Жорка в Белоруссию приехал первый раз. Его пригласил погостить приятель. А так как выбора особо не было, и от отпуска осталась неделя, то Жорка решил не томиться в Питере, а махнуть в Минск, где его ждали. Он купил билет и за одну ночь в комфортабельном вагоне скорого поезда преодолел это расстояние. Но друг жил не в самом Минске, а в ста километрах от него. И это расстояние нужно было преодолеть на автобусе. Автобус был меленький, неуклюжий и старомодный. Его кресла большей частью напоминали табуретки, обтянутые дермантином. В общем, комфорта никакого. Успокаивало только наличие множества свободных мест. В то время Жорка даже предположить не мог, что эти сто километров придется тащиться со средней скоростью сорок километров в час по проселочным дорогам, находящимся вдали от основных магистралей, что этот автобус будет чувствовать каждую кочку и каждый камень и что из-за множества поворотов поездка будет походить больше на прогулку в море в шторм на легком катере. Но и это не самое страшное. Жорка и предположить не мог, что остановок будет не менее десяти, и что везде придется постоять. Если сложить все эти цифры, то сто километров пути растянутся по времени более чем на три часа.
А пока он просто смотрел в окно, подпрыгивая вместе с остальными путешественниками на ухабах древней трассы. На первой остановке в автобус заскочили те, кто ехал в соседние колхозы на работу. Людей было столько, что они заняли сначала все свободные места, а потом и все оставшееся пространство. Сразу стало тесно и душно. Жорка никогда не думал, что может страдать клаустрофобией, а тут ему стало дурно. Он сразу же захотел выйти, но было понятно, что сделать ему это не удастся даже при всем желании. Рядом с ним на соседнее кресло приземлилась больших размеров тетка с огромной сумкой образца «смерть фашистским оккупантам». Одновременно в нос Жорке ударили всевозможные колхозные производственные запахи. Пахло одновременно коровником, свинарником и птицефермой. Жорка к такому букету не привык, а потому полез рукой в свою сумку, чтобы приготовить на всякий пожарный полиэтиленовый пакет. Тетка, уже успевшая освоиться, заметила его движение и сказала:
- Вот и правильно. Я тоже позавтракаю, а то сегодня проспала и не успела.
С этими словами тетка раскрыла сумку и извлекла из нее полбуханки хлеба и полбатона колбасы, от которой пошел резкий чесночный запах.
- Домашняя. – сказала тетка.
Волна тошноты, было схлынувшая, накатила опять. Жорка, что было сил, вцепился в ручки кресла, чтобы удержать себя от последней фазы, которая вот-вот могла наступить. А тетка, как ни в чем ни бывало, положила руки с провизией поверх своего багажа и спокойно стала есть, откусывая поочередно огромными кусками то хлеб, то колбасу, то хлеб, то колбасу, при этом громко чавкая и глотая. Стоявшие в автобусе пассажиры на это зрелища внимания и вовсе не обращали никакого, а вот Жорке было хреново, глядя на этот пикник на трассе. Наконец, наевшись, тетка открыла свою сумку и убрала в нее остатки хлеба и колбасы. Потом она достала скомканный носовой платок и вытерла сначала руки, а потом протерла свое вспотевшее лицо. И тут, то ли оттого, что она немного неловко повернулась, то ли от съеденного, но не запитого ничем завтрака, тетка начала икать, да так громко, что привлекла к себе не только Жоркино внимание, но и внимание других пассажиров. Ей стало неловко от множества сверлящих ее глаз.
- Наверное, кто-то вспоминает. – произнесла она, решив таким способом разрядить обстановку. – Надо запить.
Жорка почти потерял сознание. В иных условиях он бы заржал, а тут сил не было. Он только молча, про себя, вспомнил чью-то маму.
Когда через три с лишним часа, согласно расписания, Жорка прибыл на конечную остановку, где его ждал друг, на нем лица не было. Из автобуса он вышел в полной прострации с головной болью, тошнотой, пропахнувший коровником, свинарником и птицефермой одновременно. А друг сразу потащил его к себе домой пить самогонку и закусывать ее фирменным блюдом – домашней колбасой с резким запахом чеснока.