Саши

САШИ

Лирическая повесть, мистика.

(Эта немного грустная история является частью большого романа «Мир, которого нет», который в некотором роде является ее счастливым продолжением. Выставляю ее отдельно, потому что мне самому она очень полюбилась.)

Озорная поземка бежала по белым зимним улицам, кидая пригоршни колючих снежинок в лица зазевавшимся прохожим, летя наперегонки с возницами, набивая ледяной крупой шерсть попавшимся на пути собакам и прячась на обочинах до следующего порыва студеного ветра. Яркое солнце напрасно пыталось согреть пешеходов, явно проигрывая в состязании морозу, который с самого начала зимы деловито принялся наводить свои порядки. Да так наводить, что уже в ноябре Неву атаковали первые любители старинного, и вновь вошедшего в моду развлечения – кто, приматывая к валенкам железные полоски, а кто, щеголяя цельнометаллическими коньками и пытаясь кататься по гладкому, как зеркало, льду.

Молодая европейская столица жила своей, местами суматошной, местами неторопливой жизнью, усердно дымя печными трубами, борясь с сугробами и не унывая от долгих морозов. Многонациональный Санкт-Петербург неустанно трудился по окраинам, торговал и обслуживал жителей в центральных районах и устраивал приемы, балы и ассамблеи, другими словами правил, в самом центре. Уже забылась трагическая смерть Александра II, как и его реформы, и столица Российской империи беззаботно наслаждалась своим могуществом, не ощущая накапливающегося социального давления нищающей деревни и бесправных рабочих окраин, и год за годом теряя шансы на мирное поступательное развитие. Но большие беды придут потом, а пока что десятилетия относительного мира (если не считать турков и мелких кампаний на южных границах) и, пусть и консервативного, но все же, процветания позволяли большинству заниматься своими проблемами, только иногда напоминая, что где-то существует власть, политика и беспорядки…

Шурочка неплохо училась на последнем, восьмом году в частной женской гимназии и этот год был более свободным от обязательных занятий. Младшие ученицы с завистью поглядывали на старшекурсниц, у которых головы были заняты планами на дальнейшую жизнь. И, естественно, основной темой для обсуждений был удачный брак, вернее, обсуждение возможных кандидатур для этого мероприятия.

Надо заметить, в этом Шурочка немного не вписывалась в общие настроения, и однокурсницы держали ее за немного ненормальную. Слишком много она уделяла внимания рисованию – занятию весьма похвальному, но не очень достойному настоящей светской дамы. Ее бы и совсем записали в чокнутые, если бы не ее успехи в других, «серьезных» предметах. Да и положение ее семьи не давало особо распускать въедливые языки на счет странных замашек сокурсницы.

Шурочка была одним из самых милых созданий всего учреждения, а в сочетании с папиным капиталом и весом в обществе, вообще считалась чуть ли не самой завидной невестой. И при всем этом, казалось, что ей нет никакого дела до матримониальных игр. Все свое свободное время она тратила в студии изобразительных искусств. По мнению педагогов – весьма не зря тратила. Единственное, что и кто могли ее оттуда вытащить, были две ее подружки, которые частенько организовывали веселые вылазки на каток, ледяные горки или катания на лошадях. На балах и приемах она откровенно скучала и, если бы не танцы, то затащить ее туда было бы совсем невозможно.

Сейчас Шура была в студии не одна. Старенький преподаватель живописи, с которым она сдружилась еще на втором году обучения, когда он начал вести этот предмет в классе, все вздыхал и расстраивался при виде новых работ любимой ученицы:

- Эх, при Вашем таланте, Шурочка, родиться бы Вам молодым человеком!

- Ой, неужели я родилась таким уж старым человеком? – хихикала ученица, переиначивая высказывание учителя.

- Все бы Вам хи-хи, да ха-ха! А у меня, между прочим, честно Вам доложу, до сих пор не было такого талантливого ученика, – немного обиделся учитель. – И представьте себе, среди юношей тоже.

- Да что Вы! Какой у меня талант? Я вот портреты неважно пишу.

- Причем тут портреты? Причем натюрморты? – технически, я Вам уже не могу ничего больше посоветовать. Шурочка, Вы заметили, что я последнее время даже не пытался задавать Вам темы? Вы, так сказать, находитесь в свободном плавании.

- И правда! А почему? Я стала Вам не интересна, как ученица? – немного разочарованно высказала свою догадку девушка.

- Нет, Шурочка, как раз наоборот! Я просто боюсь испортить Вашу формирующуюся индивидуальность. Вы, как бы это правильнее сказать, нашли свое, неповторимое видение мира. Для меня Ваши картины уникальны – они обладают гипнотическим эффектом. Они многослойны, их можно смотреть чуть ли не часами. И, скорее всего, у Вас впереди трудная судьба художника, так как большинству нужны портреты или обычные пейзажи. Я не сомневаюсь, что Ваше имя станет великим, только боюсь, что это может наступить, как это часто у нас бывает, только после смерти художника.

- Ну, мне же не надо очень стараться подрабатывать на жизнь, – с хитринкой в глазах воскликнула девушка. – Да и что проку от славы? Мне главное, чтобы у Вас или еще нескольких человек дух захватило от картины, а эти светские сплетни – все чепуха!

- Я боюсь другого, – вздохнул старичок. – Были бы Вы небогатым юношей, то наверняка оттачивали бы свое мастерство, пытаясь зарабатывать им на жизнь. Но Вас ждет прекрасное замужество, светская жизнь, развлечения, воспитание детей. А все это неминуемо отвлечет вас от искусства. Ведь оно требует постоянных усилий. Не зря же говорят, что гениальность – это талант, помноженный на труд.

- Не знаю, не могу ничего обещать, - задумчиво ответила Шура. – Но мне кажется, что я просто не смогу без кисти и мольберта. Я как будто тяжело больна этим занятием.

- Да, единственная моя надежда на то, что природа художника не даст отлынивать, и Вы будете еще нас радовать своими произведениями.

- Мне кажется, Вы все-таки преувеличиваете мои таланты, учитель. Смотрите, сколько этих полотен уже пылится в студии. Не больно-то на них заглядываются.

- Ну, во-первых, не сразу у Вас все стало получаться, и действительно хороших картин еще не много. А во-вторых, Вы только недавно окончательно нашли свой стиль и видение, которое делает Вас индивидуальностью. А в-третьих, еще нужны годы, чтобы зритель дорос до Ваших работ. И мой Вам совет: не слушайте огульных критиканов, пишите душой. Ваше сердце видит гораздо больше, чем глаза.

- Спасибо учитель! Я на всю жизнь запомню Ваши слова.

- Надеюсь, что она будет долгой и счастливой. Мне уже грустно от осознания, что остались последние месяцы Вашего обучения, и нам вскоре придется расстаться, - старик украдкой смахнул набежавшую слезинку.

Шурочка не выдержала: наплевав на всякие этикеты, порывисто обняла учителя и шепнула:

- Я никогда Вас не забуду! – после чего выбежала из студии.

Это признание ее талантов обычно строговатым и немного ворчливым стариком оказалось полной неожиданностью для девушки. Она, действительно, не могла представить свою жизнь без рисования, но считала свое увлечение немного постыдным или несерьезным занятием. Точнее, искусства были даже к лицу светским дамам, изредка помахивающим кисточкой или поигрывающим на фортепиано, но днями напролет простаивать у мольберта, перемазавшись по локоть в краске? Это никак не вязалось с требованиями общества, предъявляемыми к девицам благородного происхождения. Только сейчас она осознала, что простое увлечение переросло в образ жизни, а, по словам учителя, и в талант, который мог дать многое людям.

Идя по коридору из художественной мастерской, она вспоминала свою жизнь. Рисовала она всегда, с раннего детства. Сначала ее учили на дому, но потом, поддавшись веяниям прогресса, она стала посещать частную гимназию, где уровень преподавания все же был выше, чем у домашних учителей. Здесь же она вместе со старым учителем рисования открыла в себе странный талант видеть и переносить на полотно то, что скрыто от обычного взора.

 События последнего лета окончательно повлияли на ее развитие, как художника. Еще весной мама начала уговаривать папу на поездку в Европу. Вообще-то это было модно в обществе: делать вояжи по европейским столицам или проводить лето на юге Европы. Для мамы это было даже немного зазорно, не щегольнуть в разговоре на каком-нибудь балу фразой, типа: «А вот я, когда была в… (Ницце, Париже, Вене и так далее)». С другой стороны, папе почти невозможно было оторваться от своих финансовых рынков и производственных проблем. И все-таки, он уступил, согласившись убить два с половиной месяца своей деловой жизни и потратить их на семью.

Таким образом, они в середине июня отбыли на корабле в Германию, затем продолжили путешествие из города в город по чугунке. Поездка стала настоящим откровением для женщин. Папа, конечно, бывал во многих местах с деловыми визитами, но для мамы и тем более Шуры, ее пятнадцатилетней сестры и двенадцатилетнего брата путешествие превратилось в волшебный калейдоскоп самых разнообразных впечатлений. Дорожные невзгоды с лихвой окупались созерцанием чудных пейзажей и необычных городов. Дворцы, замки, города и селения смешались в непрекращающийся ряд ярких картинок, которые Шура пыталась хотя бы схематически запечатлеть на память в походном блокноте. Но все это померкло в один прекрасный день, когда они очутились в Париже.

С утра на второй день пребывания у них был намечен визит в Лувр, но папенька, зная пристрастие своей старшей дочери к изобразительным искусствам, спросил у распорядителя гостиницы, где бы его дочь могла ознакомиться с работами современных художников. К великой Шурочкиной радости, тот сразу бросился в пространные объяснения, из которых следовало, что проще всего посетить выставку импрессионистов на Сент-Мишель. Недолго думая, Шура променяла Лувр на галерею и с приставленным к ней проводником отправилась по выясненному адресу.

Они пересекли на запряженном парой лошадей экипаже Сену и, немного не доезжая Сорбонны, въехали во двор ничем не приметного здания. Шура еще помнила, как она с провожатым входила в фойе, оставила там легкую верхнюю накидку, но потом действительность перестала для нее существовать. Сопровождающий гид что-то бормотал про современные веяния и тому подобное, но она не слышала его, односложно и автоматически отвечая. Она вдруг в одночасье поняла, как надо писать картины! Не пытаться в точности изобразить действительность, а передать нечто большее. Вот так, как этот Монэ, чтобы в тумане уловить силуэт девушки, или Ренуар, чтобы угадать игру света или тени…

«Нет, она будет писать по-другому. Она напишет так, чтобы в картине угадывалось несколько визуальных решений, так, чтобы сквозь хрупкие кристаллические грани угадывалась мягкость тумана, чтобы сквозь холод ощущалось тепло, чтобы…» - она сама плыла, как в тумане, вглядываясь во все новые причудливые световые решения и все больше утверждалась в мысли, что она будет писать по-своему – еще загадочнее, еще красивее.

Эти несколько часов на выставке, после которых ее чуть ли не насилу увели пред папенькины очи, полностью перевернули ее жизнь. Вся семья предавалась безмятежному отдыху на море, а она бродила, как сомнамбула, вглядываясь во все вокруг и представляя, как бы это выглядело на полотне, если смешать, к примеру, белый средиземноморский пляж с Петербургскими снегами, или мысленно сопоставляла орнамент морских волн с летящими облаками, а как можно было бы отобразить море или горы, отражающиеся в зрачке человека…

Она с трудом дождалась возвращения в Петербург и на следующий же день опрометью бросилась в мастерскую. Юная художница лихорадочно портила одно полотно за другим, заставив папеньку потратиться на новые рисовальные принадлежности, но ничего не получалось. В конце концов, она в отчаянии закатила истерику с ломанием кисточек и разбрасыванием красок, свидетелем которой оказался ее старый учитель. Он единственный с пониманием отнесся к ее проблемам и, не зная сам, что она хотела передать на полотне, помог ей советами. Шура хорошо помнила, как он ее успокаивал:

- Не расстраивайся! Ничто новое не дается легко. Я не очень пока представляю, что ты хочешь изобразить, но есть общие правила. Начни с простого, только с одного-двух элементов. Добейся таких оттенков, когда это простое изображение оживет. Затем попробуй другой элемент. А когда ты научишься ловить то, что тебе нужно, начни комбинировать эти элементы в более сложных сочетаниях, и тогда ты добьешься желаемого результата.

Он помогал ей, как мог, не щадя своего времени, и вот сейчас, спустя почти полгода она услышала от него такое признание. Шура сама чувствовала, что, наконец, кисть и холст покорились ей и, по крайней мере, несколько картин ей удались именно так, как она и представляла. Каждая из картин требовала гигантских усилий и филигранной отточенности, особенно последняя, на первом плане которой были изображены буйно цветущие полевые травы, в переплетении которых можно было угадать другой мир: словно затененный яркими лепестками лес или парк с фигурками людей, лошадей и даже каретами на дорогах и скрытыми домами. А если вглядеться снова, то можно подумать, что это просто какие-то насекомые. А сверху, этот цветущий луг походил на волнующееся зеленое море с гребнями цветов.  Изображение играло именно так, чтобы каждый раз можно было увидеть что-то новое, в зависимости от настроения, освещения и бог знает чего еще.

…Она почти бежала по коридорам, не застегивая норковой шубки. Сегодня она снова задерживалась и не успевала вовремя домой. Маменька опять будет укоризненно вздыхать, нянечка причитать, и не дай бог попасться на глаза уставшему папеньке. Он, конечно, не будет топать ногами и кричать, но ему достаточно грозно посмотреть на непослушную дочь, и коленки сами начнут трястись от страха. А ведь он бывает добрый. И зачем ему напускать на себя такой начальственный вид дома?

Чтобы сократить свой путь, Шурочка пошла через крыло музыкальной школы – оттуда до их дома было всего несколько кварталов, которые она обычно пробегала, наплевав на приличия и не удосуживаясь отловом извозчика. Но сегодня ей не удалось так легко преодолеть этот маршрут. Повернув в один из коридоров, она услышала звук скрипки, что не было так уж удивительно в этом здании. Но пока она шла, ноги невольно притормозили движение, а голова стала поворачиваться, ловя плывущие из приоткрытой двери звуки. Совесть в последнем умирающем всхлипе попыталась придать движения ногам, но была быстренько придушена традиционной мыслью: «Я только на минуточку и побегу дальше…»

Спустя минуточку она, уже забыв обо всем, стояла у двери, боясь неосторожным движением спугнуть это колдовство. Она не узнавала мелодии. Похоже, это была чистая импровизация… но какая импровизация! Мелодия почти не повторялась, используя только несколько ключевых элементов, сочетающихся в невероятных каскадах минорных и мажорных оттенков, заставляя сердце сжиматься от тоски и в следующий момент взмывать к небесам от счастья.

Шурочка не удержалась и, сама не замечая, тихонько приоткрыла дверь, проскользнув в нее – настолько было сильно желание увидеть, кто мог так играть на скрипке. Она сама неплохо музицировала на фортепиано, но такого исполнения ей не приходилось еще никогда слышать, ни на уроках, ни на концертах. Каково же было удивление, когда она увидела одинокого темноволосого юношу, стоящего в углу классной комнаты с закрытыми глазами и играющего непонятно что, непонятно кому. Она тихонько опустилась с цыпочек на пятки, почти не дыша и боясь нарушить это очарование музыкой.

И все-таки она нашумела. Не совсем она, а оставшаяся открытой дверь, которая вдруг со скрипом стала закрываться. Шура кинулась к ней, но не успела, и та, влекомая сквозняком, с треском влепилась в прихлоп. Музыка оборвалась на половине фразы. Очарование рассыпалось хрустальным бисером и спряталось в темных углах комнаты. Но в душе осталось ощущение чистоты, как после волшебного летнего дождя, а еще чувство наполненности чем-то прекрасным.

Шурочка с испугом обернулась и виновато взглянула на молодого человека. На его лице мелькнула досадливая гримаса, тут же сменившаяся удивлением. Нельзя сказать, чтобы юноша был божественно красив, но и уродом он определенно не был. Больше всего поражали его глаза. Не размером или цветом, а внутренней сосредоточенностью. Они все еще были там, в этой прекрасной мелодии, как будто юноше не было дела до всего окружающего, в том числе и до представительницы прекрасного пола, стоящей перед ним. Этот взгляд подкупал своей искренностью, в нем не было той обычной фальши и светского лоска, которым маслянились взоры лакированных кавалеров на балах. Чувствовалось, что молодому человеку просто не было дела до всей этой мишуры.

- Простите, сударь… я Вам помешала заниматься, - смутилась Шурочка, пытаясь оправдаться. – Я просто не могла пройти мимо. Я никогда такого не слышала.

Повисла неловкая пауза. Видимо до юноши вдруг дошло, что перед ним стоит очень привлекательная молодая особа, и он уже заинтересованно вгляделся в лицо девушки. Шурочка, заметив внимание молодого человека к ее персоне, еще больше смутилась и опустила глаза. Она вдруг почувствовала, что стандартные фразы, вызубренные на занятиях по светскому этикету, будут звучать здесь фальшиво, а искренне говорить с незнакомым молодым человеком, да еще один на один, оказалось очень непросто.

- Спасибо за комплимент, сударыня, - наконец юноша окончательно вернулся на землю и помог сконфузившейся девушке. – Право, я еще только учусь, правда, уже самостоятельно. Вас наверно удивило мое присутствие в женской гимназии, но в нашей, по-соседству, идет ремонт, и музыкальные классы временно подселили к вам.

- Да, я слышала, - Шурочка радостно подхватила удачную тему для разговора. – Это так забавно встретить на занятиях молодых людей! А то уж больно наше заведение со своими строгими надзирательницами на монастырь смахивает.

- Это верно! Сколько было споров и пререканий, прежде чем на это подселение решились. Будто юноши и девушки дикие звери, которым никак не ужиться друг с другом. Тем более, в консерватории обучение совместное, и никто при этом не кусается.

- Простите, а чью вы мелодию исполняли? Она не повторялась. Неужели это импровизация?

Настала очередь смутиться юноше. Он даже немного покраснел, но довольно признал:

- Да, в основном, импровизация. Ну, может, пару элементов стащил откуда-то. Я люблю так, для себя пофантазировать, когда не надо думать, правильно ты что-нибудь исполняешь или нет.

- Забавно! – улыбнулась Шура. – А мне показалось, что все было правильнее некуда. То есть правильность тут ни при чем. Правильность нужна для таких как я, когда мы усердно молотим пальцами по клавишам. А такую музыку, как Ваша, правила наверно убьют наповал. Нет, это просто чудо! Как жаль, что дверь хлопнула, а я ее прозевала. Вы когда-нибудь еще будете так играть? Я чувствую, что хочу услышать вновь эту музыку.

- Ну, Вы меня совсем захвалили. Хотите, я еще Вам сыграю?

- Ой, мамочки! – до Шуры вдруг дошло, что она безвозвратно опаздывает к семейному ужину. -  Что папенька скажет? Я же уже и так опаздывала.

- Простите, что задержал Вас, - в голосе юноши послышалась искреннее сожаление.

Шура уже метнулась к двери, когда вдруг резко остановилась. Тон последней фразы разбудил целый каскад мыслей. Они, действительно, два чокнутых – даже не представились друг другу, как положено. И потом, как она его найдет снова? Почему-то она даже не удивилась своему порыву и тому, что неприлично с первой же встречи цепляться за молодого человека. Обернувшись, она поняла, что у юноши с губ готов сорваться тот же вопрос, и ей осталось только одобрительно улыбнутся.

- Простите, я даже не представился. Александр Левашов, студент консерватории, а в гимназии репетирую по старому знакомству, - юноша улыбнулся в ответ девушке и изобразил легкий вежливый поклон. Шурочка не могла удержаться от смеха:

- Как странно! И я Александра, учусь на последнем курсе этого богоугодного заведения.

- Ну, в этом нет ничего удивительного, – весело ответил скрипач. – Даже император уже третий по счету Александр, так что не зазорно и нам. Называйте меня просто Саша – так привычней.

- Давайте перейдем на «ты»! А меня все Шурой или Шурочкой зовут. А как я тебя смогу найти еще? – видимо спешка заставила ее ляпнуть фразу, которую никакая воспитанная девушка никогда не должна себе позволять, но пугаться и что-либо соображать по этому поводу времени у нее не было совсем.

Парень немного опешил от такого вопроса, но, пребывая в том же цейтноте, без церемоний ответил:

- А здесь теперь и буду почти каждый день с обеда, если не выгонят – репетировать все равно больше негде.

- Пусть только попробуют! А я примерно в тоже время в изобразительной мастерской пропадаю. Это в следующем здании на втором этаже. Туда теперь юношей тоже пускают после объединения. Было очень приятно познакомиться. Я побежала! – И не дожидаясь прощальных фраз, Шура с обреченным вздохом бросилась в пробежку до дома…

Она опоздала на целых полчаса к ужину. Да еще десяток минут ушел на то, чтобы привести себя хоть в какой-то порядок. Нянечка только укоризненно вздыхала, бормоча, что все уже переволновались и сколько же ее можно ждать. Не «лихача» же за ней посылать? Девушка осторожно вошла в обеденную залу, внимательно рассматривая узор на дубовом паркете. Папеньке в глаза было лучше не смотреть…

Дождавшись тихого маменькиного приказа: «Быстренько на свое место!», Шурочка прошмыгнула за стол, отгородившись от родителя маминой прической, и тихонько перевела дух: «Кажется, пронесло». Ерофей чинно приблизился сбоку и уже подавал ей какой-то французский луковый суп. Их кухня претерпела сильные изменения после поездки по Европе, и периодически приходилось выдерживать эти мамины гастрономические нововведения. Ну, как она не понимает, что лук французы едят с голодухи? Ведь в нем ничего, кроме кожуры нет.

Ее размышления над тарелкой были прерваны самым странным образом. Она не заметила, как разговор родителей зашел о ее планах на будущее.

- Шура, ты понимаешь, что вопрос о твоем замужестве больше нельзя откладывать в долгий ящик? Мама не раз тебе уже об этом говорила. Ты, извини меня, но в твои восемнадцать недолго и в старых девах остаться, – папенька как-то неумно усмехнулся. – Ты должна понимать, что дело нешуточное и в нашем положении я просто не могу все пустить на самотек. Что ты на это скажешь?

- Не знаю папенька. Конечно, на балах немало симпатичных юношей. Но так, чтобы к ним серьезно относиться? Они все какие-то кукольные, ненастоящие.

- М-да, я не хочу быть старорежимным самодуром и заставлять тебя выходить замуж за лучшую партию, исходя только из своих соображений, но и абы за кого ты не пойдешь. Вот тебе задача на завтрашний вечер: у князей Юсуповых прием по поводу двадцатилетия их сына. Там будет много молодежи. Княжной тебе, конечно, не стать, но обрати внимание на трех неплохих кандидатов на твою руку, которых укажет тебе мама. Я соглашусь на любого.

- Хорошо папенька, – пролепетала Шурочка, пришибленная этой новостью, как обухом по голове. Как же это так она проворонила собственное замужество?  И с кем ей придется разделить свою жизнь? Перед глазами почему-то всплыл задумчивый взгляд Саши. Вот к кому лежала душа. А ведь они не пообщались и десяти минут! Она попыталась вспомнить своих многочисленных бальных кавалеров, но все их лица, не задерживаясь, плыли перед глазами и сливаясь в один образ какого-то лакированного башмака. «Господи, что же мне делать?» - ужин больше никак не хотел лезть в горло. Братец втихаря корчил рожи, намекая на невесту из белого теста… Она еле дождалась момента, когда стало приличным выйти из-за стола...

***

Залы сверкали канделябрами и хрустальными люстрами. Лакеи шныряли туда-сюда, предупреждая любые прихоти расфуфыренной публики. На приеме было немало молодежи. Вначале, до официального восхваления юного юбиляра молодые люди кучковались, разделившись на партии и оценивающе созерцая девушек. Самой неприступной была группа, собравшаяся вокруг виновника сегодняшнего торжества. Остальные тактично держали дистанцию между князьями и графами. Наиболее естественной и демократичной была группировка из самых бедных представителей богемы, но попадаться им на их острые языки что-то не хотелось.

Основной стратегической целью маменьки были молодые люди, крутившиеся вокруг княжичей, сынки графов и очень состоятельных людей, но не обремененных самыми высшими дворянскими титулами. Хотя если бы какой-нибудь князь положил на нее глаз… но, по мнению мечтательно закатившей взор маменьки, чудес на свете не бывает, и надо самим ковать свое счастье. В чем могло заключаться такое счастье, Шурочка не представляла, но спорить было бесполезно, и она решила попробовать прислушаться к советам родителей, рассмотрев предложенные кандидатуры.

Видимо, закулисный матримониальный спектакль разыгрывался, как по нотам, так как «кандидаты», скорее всего тоже подогретые родительскими понуканиями не замедлили явиться, как только для этого созрела обстановка. Неожиданно весь блеск и веселье бала увиделись Шуре абсолютно с другой стороны, стоило ей предстать в роли девицы на выданье. Все это блистательное сборище людей показалось ей чем-то вроде ярмарки, на которой обговаривались сделки, торговали живым товаром, выясняли отношения и сплетничали, сплетничали, сплетничали без конца и края. Сейчас на лот была выставлена она и несколько молодых людей, хотя параллельно таких призов было наверно несколько – но за всеми не уследишь. Для этого нужна многолетняя практика, а главное, интерес, которого она в себе никак не могла обнаружить.

Когда официальная часть банкета подошла к концу, и они наслушались пышных и ничего не значащих здравниц в честь юного юбиляра, все стали готовиться к танцам и настал самый интересный момент, ради чего собственно и устраивались подобные сборища. Все группы разбились, и началась бурная перестройка рядов. Старшие мужчины потянулись в курительные и картежные. Матроны повели своих дочерей на заклание, отпуская их на длинных поводках своих бдительных взглядов. Молодые и резвые светские львята весело врезались в этот малинник, раскидывая комплименты налево и направо, которые становились все откровенней и солоней по мере удалении девиц от их маменек, начинающих кучковаться по своим интересам и, поджидая к себе кавалеров посолидней. На их плечах улеглась самая сложная часть бала – нужно было в довольно сжатые сроки обсудить все новости, одновременно уследить за своими чадами и оценить всех возможных кандидатов, главным критериями которых были, конечно же, их мамочки. Ведь, как известно, червивое яблоко от гнилой яблони… А то, что большинство «яблонь» здесь были основательно подгнивши, у Шуры сомнений не вызывало.

«Наверно, однокурсницы правы, и я, действительно, чокнутая! - призналась себе девушка, поймав себя на чувстве легкой гадливости от всего этого спектакля: И все-таки, единственные искренние чувства здесь это зависть и ненависть. Все остальное – театр. Причем, довольно плохой. И сегодня я в нем исполняю чуть ли не главную роль». Ей захотелось немедленно сбежать, но, вспомнив переживания маменьки и наказы отца, она уговорила себя: «Нет, я все-таки просто паникую. Все не так уж плохо. Надо попытаться найти в парнях хоть что-нибудь хорошее. Ведь они тоже невольники того же спектакля. Может, все еще образуется».

Маменька, шепнув какие-то обязательные по ее мнению напутствия, слегка подтолкнула Шуру в бурлящий водоворот молодежи, а сама заняла наблюдательную позицию. Первым подрулил Григорий, сын металлургического магната.

- Наше Вам, с кисточкой, сударыня! Не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами? – и добавил совсем по-панибратски. - Как, у Вас, Шурочка, дела в гимназии?

- Нормально. Еще полгода и все – образованная невеста, – Шура состроила приторную улыбку и поприветствовала старого знакомца.

- Что, родители наседают? – понимающе спросил кавалер, ведя даму к первому танцу.

- Еще как наседают! А на Вас, Гришенька, что ли не наседают? – тоже приниженно обращаясь к кавалеру спросила Шурочка.

- Есть такое дело. А что, как Вы думаете, сударыня, не сыграть ли нам свадебку? Давайте договоримся – поженимся, и гуляй, хоть направо, хоть налево. Все довольны и мы не в обиде. Здорово ведь! Смотрите: мало, кто из кавалеров будет честен с Вами, как я. Они сами будут гулять, а Вас дома под замок посадят в лучших светских традициях. Я же парень прогрессивный – к эмансипе с пониманием отношусь.

- А что, весьма деловое предложение! – Шура невольно расхохоталась, кружась в вихре первого вальса. – Одна только незадача. Такому бестолковому созданию, как я еще и любви хоть немножко хочется.

- А что? Обеспечим любовь по полной программе! – Гриша совсем придвинулся к ее уху своими полными, мокрыми губами и шепнул. – Сейчас, говорят, новые немецкие веяния популярны – даже групповые занятия любовью можно устроить. Вы как, не против?

- Я еще погодю, Гриша. Не доросла еще наверно, - шутливо оттолкнула его от себя Шура ручкой сложенного веера – благо, вальс уже закончился.

- Смотрите, не перерастите, уважаемая! – усмехнулся кавалер и, не теряя галантности, несмотря на недвусмысленный жест веером, проводил даму к выбранному ей месту, а затем растворился в толпе, что, впрочем, Шура восприняла с немалым облегчением.

Все-таки Гриша был самым отталкивающим кандидатом, как внешне, так и внутренне. Может, конечно, современные взгляды на любовь и были демократичнее, чем раньше, но такое плотское свинство, было Шуре не по душе и, в принципе, мало чем отличалось от «свала» у простолюдинов. Несмотря на новые веяния Европы, в России по-прежнему никто не интересовался душевными качествами девиц. Что такое любовь, можно было узнать только у Тютчева или Фета, а в повседневной жизни в расчет шли только деньги, политика и экстерьер невесты. Она с тоской ожидала очередного кавалера…

После бала, ночью, приехав с родителями домой, она чувствовала усталость и брезгливость. Ей хотелось смыть с себя все эти оценивающие взгляды и сплетни, а приходилось еще и успокаивать маменьку, которая с расстройством наблюдала, как дочь отшивает одного за другим всех кавалеров. Еще в карете отец коротко спросил:

- Ну как?

На что она довольно жестко ответила:

- Никак! Что бы Вы, папенька, сказали на моем месте, если Вам жених предложил заниматься групповой любовью?

Отец вздохнул, помолчал и ответил:

- Мерзавцы! В наше время мы себе такого с девицами, тем более благородными, не позволяли. Но не все же такие хамы?

- Папенька, дайте мне еще немного времени. Ну не лежит у меня к этим сердце! Как представлю, что с эдаким лоботрясом или уродом весь век коротать придется, просто жутко делается.

- Хорошо. Дам тебе пару месяцев и кандидатуры, а вы их с мамой обсудите. Придется вам с ней по балам усердно пошастать. Никуда не денетесь! Это тоже работа.

А на следующий день, когда Шурочка у себя в студии пыталась отвлечься от всех, навалившихся на нее забот, к ней зашел Саша. Ей казалось, что она больше не в силах переносить кавалеров, умудряющихся и льстить, и хамить одновременно, как будто у нее выработалась какая-то непереносимость. Но, увидев Сашин задумчивый взгляд, она почувствовала, как радостно затрепетало сердце.

- Здравствуйте, Шура! Я пришел, как и обещал… - юноша явно не знал, как продолжить разговор, опять перейдя на «Вы» и, видимо, столкнувшись с той же трудностью, что и она в первую их встречу – плести высокопарный бред не хотел, а откровенничать стеснялся.

- Как здорово! А то я уже подумала, что ты забудешь про свою почитательницу.

- Нет, как можно! И потом, у меня еще не столько почитателей, чтобы швыряться ими налево и направо.

- Ага! Понятно – когда станешь великим, и у тебя будет много поклонниц, ты про первую и не вспомнишь! – хитро взглянув на смутившегося юношу, сделала вывод Шурочка.

- Как ты могла подумать такое? – возмутился юноша. – Ты для меня…

- Я для тебя… что? – еще озорнее улыбнулась девушка, опять ловя парня на слове, но, увидев, что тот совсем замешкался, подыскивая правильный ответ, сама пришла ему на помощь: - Лучше молчи. Я пока для тебя просто не могу ничего значить, а обижать меня тебе ни совесть, ни приличие не позволяет. Я же вижу.

Саша улыбнулся и сказал:

- А ты, все-таки не просто остра на язык! Спасибо, что сжалилась.

- Брось! Острота языка не от ума или большой души, а от злости происходит. Ведь добрый человек просто не в состоянии издеваться над собеседником, пусть даже и в шутливой форме. Так что, ты уж извини. Это у меня так – девичьи глупости.

- Ты лучше похвастайся своими работами – не просто же тут в мастерской днями засиживаешься?

- А смеяться не будешь? Я ведь не портреты или натюрморты пишу.

- Но ты же надо мной не смеялась? Так почему я должен?

- Ну, ладно, смотри, пока никого нет, - Шура, набравшись смелости, пошла к дальней стене доставать лучшие свои работы и, заметив, что Саша пошел за ней, крикнула оттуда ему. – Погоди, пока не смотри! Я сначала их на свет выставлю. 

Юноша послушно отвернулся. Спустя минуту-другую, Шура приглушенным от волнения голосом произнесла:

- Теперь можно, - и отошла в сторону, замерев в напряженном ожидании.

Саша, повернувшись и, увидев сразу пять картин, сначала замешкался, потом как-то странно посмотрел на одну, тут же на другую, даже тряхнул головой и уставился на третью. Долго-долго ее рассматривал, то приближаясь, то удаляясь. Наконец произнес что-то про себя и перешел к другой. Девушка уже устала ждать и осторожно спросила:

- Ну как?

- Что? – не поворачиваясь, буркнул парень, и вдруг до него дошло. Он резко повернулся и восторженно уставился на автора, обреченно ожидающего его вердикт. – Разве можно так рисовать?

- А почему нельзя? – не понимая, переспросила Шурочка.

- Нет, ты не поняла! Так нельзя рисовать!

- Но мне никто не запрещал…

- Да нет! Человек так не может рисовать.

- А кто может? – озадаченно спросила юная художница.

- Не знаю… но я не могу поверить глазам. Неужели это ты? Знаешь, я в первый момент не понял. Словно какая-то визуальная ошибка. Как будто обычная картина, но что-то неправильно. А потом вдруг: «бац!» - и все стало на свои места. У тебя же по две-три картины в одной, да еще такая игра света. Может, конечно, еще где-то кто-то и умеет так, но я никогда не видел. Нет, погоди, дай еще посмотреть, – и он опять повернулся к картинам.   

Спустя еще минут пятнадцать, но уже не напряженного, а радостного Шурочкиного ожидания, он все-таки насмотрелся и, восторженно схватив художницу за руки, прошептал:

- Ты сама не понимаешь, что творишь! Ты, наверно, ангел, посланный на Землю, чтобы дарить людям радость.

- Да нет, я далеко не ангел! И потом, на небо мне еще рановато, – счастливо рассмеялась Шура. – Но за похвалу спасибо! Я ведь полгода мучилась, пока у меня получаться стало.

- Но откуда ты знала, что у тебя должно было получиться?

- Оттуда же, откуда ты знаешь, что нужно играть на скрипке, – уверенно ответила девушка.

- Да, ты права, - согласился Саша. – Я как-то до сих пор сам не задумывался. Мы с тобой не совсем нормальные.

- Я бы сказала, что даже совсем ненормальные, – продолжала веселиться Шурочка, беззастенчиво наслаждаясь славой в глазах своего первого и пока единственного настоящего поклонника.

- Зато мы хорошо понимаем друг друга, – согласился Саша.

Шурочка вдруг поняла, что они стоят вот так, держась за руки, уже несколько минут и ей ужасно не хочется, чтобы он отпустил ее ладони. Наверно что-то промелькнуло в ее взгляде такое, что он тоже вдруг замолчал и продолжал, не отрываясь, восторженно смотреть в ее глаза. Их потянуло друг к другу, словно каким-то магнитом. Ее руки еще пытались панически трепыхнуться, а глаза закрылись от страха, но приоткрытые губы уже жадно ждали прикосновения… и дождались. Ее дыхание остановилось, а сердце было готово выскочить из груди. Она опомнилась только, когда почувствовала его руки, сомкнувшиеся на талии.

- Ой! – она выставила руки, упершись в его грудь, и сказала. – Это, наверно, ужасно неприлично! Мы же только второй раз видимся.

- Прости…те, пожалуйста! Вы правы – это ужасно с моей стороны, так приставать к девушке, - Саша от неожиданности перешел на «Вы».

- Ой, а я подумала, что это я тебя поцеловала, – честно призналась Шура.

- Нет, что бы ты ни говорила, но для меня ты ангел, посланный судьбою, – наконец выплыл из бури чувств юноша. – Даже если мы больше никогда не встретимся, я видел твои картины, я запомню прикосновение твоих губ навсегда.

- Не надо так говорить! Я ведь тоже слышала твою музыку, и я не смогу больше быть счастлива, не слыша ее хоть иногда…

- Странные мы с тобой все-таки. Никогда бы не подумал, что буду так признаваться в любви девушке, которой не надо будет объяснять свое музыкальное сумасшествие…

- Слушай, не рано ли ты начал объясняться в любви? Ведь это дорогого стоит! – Шурочка с содроганием вспомнила бальных сальных кавалеров.

- Может ты и права, но мне кажется, все решилось, когда ты зашла в музыкальный класс. Я тогда и сам еще не понял этого, но твои глаза… я не мог их забыть.

- Да, я тоже почувствовала тогда твой взгляд – в нем не было и капли того, противного веселого заигрывания, что у кавалеров на балах. Ты был сам собой. И в тебе не было этого унизительно-снисходительного внимания, которым вечно «одаривают» девушек ухажеры.

- Не хочешь ли сказать, что я не заметил твоей красоты? Тогда прости, но я полночи не мог уснуть, вспоминая тебя.

- Да нет! Ты видел во мне не только мою внешность. Как бы это сказать… твой взгляд искал взаимопонимания и поддержки, и я надеюсь, ты нашел ее, - Шура вдруг хитро улыбнулась. – И сейчас ты отработаешь за эту поддержку! С тебя причитается… Надеюсь, музыкальный класс свободен?

- На что ты намекаешь? – возмущенно возразил Саша. – Я же не в меньшем восторге от твоих картин и сполна отплатил своим восторгом.

- Не будь занудой, уступи девушке!

- Ладно, пошли! Скрипка уже заждалась.

Шурочка опрометью бросилась скидывать холсты в угол комнаты, за что заслужила возмущенный вопль:

- Ты что?! Осторожней! Они уже не твои – это достояние народа.

Потом они весело бежали по коридорам, а потом он играл на скрипке, заставляя инструмент плакать и смеяться, а потом Шурочка не могла с собой ничего поделать, как впрочем, и он… и они долго целовались в пустом классе. А вечером девушка поняла, что больше не может ни о ком кроме него думать. Она глупо улыбалась, напрасно пытаясь заставить себя осмысленно отвечать на мамины вопросы. Хорошо, что еще не попалась на глаза папеньке. Маменька, конечно, что-то заподозрила, но при столь интенсивных поисках партии для своей дочери отнесла это на счет мечтаний о женихах.

Сложности возникли позже и не со стороны родителей, а спустя день, когда она не смогла разыскать Сашу, а он сам к ней не приходил. После нескольких дней такой неизвестности Шура решилась на крайне неприличный для девушки поступок: разыскать юношу по месту его жительства… 

***

Александр Левашов родился в семье довольно известного в своих кругах человека, Степана Левашова, дипломата по особым поручениям. К сожалению, его блестящая карьера внезапно оборвалась в результате пленения и последующей казни турецкими янычарами где-то на восточных границах Австрии. После чего жена героя с ребенком на руках вынуждены были срочно вернуться в Петербург из Европы. За заслуги супруга перед отечеством ей был назначен неплохой пенсион из имперской казны. Но это не помогло ей справиться со скоротечной чахоткой, которая была довольно обычным делом в России. Поскольку пенсион был назначен только супруге, пятилетний Саша остался без оного, хотя и с некоторой суммой денег, но совершенно беспомощный перед тяготами жизни. И все же ему повезло, и повезло дважды.

Сначала его мать успела связаться перед смертью со своей двоюродной теткой, и та взяла на себя труд позаботиться о судьбе внучатого племянника, устроив его по тогдашним временам чуть ли не в лучший приют Петербурга под патронатом самой мадам Сушон. В этот приют как раз и попадали дети, у которых от родителей оставались достаточные средства на приличное содержание и воспитание ребенка. Учреждение было известно своей честностью по отношению к финансовым сбережениям воспитанников и получало дотации от казначейства и частные пожертвования.

Таким образом, Саша сумел получить не только домашний уют, но и неплохое образование. Еще в школе у него заметили музыкальный дар. Мальчик обладал абсолютным слухом и был сам не свой до игры на скрипке, тогда как его сверстников было палкой не загнать на такие занятия. Антонина Федоровна Сушон, содержательница приюта полюбила мальчишку, как своего сына, хотя надо было признать ее ровное отношение ко всем воспитанникам. Она старалась определить своих питомцев согласно их наклонностям, кого в военное училище, кого обучаться чиновником, а Сашу она долго не отпускала, определив в гимназию с очень сильным музыкальным курсом.

Она даже договорилась, что Саша будет жить по-прежнему в приюте, пока не достигнет девятнадцати лет. Сейчас его скорее можно было назвать квартиросъемщиком, чем воспитанником приюта. Помимо привязанности у нее была и своя, немного эгоистическая причина удерживать воспитанника. Старая женщина, как и многие другие, любила слушать его сольные концерты, которые юноша иногда спонтанно устраивал прямо в приюте. Сейчас он учился уже в консерватории и через пару лет должен был начать самостоятельную карьеру. В том, что она будет прекрасной, у держательницы приюта не возникало ни каких сомнений. Одно только огорчало старое сердце – как она не оттягивала этот момент, не за горами было расставание с любимым воспитанником, к которому давно уже испытывала материнские чувства.

Несмотря на официальное сиротство, Саша считал себя счастливым человеком – он мог заниматься любимым делом, и за это его ответно любили и уважали. Он не был обделен лаской и уютом в детстве, не оказался брошенным и в отрочестве. Перед ним была ясная дорога в будущее. Чего еще можно было желать от жизни на его месте?

Однако все перевернулось в тот момент, когда в класс к нему случайно зашла синеокая красавица с необычно темными волосами и бледным лицом, которые в сочетании с яркими выразительными губами делали ее внешность неповторимой. И все же, не столько внешность незнакомки сразила его наповал, а искренняя реакция и восторг от его исполнения, которые он успел подглядеть в ее глазах, когда внезапно прервал игру на скрипке.

Весь вечер он пытался отвлечься от волнующих мыслей о его новой знакомой, но на следующий день сдался и пошел разыскивать ее в классах художественной школы. В связи с ремонтом он и в самом деле, почти беспрепятственно достиг указанной ею комнаты и нашел там девушку, в одиночестве склонившуюся над мольбертом. Ему показалось странным, что перед ней не было предмета рисования – ни натурщика, ни натюрморта. Объяснение нашлось позже, а первое, что он увидел, это была радость, вспыхнувшая синими искрами в ее широко раскрытых глазах. Искренняя радость от встречи с ним.

Саша ощутил, как его сердце затопила теплая волна. Смутившись этого чувства, он сумел выдавить из себя только скомканное приветствие. А дальше ее веселый беззаботный голос легко сломал все надуманные им барьеры, и беседа потекла, как само собой разумеющееся, между двумя давнишними приятелями.

Как же с ней было легко! Но оказалось, что самое главное все еще впереди. Когда он увидел ее картины, то сначала опешил, перебирая взглядом одну за другой. Только спустя несколько минут до него дошло, почему у Шурочки не было перед собой никакой композиции для отображения на холсте – такого в жизни не увидишь. Он понял свою ошибку: эти картины нельзя смотреть мельком, и начал всматриваться только в одну. Чем дольше он смотрел, тем глубже он в нее «проваливался». Чуть не судорожным усилием он заставил себя перейти к другой…

Из такого «утопания» в картинах его вытащил робкий оклик творца этих чудес. Он совсем забыл о ней! Неужели вот эта юная, хрупкая девушка могла создать такое? А он еще гордился своими успехами в музыке. Он что-то восторженно ей говорил, а она не менее восторженно ему отвечала. Он держал ее руки и утопал, но теперь уже не в ее картинах, а в ее глазах… какие мягкие и нежные у нее губы… «Прости Шура, я не хотел тебя обидеть! Разве можно обижать ангелов?» «Да, ты не ангел, ты лучше…»

А на следующий день к нему подрулил Вася, соратник по мучительству музыкальных инструментов, специализирующийся на фортепиано. Хлопнув Сашку по плечу, он восторженно воскликнул:

- Ну, ты даешь! Видел, как вы по коридорам с Шурочкой Черкасовой за ручку бежали. Ничего не скажешь, поздравляю!

- Да ладно тебе, мы только познакомились. Хорошая девушка, а как картины пишет!

- Да ты что? Опупел? Какие картины? Ты хоть знаешь, кого захомутал? Вот болван! Ну почему дуракам везет?

- Ты что это имеешь в виду? – у Саши все похолодело внутри. Он действительно болван. Ведь даже не поинтересовался фамилией девушки, не то, что спросить, кто ее родители.

- Да теперь тебе можно про музыку забыть! Попроси у папаши-барона отступные за свое разбитое сердце – он от тебя миллионом откупится. Но портить девочку я тебе не советую – живьем закопают, все-таки сановничья дочка.

- Все! Достал! Отвали, пока я об твою физиономию свои музыкальные пальцы не обломал, – огрызнулся Сашка.

Внутри все замерзло одной ледяной глыбой. Господи, как больно! Как же он так сглупил, подставив ее под удар? Все-таки они ненормальные – ведь она тоже даже не поинтересовалась его родителями. Теперь и ей будет так же непереносимо больно. Он не обольщался надеждой, что для нее это легкий роман. Он помнил ее глаза, он видел плещущееся в них счастье. Не прошло и трех дней, а их души, казалось, безвозвратно сроднились. «Нет, надо рвать сейчас! Рвать, пока еще возможно. Пусть ей будет горько, но она не лишится родительского благословения. Надо сказаться больным и не попадаться на глаза Шуре…»

***

Шурочка впервые в жизни нагло врала. Она с озабоченным видом заявилась в канцелярию консерватории и «по просьбе маменьки» узнала (узнавать «по просьбе папеньки» она благоразумно не решилась), что случилось с неким Александром Левашовым, студиозом-скрипачом, а заодно узнала, где его найти по месту жительства. Юноша простыл – что-то с горлом. А живет он в приюте… «Приюте? Как можно жить в приюте и учится в консерватории? Но это не важно, надо его найти и передать письмо…» - «Оставить у вас здесь? Нет, надо срочно и лично, тем более что здесь не очень далеко добираться…» - «Спасибо, до свидания!»

Она привычно поймала «Ваньку», и отправилась по указанному адресу. Кутаясь в шубку от ледяного ветра, пронизывающего всю повозку, девушка медленно осознавала всю ситуацию. Или Саша, в самом деле, болеет, или он скрывается, пытаясь забыть про нее. В искренности его чувств она почему-то не сомневалась. И в том, и в другом случае ей надо с ним увидеться. Нет, ей просто необходимо его видеть – она дольше не может быть с ним в разлуке. «И это всего после двух встреч? - поймала она себя на мысли и была вынуждена признать: Как это ни странно, но тебе придется согласиться с тем, что он вошел в твою жизнь раз и навсегда, даже если ты больше его никогда не увидишь».

Вот и здание приюта, выглядевшее на удивление весьма респектабельно. На входе сторож… без спросу нельзя, но Шура не отступала:

- Письмо передать, лично от жены действительного статского советника…

- Тогда другое дело, извольте подождать немножко. Здесь тепло – не то, что на улице…

Спустя какое-то время сторож вернулся и строго сказал:

- К нему нельзя. Он болен и никаких барышень не принимает, - старик был явно смущен. Видимо ему не приходилось еще так нагло отказывать сановничьим дочкам.

- Я никуда не уйду! Это очень важное дело. Я сяду здесь и буду ждать, пока меня не пропустят, – Шурочка села на стоящую сбоку маленькую скамейку.

Сторож вздохнул и пробурчал:

- Ну что ж, сидите – сидеть у нас не запрещается. А лучше, давайте письмо – я передам из рук в руки.

- Нет, не могу! – Шурочка горделиво отвернулась к окошку. Она и в самом деле не могла передать письма, просто потому, что его не существовало в природе.

Она еще так просидела минут двадцать, играя со сторожем в молчанку. Она не знала сама, чего дожидалась, но твердо решила не уходить, пока не увидит Сашу. Вдруг из коридора донесся тихий голос:

- Шура, проходите, пожалуйста, - во внутренних дверях стоял Саша, виновато смотря на нее…

Она не заметила, как они пропетляли по коридорам и очутились в небольшой комнате на втором этаже. Шура с жадным до бесстыдства любопытством осматривала все вокруг, но не потому, что оказалась впервые в жилище чужого молодого человека. Ей была важна каждая мелочь, так как она продолжала открывать для себя мир любимого. Она больше не притворялась ни перед собой, ни перед ним. Ей было интересно все: и опрятная обстановка, говорящая о внутренней потребности к чистоте, и небогатое убранство, демонстрирующее невысокий уровень доходов хозяина, и фотография мамы с папой, показывающая не только сыновние чувства, но и былой высокий уровень жизни родителей (позволивших себе в те времена фотографию), как и говорящий о том же их интеллигентный вид.

- Ты ведь не болен? – наконец Шура удивленно посмотрела на хозяина комнаты, смущенно мявшегося в углу.

- Нет, - вздохнув, ответил Саша.

- Тогда, ты настолько не хотел видеть меня? – спросила Шура и вместо ответа получила еще более расстроенный вздох. – Ты что-то узнал про меня, или я надоела тебе? – спросила Шура, чтобы разговорить его.

- Узнал, - признался юноша, боясь поднять глаза на девушку.

- И что? Решил – я недостойна тебя? Видишь, я здесь – наплевала на все приличия и светские достоинства. Скажи мне уйти, и я уйду! – в запале заявила Шура.

- Уходи, - тихо, чуть не плача, прошептал Саша.

В воздухе зависла напряженная тишина. Шура не ожидала такого ответа и лихорадочно соображала, чем он вызван.

- Нет, я не уйду, пока ты не объяснишь мне почему я должна это сделать! – она решительно подошла к Саше, ласковым прикосновением повернула его лицо к себе так, чтобы видеть глаза, и спросила прямо. – Ты узнал про моего отца?

- Ты думаешь, он будет прыгать в восторге и хлопать в ладоши от известия, что его зятем станет бездомный воспитанник приюта? – в Сашиных глазах промелькнула искра боли. – Я не хочу ломать тебе жизнь!

- И ты решил, пока не поздно, расстаться со мной? – она продолжала держать его за шею одной рукой, а другой стала гладить по упрямым вихрам. – Ты правильно подумал. Спасибо, ты пожертвовал своими чувствами ради меня. Я все понимаю, - она видела, как грусть заволакивает его глаза, и добавила тихо. – Но уже поздно.

- Почему? Мы ведь всего два раза виделись и были вполне счастливы друг без друга.

- Может ты и был. Ты ведь более свободный человек, чем я, - усмехнулась Шура.

- Как так? – не понимая, воскликнул Саша.

- А вот так. Мне пару недель назад было поставлено условие – в срочном порядке найти «достойного» жениха из великодушно утвержденного папенькой списка… Если бы ты знал, насколько противно чувствовать себя на балах, когда все только и смотрят на тебя, как на товар в лавке! А эти кандидаты на мою руку – меня уже тошнит от их лживости и пустой манерности!

- Тогда я тем более попался тебе некстати, - еще больше расстроился юноша и присел на край стола, боясь прикоснуться к девушке руками, и вцепившись для надежности пальцами в край столешни.

- Нет, ты был послан мне свыше, чтобы я по глупости не вышла замуж абы за кого, поддавшись на уговоры родителей. Понимаешь, как бы ни сложилась дальше моя жизнь, я теперь знаю, что такое настоящие чувства. А ведь могла бы и прожить, так и не познав настоящей любви.

- Так может, нам лучше расстаться, чтобы эта любовь осталась в твоей памяти, но не ломать тебе жизнь? – все еще пытался возражать Саша, чувствуя, что теряет последние причины для сопротивления обуревавшему его чувству.

- Я же сказала, что чуть не сломала себе жизнь, выйдя замуж за первого попавшегося ловеласа. Так что не ломай мне ее снова. Или ты и вправду меня не любишь? – Шурочка хитро и маняще взглянула в глаза Саше, с готовностью положив ему руки на плечи.

- Люблю! Ты не представляешь, как люблю! – полупростонал–полупрошептал Саша, окончательно сдаваясь, и уже без тормозов схватил в объятия девушку, буквально вонзившись в ее губы.

- Представляю! Я ведь сама тебя так люблю! – счастливо рассмеялась Шурочка, немного отстранившись после долгого поцелуя. – Только пощади мои губы – что окружающие, да и родители потом скажут?

Юноша опять стал серьезным:

- Шурочка, ты должна отдавать себе отчет. Подожди, дай, я тебе скажу, - попросил Саша, увидев, что девушка уже набрала в грудь воздуха, чтобы опять ему возразить. – Это только наши чувства, но впереди долгая и, может быть, тяжелая жизнь. Я приложу все свои силы, чтобы сделать тебя счастливой, но у меня почти нет денег и я не уверен, что смогу зарабатывать много игрой на скрипке. А ты привыкла жить в окружении роскоши... Ты никогда не получишь родительского благословления на брак со мной, а значит, нам нужно будет рассчитывать только на собственные силы.

- А теперь послушай меня! Я честно выслушала все твои доводы, – у Шуры отлегло от сердца. Все Сашины аргументы были проникнуты только заботой о ней. Себя он вообще не брал в расчет. – Ты забыл о моих чувствах: чтобы быть счастливой, я должна видеть отражение их в твоих глазах. Поэтому, будь добр, не забывай и о себе! Ты прав в том, что согласия родителей на брак нам не получить, но не прав, считая меня погрязшей в роскоши белоручкой. Я привыкла трудиться и надеюсь, что смогу неплохо зарабатывать на своих картинах. В крайнем случае, я могу работать учителем, давать уроки рисования – ведь образование у меня весьма неплохое. А о том, пребывать ли в роскоши с ненавистным мне человеком или жить полноценной жизнью с тобой, позволь мне решать самой!

- И все-таки, давай не спешить. Вдруг я тебе еще надоем? – Саша все еще умоляюще смотрел на Шуру, не забывая обнимать ее за талию.

- Хорошо! Но слишком на это не рассчитывай. И учти: у меня максимум два месяца. Затем я все равно должна выйти замуж, - Шурочка хитро улыбнулась. – Я надеюсь… за тебя. А сейчас кончай этот маскарад с болезнями, я хочу видеть тебя каждый день в гимназии.

***

Месяц пролетел незаметно. Сколько Саша с Шурочкой ни старались держать дистанцию, они все больше сближались, обсуждая свои успехи и проблемы в искусстве, рассказывая о своем прошлом, ища и находя все больше общего. Они уже не сомневались, что это судьба свела их вместе и идти против нее бессмысленно. Саша только все время заботился о том, чтобы не скомпрометировать  Шурочку и поэтому тщательно скрывал их отношения от окружающих. Она же только смеялась, называя его, то шпионом, то сыщиком. 

Шуре периодически приходилось выезжать на балы, где устраивались очередные закулисные смотрины. Выдерживать этот спектакль ей помогало веселое обсуждение с Сашей всех идиотских бальных событий и сплетней. Ее лишь огорчало, что она не могла потанцевать на балу с ним, и они даже пробовали делать несколько па без музыки на свободном пятачке в художественной студии.

Но всему приходит конец, и в один далеко не прекрасный день Шурин отец, не выдержав «кривляний» дочери, заявил на семейном ужине:

- Или ты называешь имя своего жениха, или я выдаю тебя замуж за того, кто понравится мне.

Дочь пообещала назвать имя в течение двух дней, а сама, еле соображая, что происходит, отправилась к себе в комнату. Она не стала ни с кем больше общаться и просидела до глубокого вечера, будучи не в состоянии уснуть. Девушка вспоминала всю свою жизнь, подружек, любимую маму и пыталась прочувствовать, насколько все это дорого ей, насколько она нужна своим близким. Мама несколько раз просила пустить ее в комнату и спрашивала, как Шурино самочувствие. На что, не открывая, дочка просила прощения и выказывала желание побыть одной.

Она горячо молилась, наверно, как никогда в жизни, прося поддержки у Бога, и наконец, пришла к трудному решению, которое успокоило ее. А найдя внутреннее согласие, уснула. Назавтра ей нужно было выглядеть очень хорошо.

Утром она не пошла на занятия, сказав нянечке, что первые уроки отменены из-за болезни преподавателя, а сама неторопливо занялась своим гардеробом, выбрав не самое пышное, но наиболее изящное платье из шелка, купленное в Европе. Затем она достала тончайшее кружевное нижнее белье, которое они с маменькой наглядели в Париже и которое она до сих пор берегла, сама не зная зачем, внутренне стесняясь несколько «откровенного» вида в нем.

Сложив выбранное одеяние у себя в комнате, она приняла ванну с лучшими ароматическими маслами, просушила волосы, слегка перекусила и, надев всю приготовленную одежду и шубку, выпорхнула после полудня из дома, якобы на занятия.

Зайдя в здание гимназии, Шурочка не пошла к себе в художественную мастерскую, а проследовала прямиком на половину музыкальной школы. Подходя к знакомому классу, она с замиранием сердца услышала звуки ставшей родной скрипки. Саша отрабатывал какие-то неимоверные пассажи, повторяя их раз от раза. Она, не став долго прислушиваться, вошла в комнату. К счастью, ее любимый музыкант был один.

Саша прервал игру, увидев в дверях Шурочку в распахнутой шубе. Сердце радостно подпрыгнуло – он в последнее время всегда играл лицом к дверям, подспудно ожидая ее появления в любую минуту, но сегодня девушка была одета в верхнюю одежду, как будто только что зашла с улицы, и выглядела как-то немного торжественно и загадочно. В раскрытом отвороте шубки показалось восхитительной красоты шелковое платье лососевого цвета с весьма откровенным декольте, прикрытым легким кружевным платком. Саша стоял, опустив смычок, и ошарашено уставившись на любимую: ее щеки украсил румянцем мороз, а в синих глазах переливались грусть, счастье и волнение в какой-то невероятной смеси.

- Что-то случилось? – Саша подошел и осторожно поцеловал девушку в щеку, боясь нарушить ее прелестный наряд.

- Случилось! – произнесла Шурочка. – Нам нужно поговорить у тебя дома. Дело слишком серьезное, чтобы обсуждать его здесь.

- Но… - замялся Саша. – У меня не прибрано…

- Милый, - рассмеялась Шура. – Это не имеет никакого значения. Я прошу тебя…

- Конечно! – спохватился юноша, сообразив, что от неожиданности городит какую-то чушь. – Пошли, я только накину куртку.

Спустя полчаса они, отпустив извозчика и прошмыгнув мимо понимающе ухмыляющегося сторожа, поднялись к Саше в комнату. Войдя, хозяин скромного жилища первым делом судорожно метнулся по комнате, прибирая разбросанные вещи, которых, впрочем, было немного. Гостья тихо хихикала, наблюдая, как любимый суетится, пытаясь скрыть некоторый беспорядок:

- Как ты не понимаешь, что я люблю тебя всего, в том числе и с твоим беспорядком в комнате? Ведь разбросанные утром в спешке вещи – это тоже ты, – она остановила Сашу на полпути. – Лучше скажи, куда шубу деть? Да и сам разденься, пока не вспотел, суетясь.

- Ой, прости! – воскликнул незадачливый хозяин и принялся ухаживать за дамой, помогая ей снять шубу, шапку и сапожки.

- Давай, сам раздевайся, – рассмеялась опять Шура, увидев, как юноша восторженно уставился на гостью, явленную ему из-под шубы во всей красе.

Пока он торопливо снимал верхнюю одежду, она, подошла к двери, закрыла ее на щеколду. Потом сняла заколку в волосах и они темным волнистым водопадом рассыпались по ее плечам. Юноша так и замер, застряв рукой в рукаве полушубка и судорожно сглатывая.

- Ты… ты такая красивая! – наконец прошептал он.

- А что, раньше я выглядела дурнушкой? – довольно кокетничала девушка.

- Нет, просто я не представлял, насколько невероятно красивой ты можешь быть! Это платье так тебе идет!

- Спасибо за комплимент, но ты не забыл? У меня серьезное дело к тебе.

- Постой, может, ты чаю попьешь? Я сбегаю на кухню.

- Нет, если ты не хочешь есть, чай и все остальное подождет, – голос Шуры выдавал ее волнение.

- Я перекусил в бисквитной лавке, так что весь внимание, - Саша остался стоять посреди комнаты, боясь прикоснуться к этому воздушно-прелестному созданию. Ему передалось волнение девушки, и он только смущенно теребил в руках, неизвестно как оказавшийся в них платок.

- Тогда я начну, - гостья глубоко вздохнула и сказала. – Вчера вечером мой батюшка поставил мне условие: или я ему назову имя жениха в течение двух дней, или он выдаст меня замуж, сообразуясь только со своими интересами. Так вот, сегодня я назову ему твое имя…

- Но он же никогда не даст согласия! – с отчаянием в голосе воскликнул Саша.

- Не даст. И поэтому, я здесь. Подожди немного. Мне нужен твой искренний ответ на один вопрос. Только ответь на него, пожалуйста, от всего сердца, не принимая в расчет ни моих родственников, ни учебу, ни денежные проблемы, - Шура помолчала и шепотом спросила. – Ты любишь меня?

- Да!

- Подожди! Ты любишь меня такой, какая я есть, без папиных капиталов, без этих нарядов, иногда взбалмошную, иногда капризную и строптивую, с головой, поехавшей на рисовании картинок и слушании твоей скрипки? Будешь ли ты любить меня, когда я буду много работать, пополнею, вынашивая наших детей, сможешь ли ты смотреть на меня каждый день в домашней обстановке?.. Да… можешь не отвечать… - Шура растерянно остановилась, видя, как подернулись мечтательной поволокой глаза Саши, а на его лице все больше расплывалась блаженная улыбка. Она, смутившись, тихим голосом договорила. – Прости, я такая нахалка – пришла тут и женю тебя на себе почти без спроса. Но у меня нет выбора…

Незадачливый кавалер вдруг плюхнулся перед ней на колени, взял узкую ладошку в руки и торжественным голосом произнес:

- Александра Черкасова я, Александр Левашов прошу твоей руки и сердца, и предлагаю свою руку и сердце… или нет, я предлагаю всего себя, я готов за тебя жизнь отдать!

- Спасибо! – счастливо рассмеялась Шурочка. – Я принимаю твою руку и сердце, и тоже отдаю тебе всю себя. Только не надо за меня умирать – я не Родина, а всего лишь девушка, к тому же с этого момента, простая и бедная девушка, поэтому ты мне нужен живой, – и, перейдя на шепот, добавила. – Вернее, с этого момента я твоя, и только твоя, жена, подруга, любимая… делай со мной, что хочешь!

- С этого момента я весь твой! Приказывай и повелевай, моя королева! – после «официального» предложения он перешел к более ярким выражением чувств и, не сходя с коленей, обнял девушку за ноги. Ощутив под руками ее прекрасное тело и вдыхая непередаваемый аромат тонких духов, он почувствовал, что все поплыло у него перед глазами, затопляемое горячей волной совсем не платонических чувств.

- Сашенька, любимый! – он почувствовал ее руки, теребящие его волосы. Шурочка вдруг сама встала пред ним на колени и, взяв его голову в руки, внимательно и ласково посмотрела в глаза. – Ты еще не понял, для кого я так нарядилась, надев лучшее платье, самое красивое нижнее белье, приняв ванну со всякими ароматами? Все это для тебя!

- Но… - жалобно промямлил неопытный ухажер. - Мы же еще не венчались…

- Сегодня вечером может случиться что угодно, папенька может рассердиться так, что посадит меня под домашний арест, сошлет в деревню и выдаст насильно замуж… Поэтому я в любом случае хочу стать твоей и только твоей! Я надеюсь, ты не откажешь в этой просьбе своей девушке? – Шура шептала и, не отрываясь, смотрела в его глаза.

- Я… просто умираю от желания, - откровенно признался Саша. –  Но мне страшно к тебе прикасаться – ты такая… изящная, великолепная, такая воздушная!

- Как ты не понимаешь! Вся эта красота так и ждет быть истисканной и измятой твоей страстью – она ведь для этого и создана.

- Мне стыдно признаться…- прошептал юноша, краснея. – Так получилось… я еще никогда… не был с женщиной. Я не умею…

- Милый! Как я счастлива! – Шурочка крепко обняла его за шею и горячо прошептала. – У мужчин этого не спрашивают и не требуют, но ты не представляешь, как я рада, что буду у тебя первой, а может и единственной! Как и ты у меня! Мы подарим себя друг другу. Только прошу тебя, будь осторожен – я ведь боюсь. Говорят, это может быть больно...

- Я буду очень осторожен, - ответил Саша и почувствовал, как Шурочка встает с колен и тянет его тихонько за руку к кровати. Поднявшись на слегка подрагивающие от переживаний ноги, он увидел, как девушка занавесила окно.

- Я немного стесняюсь, - объяснила она. – Если честно, мне хочется, чтобы ты «разорвал меня на кусочки», но мне страшно. Давай будем постепенно снимать по одной детали одежды. По крайней мере, начнем с моего платья – его надо сохранить в целости, - Шурочка подошла к кровати и повернулась к Саше спиной. – Помоги мне с застежками…

И начался долгий марафон нежных ласк и ухаживаний. Девушка была удачно освобождена от платья, а вот дальше все начало мешаться в горячих и неумелых ласках. Саша еще что-то соображал, помогая Шурочке снять с себя рубашку, но когда дело дошло до снимания тончайших чулок, он начал по-настоящему сходить с ума. Все-таки чулки благополучно оказались на полу, а он страстно покрывал поцелуями ее восхитительные стройные ноги, начиная снизу и подымаясь все выше. Девушка, сама теряя контроль под нежными любящими руками, тихонько постанывала от избытка чувств:

- Милый, как хорошо! Как я люблю тебя…

Когда, плывя в мареве чувств, он вдруг наткнулся на испуганно расширенные глаза любимой, Саша на мгновение осознал, что она увидела его без одежды. Он нерешительно замер, оглядывая прекрасное девичье тело и поняв, что без порванных деталей одежды все-таки не обошлось.

- Прости, любимый. Я просто неопытное дитя, – Шура потянулась, одной рукой обняв парня за плечо, а второй, украдкой, страшно стесняясь, стала ласково исследовать мужское тело. Наконец она прошептала. – Я готова… только я немного боюсь…

Они провели на узкой кровати несколько часов. И оказалось, что не только сжигающая страсть может быть прекрасной. Тихая, нежная ласка, ощущение единения и наполненности чувствами после взрыва любви может быть еще лучше и светлее, давая подлинное ощущение счастья с любимым человеком.

- Ты знаешь, - шептала Шурочка, прижавшись к Сашиному плечу и перебирая пальцами его волосы. – Я так счастлива. Я знаю, что сделала правильный выбор. Я вчера сильно молилась и просила Господа вразумить меня. Я ведь хорошая и послушная дочь. И родители меня любят, особенно мама. И папа по-своему любит. Я пыталась понять: права ли я, уходя к тебе и бросая родительский дом?

И я поняла, что Христос заповедовал нам любовь, и поэтому я должна выбрать в жизни путь любви, а не выгоды и денег. Ведь любовь папы ко мне немного, как к вещи, как к его капиталам. Он якобы старается для детей, но дети в его понимании это куклы без души и стремлений, которые должны выполнять родительскую волю. Он ведь ни разу не поинтересовался моими занятиями живописью. Мне больше всего жаль маму – она всю жизнь слушалась отца. Не знаю, любила ли, но меня она точно любит. Единственно, что меня успокаивает, что, после того как я уйду к тебе, у нее останутся еще два ребенка, которые не дадут ей долго грустить.

После того, как я узнала тебя, я не могу больше представить свою жизнь с кем-нибудь другим. В общем-то, у меня и не было выбора, но вчера, продумав все, я поняла, что наш союз не может не быть богоугодным делом. Вот тогда я и решилась на этот визит к тебе. И ты не обманул мои ожидания – я чувствую, что нас ждет прекрасное будущее.

- Шура, давай договоримся на тайное венчание. У меня есть немного денег – я найду священника. Если даже тебя будут держать взаперти, тебе стоит всего один раз улизнуть, а против церкви твой батюшка не пойдет и вынужден будет смириться.

- Да, это единственный выход. Я чувствую, что скорее руки теперь на себя наложу, чем пойду замуж за нелюбимого. Пусть это и грех, но по-моему не такой тяжкий, как предать свою любовь. Спасибо тебе, что ты решился на венчание, ведь тебе тоже придется несладко. У меня фактически нет своих денег, только мелочь, да немного украшений.

- Тогда, если даже тебе запретят ходить на учебу, что маловероятно, надо найти способ связаться. Я все устрою в ближайшие дни.

- Легче всего через моих подружек – ты их знаешь. Лучше спроси Соню – она меня никому не выдаст… надеюсь.

Они еще долго обсуждали свою будущую, хоть и не легкую, но счастливую жизнь и, расставаясь, уже знали, что теперь стали, чем-то единым, над которым, казалось, не властны, ни время, ни преграды, ни люди...

***

Вечером, как всегда за семейным ужином, Шура решилась и на немой вопрос отца сказала:

- Папенька, я решила, за кого выйду замуж, кто будет мне достойным мужем, будет любить меня, и кого люблю я, - не прикасаясь к еде, произнесла Шура.

- Ну и кто твой избранник? – заинтересованно спросил отец, отложив начатый было ужин в сторону.

- Александр Левашов…

- Хм, что-то не припомню такого имени. И кто же будут его родители?.. – так начался изматывающий допрос с пристрастием, окончившийся, как и предполагала Шура, грандиозным скандалом. Правда, девушке удалось тонко сыграть, не выказывая всех своих чувств к своему избраннику, и ей не запретили ходить на занятия. Но времени на размышления и действия все равно оставалось мало – отец пригрозил выдать ее замуж через две недели, если, конечно выбранный им жених согласится. Саше он просто не придал никакого значения, посчитав это очередной глупой выходкой дочери.

Неделя прошла в напряженном ожидании. Шура с затаенным страхом следила, как две свадебные машины закрутились одновременно. Правда, официальная, папенькина была явно медлительнее, ведь там нужно было согласовать желания сторон (конечно родителей, а не детей), приданные и прочие финансовые вопросы, не считая организации самого помпезного события.

Тайная подготовка была куда как проще. Сложность заключалась лишь в том, как достать денег и договориться со слабым на принципы священником. Состояние своих «капиталов» Саша выяснил в тот же вечер, когда Шура объявила отцу имя своего жениха. Он попросил Антонину Федоровну, содержательницу приюта, уделить ему немного времени, чтобы обсудить важные вопросы. Оказавшись один на один с тетей Тоней, как воспитанники называли иногда строгую, но в большинстве случаев добрую пожилую женщину, он без обиняков сказал:

- Мне нужны все деньги, остающиеся после выплаты за постой и обучение в консерватории, - юноша напряженно смотрел в мудрое, не обойденное годами лицо женщины, уже не пытавшейся молодиться, и поэтому выглядящей естественно. В ее взгляде читалось сочувствие и понимание.

- Ты уже совершеннолетний и можешь распоряжаться своими деньгами, как тебе хочется, но я все еще переживаю за твое будущее и надеюсь, что ты их потратишь с толком. Ведь у тебя больше не останется средств к существованию, и их нужно будет зарабатывать. Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, но боюсь, чтобы ты не стал жертвой какой-нибудь аферы. Ты уверен, что правильно потратишь эти деньги?

Саша, задумался, вспоминая свою жизнь в приюте. Сколько беспокойства, суеты, а порой и серьезных переживаний доставляли воспитанники своими проказами тете Тоне, но она всегда находила на них время. Потеряв мужа в незапамятные времена, она отказалась от личной жизни, по сути, отдав всю себя им – своим питомцам. Он вдруг решился и спросил:

- Тетя Тоня. Вот скажите, что бы Вы выбрали в жизни: обеспеченную жизнь с навязанным Вам женихом или, полную неопределенности, без особых средств к существованию, жизнь с любимым человеком?

- А ты уверен, что тебе интересно мое мнение? – после долгого молчания ответила вопросом на вопрос пожилая женщина.

- Да. Понимаете, я хочу заплатить за тайное венчание, и меня мучает сомнение. Я получаю в жены ангела – девушку, необычайных талантов и красоты, которая, я знаю, любит меня. Но этим венчанием я лишу ее родительского благословения и, соответственно их денег и высших сфер общества, где они вращаются. Это гнетет меня – я чувствую себя страшным эгоистом, забравшимся сапогами в прекрасный цветник, и мечтающим сорвать там самый красивый цветок.

- Ну, не такой уж ты увалень в грязных сапогах, - усмехнулась женщина и, подумав немного, как бы сомневаясь, начала рассказ. – Когда-то, с полсотни лет назад, я тоже была молода и у меня была возможность против воли родителей выйти замуж за одного бедного юношу. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, но я испугалась – просто испугалась бедности и согласилась выйти за мсье Сушона, богатого старика. И вот сейчас, я могу сказать, что ничего более прекрасного, чем та моя юная любовь в моей жизни не произошло.

Даже детей мне Господь не дал. Всю жизнь я только и думала: «Ах, если бы я тогда!» Деньги без близкого, любимого человека оказались только суррогатом жизни. Мой старый муж умер, но и я к тому времени уже чувствовала себя, как потухший очаг собственной жизни. Этот приют оказался единственной отдушиной, дававшей мне силы и смысл жить дальше. Все началось с того, что, не имея собственных детей, я взяла к себе на воспитание ребенка у одних знакомых, затем еще одного. Моя жизнь обрела новое содержание. Люди заметили, что я живу для питомцев, и меня просили взять к себе новых сирот. Зная, что я вполне обеспечена, они доверяли мне опекунство. Так и начал свое существование этот приют… - она помолчала еще немного и продолжила. - Если ты, действительно, любишь свою девушку и знаешь, что ей лучше с тобой, чем с кем-то другим, бери деньги и венчайся. А что ты сможешь ее прокормить – в этом больших сомнений у меня нет. Да и на что старая Сушон нужна, если не помочь молодым? По крайней мере, с жильем у вас проблем не будет.

- Спасибо, тетя Тоня! – Саша быстро подошел к сидящей в кресле женщине, обняв и поцеловав ее, как родную мать. – Мне так не хватало Вашей поддержки. Ведь одно дело, наши юные мечты, а другое – мнение умудренного жизнью человека!

- Не смеши меня! - горько улыбнулась старая женщина. – В этих вопросах никакой опыт не поможет. Каждый человек – загадка и у каждого своя судьба. Просто иди за велением сердца, но не забывай и о людях вокруг, а там, как господь Бог на душу положит.

- Все равно, спасибо Вам огромное.

- Да, и забери деньги. Не так их у тебя и много, - женщина со вздохом открыла сейф и отсчитала сумму, оставшуюся на Сашином счету. – В любом случае перед твоими родителями я чиста: ты вырос порядочным человеком и получил хорошее образование в соответствии с твоим талантом. Они могли бы гордиться сыном. Царствие им небесное! – осенив себя крестным знамением, она уже немного лукаво улыбнулась и добавила. – Ну, чего стоишь? Беги, женись, коли приспичило! Невесту хоть потом покажи…

***

У лучшего Сашиного приятеля по приюту в не очень дальней родне оказался вполне подходящий батюшка, который мог согласиться на тайное венчание. Дело было деликатное и договориться с отцом Орестом оказалось возможно только через его племянника.

В конце концов, Саша с приятелем встретились со священнослужителем в одном из трактиров на окраине Петербурга. Батюшка был в принципе не против этого мероприятия, но существовала большое «но». И за это «но» денежное вознаграждение должно было быть соответствующим, поскольку батюшка брал на себя немалый грех:

- Я, конечно, понимаю, что соединение любящих душ дело святое, - бубнил батюшка. – Но и идти против воли родителей не по-божески. Ладно, хоть опекунша жениха согласная. Здесь уже решать вам – что тут больший грех, а я только скромный слуга Божий – проведу обряд, как положено. Только поймите, если отец невесты решит меня преследовать, то я могу и приход потерять,… то есть, как ни прискорбно, дети мои, но кушать всем нужно, и компенсация понадобится немалая.

- Я не буду и не могу торговаться, - решительно заявил Саша. – Я собрал все деньги, которые нашлись, и если их будет достаточно, то мы договоримся.

Сумма оказалась не очень большой, так как батюшка крякнул, долго думал, но, в конце концов, махнул рукой и заявил:

- Ладно, согласен! Надо молодым помогать.

- Тогда к сути дела, - Саша обрадовано конкретизировал разговор. – Где, когда и как проведем обряд, и как быть с поручителями?

- Ну, с этим проблем нет. Коль уж в главном согрешил, что уж о протоколе плакаться. Вон Мирошка и будет вам поручителем – подпишет потом церковную бумагу. Да и приходы у вас все равно разные, так что где будет венчание – разницы нет. Я так понимаю, что вам лишняя суета ни к чему. Так вот, я служу в трех церквах, и две из них в больших деревнях – в них народу молящегося всегда много, а одна, считай часовенка, на погосте стоит совсем на отшибе. Вокруг в основном чухонь живет – лютеране. Поэтому в той церкви службы зимой только что при отпевании устраиваем. Вот там и удобно венчание отслужить. И от города недалеко – всего десяток верст от Паргалово, мимо Кабловки в сторону Осиновой рощи. На самом обряде никого и не нужно будет, я, жених, невеста и господь Бог, – батюшка широко перекрестился. – Только неплохо бы задаточек, хоть в полсуммы получить, дело-то нешуточное…

Договорились на вечер среды, когда у отца Ореста было окно от прочих служб. Когда они возвращались, Мирон сокрушался:

- Не надо все-таки было денег ему давать. Дядька Орест, добрый, но безвольный – начнет прямо сейчас пить, хорошо если к венчанию проспится.

А отец Орест, не выходя из трактира, заказал беленькой, чтобы выпить за здоровье и удачу молодых. Но что-то его беспокоило. О чем-то он забыл упомянуть. Как проехать объяснил… ах да, если будет снегопад, туда же не добраться, пока ломовые дорогу не накатают!.. Ну, да ладно, Бог даст – все образуется…

***

…Саша натянул повыше теплое меховое покрывало, заботливо укутав Шурочку, доверчиво прижавшуюся к нему. Сани летели в белом мареве мелких колючих снежинок. Несмотря на конец февраля, зима не хотела отступать и опять решила засыпать все сугробами, не отпуская никуда лютые морозы. Тяжелые свинцовые тучи низким пологом ползли где-то над белой вьюгой, и почти по декабрьски ранние сумерки уже вовсю начинали выползать изо всех закоулков. Город остался позади и начался зимник, состоящий, по сути, из накатанной ложбины, сейчас все больше заносимой снегом.

Саша вспоминал, как ему удалось передать Шуре, через Соню, чтобы девушка оделась потеплее и пришла на половину музыкальной школы к пяти часам вечера в среду. Сейчас он сожалел о том, что не продумал такой мелочи, как одежда. Шурочка не могла одеться на занятия, как на северный полюс, а потом переодеваться у них никакой возможности не было. Ну да ничего, в санях «Вейки», чухонские возницы, всегда держали суконные пологи, чтобы закрывать пассажиров, и сейчас Шура пригрелась и рассказывала ему о последних событиях:

- Милый, я так счастлива – мы больше никогда с тобой не расстанемся! Ты не представляешь, как мне было тяжело притворяться послушной невестой и терпеть все эти смотрины и жениховства. Слава Богу, никто не додумался оставлять меня наедине с этим ушлым Толиком – точно под юбку полез бы, а я бы тогда не удержалась… не хочется в тюрьму за повреждения жениха угодить.

- А ты у меня с характером! Надо учесть на будущее, - притворно испуганно прокомментировал новости Саша, еще сильнее обнимая любимую.

- Нет, если меня не ставить в невыносимые условия, то я вполне послушная девушка. Ты лучше расскажи, как тебе удалось с батюшкой договориться?

- Отец Орест – дядя Мирона. Мы договорились, что он будет ждать нас в церкви, в  пяти верстах от Осиновой рощи. Там погост – четверть версты направо от большака. Извозчик сказал, что знает эту церковь.

- Как хорошо – я скоро стану женой любимого человека! Ты знаешь, это так волнительно – ведь, вся наша жизнь теперь изменится. Но то, что меня ждало дома, делает меня увереннее. Не волнуйся, я сильная, я справлюсь и с работой, и с домашними делами. Даже если чего-то не знаю, то быстро научусь.

- А я и не боюсь. И потом у тебя на подхвате всегда будет черная рабочая сила. Неужели ты думаешь, что я буду хладнокровно наблюдать, как ты хлопочешь по хозяйству? И вообще, у меня больше практики в этом деле.

- Не волнуйся, я тоже, и с братиком понянчилась, и нянечке помогала…

- Эй, молодой барин! Туота… можоть вертаемся? Больно ж пурга сильна, того гляди, дорогу совсем заметет, – прервал их беседу Вейка с трудом подбирая русские слова.

- Нам обратного хода нет! Здесь же верст пять осталось всего? – ответил Саша.

- Ну, дело барское, токмо обратно я вас ждать не стану – ещеть час-два и саням совсем не пройти будеть, да и лошадь поморожу.

- Ничего, нам все равно в церкви надолго задержаться придется, да и у батюшки, может своя повозка будет, - согласился Саша, и возница снова пустил коня вперед.

- Приехали! – раздался спустя полчаса голос извозчика, и сани замедлили свой ход.

Саша откинул полог и спрыгнул в довольно глубокий – по щиколотку снег. Холодный ветер хлестал в лицо поземкой.

- А где церковь? – удивленно оглядывался он, не видя вокруг никаких признаков жилья. С одной стороны был заснеженный лес, а с другой теряющееся в сумерках поле, за которым, кажется, тоже угадывалась кромка леса.

- Так вот, там она и будеть, - указал кнутом куда-то через поле возница. Саша послушно вгляделся и увидел на фоне дальнего леса проглядывающий купол церквушки и даже крест на нем. Извозчик объяснил. – А вот эта дорожка туды и ведет. Мне к церкве чичас никак нельзя проехать – потом сани не повертать! А здеся, на перекрестке в самый раз поворот сделаю. Вот. А вы, когда вертаться будете, ловите ломового извозчика, здесь крестьяне частенько в город всякогу товару, да дров возят, а легким санкам чичас и не пройти будеть.

Из саней отважно выпорхнула Шурочка и весело крикнула:

- Спасибо, мы быстро туда доберемся! За четверть часа добежим, - и, схватив Сашу за руку, потянула его на боковую дорогу, проваливаясь почти по колено в легком свежем снегу.

Ему не оставалось ничего делать, как последовать за своей суженой. Правда, юноше удалось притормозить девушку и выйти вперед, чтобы пробивать путь первым. Пропахав битых полчаса белую пелену, почти напрочь затянувшую дорожку, они все же добрались до церкви. Но уже на подходе, Саша стал волноваться – в темнеющей мгле не было видно никаких признаков присутствия людей в здании. Впрочем, если батюшка один, он мог пока экономить на свечах. Больше всего его беспокоило отсутствие свежих санных следов на дороге. Но с другой стороны, такой снегопад с метелью легко мог скрыть следы, если священник проехал получасом раньше.

Нет, отсутствие признаков просто соответствовало ледяной действительности – на входе в церковь висел большущий амбарный замок. Саша, не веря глазам, подергал его, но тот упрямо преграждал молодым вход к алтарю.

- Подожди, - сказал он, сжавшейся на морозе и удивленно смотрящей на запертые двери Шуре. – Я обойду, посмотрю, нет ли другого входа.

Обойти здание ему не удалось. С одной стороны он почти сразу провалился по пояс в рыхлый снег, где явно никто не ходил, а с другой они нашли небольшой навес с загородкой, видимо для лошадей. Но никаких дверей и оттуда в церковь не вело.

- Что будем делать? – немного растерянно спросила уже основательно замерзшая невеста.

- Давай подождем немного, может, батюшка подъедет. Я пока тебя согрею. А если он вскоре не появится, я попробую проникнуть внутрь здания – там могут быть печь и дрова.

Спустя полчаса, в течение которых он разминал, заставлял шевелиться и обнимал Шурочку, полностью вверившую ему свою жизнь, Саша понял, что священника больше не будет, так как темнота начала окончательно скрывать все вокруг. Он решительно приступил к штурму здания, но через десяток минут убедился, что пролезть в узкие переплеты окон он не в состоянии, как и отжать какие-нибудь створки или сломать замки. Под рукой у него даже палки толковой не оказалось.

Единственным путем к спасению из этой снежной западни было идти к тракту. Удрученно посмотрев на совсем продрогшую невесту Саша понял, что нужно срочно вызволять ее отсюда. Снега еще прибавилось, но они упрямо брели к основной дороге. Пока они шли, по большаку не прошло ни одной повозки. Наконец, выбравшись, они стояли на дороге и решали, куда идти.

- Сможем ли мы пройти обратно пять верст, чтобы добраться до населенных мест? – спросил Саша замерзшую девушку.

- Может, в другую сторону есть деревня поближе, ведь для кого-то эта церковь строилась? Попробуем? Да и идти по ветру.

- Ты права, снегу еще навалило, нам просто не дойти в сторону города. Давай рискнем, а если будет повозка, то все равно мимо не проедет. Только давай, я сниму куртку из-под пальто, и ты оденешь ее. Что-то я смотрю, у тебя шубка не больно толстая, а под ней ничего теплого нет. Только быстро! Смотри, как только я сниму пальто, ты скидывай шубу, а я надеваю на тебя куртку.

Бедная Шурочка не отказывалась, видимо начиная серьезно мерзнуть. Переодевание неплохо удалось, но много тепла прибавить не сумело. Главной проблемой девушки были изящные, но не достаточно теплые сапожки.

Они пошли в ночь и метель, не зная сами куда. На самом деле, дойти до какой-нибудь деревни у них были неплохие шансы. Ребята выросли, привычные к холодным зимам и могли пройти, даже сейчас, голодные и замерзшие не одну милю, если бы не досадная случайность...

Саша идущий впереди и тянущий за собой Шурочку, вдруг услышал ее вскрик и почувствовал, как ее рука выскользнула, оставив в ладони вязанную рукавичку. Резко обернувшись, он увидел, как девушка сидит на обочине, схватившись на щиколотку.

- Что случилось? – подскочил он к ней и взялся за ногу в невысоком сапожке.

- Ой! Ничего, - всхлипнув, произнесла девушка. – Я, кажется, ногу подвернула. Тут ледяная колдобина попалась. Сейчас, уже проходит, я встану…

Но встать ей удалось только на одну ногу. Она виновато, мерцая в темноте блестящими от слез и снега глазами, смотрела на Сашу.

- Что же я наделала? Как мы пойдем дальше? – в голосе Шуры свозило отчаяние.

- Ничего! – Саша попытался придать уверенности голосу, чтобы поддержать девушку. – Я понесу тебя, сколько смогу, а ты за это время отдохнешь и согреешься. Глядишь, и нога успокоится, и мы пойдем дальше, как и шли.

Он подхватил на руки свою любимую и мужественно отправился вперед. Через десяток минут Шура попросила его остановится, но он продолжил идти. Тогда она выпрямилась и вывернулась из его, по правде сказать, ослабевших рук. Приземлившись на одну ногу в снег, она сказала:

- Послушай, у тебя уже тряслись руки. Ты все рано больше меня не пронесешь. У меня есть предложение. Беги скорее в деревню и возвращайся с повозкой, а я подожду тебя здесь.

Саша осмотрелся вокруг, прикрываясь от порывов ветра, и спокойно ответил:

- Нет, ты одна замерзнешь. А мне без тебя не жить.

- А с тобой мы наверняка замерзнем оба! – Шура перешла на крик. – Как ты не понимаешь, у тебя есть шанс остаться в живых!

- Нет, без тебя – нет.

- Ты!.. Как ты не понимаешь! Я так хочу! Я хочу, чтобы ты жил! Разве ты не обещал выполнять все мои просьбы? – девушка, в отчаянии колотила его кулачками в грудь.

- Да, обещал. Но такая просьба бессмысленна. Это будет не жизнь – я никогда не прощу себе и никогда не буду счастлив без тебя. Зачем тогда, спрашивается, жить?

Шура порывисто обняла непослушного любимого и долго рыдала, прижавшись к его груди. Потом подняла к нему лицо и попросила:

- Поцелуй меня… - и они слились в долгом прощальном поцелуе. Смирившись, несостоявшаяся невеста медленно шептала. – Надо принять это, как судьбу… Ты знаешь, все равно, мне лучше умереть в объятиях любимого, чем жить с ненавистным человеком…. Спасибо тебе, милый, что повстречался на моем пути. Пусть он был недолог, но в нем была наша любовь... Прости, мне трудно говорить и я уже не чувствую ног… и хочется спать…

Саша молчал и плакал, пытаясь прикрыть от студеного ветра хрупкое тело девушки. Чувствуя, что ноги не слушаются и его, юноша негнущимися пальцами расстегнул пальто, обернул полой облокотившуюся на него Шурочку и привалился на высокий снежный отвал на обочине, прошептав:

- Любимая. Прости меня за то, что я убиваю тебя своим растяпством. Ты мой ангел, и я виноват перед тобой во всем.

- Нет, ты не понимаешь, - с трудом, почти не слышно, ответила Шура. – Мы только уснем и снова встретимся, и снова будем вместе и счастливы. Вот увидишь! До встречи, мой милый, - и она окончательно закрыла глаза.

- Спи мой ангел, я иду вслед за тобой, – прошептал Саша, чувствуя, что и сам начинает засыпать, не ощущая больше холода…

***

…Шурочка попыталась разбудить Сашу. Он спал, не отзываясь на ее усилия. Вокруг была полная темнота. Но что-то было не так. Она была не в состоянии даже чуть-чуть сдвинуть его с места. Потом она поняла, что ей совсем не холодно и ее подвернутая нога больше не болит. Девушка вгляделась под ноги и поняла, что свободно двигается в снегу, ничего не ощущая. Потом она обошла Сашу и с ужасом увидела в его объятиях себя с мерцающим в темноте ночи, белым, как полотно, лицом. Она еще заметила умиротворенную улыбку на «своем» лице и видимость поплыла перед взором. Черное небо свернулось в большую длинную трубу с маленьким белым пятнышком снега в ее конце, которое стало приближаться и становиться ярче и теплей. Вылетев в это открывшееся окно,  она оказалась перед двумя людьми в белых одеждах с большими белоснежными крыльями за спинами, от которых шла теплая волна любви и понимания.

- Я умерла? – спросила Шура, уже зная ответ.

- Ты знаешь, - ответил спокойно один из ангелов и ласково улыбнулся. – Мы ангелы-спасители.

- Я на небесах?

- Да, это первый круг небес, и мы встречаем вас с великой радостью.

- А как же Саша?

- Он идет следом. Ты можешь подождать его здесь, а можешь встретить его там, у тела.

- Да, я пойду к нему. Он все-таки умудрился отдать жизнь за меня.

- Хоть ты и не Родина, - улыбнулся ангел. – Иди, но не задерживайся надолго. Простите нас, мы не сделали ничего, чтобы спасти вас и даже немного наоборот… пара извозчиков испугалась непогоды и не выехала на тракт…

- То есть вы специально нас забрали сюда?

- Не совсем специально, но даже если бы вас, обмороженных подобрал извозчик, какая бы участь вас ожидала? Ваши таланты уже расцвели в полной силе и нужны на небесах, как и ваша любовь.

- Но мы могли бы быть счастливы на Земле.

- К сожалению, даже без обморожений, вас ждала бы безрадостная судьба – это просматривалось здесь. А теперь вас ждет восхитительное будущее. Ваш брак воистину свершится на небесах. Ах да, погоди немножко, - крылатое создание хитро улыбнулось и щелкнуло пальцем. Перед Шурочкой появилось огромное зеркало, и она увидела себя в нем, одетую по-прежнему в зимний наряд. Небесный житель продолжил. – Тебе надо нарядиться соответственно событию, - и провел рукой по ее шубке. Девушка, как по волшебству «переоделась» в прекраснейшее свадебное платье, фату и усыпанные жемчугом туфельки. Счастливый вздох изумления застыл на ее устах. – Теперь ты можешь идти встречать своего избранника. Кстати, ты сама можешь переодеваться и многое другое – только «закрой глаза» и представь...

- А могу я навестить маму? – спохватилась Шура, представив, как та переживает за нее.

- Конечно. Ты можешь навестить ее - только пожелай ее увидеть. Постарайся передать ей свои чувства, и если она достаточно любит тебя, то поймет, - и Шура почувствовала, как проваливается обратно в темноту зимней ночи.

Она снова стояла за спиной замерзающего любимого. Ее душу затопила нежная грусть. Саша, даже умирая, пытался согреть и оградить ее от мороза, но она сдалась первой. И вот сейчас, он еще где-то внутри своего тела, а она тут, ожидает его. Шура прильнула к юноше со спины и ей послышалась вина и сожаление, все еще теплившиеся в нем.

«Милый, не кори себя. Ты ни в чем не виноват. Все хорошо! Иди ко мне», - попыталась внушить любимому свои чувства Шура. Вскоре что-то стало происходить. Она ощутила, как его тело словно обмякло. Девушка осторожно отстранилась и увидела, как из него вышло серебристое облако и через мгновение превратилось в ее избранника, вполне живого и удивленно оглядывающегося. От него исходило мягкое свечение, позволяющее четко видеть его в темноте. Девушка сразу же подошла к нему и взяла за руки:

- Здравствуй, милый! С днем рождения тебя!

- Какая ты красивая! - восхищенно сказал Саша.- Вся, как будто светишься изнутри. Откуда у тебя этот восхитительный свадебный наряд, и где мы находимся?

- Сашенька, только не переживай, - улыбнулась Шура, – мы умерли и снова родились. Вернее, наши души освободились от тел. Ангелы уже ждут нас. Они сказали, что мы можем венчаться на небесах. Там так хорошо!

- А как туда попасть?

- Только закрой глаза и пожелай. Но у меня есть еще одно дело здесь. Я хочу повидать маму – ведь я доставила ей столько горя…

- Тогда и мне нужно повидать тетю Тоню. А как до них добраться?

- Ангел объяснил, что можно просто попытаться «закрыть глаза» и представить того, кого хочешь, а можно полететь над землей туда, куда нужно. Давай возьмемся за руки и полетим. Ты не боишься?

- Нет, с тобой мне ничего не страшно.

- Тогда, летим! Только «переоденься», теперь нам не холодно, - Шура объяснила, как это делается и они, оба нарядные, устремились в небо по направлению к городу.

Под ними разворачивалась призрачная картина спящей столицы, местами подсвеченной газовыми и электрическими фонарями, пробивающими своим светом белую пелену все еще бушующей вьюги. Никто из них при жизни не видел землю с такой высоты. Страх, восторг и восхищение одновременно обуревали их души. Долетев до знакомых улиц, они разделились и договорились встретиться на том же месте, чтобы потом навсегда уйти на небеса.

Шура с волнением приблизилась к родному дому. Несмотря на поздний час, во многих окнах горел свет. Она прошла сквозь стену, не ощущая сопротивления, «поднялась» по лестнице и «вошла» сквозь двери маминой комнаты. Та сидела, задумавшись, и держала в руках фотографию дочери. Шура подошла к маме и, обняв за плечи, мысленно сказала: «Мамочка, я здесь! Не грусти. Я счастлива и с любимым ухожу на небеса».

Все-таки мама почувствовала. Спустя некоторое время она напряглась и подняла глаза, взглянув сквозь Шуру. Непонятно как, девушка оказалась на некотором расстоянии и, глаза женщины вспыхнули удивлением и испугом. Она увидела дочь и узнала ее. Шура продолжала изо всех сил посылать ей чувство своего счастья и любви. На глазах мамы появились слезы. Девушка ощутила, что это были слезы горя и облегчения. Мама поняла, что потеряла своего ребенка, но одновременно, она знала, что ее дочь обрела подлинное счастье.

«Мамочка, не грусти, я буду ждать тебя здесь. Расти сестренку с братишкой и не вини папу – ему и так плохо», - Шура надеялась, что ее мысли дойдут до мамы.

Вдруг рамка с фотографией, которую мама держала в руках, упала со стуком на пол, и зыбкий контакт прервался. Женщина еще пыталась вглядываться в темноту комнаты, но тщетно. Шура еще раз «обняла» маму, поймав ее мысль: «Где же ты, доченька? Прости нас, если можешь!», и не в силах больше это выносить, кинулась обратно к Саше…