывал своей маленькой соседке Маринке, которая была младше его на целый год. Маринка не умела читать, Маринка умела слушать. Она мало что понимала, но ей нравилось. А если бы тогда её спросили, что ей нравится больше: слушать сказку или Алика, то Маринка ничего бы не ответила.
- А давай вырастим большую сказку, и она станет нашей, - предложила Маринка, когда они с Аликом сидели на скамейке в родном дворе.
- Это как? – не понял Алик.
- Сначала мы зароем в землю маленькую сказку, - объяснила Маринка, - а потом, когда вырастет дерево, это будет наша большая сказка.
- А где же мы возьмём маленькую сказку? – спросил Алик, и добавил, - я не хочу зарывать книгу.
- А у меня есть, - ответила Маринка, и убежала домой.
Из дома Маринка вернулась с маленьким деревом.
- Это саженец, - сказала Маринка, - его надо посадить в землю, а потом добавить воды. Тогда из него вырастет большая сказка.
Алик положил маленькую сказку на землю, а потом взял детскую лопатку, и стал делать ямку. Это было напротив дома Маринки, а Маринка отправилась домой за водой. Земля казалась доброй и мягкой, она сама хотела, чтобы её копали. Алик сделал три взмаха лопаткой и почувствовал что-то твёрдое.
- Наверное, камень, - подумал Алик, но это был не камень.
Это был нож, а вслед за ножом появилась вилка. Это были те самые нож и вилка, которыми пользовались безволосые, и которые выбросили мохнатые.
Пришла Маринка с ведёрком, в котором была вода.
- Что это? -  спросила Маринка.
- Это я нашёл, - ответил Алик, - полей на них.
- Зачем? – не поняла Маринка, - они же старые и грязные.
- Вот я и хочу, чтобы они стали чистыми.
- А разве у тебя дома нет ножа и вилки?
- Конечно есть, но они другие.
- А я бы их выбросила, - сказала Маринка.
- Делай, что тебе говорят, - сказал Алик, - лей, - и добавил, - жалко, что нет тряпки.
- Я сейчас принесу, - Маринка убежала домой, и вернулась с тряпкой.
Алик отмыл от грязи нож и вилку, и увидел, что на рукоятке ножа было что-то написано. Написано было не русскими буквами, а другими, а какими Алик не знал.
- Там какие-то буквы, - сказала Маринка.
- Я знаю, - Алик положил нож и вилку в карман.
- А разве ты не умеешь читать? – спросила Маринка.
- Умею, - ответил Алик, - но это не наши буквы.
- А чьи?
- Не знаю. Когда узнаю, тогда буквы станут моими, и я прочитаю.
- А мне расскажешь?
- Конечно, расскажу.
В ту же самую землю, где были вилка и нож с непонятными буквами,  Алик с Маринкой посадили маленькую сказку.
- А что ты будешь с ними делать? – спросила Маринка.
- С чем, с ножом и вилкой?
- Да.
- А ничего не буду делать, - Алик посмотрел на маленькую сказку, которой нравилось быть в земле с водой.
- Даже маме не покажешь?
- Нет. Мама не знает этих букв.
Мама заставляли Алика читать, считая, что если её мальчик научился рано читать, то это непростой мальчик. Первые сказки после "Руслана и Людмилы", которые прочитала эта непростота, были "Р.В.С." и "Военная тайна". Алику не понравились эти рассказы, потому что читать их заставляли, и понравились, потому что рассказы были интересные. Они не просто о чём-то рассказывали. Читая эти рассказы, Алик видел тех, о ком они рассказывали. А что такое Р.В.С.? – думал Алик. Наверно, это сокращение нескольких слов, и чёрт с ними с этими точками. Р.В.С. – это  Руслан Высшей Силы. А Военная тайна? "Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а голова на плечах". Какая же в этом тайна? И почему хорошего мальчиша звали Кибальчиш, а плохого Плохиш? Если плохой это Плохиш, то хорошего нужно назвать Хорохиш. Хорохиш, шиш,  - нет, не пойдёт. А может эти имена просто для рифмы? Но, всё равно, Мальчиш-Кибальчиш – это хорошая рифма. Хороший – это отличник. Когда я пойду в школу, то обязательно буду отличником. Вот Серёжка из соседнего двора наверняка двоечник. Это видно, когда он из школы возвращается.
Потом Алик узнает, что слово пушка означает метать.
Первое, что сделал один из первых сынов человеческих, это метнул чем-то в брата своего, и убил. Метнул, наверно то, что из земли поднял. Тогда, когда жил Пушкин, люди тоже метали в братьев своих. На белых и красных эти люди себя ещё не делили, но Пушкина убили. А слово гайдар получилось от слова "хайдар", что с древнекыргызского означает "куда идти". А сам Гайдар, когда красным командиром был, много людей поубивал. И невинных и винных. А в чём их вина? Только в цвете? Белый цвет – это Плохиш? Может поэтому и заплакал старый дед из "Военной тайны"? Опустил голову и заплакал.
У Алика был друг Рашид. Рашид и Алик родились в одном и том же году, но Рашид был шире и выше Алика. С большими мальчишками маленькие Алик и Рашид любили играть в футбол. Но, большие мальчишки не любили, когда с ними в футбол играли маленькие. Потому что, когда кто-то из маленьких падал, то мог заплакать.
Однажды упал Алик, и заплакал. К Алику подошёл Рашид, и сказал, что Алик плакса и еврей. В футбол перестали играть, Алик подошёл к Рашиду и ударил его кулаком в лицо. Рашид тоже ударил Алика, а потом они схватили друг друга за плечи, и один пытался опустить на землю другого. Им это не удалось, а большие мальчишки сели на корточки вокруг Алика и Рашида и стали смотреть.
- Я тебя убью, - говорил Алик.
- Я сам тебя убью, - говорил Рашид.
Никто никого не убил. Большим мальчишкам надоело смотреть на Алика и Рашида, и большие мальчишки ушли, а Рашид и Алик продолжали хотеть друг друга убить. Тогда Алик вырвался от Рашида, и пошёл к своему большому другу Сашке. Сашка был на шесть лет старше Алика, и жил в том же дворе. Сашка не любил играть в футбол, и не был чистокровным евреем, как Алик, но драться умел
Когда пришёл Алик, Сашка сидел за столом и ел из сковороды жареную картошку. Сашка выслушал Алика и сказал,
- Знаешь что, а ты дай ему ногой по яйцам, - а потом добавил, - если уж и это не поможет, тогда приду я.
Алик так и сделал. Рашид стал намного меньше Алика, а потом заплакал.
- А ты умеешь лепить из пластилина? – спросил Алик.
- Не знаю, - ответил Рашид, размазывая по лицу слёзы, - вообще-то умею, но только солдатиков.
- А мне вчера купили пластилин, - сказал Алик.
- Разноцветный? – спросил Рашид, и перестал плакать.
- Конечно разноцветный. Одноцветного пластилина не бывает. Ты пойдёшь ко мне в гости лепить солдатиков?
- Только маме скажу, - сказал Рашид и ушёл домой.
Алик и Рашид слепили разноцветных солдатиков, потом чёрные пушки и ружья. Они поставили солдатиков напротив друг друга и начали войну. Красные солдатики со своими ружьями и пушками целились в синих, а синие – в красных. Алик и Рашид не были ни красными, ни синими, они играли за всех. В войне побеждает только война, но Алик и Рашид об этом тогда ещё не знали.
- Красный убит, - говорил Алик, и превращал красного солдатика в кусочек пластилина.
- Синий убит, - говорил Рашид, и превращал синего солдатика в кусочек пластилина.
Когда все солдатики превратились в то, из чего они были сделаны, Алик сказал,
- Мне надоело играть в войну.
- Мне тоже, - согласился Рашид.
К ним в комнату пришла мама Алика и сказала,
- Пойдёмте обедать. Очень вкусный суп.
- А он не из свинины? – спросил Рашид.
- Нет, - ответила мама, - он из курицы.
- Я хочу суп, - сказал Рашид.
- Я тоже, - сказал Алик.
Алик и Рашид ходили в разные детские сады, а потом в разные школы. Маринка ушла из родного двора, и у неё началась своя Маринкина жизнь.
Алик окончил школу и поступил в Университет на Филологический факультет. Он хотел найти язык с чужими буквами, но такого языка не было. К кому из учёных он только не обращался, никто не мог прочитать. И спрашивали учёные Алика: "А откуда ты это взял?"
Вода, падающая с неба, поливала дорогу, по которой шёл Алик. Небо думало, что делает дороге хорошо. Ямы, которые были на дороге, заполнялись водой, и от этого дорога казалась одинаково ровной. Алик не наступал в ямы с водой, которые называются лужами. Он понимал, что лужи могут быть глубокие, и можно, если не провалиться, то промочить ноги. Проходя мимо своего родного двора, Алик почувствовал, что его кто-то зовёт. Он зашёл в родной двор, и увидел сказку, которую они посадили с Маринкой. Сказка стала большим и красивым деревом.
- Это же моя сказка, - подумал Алик, - мой язык, а я подумал, что он чужой, поэтому и не могу прочитать. А раз мой, значит могу. Это же мёртвые буквы. Их написали, а значит, полили мёртвой водой. Теперь их нужно оживить, тогда они станут моими.
Алик вышел из родного двора, наступил в лужу, но ничего не почувствовал, хотя она была глубокой. Алик даже не промочил ноги, он прошёлся по луже, и встал на дорогу, где луж не было.

Глава 2. Рашид

Люди убивают друг друга. В тёплых холодных домах, в чёрных и белых горах, на сухих и мокрых дорогах, в густых и редких лесах, в чистой и грязной воде - везде. Где только могут там и убивают. Люди ненавидят друг друга. Живут вместе и ненавидят, а любят только тех, кто умирают. Но, тем, кто умирает, любовь не нужна, а если и нужна, то непонятно для чего. Люди ездят вместе в автобусе и ненавидят друг друга. Ходят в магазин и ненавидят. Ходят в театр и ненавидят. Ненавидят тех, кто рядом с ними. Люди живут в яме, и у них всегда война.
И война была между ними "во все дни жизни их". 
Волк стоял возле большого дерева и ждал. У волка были видны рёбра, и если бы их кто-нибудь захотел сосчитать, то рёбра бы сосчитали. Но, зачем? Зачем считать рёбра у волка? Волк ждал, когда поближе к дубу подойдёт курица. Откуда взялась курица в лесу? – никто не знал, знала только война. Когда у волка видны рёбра, то войну ни о чём не спрашивают. Собственно, войну и так ни о чём не спрашивают, в войне убивают. Убивают солдатиков.
Курица подошла к большому дереву, и волк её задушил. Но, есть не стал. Волк взял курицу за то место, где избавил её от куриной жизни, и понёс к себе. У себя волка ждала волчица и волчата. Волчица и волчата съели курицу и оставили волку. Волк съел то, что ему оставили, а потом волчица лизнула его в нос.
Большой снаряд разорвал землю недалеко от того места, где были волки. Может быть, снаряд и не был большим, а только таким казался, потому что земля от него превратилась в большую яму. Волки ушли, а в землю, которую разорвал снаряд, прыгнул солдат. Снаряд не рвёт землю дважды в одном и том же месте, - солдат это знал, поэтому и прыгнул. Солдат был в погонах лейтенанта Красной Армии, а автомат у него был тот, который придумал Калашников. Прошло несколько секунд, и в эту же яму прыгнул другой солдат. Другой солдат тоже знал, что какой бы ни был снаряд, он не попадает дважды в одно и то же место. У этого другого солдата не было пагон, но автомат был, и того же самого выдумщика автоматов.
Солдат в погонах приставил автомат к груди солдата без погон, и сказал,
- Умри, скотина.
- Если можешь, то сделай это быстро, - сказал солдат без пагон.
- Рашид, ты?! – сказал солдат в пагонах, опуская автомат.
- Алик?! – сказал солдат без пагон.
Оба солдата бросили автоматы на землю и положили ладони друг другу на плечи.
- Беги, - сказал Алик, - никто ничего не узнает.
- Нет, - сказал Рашид, - я здесь не для того, чтобы убегать.
- А для чего? – спросил Алик.
- Я здесь для того, чтобы убивать неверных. А ты?
- А я…, я за друзей, - сказал Алик, - за верных друзей.
Рашид убрал ладони с плеч Алика, и поднял свой автомат.
- А помнишь, как мы играли в футбол?
- Помню. Я всё помню.
- А потом ты меня ударил, - сказал Рашид.
- Поэтому ты и здесь?
- Нет. Не по этому.
- А как ты здесь оказался? – спросил Алик.
- Наверно, так же как и ты. Окончил институт, служил в армии. А потом мне сказали, что я неправильно служил. Вернее не тем. И вот я здесь. А ты?
- Я окончил университет, а потом был на военных сборах. Стал лейтенантом. А потом стал христианином. Вот, - Алик расстегнул пуговицы, и на его груди Рашид увидел серебряный крест.
- Так вам же нельзя, - сказал Рашид.
- Кому нельзя, я всех прощаю. Я же сын, и ты тоже.
- Какой сын? – не понял Рашид.
- Сын это Хе, - ответил Алик, - а его отца зовут Йод. Получается ЙодХе.
- Ты говоришь так, будто это из правил игры в футбол, – Рашид подошёл к земляной стене, - а откуда ты знаешь?
- Знаю и всё, потому что это мой язык. Но, это не правила игры. Это вообще не правила. Это не для всех. Это можно только сделать своим, чтобы понять. Каждый понимает, как понимает.
- А это можно доказать?
- ЙодХе не требует доказательств. Это как Небо и Земля. Если за ними наблюдать, то увидишь. Но, ЙодХе - это не Всё. Для Всего нужна ещё Любовь. Вау - это Любовь. Вот теперь Всё. Это, как челнок. Йод-Хе-Вау, а потом снова Хе, а потом снова Йод.
- Это из христианства? – спросил Рашид.
- Это из всего, - ответил Алик, - но, можно сказать, что и из христианства: Отец, Сын и Святой Дух.
- А когда ты назвал меня скотиной, ты тоже был христианином?
- Нет. Тогда я был солдатом. А вообще-то, - Алик посмотрел вверх, - у нас с тобой один и тот же Бог. Он нас любит. А когда мы Его не любим, то берём автоматы. Только я не знаю…, - Алик замолчал.
- Что ты не знаешь? – спросил Рашид.
- Я не знаю, кого я здесь защищаю.
- Ты женат? – спросил Рашид.
- Да.
- А дети у тебя есть?
- Есть. Сын и дочь.
- Надо же! У меня тоже сын и дочь. Наверно, мы их и защищаем.
- А от кого? – спросил Алик.
- Не знаю. Наверно, от них, - Рашид посмотрел поверх ямы.
- Разве они нападают? – спросил Алик, и сам же себе ответил, - Они не нападают. Я даже не знаю, умеют ли они стрелять.
- Но, им нужно, чтобы мы убивали друг друга, - сказал Рашид, - Я соскучился по детям, и по жене тоже.
- Ты знаешь, - сказал Алик, - я тоже люблю свою жену, и хочу к ним.
- Тогда что же нам мешает уйти? – спросил Рашид.
- Если мы не будем убивать друг друга, то убьют нас, - Алик поднял свой автомат, и добавил, посмотрев наверх, - они от них, они уже пришли.
К яме подошли солдаты в пагонах и без. Только каждые со своей стороны.
- Смотри-ка, они ещё разговаривают, - сказал один из солдат в пагонах, посмотрев в яму.
- Убей его! – приказал Рашиду один из солдат без пагон.
- Не могу, - ответил Рашид, - Он мой друг.
- Кто? Этот? - один из солдат без пагон посмотрел на Алика, - у верных могут быть только верные друзья, а не такие.
- Убей его! – приказал Алику солдат в пагонах.
- Не могу, - ответил Алик, - Он мой друг.
- Кто? Этот? - один из солдат в пагонах посмотрел на Рашида, и усмехнулся.
Солдат в пагонах, у которого звёздочек было больше, чем у других солдат направил свой автомат в солдат без пагон, и крикнул,
- Огонь!
- Нет, - крикнул Алик, - не стреляйте!
Но, кричать что-то из ямы не имело смысла. Солдаты стали стрелять друг в друга. Солдаты в пагонах и без умирали, и их плоти падали в яму. С одной стороны ямы остался солдат в погонах, у которого звёздочек было больше, чем у других. Но, сейчас у него звёздочек не было, потому что не было его солдат в пагонах. Остался только Алик, но Алик друг неверных, а друг неверных не считается, как рёбра у волка.
С другой стороны ямы остался один солдат без пагон. Тот самый, который приказывал Рашиду. С той и другой стороны солдаты опустили автоматы, и направили их в яму.
- Что вы делаете, волки! - крикнул Рашид, хотя знал, что волки так не делают.
Рашид бросил автомат, и, подойдя к Алику, обнял его за плечи. Алик тоже бросил автомат, и обнял Рашида.
Калашников придумал хороший автомат, и он не подвёл. Алик и Рашид упали в яму к своим солдатам в пагонах и без. Через несколько секунд послышались ещё выстрелы, и в яму упали оставшиеся наверху солдаты, и стали тем, из чего их сделали.

Глава 3. Йодхевау