К Рождеству зима наконец-таки решила вступить в свои права. Сугробы на обочинах дорог, казалось, росли не по дням а по часам, в печных трубах уныло голосил простуженный ветер, а крепчающий к вечеру мороз остервенело щипал людские щеки. Даже январские звезды смотрели с ночного неба заметно холод-нее нежели, в канун новогодья.
Высокий широкоплечий мужчина в теплой стеганой курт-ке и кое-где потертой ушастой волчьей шапке уверенным шагом подходил к одному из неказистых домишек, с чьей-то легкой ру-ки некогда втиснутых между железнодорожным полотном и ско-ростной автомобильной трассой. Все говорило о том, что в этот морозный вечер его здесь ждали: в затянутых полиэтиленом окошках горел электрический свет, сладковато попахивало печ-ным дымком и даже свернувшийся калачом в своей покосившей-ся конуре пёс, радостно выскочил навстречу, призывно размахи-вая замерзшим хвостом. Увидев его, мужчина растянул в улыбке тонкие обветренные губы и отчего-то подумал о собачьей верно-сти, так не похожей на верность людскую. Пёс пару раз довольно рыкнул и снисходительно позволил мужчине потрепать свое лох-матое черное ухо, после чего, как-то совсем по-человечьи вздох-нув, бряцая цепью, снова скрылся в конуре.
По вытоптанной тропинке мужчина подошел к крыльцу и прислушался. Из-за входной двери доносилась еле уловимая ме-лодия и тихие голоса. Намереваясь войти, он протянул ладонь к металлической ручке, но отчего-то едва коснувшись ее, решил повременить – достал из-за пазухи смятую пачку дешевых сига-рет, чиркнул зажигалкой и жадно затянулся табачным дымом.
Все-таки он был не готов к этой встрече. Столько раз представлял ее себе долгими ночами, закутавшись в чужое колю-чее одеяло, отвернувшись к холодной стене в чужой квартире и закрыв слезящиеся от обиды близорукие глаза, и тем не менее был не готов вот так сразу решительно переступить порог непри-метного, но чрезвычайно гостеприимного деревянного домика и вернуться на пол года назад – в душное дальневосточное лето, в свое многообещающее прошлое…
Он выпустил колечко едкого дыма в потрескивающий от мороза воздух и отшвырнул догоревшую почти до самого фильт-ра сигарету в снег. Теплыми вязаными перчатками мужчина по-пытался смахнуть иней с рыжеватых ресниц и принялся растирать заледеневшие щеки. Музыка, доносившаяся из дома, казалось, стихла, но от этого речь разговаривающих там не стала слышнее. Мужчина поднял глаза к огромному, распростертому над городом черному небу и поймал себя на мысли о том, что, к сожалению, не может вспомнить ни одной даже самой распространенной молитвы. Яркие, похожие одна на другую звезды, словно смеялись над ним со своей недосягаемой высоты. Он еле слышно чертыхнулся и с силой потянул на себя обтянутую дерматином дверь.
Из так бесцеремонно вскрытого нутра человеческого жи-лья на него пахнуло поджаренной на свином сале картошкой, квашеной капустой и еще чем-то таким до боли домашним, что от невольно выступивших слез защипало глаза. ЕЕ он увидел сразу – как только захлопнул за собой дверь, поправил отчего-то сползшую на лоб шапку и наконец-таки избавился от налипших на ресницы снежинок. ОНА сидела за грубо сколоченным кухонным столом, с явным безразличием ковыряла вилкой успевшую остыть картошку в своей тарелке и то и дело вертела в руках пустой бокал с капельками красного вина на стенках. От только что выпитого спиртного ЕЕ щеки покрывал яркий румянец, огромные глаза блестели, а коротко остриженные волосы казались слегка растрепанными. ОНА с нескрываемым удивлением смотрела на него. С удивлением и неумело затаенным страхом во взгляде. ОНА явно никак не ожидала его появления, и оттого как-то растерялась, словно сжалась в комок и виновато попыталась отвести в сторону глаза.
А вошедший так по-свойски, без стука, мужчина был не в силах оторвать от НЕЕ взгляда. Он, казалось, не замечал того, что пушистая кошка, довольно урча, уткнулась ему в ноги; того, что на звук хлопнувшей двери из соседней комнаты, с трудом пере-двигаясь, вышла беременная хозяйка; того, что кидающий в про-жорливую печную пасть поленья парень, обернувшись, тепло по-приветствовал его; того, что клетчатая байковая рубашка давно промокла на спине от пота. Он так и продолжал стоять на пороге, сминая в сильных широких ладонях перчатки и внимательно рас-сматривая ЕЕ – сидящую в каких-то двух метрах от него девчонку – ту, которая растоптала его жизнь, которая причинила ему нечеловеческую боль и которая все еще продолжала при воспоминании о ней вызывать острое чувство какой-то братской нежности, смешанное с не менее острым желанием обладать ее крепким, ладно скроенным телом. За прошедшие с момента их последней встречи пол года она успела сильно измениться – казалось, она приложила все усилия для того, чтобы выглядеть иначе, нежели когда встречалась с ним: короче обычного остригла волосы, ярче стала подводить глаза и красить губы, носить более дорогую одежду. Скулы ее отчего-то заострились, во взгляде появилась какая-то затравленность и неуверенность, и тем не менее она не стала другой настолько, чтобы он не сумел ее узнать.
Около часа Генка совершенно искренне пытался разгово-рить и рассмешить меня, то и дело подливая в мой бокал терп-кое вино, подкладывая в тарелку золотистую, только что со сковороды, картошку и перебрасываясь короткими фразами с находившейся в соседней комнате женой. Оксана, будучи на по-следнем месяце беременности, предпочитала общение со мной вести, удобно расположившись на широкой супружеской крова-ти за стеной. Я не имела права позволить себе обижаться на нее за выбор именно такой линии поведения. Я, наверное, вообще не имела права переступать порог этого дома с тех пор, как стала самой настоящей головной и сердечной болью для лучшего друга гостеприимной семейной четы. И тем не менее сегодня какая-то неведомая сила вытолкнула меня из тяжело передвигающегося по заснеженным улицам автобуса на немноголюдной остановке, заставила вытерпеть хриплый лай успевшего меня забыть сто-рожевого пса и радостные восклицания Генки: «Вот уж кого не ждали!» Я отнюдь не рассчитывала на столь теплый, почти домашний прием, на припасенную хозяевами и решительно вскрытую в моем присутствии бутылку «Киндзмараули», на го-рячий ужин и уж тем более – на неподдельный интерес к моей жизни в течение того времени, когда мы не имели возможности встретиться.
И вот теперь я, раскрасневшись от выпитого вина, от тепла, источаемого потрескивающими поленьями в печи, лениво наслаждалась обществом некогда близких мне людей. Как же это было давно – целых пол года назад! Я, на мгновение прикрыв веки, ковырнула болезненные язвочки своей памяти: тонкие и по-чему-то всегда немножко обветренные губы то упрямо сжаты, так, что сразу становится заметен длинный шрам на подбород-ке, то слегка приоткрыты в ожидании очередного горячего по-целуя; голубые глаза слегка прищурены, они с такой невысказан-ной нежностью сморят на меня, что от счастья перехватывает дыхание; жесткие, чуть вьющиеся волосы приятно покалывают заблудившиеся в них пальцы… Мне – двадцать два, ему – тридцать пять. Как же это было давно! Я, словно пытаясь избавиться от наваждения, тряхнула головой.
Генка из-за стола перебазировался поближе к печке, рас-курил невесть откуда взявшуюся самокрутку и принялся одно за другим подбрасывать в довольно урчащую, пышущую жаром топку темные, приготовленные загодя поленья.
Входная дверь громко хлопнула. Дремавшая у меня на ко-ленях кошка спрыгнула на дощатый пол и, радостно мурлыча, поспешила поприветствовать нежданного гостя, окутанного густым туманом январского воздуха. Подняв на него глаза, я вне-запно ощутила, что с головы до ног меня окатывает холодной отрезвляющей волной. На пороге стоял ОН – тот, кого я никак не должна была сегодня увидеть, кому я перекроила на свой лад жизнь, кому безжалостно вонзила острый нож измены в сердце. Я бы узнала из тысячи ЕГО широкие плечи, близоруко сощурен-ные глаза, нелепую шапку, заставлявшую раньше стесняться, а теперь вызвавшую в душе внезапный взрыв необоснованной, дав-ным-давно забытой нежности, ЕГО крепкие, даже зимой по-крытые загаром ладони, как-то растерянно теребящие подарен-ные мной перчатки. ОН лишь сдержанно кивнул на Генкино при-ветствие, одними глазами улыбнулся выглянувшей на шум из сво-ей комнаты Оксане и продолжал внимательно смотреть на ме-ня. А я, справившись с первым шоком от ЕГО внезапного появле-ния, почувствовала вдруг себя таким ничтожеством, что по-спешила отвести в сторону виноватый взгляд.
- Проходи, поужинаешь с нами, - сидящий на корточках около добросовестно выбеленной печки парень призывно махнул вошедшему в дом мужчине рукой. – У нас сегодня гости. – Выра-зительным кивком головы он указал в сторону притихшей за сто-лом девушки. Она наконец-то оставила в покое занимавший ее в течение последних пятнадцати минут стеклянный бокал, нервно слизнула остатки вина с чуть приоткрытых коралловых губ и с заметным даже невооруженным глазом волнением произнесла:
- Здравствуй!
Мужчина сгреб в охапку стянутую с головы шапку, рыв-ком расстегнул упрямую молнию на темной куртке и ощутил ки-словатый запах собственного пота. Он небрежно бросил снятую одежду на стоящий около двери табурет, привычным движением пригладил непокорные завитки жестких волос на голове и при-нялся медленно, словно что-то терпеливо осмысливая, расшнуро-вывать широкие растоптанные ботинки.
Беременная хозяйка дома семенящими шагами, устало вздыхая, медленно преодолела расстояние из спальни к малень-кой электрической плите и принялась разогревать покрывшуюся тоненьким слоем жира картошку на большой чугунной сковоро-де. Гостья рванулась было помочь ей: плеснула в опустошенный чайник колодезной воды, наполнила глубокую тарелку из хозяй-ского подарочного сервиза квашеной капустой, мелко накрошила начавшую подсыхать луковицу. В каждом ее движении чувство-валась какая-то излишняя торопливость, на губах то и дело появ-лялась слишком натянутая улыбка, словно их с завидной перио-дичностью сводило болезненной судорогой.
Мужчина тяжело опустился на придвинутый к обеденному столу расшатанный табурет и осмотрелся. В большой и просторной на первый взгляд комнате, служившей хозяевам дома одновременно прихожей, кухней, столовой и гостиной, было тепло и уютно. Чуть слышно потрескивали разгорающиеся поленья в дородной печи, в углу о чем-то своем тихонько пошептывал черно-белый телевизор, а о недавнем новогодье напоминала закрепленная на одной из стен огромная еловая лапа, щедро увешенная мягкими игрушками и блестящей мишурой.
…Метнув в сторону мужчины сноп озорных искорок из выразительных серых глаз, облаченная в длинное серебристое платье девушка по-свойски присела ему на колени, обвила обна-женными руками его широкие плечи и будто бы нечаянно косну-лась влажными губами загорелой кожи на шее, слегка прикусывая ее.
- С праздником! – широко улыбаясь, она смотрела в свет-лые, словно выгоревшие на солнце, глаза мужчины. – С Рождест-вом!
Мужчина нежно провел ладонью по бархатистой поверх-ности ее румяной щеки, откинул за ухо выбившийся из прически темный локон и ощутил, как все его тело словно погружается в губительный кипяток, как, напрягаясь, становятся железными мышцы, как в голове, словно птица в запертой клетке, бьется од-на-единственная мысль, одно-единственное желание – сорвать с сидящей у него на коленях девчонки чертовски соблазнительное платье и слиться воедино с ее горячим телом на пахнущих снегом свежих простынях…
Воспоминание о прошлогоднем Рождестве нечаянно реза-нуло сердце. Мужчина, стараясь отмахнуться от него, как от на-доедливой осенней мухи, незаметно для постороннего глаза ше-вельнул отогревающимися пальцами рук и потянулся к принесенной с собой вместительной сумке, извлекая из нее запотевшую поллитровку. Изрядно повеселевший хозяин дома тоже поспешил подсесть к столу, и, отвинтив податливую крышку, плеснул прозрачную жидкость в три предварительно вымытых стакана.
Беременная женщина презрительно фыркнула, глядя как муж и оба гостя в несколько глотков осушили свои наполненные почти на четверть стаканы. Мужчины, словно сговорившись, провели по мокрым губам широкими ладонями и потянулись к нарезанному щедрыми ломтями ржаному хлебу, а девушка при-нялась спешно закусывать разогретой картошкой. Разговор отче-го-то не клеился. Хозяин дома то и дело пытался сдобрить вялую беседу о прошедших праздниках каким-нибудь свеженьким анек-дотом, но гости в ответ на его шутки только вымученно улыба-лись. Казалось, в этот зимний вечер для них перестало существо-вать все, что не касалось их самих. Они смотрели только друг на друга и в то же время, если их взгляды ненароком пересекались, в беспомощном смятении старались отводить в сторону глаза.
Похлопав ладонями по карманам, мужчина извлек полу-пустую пачку сигарет и, поднявшись из-за стола, переместился поближе к отчего-то забытой хозяином печке. Девушка последо-вала его примеру – присела на корточки у импровизированного камина и протянула к залихватски выплясывающему огню влаж-ные от волнения ладони.
- Замерзла? – мужчина вопросительно посмотрел на нее.
Она отрицательно покачала головой.
- Вовсе нет. Просто хочется посмотреть на огонь. Иногда абсолютно бесцельное созерцание пламени помогает стать силь-нее.
Мужчина вопросительно вскинул светлые брови, но про-молчал.
Его взгляд цепко и бесцеремонно, стараясь вспомнить мельчайшие детали, ощупывал фигуру девушки – скользнул по задумчивому профилю ее лица, по трогательно женственной шее, по словно выставленной напоказ ложбинке между грудей, и сам того не желая, уперся в желтый с голубоватыми прожилками пя-так синяка на одном из обнажившихся в глубоком вырезе пуши-стой кофты нежных девичьих полушарий. Волна возмущения и какой-то необъяснимой жалости захлестнула мужчину с головой, зажатая в пальцах сигарета дрогнула, и серый столбик пепла рас-сыпался прямо на тщательно вымытый хозяйкой пол.
Девушка моментально перехватила оторопевший мужской взгляд и резким движением руки попыталась закрыть обнажив-шееся в предательском вырезе кофты свидетельство недавнего насилия, а после - вскочила на ноги и как-то бесполезно замета-лась по комнате в поисках своей сумочки.
- Мне пора, - она, словно бы и не обращаясь ни к кому, принялась натягивать вязаную шапку и торопливо пытаться по-пасть в рукава широкой, купленной не так давно шубы. – Мне пора, – уже будучи полностью экипированной, повторила она. – Огромное спасибо за теплый прием.
Громко захлопнувшаяся за ней входная дверь заставила успевшую снова задремать хозяйскую кошку лениво приоткрыть хитрый желтый глаз, а оранжевые язычки пламени - дернуться во все еще распахнутой печной дверце.
Это была всепоглощающая, всеуничтожающая страсть. Страсть, которая способна простить неподаренные цветы, де-шевое пиво (от него шумело в голове, слегка тяжелели ноги и ос-тавался горьковатый привкус во рту), простить нечаянные си-няки и ссадины, а так же давнюю привязанность к алкоголю и неоправданному риску. Это была именно та редкая страсть, на жертвенник которой я, не задумываясь о последствиях, безжа-лостно швырнула самую настоящую любовь.
Июль еще только набирал обороты, а вездесущая духота и почти осязаемая влажность уже успели настолько измотать горожан, что большинство из них старались покидать сомни-тельные бетонно-кирпичные убежища квартир лишь в случае острой необходимости. Я же, вопреки всему, предпочитала на-ходить свое спасение вдали от пыли и шума заасфальтированных магистралей, от тлетворного запаха подъездов городских многоэтажек, от надоедливой трескотни новехонького телеви-зора в собственной, раскаленной от солнечных лучей комнате. И поэтому дружеское предложение старого знакомого прока-титься на машине за пределы дальневосточного «мегаполиса» восприняла не иначе, как круг, брошенный потерявшему всякую надежду утопающему.
А потом был умопомрачительной красоты закат, цеп-ляющийся розовато-фиолетовым шлейфом за сочную зелень да-леких деревьев; был маленький аэродром, покрытый пестрой щетиной дальневосточных трав; были какие-то совсем неуме-стные, давным-давно заброшенные огромные автомобильные боксы, распахнутые ворота которых то и дело поскрипывали на горячем, настойчивом ветру. А еще было то самое горькое пиво, приятно холодящее пальцы сквозь стенки пластикового стакан-чика, и неторопливо расслабляющее уставшее за долгий летний день сознание. И я ничуть не удивилась, когда крепкие ладони вдруг обняли меня за талию, притянули к томящемуся от давнего желания мужскому телу, и вскоре с завидной требовательно-стью исследовали, казалось, каждую трепещущую клеточку под легким шелковым платьем. Наспех раскинутые автомобильные сиденья. Отброшенное в сторону платье. Влажные и немножко чужие губы. Надоедливая кукушечья песнь вдалеке…
С того памятного вечера моя и без того непутевая, бур-лящая, словно горная река, жизнь потекла по совсем уж извили-стому руслу, то и дело перекатываясь через губительные пороги участившихся измен и вспениваясь грязной, придуманной наспех ложью. А потом был шумный водопад разрыва с тем, который любил…
В очередной раз перехватив мой несколько виноватый и оттого, наверное, тяжелый взгляд, ОН, выудив из кармана полу-пустую пачку дешевых сигарет, пересел от стола поближе к печке, и, чиркнув кремнем зажигалки, молчаливо закурил. Сама того не желая, я, словно привязанная какой-то невероятно тон-кой, но прочной нитью собственных воспоминаний, последовала за ним – присела на корточки и, слегка подавшись вперед, протя-нула к пляшущим в распахнутой печной топке язычкам пламени свои маленькие ладошки.
- Замерзла? – ЕГО хрипловатый голос доносился откуда-то издалека, из прошлогодней зимы, когда вот так же у печки мы любили смотреть вдвоем на огонь. Однако сейчас я не чувст-вовала январского заоконного холода и, казалось, даже не слыша-ла сиротливо завывающего в печной трубе ветра, только легкое волнение и совсем уж неуместная нежность тоненькими струй-ками растекались по моему телу. Я слегка передернула плечами и отрицательно покачала в ответ головой.
- Вовсе нет. Просто хочется посмотреть на огонь… - я как-то совсем непривычно для себя, словно медленно смакуя до-рогое вино, растягивала слова, и оттого собственный голос то-же казался мне слегка осипшим и невероятно далеким. - Иногда абсолютно бесцельное созерцание пламени помогает стать сильнее.
Неужели это я поизношу реплики столь философского со-держания? Неужели это ОН удивленно вскидывает брови, но молчит, торопливо затягиваясь сигаретой и внимательно на-блюдая за тем, как растет на ней столбик серого пепла?
Я скорее почувствовала, нежели заметила, что ОН нако-нец-то решился посмотреть на меня. Вот только глаза ЕГО по-казались мне какими-то излишне внимательными и цепкими, без-застенчиво прощупывающими каждый сантиметр моего тела, выискивающими и высмеивающими появившиеся изъяны. Все еще продолжая рассматривать игривые язычки слепящего пламени, я ощутила, как ЕГО близорукий взгляд детально исследовал мой слегка заострившийся профиль, равнодушно скользнул по ново-модной стрижке, чуть дольше, чем положено задержался на об-наженной и незагорелой шее и, наконец, медленно и сосредото-ченно сполз в ложбинку между грудей.
Наверное, чувства мои в тот момент были обострены до предела, иначе я не вздрогнула бы от прикосновения ЕГО вы-цветших глаз к неумело замаскированному, безобразно синеюще-му оттиску чужих пальцев на моей коже. Прошлая ночь - дово-дящие до исступления поцелуи и по-хозяйски требовательные и грубоватые объятья. Порабощающая, животная по своей сути страсть…
Стараясь защититься от вспыхнувшей в ЕГО глазах рев-ности и жалости, я поспешно запахнула предательский вырез недавно купленной кофты.
- Мне пора, - едва не потеряв равновесие, я торопливо вскочила на ноги, и, стараясь не обращать внимание на недо-уменные взгляды хозяев дома, как-то по-дурацки заметалась по комнате в поисках своей сумочки, а обнаружив ее, начала не ме-нее торопливо одеваться.
- Огромное спасибо за радушный прием, - я с силой толк-нула от себя тяжелую, добросовестно утепленную входную дверь и спустя несколько мгновений оказалась в крепких объятьях царапающего щеки морозного воздуха.
Тропинку, ведущую от крыльца к калитке, уже успело припорошить мелким, кажущимся в лунном освещении серебри-стым, снегом. Поспешно ступив на нее, я успела сделать всего несколько шагов, как услышала громкое недовольное рычание, раздающееся из темноты – лохматый хозяйский пес выполз из своей прохудившейся конуры и огромной, зловещей тенью прегра-дил мне путь к бегству. За прошедшие пол года мой облик начис-то стерся из собачьей памяти. Взъерошенный, разбуженный громко захлопнувшейся за мной дверью, пес сменил предупреж-дающее рычание на хриплый, возмущенный лай. В растерянности я неловко отступила назад, споткнулась о торчащее из снега, намертво примерзшее к земле полено, едва не упала и, присев на корточки, в унисон с собакой взвыла от пронзившей правую ступню боли.
Дверь дома снова хлопнула за моей спиной, половицы недо-строенной веранды заскрипели, а девственно белый снег захру-стел под чьими-то тяжелыми широкими шагами. Я попыталась привстать, обернулась, и в полуметре от себя увидела ЕГО рас-красневшееся лицо, порывом ветра взлохмаченные волосы и та-кие родные светло-голубые глаза…
Среди его друзей о НЕЙ ходило немало слухов: кто-то го-ворил, что, расставшись с ним, таким любящим и нежным, ОНА коротает долгие вечера в тоскливом одиночестве; кто-то нехотя сообщал, что пару-тройку раз встречал ЕЕ на центральной улице города в обществе изрядно подвыпивших молодых людей; кто-то предпочитал загадочно отмалчиваться, всем своим видом указы-вая ему на то, что ОНА имела наглость переметнуться к его при-ятелю. Но таким противоречивым, то обнадеживающим, то по-вергающим в нечеловеческое уныние слухам мужчина все-таки предпочитал факты. Он не хотел верить в то, что самый дорогой ему человек теперь засыпает и просыпается рядом с кем-то дру-гим, кого-то другого целует со всей своей нерастраченной нежностью и страстью по ночам; кому-то другому рассказывает о своих радостях и печалях.
Мужчина с доселе неприсущей ему внимательностью рас-сматривал сидящую на корточках рядом с ним девушку. От нее исходил незнакомый ему, чужой, но тем не менее пьянящий чуть горьковатый аромат, смешивающийся в душном воздухе прогре-той комнаты с запахом горящих поленьев и табачного дымка. Де-вушка, несмотря на все произошедшие с ней перемены, казалась ему самым совершенным существом на свете. Ее стыдливо при-опущенные веки и длинные, тщательно прокрашенные ресницы то и дело подрагивали от волнения, ее ладони сиротливо жались друг к дружке, а представший перед цепким мужским взглядом наспех замаскированный синяк сильнее всего свидетельствовал о том, что часть доходивших до мужчины слухов все-таки может претендовать на звание правды.
… Они расстались в августе. Вечера уже были наполнены легкой прохладой, с деревьев под натиском ветра срывалась пер-вая пожелтевшая, выполнившая свою миссию на этом свете лист-ва. Она еще как-то нелепо смотрелась на фоне серого, запыленно-го асфальта, еще непривычны были ранние алеющие закаты и предвестники осени – колючие проливные дожди.
ОНА сама сообщила ему о своей измене - виновато опус-кая глаза, тихо, но твердо сказала, что никогда его не любила. Сначала ЕЕ слова показались ему какой-то нелепой и не совсем уместной шуткой, очередным капризом, дружеской насмешкой. Мужчина продолжал улыбаться, протягивая ЕЙ только что куп-ленные цветы и не понимая, отчего ОНА так категорично качает в ответ головой. Ветер безжалостно трепал ЕЕ темные локоны, ОНА то и дело прикрывала глаза ладонями, силясь защититься от сорванных с земли и парящих в воздухе песчинок. В тот момент взрослая девушка казалась мужчине растерявшимся и оттого не-уверенным в себе ребенком, и тем не менее ЕЕ слова ранили его сердце сильнее, нежели прямое попадание заправского стрелка.
Тогда он еще пытался понять, почему ОНА сделала это. Он всматривался в ЕЕ лицо, внимательно вслушивался в произ-носимые ЕЮ фразы и с каждым мгновением все больше и больше каменел от безысходности. Даже в тот момент, когда ОНА, круто развернувшись на своих тонких каблучках, заспешила к автобус-ной остановке, мужчина нашел в себе силы только зло и бестол-ково выругаться, с размаху зашвырнуть букет в придорожную канаву и торопливо зашагать вдоль шумной и пыльной автомобильной трассы куда глаза глядят.
Он пришел в себя только на одном из маленьких пустын-ных городских пляжей. Мужчина долго сидел на полусгнившей, присыпанной песком коряге, вглядываясь в далекий горизонт. Заходящее солнце слепило и без того слезящиеся глаза, ветер гнал по серебристой поверхности реки мелкую рябь, а прожорливые птицы разрывали тишину своими громкими криками. Рядом с корягой стояла початая бутылка теплой хабаровской водки. Мужчина не помнил ни того, где приобрел столь прозаичный напиток, ни того, когда успел осушить без малого две трети поллитровки. Однако сознание его, вопреки всему, оставалось чистым, а в душе то и дело вспыхивали яркие искорки обиды и какого-то воистину мальчишеского негодования.
Мужчина сбросил с плеч выцветшую джинсовую куртку, согнувшись вдвое, расшнуровал и стянул с ног тяжелые ботинки, и босыми ступнями сделал несколько шагов по направлению к реке. Золотистый песок был как-то совсем по-осеннему прохла-ден и колюч, он неистово царапал широкие мозолистые подошвы и, то и дело вспениваясь от настойчивого ветра, норовил попасть в глаза; однако около самой кромки воды становился на удивле-ние мягок и податлив, четким оттиском в точности повторяя мельчайшие линии человеческих ступней. Мужчина закатал до колен тщательно отутюженные накануне брюки, и медленно во-шел в одиноко набежавшую на берег волну. Собственные креп-кие и загорелые икры сквозь призму речной воды показались ему мертвецки бледными и такими же жалкими, как и все его тридца-типятилетнее существование в этом бренном мире.
Августовское солнце скрылось за еле различимой лесной порослью на противоположном берегу, оставив на небе широкую алую полосу. «Завтра будет ветрено!» - как-то неожиданно для себя произнес вслух мужчина, и тут же ощутил, что речная вода гораздо холоднее, чем ему показалось изначально…
Мужчина очнулся от нахлынувших воспоминаний лишь в тот момент, когда длинный столбик сигаретного пепла, дрогнув в крепко сжатых пальцах, рассыпался на пол, а сидящая рядом девушка поспешно вскочила и заметалась по просторной комнате в поисках своей сумочки.
Ему показалось, что тяжелая хозяйская дверь за НЕЙ за-хлопнулась излишне громко и что густой январский воздух, перевалившись всей своей неповоротливой массой через высокий порог, вмиг выстудил теплое и гостеприимное жилище. Мужчина огляделся вокруг. Казалось, с ЕЕ уходом в комнате все осталось на прежних местах – широкий стол и металлическая посуда с остатками еды на нем, щедро увешанная игрушками пушистая еловая лапа на стене, о чем-то тихо вещающий телевизор, печь, продолжавшая чавкать поленьями, и только неповторимый, будоражащий душу горьковатый запах ЕЕ духов уже не щекотал ноздри.
Мужчина первым услышал, как за окном, стараясь пере-рычать завывающий ветер, надрывным, хриплым лаем захлебнулся сторожевой пес. Опередив хозяев дома, гость натянул на ноги свои растоптанные зимние ботинки, набросил на плечи стеганую куртку и выскочил во двор. Очередной порыв холодного ветра швырнул ему в лицо горсть колких снежинок.
Он успел сделать всего пару-тройку шагов, когда заметил ЕЕ, как-то неестественно присевшую на снег в нескольких метрах от беснующегося на цепи пса. ОНА держалась руками за правую ногу и еле слышно всхлипывала. Услышав шаги за спиной, девушка попыталась привстать, обернулась, и ЕЕ полные слез огромные, воистину бездонные омуты встретились с бледно-голубыми глазами мужчины.
Отличающийся отменным собачьим аппетитом, вечно голодный хозяйский пес еще пол года назад был гораздо более приветлив по отношению ко мне. Издалека распознав мою нето-ропливо ковыляющую к дому фигуру, он, лениво и тем не менее грациозно потягиваясь, выползал из своей покосившейся конуры и, бряцая массивной цепью, встречал меня у калитки. Надо ска-зать, пес являлся прирожденным попрошайкой. Он настойчиво тыкался влажным черным носом в мою сумку, силясь определить по запаху наличие или отсутствие там предназначенного ему гостинца, а иногда осмелевал до такой степени, что острыми зубами по-хозяйски вцеплялся в прочный пластиковый пакет, но-ровя вырвать его из моих рук.
Но это собачье добродушие, как, впрочем, и многое дру-гое, осталось где-то в прошлой жизни. Теперь в нескольких мет-рах от меня в темноте январской ночи бесновалось на цепи лох-матое и жаждущее расправы чудовище, память которого на добрые человеческие дела оказалась слишком уж короткой.
Несколько растерявшись, я отступила назад. Там, за спи-ной, желтым электрическим светом горели окошки гостеприим-ного домика, тихонько поскрипывала несмазанными петлями дверь, ведущая на веранду, а из печной трубы продолжал виться по-деревенски пахучий дымок. Там позади было тихо и уютно, там, наверное, уже пили крепкий, ароматный чай и обсуждали всю нелепость моего сегодняшнего появления когда-то близкие мне люди, там – совсем рядом и так невообразимо далеко – в стенах теплого деревянного жилища сиротливо затаилось мое спасительное прошлое.
Хриплый, простуженный лай сторожевого пса, казалось, разрывал морозный воздух в клочья. Я сделала еще один неловкий шаг назад, но споткнулась обо что-то, крепко-накрепко при-мерзшее к припорошенной снегом земле, и громко, протяжно ох-нув, присела на корточки. Правую ступню в новомодном узконо-сом зимнем сапожке тугим жгутом стянула острая боль. Я по-пыталась привстать, но оказалось, что даже малейшее движе-ние ногой только усиливает и без того чрезвычайно болезненные ощущения.
За моей спиной неожиданно громко хлопнула входная дверь – вероятно, Генка, услышав надрывный собачий лай, спе-шил урезонить возмущенное моим появлением животное. Види-мо, от этой поспешности шаги выскочившего из дома человека показались мне широкими и тяжелыми, а оглушительный по сво-ей силе мужской окрик, предназначавшийся псу, заставил лохма-тое животное замолчать и, виновато виляя хвостом, скрыться в своем прохудившемся убежище.
Я обернулась, и в лунном свете совсем близко от себя уви-дела ЕГО лицо: высокий, с несколькими продольными морщинка-ми лоб, светлые кустистые брови, бледно-голубые глаза, алею-щие то ли от волнения, то ли от мороза щеки, упрямо и обеспо-коено сжатые губы, тонкий шрам на волевом, воистину муж-ском подбородке… Когда-то я говорила ЕМУ о любви…
- Димка, - совершенно неуместные, необъяснимые слезы стынущими на морозе солеными каплями заструились по моим щекам. Я в очередной раз попыталась привстать, предательская боль в правой ступне снова напомнила себе, заставив тихонько поскуливая, крепко сжать стынущие на январском морозе губы. ОН бережно коснулся моих дрожащих плеч и как-то уж слишком легко взял на руки.
- Димка, - я обеими руками вцепилась в ЕГО распахнутую, потертую куртку и уткнулась влажной щекой в пахнущее таба-ком и потом тепло мягкой клетчатой рубашки. – Прости!
ЕГО крепкие ладони жадно сомкнулись на моей спине. ЕГО дыхание участилось, и до моего слуха откуда-то из самой глубины донесся сбивчивый стук раненого, но безмерно счастли-вого мужского сердца.