ВООБРАЖАЕМЫЙ ДИАЛОГ С Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ
О национальном самосознании
и межнациональных отношениях,
о вере и неверии, мире и войне
[1978 -1979]
Часть восьмая: Три идеи встают перед миром. – Волны революции разобьются лишь о наш, русский берег! – Царьград будет наш. – Нечто вроде говения. – Кровь за великое дело любви. – Вольтер передразнивает. – Детские слёзы – вода?
Ф.М. Что ж, извольте. Введу вас в круг моих взглядов. А то вы топчетесь и пляшете вокруг одной мертвой точки. О своем узком мирке, о своих интересах печетесь и плачетесь. Я покажу вам нынешний мир во всем его развороте…
Г.Г. Именно это хочу от вас слышать.
Ф.М. Три идеи встают перед миром. С одной стороны – идея католическая, ждущая в великих муках и недоумениях: быть ей или не быть. Я не про религию католическую одну говорю, а про всю идею католическую, про участь наций, проникнутых ею насквозь. В этом смысле Франция, например, есть как бы полнейшее воплощение католической идеи. Даже и теперь, потеряв почти всякую религию, развив из идей 89-го года социализм, то есть устройство общества без Христа, Франция - и в революционерах Конвента, и в социалистах, и в теперешних коммунарах своих - всё еще в высшей степени верно и неуклонно выражает католическую идею. Самый социализм французский есть ни что иное как насильственное единение человечества - идея, от Древнего Рима идущая и всецело в католичестве сохранившаяся.
С другой стороны - старый протестантизм восстает против Рима и идеи его, древней и обновленной, против мировой его мысли владеть человечеством. Это - германец, верящий слепо, что в нем лишь обновление человека на всей земле. Между тем, германская идея сама своего слова еще не произнесла, живет всё время лишь отрицанием, и чуть лишь исчезнет с земли католичество, за ним вслед и протестантство исчезнет и кончится.
А тем временем на востоке загорелась и засияла небывалым, неслыханным еще светом третья мировая идея - идея Славянская, нарождающаяся, новая стихия, которая не может не повлиять на мировые судьбы чрезвычайно сильно и решительно! Что это за идея, несущая с собою единение славян, - это всё еще слишком неопределенно, но что-то должно быть сказано новое, в этом почти никто уже не сомневается.
И все эти три мировые идеи сошлись в развязке своей в одно время. Тут должно решиться нечто всеобщее и окончательное. Мы накануне величайших и потрясающих событий в Европе! Ее ждут такие перевороты, что разум отказывается верить в них, считая их как бы чем-то фантастическим. Все эти парламентаризмы, все гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды - всё это рухнет в один миг и бесследно… кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить…
Симптомы ужасны. Они непременно должны привести к огромной, окончательной политической схватке, в которой все будут замешаны и которая разразится в нынешнем же столетии, может даже в наступающем десятилетии… Закроются все фабрики и банки, миллионы голодных пролетариев брошены будут на улицу. Они кинутся на Европу - и всё старое рухнет навеки… Волны революции разобьются лишь о наш, русский берег!..
Единственный политик в Европе, проникающий гениальным взглядом в самую глубь фактов, - бесспорно, князь Бисмарк. Самого страшного врага Германии, врага ее единства и обновленного будущего он давно еще прозрел в римском католицизме и в порожденном им чудовище - социализме. Пока жива Франция, у католицизма есть сильный обнаженный меч, есть надежды на коалицию. Падет Франция - и католицизм вместе с социализмом обречены будут.
Князь Бисмарк, вероятнее всего, уже предрешил судьбу Франции. Ее ждет участь Польши - политически жить она не будет. Лишив Францию политической жизни, Бисмарк думает нанести удар и социализму. Но, потеряв в лице Франции свой меч, католичество обратится к народу, которого оно презирало столько веков. Обратится к предводителям наиболее подвижного и подымчивого элемента в народе - к социалистам. Оно скажет народу: всё то, что проповедуют социалисты, проповедовал и Христос. Оно исказит и продаст Христа еще раз, как продавало прежде столько раз за земное владение. Всё Христово дело оно обратило лишь в заботу о земном владении своем и о будущем государственном обладании всем миром…
Католичество умирать не хочет, социальная же революция в Европе несомненна - эти две силы, два течения должны слиться. Католичеству выгодна будет резня, кровь, грабеж. Пусть вся Европа зальется кровью - зато восторжествует папа, а для римских исповедников Христа это всё! Тут-то католичество и может надеяться - поймать на крючок, в мутной воде, еще раз свою рыбу, поймать момент, когда измученное хаосом человечество бросится к нему в объятия, и оно очутится земным владыкой и авторитетом мира сего и тем достигнет цели своей.
Бисмарк предвидит это, но он в одном ошибается: в легкости победить и подавить этих двух страшных и уже соединенных врагов - католичество вкупе с социализмом. Он надеется на силу обновленной Германии, но не это остановит чудовище: остановит и победит его воссоединенный Восток и то новое слово, которое скажет Восток человечеству!
Мы нужны Германии даже больше, чем мы сами это сознаем. И нужны не для минутного политического союза, а навечно! Идея воссоединенной Германии широка, величава и смотрит в глубь веков.
Что Германии делить с нами? Объект ее - западное человечество, а России она оставляет Восток. Два великих народа предназначены изменить лик мира сего! Дружба России с Германией нелицемерна и тверда и будет укрепляться чем дальше, тем больше, внедряясь в народном сознании обеих наций. Пока действуют теперешние великие предводители Германии, надобно России ловить минуту для решения Восточного вопроса. Более выгодного момента никогда прежде не было, как теперь.
Еще в прошлом году вся Россия поднялась духом и сердцем, весь народ пошел добровольно послужить Христу и православию против неверных, за славян, наших братьев по вере и крови. Золотой Рог и Константинополь - всё это будет наше. Время пришло, все к этому признаки. Это выход естественный, так сказать, слово самой природы. Отдавать Константинополь, например, одним грекам? Нет, нельзя отдать им такую важную точку земного шара, слишком уж было бы им не по мерке.
Но во имя чего, по какому нравственному праву ищет Россия Константинополь? Опираясь на какие высшие цели требует она его от Европы? Ответ здесь один: как предводительница православия, как покровительница и охранительница его!
Г.Г. Непрошеная? Самозваная?
Ф.М. Право России на древний Царьград должно быть понятно даже самым ревнивым к своей независимости славянам, даже самим грекам. Тем самым обозначилась бы сущность тех политических отношений, которые неминуемо должны наступить у России ко всем православным народностям: она - покровительница их и даже предводительница, но не владычица… мать их, но не госпожа. Если даже и государыня их, когда-нибудь, но лишь по их провозглашению, с соблюдением всего того, чем сами они определили бы независимость и личность свою…
Г.Г. Вашими устами да мед пить…
Ф.М. Не верите в бескорыстие России?
Г.Г. Вы должны спросить это у братьев славян. Вера верой, но где залог того, что «государыня» не ущемит, рано или поздно, их «независимость и личность»? Такого залога нет и быть не может.
Ф.М. Что бы ни случилось, а Царьград будет наш. Он должен быть наш не с одной точки зрения знаменитого порта, пролива, «средоточия вселенной», «пупа земли», и не с точки зрения давно сознанной необходимости такому великану, как Россия, выйти наконец из запертой своей комнаты, в которой он уже дорос до потолка, - выйти на простор, дохнуть вольным воздухом морей и океанов…
Г.Г. Виноват, перебью вас. Значит, все-таки один из мотивов - захват? Значит, великим державам требуется еще больше пространства, а у малых стран можно отобрать и их малое? Великану нужен морской воздух, а «пигмеи» могут без него обойтись? Им это «не по мерке»? А кроме того… Если принять вашу логику, Федор Михайлович… Сегодня - Константинополь, а завтра, того и гляди, потребуется великану что-то еще. Аппетит приходит во время еды. А поводы и причины всегда найдутся. Было бы только нравственное самооправданье. Вы как раз и стряпаете эту моральную основу, да еще облекаете ее святым ореолом.
Ф.М. Вы не дали мне высказать самое главное.
Г.Г. Покорнейше прошу прощенья.
Ф.М. С пятнадцатого столетия, с покорения Константинополя турками - весь огромный христианский Восток обратил свой молящий взгляд на далекую Россию, только что вышедшую тогда из татарского рабства, и как бы предугадал в ней будущее ее могущество, свой будущий всеединящий центр. Россия же немедленно и не колеблясь приняла знамя Востока и поставила Царьградского двуглавого орла выше своего древнего герба и тем как бы приняла обязательство перед всем православием: хранить его и все народы, его исповедующие, от конечной гибели. Народ так и назвал царя своего - Царь Православный, признав назначение его: охранителя, единителя, а когда прогремит веление Божие - и Освободителя Православия и всего Христианства от мусульманского варварства и западного еретичества.
Меч России уже не раз сиял на Востоке в защиту его. Народы Востока не могли не видеть в Царе России не только Освободителя, но и будущего Царя своего. Однако явилось у них, как и у нас, европейское просвещение, европейское влияние. Высшая, просвещенная часть народа, как у нас, так и на Востоке, мало-помалу стала равнодушной к идее Православия, стала даже отрицать, что в этой идее заключается обновление и воскресение в новую великую жизнь. В русском образованном сословии отучились видеть в этой идее главное назначенье России. В народах же Востока стали пробуждаться, кроме того, идеи национальные: явилась вдруг боязнь - освободясь от турецкого ига, подпасть под иго России. Зато в простом, многомиллионном народе нашем и в Царях его идея освобождения Востока и Церкви Христовой не умирала никогда. Движение, охватившее в прошлом году народ русский, доказало это и продолжилось теперь, с надеждой на решение Царя…
Г.Г. С надеждой на объявленье войны?
Ф.М. Именно так. И оправдалась надежда - война объявлена! Будет ли война - неизвестно, но она объявлена, и я сам своими глазами вижу в эти дни, как народ хлынул в церкви. Когда читали Царский манифест, все крестились и поздравляли друг друга с войной. Весь народ, с Царем во главе, поднялся за истину, за святое дело, поднялся на войну и идет, несмотря на скептицизм интеллигенции, умевшей разглядеть в лице России лишь спящее, гадкое, пьяное существо, протянувшееся от финских хладных скал до пламенной Колхиды с колоссальным штофом в руке. Народ готов на обновляющий и великий шаг, а «премудрые» люди отнеслись к этому насмешливо, стали всех уверять, и себя прежде всех, будто движение это выдумано и подделано неблаговидными лицами…
Повторяю: не один только великолепный порт, не одна только дорога в моря и океаны связывают Россию с решением рокового вопроса, и даже не объединение и возрождение славян. Задача наша глубже, безмерно глубже. Мы, Россия, необходимы и неминуемы и для всего Восточного Христианства, и для всей судьбы будущего Православия на земле, для единения его. Одним словом, этот страшный восточный вопрос - это чуть не вся судьба наша в будущем. В нем заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории. Чем бы ни обернулись переговоры наши с Европой, рано ли, поздно ли, а Константинополь должен быть наш, хотя бы в будущем только столетии…
Война объявлена… началось что-то окончательное, наступает конец чего-то прежнего и делается шаг к чему-то совсем уже новому, и шаг этот делает Россия!
[Продолжение и окончание Части восьмой следует: см. Диалог с Достоевским – 08b]