Игорь АБРОСИМОВ
ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОГО АНТИСЕМИТИЗМА В СССР И ЕГО ПРОЯВЛЕНИЯ В КАДРОВОЙ И РЕПРЕССИВНОЙ ПОЛИТИКЕ ВЛАСТИ: 1939 – 1953 (Часть 5)
Продолжение – начало см. http://www.proza.ru/2009/07/19/696
XVII.
Положение евреев в высших эшелонах власти к концу сталинской эпохи характеризует состав ЦК и ЦРК КПСС, избранный в октябре 1952 г. на XIX съезде КПСС в количестве 272 человек. В этих высших партийных органах мы находим имена только шести евреев – членов ЦК Л.М.Кагановича (заместитель председателя Совмина СССР), Б.Л.Ванникова (начальник Первого главного управления Совмина СССР), Л.З.Мехлиса (бывший министр госконтроля СССР), М.Б.Митина (философ, шеф-редактор газеты "За прочный мир, за народную демократию!"), а также кандидатов в члены ЦК Б.Д.Двинского (бывший министр заготовок СССР) и Д.Я.Райзера (министр строительства предприятий тяжелой индустрии СССР).
Звезда Мехлиса, верного сталинского оруженосца, закатилась еще в 1942 году, после поражения советских войск под Керчью, где он являлся представителем Ставки. Мехлис потерял тогда пост начальника Главного политуправления РККА и ему уже не поручались ответственные государственные задания. Только благодаря многолетней близости к вождю, Мехлису удалось до 1950 года продолжать занимать пост министра. В незавидном положении пребывали к тому времени и Двинский, с 1950 работавший в аппарате Совмина СССР после смещения с поста министра, и академик Митин, лишенный в 1944 году важнейшего в идеологической иерархии поста директора Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) и отправленный в 1950 году в Бухарест шеф-редактором газеты «За прочный мир, за народную демократию!».
Ни Двинский, ни Митин по занимаемому положению, ни Мехлис, ввиду тяжелой болезни отошедший от дел почти за два года до съезда, не могли в то время претендовать на включение в состав высших партийных органов. Как известно, туда, как правило, выдвигались партийно-государственные деятели, занимавшие куда более высокие посты. Однако, личное благорасположение со стороны Сталина к Мехлису, Двинскому и Митину, а также, и это, вероятно, главное, нежелание слишком уж открыто декларировать всеохватный характер антисемитской направленности партийной политики, сделали возможным их сохранение в составе ЦК (Двинский и Митин были впервые избраны в ЦК в 1939 году, а Мехлис еще раньше, в 1934 году). Ведь к 1952 году в руководящих структурах просто не осталось ни одного еврея, занимавшего более-менее видный пост, даже с большой натяжкой достаточный для выдвижения в руководящие органы партии.
Сохранение на высоких партийно-государственных постах Кагановича, вошедшего после съезда и в состав президиума ЦК КПСС, не нуждается в дополнительных пояснениях, ввиду широко известной буквально рабской и безграничной личной преданности его вождю, а также несомненных организаторских способностей, которые демонстрировал этот жестокий и бескомпромиссный руководитель, работая под непосредственным руководством Сталина с самого начала 1920-ых годов.
Что касается Ванникова, то несмотря на кратковременную предвоенную опалу и даже арест, он отличился в годы войны и приобрел в глазах вождя авторитет как крупнейший организатор военной промышленности. Сразу после войны, благодаря покровительству Берии, возглавившему работы по атомному проекту, Ванников занял важнейший в те годы пост и успешно справлялся с непосредственным руководством по созданию ядерного оружия и атомной промышленности.
Такими же прагматическими мотивами было продиктовано и единственное, пожалуй, новое выдвижение в высшие эшелоны власти такого руководителя еврейского происхождения, как Райзер. По рекомендации Берии и заместителя председателя Совмина СССР И.Ф.Тевосяна, он был введен в 1950 году в состав правительства. Не исключено, что на утверждение этой кандидатуры подвигли диктатора не только авторитетные рекомендации, но также желание хоть что-то противопоставить обвинениям в государственном антисемитизме, во всяком случае, приберечь совсем не лишний аргумент, который можно вовремя выложить в пропагандистских целях.
Благодаря активной деятельности партийных кадровых служб по подсчету количественного и процентного присутствия евреев на государственных и хозяйственных постах и проведению мероприятий с целью доведения этого присутствия до предельно возможного минимума, на этот счет имеются весьма точные данные. Известно, что в самом конце 1946 года на руководящих постах в центральном аппарате министерств и ведомств СССР работало примерно 450 евреев (или 11,7% всех руководящих работников). В результате целенаправленной кадровой политики за шесть послевоенных лет к началу 1952 года их число снизилось до 166 (или 4%), продолжая уменьшаться в последующие месяцы. (Данные приведены без учета Военного и Военно-морского министерства, Министерства госконтроля СССР, войск МВД и МГБ). При этом, число министров и руководителей центральных организаций снизилось за это время с 4 до 3, а их заместителей с 34 до 7.
Примерно в такой же мере, как число руководящих работников в центральном аппарате министерств и ведомств СССР (в 2,5 – 3 раза), происходило сокращение количества руководителей на местах. Так количество евреев - директоров промышленных предприятий, сразу после войны составлявшее 261 человек или 12,3% всего директорского корпуса страны, уменьшилось до 92 или до 4,6%.
Что касается партийного аппарата в центре и на местах, то как уже отмечалось, выдавливание евреев с ответственных должностей началось там в довоенное время, практически завершившись в 1952 году. Количество ответственных работников, включая уровень заведующих отделами райкомов партии, составляло не более 0,2 – 0,8% от общего числа партийных функционеров, причем, как и везде, продолжало уменьшаться в последующие месяцы.
Особый размах приобрело изгнание евреев из учреждений культуры, искусства и образования, которое не прекратилось и после свертывания кампании по борьбе с космополитами. Приведем некоторые примеры, нашедшие свое отражение в официальных партийных документах. Заметим, что подобных документализированных примеров можно перечислить значительно больше (см. в числе других источников сборник документов «Государственный антисемитизм в СССР. От начала до кульминации. 1938–1953»).
Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) в декабре 1950 года, докладывая секретарю ЦК М.А.Суслову о национальном составе студентов Московской консерватории, сообщает, что 15% из них, а на оркестровом факультете даже 26,5%, - евреи. «Наиболее засоренным одной национальностью являются классы отделения скрипки. На этом отделении национальный состав (евреи) в процентном отношении был наибольшим,» - подчеркивается в докладной. Сложившееся положение объясняется национальным составом профессоров и преподавателей-скрипачей. Ничего не говоря об изменении состава профессуры, среди которой были тогда выдающиеся исполнители и педагоги Д.Ф.Ойстрах, А.И.Ямпольский и Л.М.Цейтлин, авторы докладной предлагают «провести в Московской, Ленинградской и Киевской консерваториях и школах-десятилетках при них дальнейшие необходимые мероприятия, направленные на улучшение кадрового состава студентов – скрипачей и пианистов». И добавляют в заключении о необходимости «к началу следующего учебного года доложить в ЦК ВКП(б) об изменениях в кадровом составе учащихся по этим специальностям».
Приведем еще один пример. Через несколько дней после смерти вождя в ЦК КПСС поступило письмо-протест против засилия евреев в Государственном симфоническом оркестре СССР, который был назван «еврейским ансамблем». Отдел художественной литературы и искусства ЦК в докладной записке, составленной по поводу этого обращения, констатирует, что 40 оркестрантов (или 35,7%) на самом деле евреи. Однако, указывается в записке, сообщение автора письма о том, что на проводимых в оркестре конкурсах было принято мало русских, не соответствует действительности. Оказывается, из 14 музыкантов, принятых по конкурсу в 1951-1952 гг., евреев было только 3. При этом в 1953 году на пенсию переводятся 10 музыкантов, причем из них евреев - 8. «В сентябре 1953 г. оркестр пополнится новыми музыкантами коренной национальности», - с оптимизмом заключают авторы докладной. Таким образом, признавая вполне правомерной целенаправленную «чистку» по национальному признаку, аппарат высшей партийной инстанции, который данные мероприятия инициирует, сообщает руководству о методах и масштабах их проведения.
Под разными предлогами сокращалось присутствие евреев и в творческих союзах, которые в советском государстве носили характер полностью подчиненных и управляемых властями ведомств по руководству писателями, художниками, композиторами.
Характерны особенности некоторых подобных мероприятий в писательских организациях. В обстановке нараставшей в стране волны антиеврейских настроений в ЦК КПСС на имя секретаря ЦК Н.А.Михайлова в январе 1953 г. было направлено анонимное письмо, указывающее на чрезмерное количество писателей, носящих «определенные» фамилии. Таковых по расчетам авторов письма среди московских писателей насчитывалось 70 – 80 процентов, «и лишь 20–30 процентов Ивановых, Петровых и др.». Хорошо усвоив правило, согласно которому прямые антиеврейские выпады официально не допускались и, опасаясь, вероятно, что их письму на этом основании не будет дан нужный ход, анонимные авторы, ограничившись общепринятыми прозрачными намеками, прямо предлагали, однако, «очистить атмосферу» путем «тщательной чистки» и «изъятия» писателей с «определенными» фамилиями, открыв доступ в члены союза «людям преданным».
Отдел художественной литературы и искусства ЦК КПСС, куда поступило письмо, специальной докладной запиской сообщил Михайлову, что изложенные факты подтвердились. Состав Московской писательской организации засорен случайными людьми – в подтверждение приводятся несколько фамилий писателей-евреев и указывается, что они по несколько лет в печати не выступают, пользуясь всеми правами членов Союза. Докладная завершается сообщением о том, что руководство ССП будет принимать соответствующие меры по постепенному очищению своих рядов. 6 февраля на докладной появилась резолюция Михайлова, адресованная зав. отделом В.С.Кружкову, с указанием «довести это дело до конца».
Через несколько дней, 11 февраля, Секретариат ЦК КПСС обсудил заявление писателя Г.М.Линькова о фактах, характеризующих активность еврейско-сионистских элементов в литературе. Несмотря на откровенный характер высказываний возмущенного писателя, прозвучавших на заседании, а также поручение Михайлова, уже 16 февраля, письменно отчитываясь перед начальством о проделанной в этом направлении работе, инструктор Отдела художественной литературы и искусства ЦК КПСС В.В.Иванов обходится без антиеврейской риторики. В документе указывается, что по сообщению секретаря правления ССП А.В.Софронова, Союз писателей продолжает заниматься изучением состава писательской организации и делает «предметом обсуждения дальнейшее пребывание в организации творчески пассивных людей..., проявляя максимум чуткости и подходя каждый раз индивидуально.»
Напомним, что ранее во внутренних, секретных и адресных документах, партийные чиновники не были столь осторожны в формулировках. В данном случае влияние оказывало не только требование придать государственному антисемитизму скрытый характер, но и общая направленность пропаганды, получившая развитие в конце февраля.
Ниже мы еще остановимся на характере и причинах этой направленности. Теперь же заметим, что запущенная бюрократическая машина продолжала работать и в марте 1953 г., уже после внезапной смерти диктатора и начавшихся изменений в методах управления государством. Повторяется ситуация, когда через несколько недель после смерти Сталина продолжилась письменная возня, связанная с национальным составом Государственного симфонического оркестра СССР. 24 марта в адрес Н.С.Хрущева, занявшего руководящее положение в аппарате ЦК, поступило письмо, подписанное генеральным секретарем ССП СССР А.Фадеевым и его заместителями А.Сурковым и К.Симоновым. В письме на примере нескольких писателей, носящих «определенные» фамилии, подтверждается наличие писателей творчески бесплодных и признается необходимость исправления сложившегося положения.
Не предвидя наступающих перемен в жизни страны и изменения характера реализации политики государственного антисемитизма, авторы послания по-прежнему допускают во «внутренних» документах прямые антиеврейские пассажи, сетуя на значительный процент евреев среди советских писателей. Кстати, в тот же день, 24 марта, констатируя «кадровое неблагополучие» с ССП, те же Кружков и Иванов, в сугубо конфиденциальной докладной на имя секретаря ЦК П.Н.Поспелова, чутко улавливая характер обстановки, позволяют себе лишь указание на наличие в рядах писательской организации «критиков-космополитов», давно осужденных партией и народом, но остающихся членами ССП.
В письме руководства ССП «кадровое неблагополучие» списывается частично на бывших руководителей Союза, которые приняли в члены Московской писательской организации в 1934-1940 гг. 595 человек, из них писателей еврейской национальности 209 (или 35,1 %). В 1941-1952 гг. из 506 вновь принятых членов оказалось 124 еврея (или 24,5 %). Даже в период послевоенных ограничений, в 1947-1952 гг., процент евреев среди вновь принятых в Союз не опускался ниже 20,3%. Такое положение самокритично объясняется замаскированными проявлениями националистической семейственности и существовавшим ранее в ССП, позднее ликвидированным, еврейским литературным объединением. Отчитываясь о проделанном в свете партийных указаний, маститые «литературные генералы» указывают, что за последние месяцы из писательских рядов уже исключено 11 человек и вынесена рекомендация об исключении еще 11, а также подтверждают решимость продолжить эту работу.
XVIII.
Кульминацией государственной антисемитской политики стали события вокруг так называемого «дела врачей». Само по себе это провокационное дело, инспирированное МГБ, не выходило за рамки принятых в те времена методов борьбы с неугодными. Вспомним, что буквально накануне сталинский режим учинил расправу по «ленинградскому делу», не остановившись перед уничтожением ряда лиц, входивших в высшее руководство партии и государства. При этом по всей стране по самым скромным подсчетам в связи с «ленинградским делом» было репрессировано более 200 человек, из них казнено 24, а сотни людей подверглись всякого рода необоснованным преследованиям. Однако, «дело врачей» приобрело безусловно знаковый характер, так как обозначило не только кульминацию и провал репрессивного государственного антисемитизма, но явилось последней преступной акцией сталинского режима, не доведенной, правда, до конца в связи со смертью диктатора.
Начало «делу врачей» было положено в 1951 году, когда был арестован профессор Я.Г.Этингер, попавший в поле зрения «органов» в связи с делом ЕАК. Однако, в ходе допросов Этингера следователю по особо важным делам подполковнику М.Д.Рюмину удалось по собственной инициативе, под пыткой, получить показания о якобы преступных методах лечения, примененных в 1945 году по отношению к А.С.Щербакову, который в результате скончался от инфаркта. Расширение круга обвинений за пределы «буржуазного национализма» не входило в планы министра Абакумова, который опасался ввязываться в провокацию подобного размаха без прямых указаний высшего руководства. Поэтому материалы, сфабрикованные Рюминым, были тогда отвергнуты. В марте 1951 года, не выдержав выпавших на его долю испытаний, Этингер скончался в тюрьме.
Будучи осведомлен о напряженных отношениях между Абакумовым и Маленковым, в то время вторым лицом в партии и государстве, Рюмин, ярый антисемит и карьерист, нашел возможность довести сфальсифицированную информацию до сведения последнего. При этом, не без риска для себя лично, Рюмин доложил, что Абакумов и некоторые другие руководители МГБ пытались преступно «замять» выявленные факты врачебного заговора, физически устранив с этой целью такого важного свидетеля как Этингер.
Под руководством Маленкова и его помощников малограмотный авантюрист написал письмо на имя Сталина, которое тут же было представлено вождю. В результате в июле 1951 года Рюмин назначается начальником Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и заместителем министра госбезопасности СССР и ему поручается руководить следствием не только по вновь заведенному «делу врачей», но и по делу арестованного Абакумова.
Заметим, что «дело Абакумова» очень скоро вылилось в разоблачения очередного разветвленного заговора в органах МГБ и привело к арестам многих высокопоставленных чекистов. В духе времени чистка в МГБ привела к разоблачению «сионистского заговора» и аресту либо изгнанию фактически всех евреев, работавших в этом ведомстве. Среди арестованных в 1951 году могут быть названы заместители начальника 2-го Главного управления (контрразведка) Л.Ф.Райхман и М.И.Белкин, заместитель начальника Бюро N1 (диверсии за границей) Н.И.Эйтингон, заместитель начальника Следственной части по особо важным делам Л.Л.Шварцман.
Между тем, особая следственная группа, сформированная «по делу врачей», подняла истории болезни не только Щербакова, но и других умерших ранее видных государственных и партийных деятелей, в первую очередь А.А.Жданова и М.И.Калинина, а также начала всестороннюю проверку и допросы медицинского персонала Кремлевской больницы. В процессе следствия выяснилось, в частности, что в 1948 году, при лечении Жданова была, по всей вероятности, допущена серьезная медицинская ошибка, которая стала трактоваться на Лубянке как государственное преступление.
Дело в том, профессора В.Н.Виноградов, В.Х.Василенко и П.И.Егоров, лечащий врач Г.И.Майоров и врач С.Е.Карпай, снимавшая тогда электрокардиограмму, ошибочно не зафиксировали инфаркта миокарда и, соответственно, не установили необходимого строгого режима поведения и лечения пациента. Не было поставлено правильного диагноза и при повторной консультации, через несколько дней после которой Жданов скончался. Проведенное посмертное вскрытие и составление заключения паталогоанатомического исследования умершего пациента проводилось врачом А.Н.Федоровым при участии Егорова таким образом, чтобы полностью подтвердить первоначальный диагноз и не упомянуть об изменениях сердечной мышцы, свидетельствующих об инфаркте.
Однако, уже тогда возникло серьезное осложнение. Врач Л.Ф.Тимашук, снимавшая электрокардиограмму при повторной консультации, обратила внимание на существенные отклонения в ней и высказала свое мнение именитым коллегам, потребовав установления для больного строгого постельного режима. Естественно, подобное замечание рядового врача в этом весьма ответственном случае было воспринято светилами медицинской науки крайне болезненно. «Возмутительницу спокойствия» как интриганку по настоянию Виноградова вообще удалили из Кремлевской больницы. Тимашук, опасаясь ответственности и не желая делить ее с именитыми коллегами, передала тогда письмо начальнику Главного управления охраны МГБ СССР генералу Н.С.Власику, приложив к нему злополучную электрокардиограмму.
Письмо не произвело тогда никакого впечатления не только на Власика, но и на самого Сталина, который ознакомился с ним, и было отправлено в архив. Теперь же следствие уцепилось за данное обстоятельство и арестовало врача Карпай, склоняя ее к признанию преступных намерений кремлевской медицины как в этом, так и в других случаях. Что же касается Тимашук, то ее поступок был представлен позднее партийной пропагандой как героический гражданский акт, способствовавший разоблачению врагов, а она сама, награжденная орденом Ленина, объявлена национальной героиней, «близким и дорогим человеком для миллионов советских людей». *)
Более чем через год после начала следствия, в сентябре 1952 года, под стражу взяли врачей Кремлевской больницы Майорова и Федорова, а также бывшего начальника Лечебно-санитарного управления Кремля (ЛСУК) профессора А.А.Бусалова. В октябре был арестован профессор Егоров, снятый за месяц до этого с поста начальника ЛСУК. В ноябре на Лубянке оказался профессор Виноградов, ставший, благодаря своему положению в медицинской науке, а также тому, что он лечил не только Жданова и других руководителей, но и самого Сталина, как бы центральной фигурой всего «заговора». В том же месяце были арестованы профессора Василенко, М.С.Вовси, Б.Б.Коган, в декабре – А.М.Гринштейн, А.И.Фельдман и А.С.Темкин, в январе и начале февраля 1953 года - В.Ф.Зеленин, Э.М.Гельштейн, Я.Л.Рапопорт, Н.А.Шерешевский, Б.С.Преображенский, Е.С.Незлин и др. Всего по делу проходило 28 арестованных врачей, имевших отношение к кремлевской больнице, и 9 членов их семей.
В ноябре 1952 года из органов МГБ был уволен Рюмин, который не оправдал надежд вождя, а во главе Следственной части по особо важным делам поставлен заместитель министра госбезопасности СССР С.А.Гоглидзе. Если начало «дела врачей» не выходило за рамки заговора враждебных сил, направленных на физическое уничтожение советского руководства, то отныне по указанию Сталина следствие было продолжено в ином, более широком формате. Желая получить в свое распоряжение политические козыри в идеологической схватке с Западом, вождь приказал представить «дело врачей» как очередную атаку империалистических сил, создавших шпионско-диверсионное подполье в самом сердце Советского Союза.
Не особенно рассчитывая, что общественное мнение за рубежом поверит в реальность картины, представленной советским руководством, вождь твердо рассчитывал на единодушную, как всегда в таких случаях, поддержку своего народа и на дальнейшее сплочение его вокруг партии и правительства перед лицом смертельной опасности. При этом, хотя большинство привлеченных по этому делу врачей составляли русские, «еврейская составляющая» заговора продолжала оставаться среди активно действующих в цепи выставляемых обвинений.
Так например, следствие стремилось доказать, что Вовси, являясь двоюродным братом убитого Михоэлса, получал от него и от расстрелянного накануне Шемелиовича как от руководителей ЕАК заокеанские директивы на подрыв здоровья руководителей партии и правительства. Именно таким образом был представлен «заговор врачей» в сообщении ТАСС, опубликованном 13 января 1953 года. Авторы сообщения, одобренного на заседании Президиума ЦК КПСС, утверждали, что террористическая группа, созданная из наемных агентов американской разведки, связанных с еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», а также давнишних агентов английской разведки, эти изверги человеческого рода, растоптав священное знамя науки и осквернив честь деятелей науки, вознамерилась по прямому заданию своих хозяев истребить руководящие кадры СССР.
Сообщение ТАСС и последовавшая пропагандистская истерия в печати резко подняли, как и следовало ожидать, градус антисемитизма во всей стране. Значительное количество еврейских фамилий в тексте сообщения и прямое упоминание еврейской организации «Джойнт», а также общая тональность материалов, публикуемых в печати, передаваемых по радио и доносимых до слушателей устной партийной агитацией, ложились на благоприятную основу, подготовленную всеми предшествующими пропагандистскими усилиями в этом направлении. На митингах трудящихся, проходивших на предприятиях и в учреждениях, клеймились позором подлые наймиты империализма, достойные за свои деяния самой жестокой кары. При этом, в глазах многих советских людей, подвергшихся соответствующей пропагандистской обработке и зараженных антисемитскими настроениями, образ этого наймита совпадал с неким воображаемым злодейским образом еврея и вызывал неприкрытое чувство ненависти. Секретарь МГК КПСС Е.А.Фурцева докладывала Н.С.Хрущеву в январе 1953 года о таком весьма решительном и изощренном требовании трудовых коллективов Москвы: «...этих людоедов, потерявших всякий человеческий облик, бросить надо в расплавленный металл».
Весьма показательно, однако, что и в данном случае, несмотря на проклятия в адрес империализма и международного сионизма, а также регулярное появление в печати материалов, имевших антисемитский подтекст, официальная фразеология всегда осталась в рамках большевистских классовых партийно-идеологических клише. Расистские и явные антисемитские выпады по-прежнему не допускались, хотя даже поверхностный взгляд на политическую практику выявлял совершенно иные примеры. В этом, кстати, можно найти подтверждение высказанному ранее предположению, что Сталин боялся упустить ту самую «точку возврата», за которой следовала утеря контроля над ситуацией в стране из-за смыкания государственного антисемитизма с погромной стихией толпы.
Когда по мнению вождя эта «точка возврата» была все же достигнута, или почти достигнута, были приняты соответствующие решения, о чем говорит и интересное наблюдение Г.В.Костырченко. В книге «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» он показывает, что накануне смертельной болезни вождя, с 20-ых чисел февраля, со страниц «Правды» и других газет начала исчезать воинственная риторика, неизменно присутствовавшая там со дня опубликования сообщения ТАСС о «кремлевских врачах-отравителях». Подобное же свидетельство оставил генерал-лейтенант госбезопасности П.А.Судоплатов, близко наблюдавший активных участников этих событий во властных структурах страны и отметивший резкую смену настроений в конце февраля, предвещавшую свертывание антисемитской кампании. Выше мы уже заметили, что партийные чиновники, почувствовавшие некоторое изменение политической ситуации, даже во внутрислужебных, сугубо конфиденциальных документах, также предпочитали сравнительно нейтральные формулировки, касавшиеся евреев.
Сталин вынужден был пойти на попятную, осознав всю серьезность сложившейся ситуации, грозившей переходом государственного антисемитизма в агрессивную открытую форму, что было, в свою очередь. чревато разрушением фундаментальных основ многонационального государства и наступлением социального хаоса.
Это не означает, конечно, что престарелый диктатор готовился закрыть само «дело врачей». Более того, после официального сообщения в печати его не удалось бы завершить и в тайне, подобно делу ЕАК. Вероятнее всего предстоял «полуоткрытый» процесс, подобный состоявшемуся в 1950 году в Ленинградском доме офицеров над руководящими деятелями, проходившими по «ленинградскому делу».
_______________________________
*) Конфликт между Л.Ф.Тимашук и профессором В.Н.Виноградовым не следует однозначно списывать на грубую, тем более сознательную медицинскую ошибку консилиума светил отечественной медицины, связанную с амбициями и пренебрежительным отношением к мнению коллеги. В те годы инфаркт миокарда диагностировался на основе электрокардиограмм и общего клинического состояния пациента. Других методик, которые позднее прочно вошли в арсенал медицинских исследований, не существовало. Однако, электрокардиограмма, снятая у больного с давними и тяжелыми сердечно-сосудистыми недугами, в принципе не могла оказаться в норме. В этом случае, наряду со сравнением с результатами предшествующих исследований, большое значение имел опыт и интуиция врача, который осматривал больного и, оценив его состояние, ставил окончательный диагноз. Весьма вероятно, Владимир Никитич и его именитые коллеги допустили ошибку, но она вряд ли выходила за пределы допустимого в медицинской практике того времени.
С другой стороны, Тимашук, не обладая необходимым опытом врача-клинициста, но обнаружив определенные отклонения в полученной ею кардиограмме, явно перестраховалась, видя перед собой столь высокопоставленного пациента. Она сочла необходимым, дабы не разделить ответственности за состояние здоровья больного, обозначить особое мнение и сделала это в соответствующей форме, адекватной непростому положению, в котором оказалась. Неудивительно, что выискивая «компромат» на кремлевских медиков, чекисты просто не могли пройти мимо письма Тимашук.
Окончательный вывод по поводу клинической картины болезни и смерти Жданова вряд ли возможен сегодня. Ясно одно, мнение, выказанное в письме Тимашук, стало находкой для следствия и было использовано для обвинения медиков в тяжком государственном преступлении.
__________________________________
Окончание следует - см. http://www.proza.ru/2017/07/29/1490
Список литературы, использованной при написании работы, - см. в заключительной части очерка.