Эмо-Но-Драма

Эмо-Но-Драма.

__________________

Здравствуйте и добро пожаловать в мир больной фантазии, невоплощенных грез и дерзких желаний. Меня зовут Марио-Антонио Фабери. Если коротко - Антонио. Я расскажу эту странную историю.
Прежде всего, хочу отметить, что сюжета здесь нет, да и быть не может. Ведь я не умею предвосхищать события. Они происходят сами собой.
Я не писатель и не рассказчик, поэтому прошу прощения за несовершенство стиля.
Не знаю, зачем и кому я пишу эти не нужные строки. Наверное, это единственное, что может меня увлечь. Все остальное просто надоело. Скучно. И бессмысленно. В том, что я мараю бумагу, тоже нет глубокого значения. Но это лишь мой способ самовыражения, ибо, помещая себя в эти строки, кривые, тяжелые и пустозвонные, я надеюсь на понимание и терпение. Лично мне рефлексия не по душе. Но, уверяю, многим нравится считать себя больными. Ведь, так проще. А все, что может упростить жизнь, надо воспринимать с удовольствием.
Голова пуста. Это хорошо. Хватит думать.

__________________

У всех есть друзья?.. Хм… Конечно, у всех. А у меня.?.. Надо подумать. А ведь кажется, и правда, нет. Все это средне-полое, ничем не выдающееся. Окружение, состоящее из теней и призраков. Можно сказать, я уже не живу здесь и не имею ни друзей, ни врагов. Все это люди и лица. Их маски. Да-да… и те, с кем я знаком много лет всего лишь проходимцы. Моей жизни. Они зашли на часок, другой и ушли.
Пустота.
Каково, не переставая тонуть в мыслях?.. Черпать бесконечно глубоким ковшом из бездонного колодца невыносимую тоску? Завернуться в толстую глыбу льда, и сохранить себя для будущего. Там не будет страданий и боли. Там возрождение придет как второе дыхание, после бойни наших противоречий и мучительных скитаний по изможденности духа.
Глаза.
Как давно я не видел добрых лучистых глаз. Умные, обеспокоенные, счастливые, гневные, понурые, разочарованные, восхищенные. Но как же просто…ласковые? Они смотрят на тебя. Им все равно, кто ты, откуда. Ты им люб, и этого достаточно, чтобы поверить в то, что ты не одинок, а просто один.
День клонится к закату, мягкое зарево кутает ближние дома. Все светло, ярко, золотисто, багрово, румяно. Еще один день в копилке жизни. Благостно и покойно. Природа заворожено дремлет.
Прячу шипы колючего, напряженного дня, опускаю когти и обволакиваю взгляд в дымку вечернего покоя. Все расслаблено и тихо, мирно, беззвучно и безразлично. В голове, как в небесах - нежно-лиловая грусть, обласканная последними лучами уставшего солнца; старого, мудрого, вечного и счастливого солнца, блекнущего между громадами домов.
Как дела?
Мои – нормально.
На улице ночь. Чернила пролиты. Небо в сине-йодных кляксах. Красиво и страшно.
Редкие огни в окнах, мерцание ламп, все замирает и остывает. Жизнь успокаивается и дает передышку телам и умам. Завтра вновь бег, суета, забота, радость, печаль, счастье, горе, мерцание ламп, жизнь замирает и остывает и ..снова бег, суета, забота…
Последние отголоски ушедшего дня, неясные звуки одиноких машин, тусклые силуэты, теплое покрывало небесного океана, предвкушение боли и праздника. Что будет? Все то же самое.
За рамками бесконечного круга - внезапная паника и вечный страх Утомленная душа просится обратно, но там уже все чужое, постылое, незнакомое.
Пришло время отдохнуть, ибо завтра предстоит тяжелый день.

__________________

Привет. Меня зовут Марио-Антонио Фабери, а лучше - просто Марио. Что еще нужно знать? Я человек, этого достаточно. Мне нелегко писать. Ведение дневника - сложное и непривычное занятие. Мой врач посоветовал заняться самолечением. Говорит, другие методы не помогают.
Дневник так дневник, почему бы и нет?
Моя жизнь - слияние различных красок и тонов. Преобладают серо-зеленые, голубые, фиолетово-лиловые, холодно-синие, мокро-прозрачные, пусто струящиеся и светло-бежевые. Каждый цвет красив и приятен, но вместе они образуют безобразную, густую массу и липкое месиво отвратительных тонов.
Я такой же, как все, скучающий, вечно недовольный, требовательный, эгоистичный и решительно настроенный молодой человек. Мне свойственны все порочные изъяны современного общества. Кроме того, я злой, агрессивный и раздражительный. Моя семья мне осточертела: «вечно занятая» мама, «вечно уставший» папа и «вечно сонный» кот.
У нас большой и какой-то безлюдный дом. В нем мало уюта. Зато много мебели. Она повсюду эта мебель, мебель, мебель: шкафы, стенки, антресоли, полки, диваны, кресла, столы, стулья, столики, тумбочки! Так много! Много! Много! Нереально! Нереально! Чертовски! Безумно много!!!!!!!!!!!! Сколько можно? Что за бред? Вы с ума сошли? Апельсины-апельсины… Апельсины!!!!!! Я не буду апельсины!! Ненавижу! И вас ненавижу! Помогите! Я задыхаюсь!!! Где воздух? Я не могу дышать! Где воздух?!?!.. Мне страшно! Помогите! Куда? Зачем? Куда ведете? Отпусти! Мне больно!!! …Мои таблетки?!?! Помогите!..

_________________

Моя комната небольшая, и самая просторная. Только в ней я чувствую себя свободным и защищенным. В других я ощущаю давление, тяжесть потолка. Все кружится, я падаю… Слава Богу, моя каморка расположена на первом этаже и поэтому ничто не мешает мне наслаждаться моей безопасной «приземленностью». У меня очень много света и пространства… Много… И совсем нет мебели. Я сплю на полу. Так уютней. Окна всегда открыты. И хотя они выходят на задний двор, я знаю, что с другой стороны плещет море. С побережья тянет прохладой и освежающим бризом. Вот уже три года, как мы переехали из Неаполя в Палермо и теперь живем на Сицилии. Здесь красиво, как и в любом городе Италии. Хотя для меня не имеет значения, где жить. Италия - хорошо… Сицилия - отлично… Палермо - просто великолепно… Все окружающие формы - иллюзия, поэтому я не ищу в них правды. Мне предоставлены условия. Они меня устраивают.
Родители всечасно называют меня бездельником и лоботрясом. Я не хожу в университет, забросил баскетбол, друзей, «потерял вкус к жизни». А был ли он? Они хотят, чтобы я вырос умным, общительным, здоровым и всесторонне развитым человеком; закончил учебу, нашел жену, завел детей, поступил на работу и прожил всю жизнь хорошо и счастливо. Но подобная картина представляется мне не счастьем, а бесконечным адом, рутиной, пожирающей, жадной обыденностью. Меня тошнит от одной мысли прожить так всю жизнь… Она и без того никчемна и бессмысленна.
В чем же я вижу счастье? Пока не знаю… Наверное, в возможности просто жить так, как хочется… Свободно… Естественно… Духовно…
Мои ежедневные прогулки по берегу моря кажутся родителям не просто бездельем и бесполезной тратой времени, но болезнью. Я не такой как все! Да, и что же? Я не могу и не хочу быть таким как все! Дайте мне жить, оставьте меня в покое…

__________________

Маленький врунишка. Он не такой. Я знаю. Просто максималист. К тому же скромный. Я расскажу о нем.
Смуглая матовая кожа с нежно-медовым оттенком весеннего солнца покрывает его скуластое лицо и длинное тело. Жесткие, курчавые, темно-каштановые волосы на прямой пробор; шоколадно-карие глаза, излучающие тепло и сладость. В его взгляде весь внутренний мир. А в нем - и пытливый ум, и нежность, и скрытая любовь. Это единственное, маленькое окно, через которое можно заглянуть в его бесконечно большую душу. Он словно Вселенная внутри Вселенной…
Губы также очень красивые. По цвету напоминают молочно-малиновый сироп и всегда слегка приоткрыты. Его высокий рост подчеркивает стройную, но несколько сухую и слабую фигуру. Осанка всегда говорит о настроении. Тоскуя и томясь, Марио становится сутуловат, а, горячась и раздражаясь, выпрямляется во весь рост и выпячивает грудь колесом. В общем, он обладает недурной и довольно приятной наружностью.
Хотя сам, разумеется, так не считает. Ему кажется, что его долговязое туловище напоминает сельдь, и во время приступов бьет себя по длинным костлявым ногам. Своей внешности он уделяет мало внимания. Просто мирится с ней, говоря: «Какая разница, ведь это всего бесформенный кусок плоти». Странно, да?
Его требовательное и беспокойное сердце неустанно бьется в груди. Оно жаждет всего на свете, принимает и отвергает мир, стремится жить и не знает, как это сделать. Оно постоянно ищет совершенства, хотя разум и вторит, что его не существует. Нет, Марио не идеалист, просто безнадежно одинокий и больной человек.
У нас образцово-стандартная семья. Отец, Джакомо Фабери, удачливый предприниматель сорока пяти лет. Итальянец по происхождению, родился во Флоренции, в семье видного общественного деятеля Джовани Фабери. Джовани очень любил сына и, конечно, заботился о его будущем. Когда Джакомо исполнилось девятнадцать лет, он отправил его на учебу в Неаполь, крупный промышленный центр и порт Италии. Там Фабери-младший получил блестящее юридическое образование, защитил диссертацию и собрался открыть свою адвокатскую контору. Но на одной из студенческих вечеринок познакомился с Коко Савиньи, будущей сеньорой Фабери. Молодые понравились друг другу и, недолго думая, сыграли свадебку.
Коко Савиньи, француженка, родилась в Гавре, в семье талантливого, но не обеспеченного архитектора Мориса Савиньи. Ежедневная нехватка средств угнетала всю семью, и поэтому неудивительно, что Коко выросла целеустремленной и усердной девушкой. Ее главной целью было добиться успеха, взобраться на самую высь карьерной лестницы и обеспечить родителей и будущую семью всем необходимым. Она осуществила намерение, и теперь, когда ни она, ни кто-либо из ее близких не нуждался более в деньгах, чувствовала себя потерянной и вечно расстроенной.
По привычке, Коко продолжала много и долго работать, отдавая собственному магазину все свободное время.
Шли годы, незаметно для обоих родителей родился Марио. Сейчас ему уже восемнадцать лет. Жизнь нашей семейки протекала спокойно и естественно до тех пор, пока юноше не стукнуло пятнадцать. Постепенно родители стали замечать за ним равнодушие и холодность. Он прекратил занятия баскетболом, который, как он сам говорил, его истинное призвание; забросил друзей и полностью погрузился в себя. Он уже совсем не смеялся. А лишь все время грустил и долго, по целым часам, гулял в одиночестве по шумному городу. Родители попытались сделать шаг навстречу и предложили переехать куда-нибудь совсем на юг, подальше от неапольского шума, суеты и безостановочного гула. Возможность перебраться в дом на побережье Тирренского моря, в Палермо, радовала обоих родителей. Тем более что это никак не сказывалось на семейном бюджете. Удивительно, что эта затея была по душе только им. Сам же Марио остался холоден. Но они не заметили.
И ничего не изменилось. В Палермо, как и в Неаполе, жизнь потекла своим чередом, все шло точно так, как раньше. Молчаливое утро. У каждого голова занята своими мыслями. Быстро поглощая кашу и машинально пролистывая утренние газеты, Фабери-старший шел за машиной, звал жену и сына, рассаживал всех в своем чистеньком Fiat Punto и стремительно развозил по местам.
В четыре часа дня Марио, не спеша, возвращался домой пешком, закидывал вещи и шел на пляж. И так, часов до десяти вечера, он медленно гулял по берегу, внимательно разглядывал волны, торчащие из воды любопытные камни, иногда часами думал о них, об их судьбе, и о чем-то еще…
Такие пустяковые, на первый взгляд, мысли были ему по-настоящему интересны. Он любил разговаривать с морем, советоваться с ним, жаловаться, просить помощи, получать поддержку. И занятие это вызывало в нем восхищение и детский восторг. Оно было единственным, во что он вкладывал свою душу.
Родителей это не на шутку обеспокоило.
Бывало вечером, мать выходила к нему на берег, садилась рядом на остывший песок и спрашивала о здоровье. Получив машинальный ответ, продолжала сидеть дальше. Молча. Как ни в чем не бывало. Иногда проводила рядом по несколько часов в тишине. Не понимаю, как он не видел?..
«Что ей нужно?» - думал он.
А потом она уходила…
И ему хотелось крикнуть вслед: «Мам, погоди! Посиди со мной еще, мне ведь так скучно…» Правда. Но жесткий ком вставал поперек горла и душил.
И так, по неделям, день за днем. Казалось, что все время одно и тоже, но Марио даже не заметил, как остался совсем один. Он отдалился от родных, погрузился в себя и буквально одичал. Его никому не понятная замкнутость развила в нем чувство естественного одиночества. Он пытался убедить себя, что так даже лучше, если он всегда будет один, и временами питал сладкое презрение к ровесникам, бестолково играющим на площадке в баскетбол. В глубине души он им завидовал и не мог понять, что же удерживает его?
Тогда-то и начались первые приступы его загадочной болезни. Он внезапно начинал раздражаться, становился агрессивным и неуправляемо злым. Его ядовитые желчь и злоба буквально извергались. И каждый раз после срыва он чувствовал удовлетворение, позже - вину и стыд. Эти непонятные приступы становились все более непредсказуемыми и очень обеспокоили родителей. Они уговорили Марио время от времени посещать психолога, надеясь на его компетентность и профессионализм. Но сеансы нисколько не помогали, и дело было совсем не в психологе, а только в Марио.
Ему прописали какие-то чудодейственные таблетки, которые специально были доставлены из французской клиники, где успешно прошли тестирование и получили сертификат. Но Марио не хотел лечиться, а точнее - не знал как. Ему было совершенно невдомек, что нужно лишь сказать самому себе твердым и уверенным голосом: «Ты здоров, забудь о припадках и живи как все».
Но тут возникала проблема иного рода, он не хотел жить как все, и поэтому болезнь, вошедшая в привычку, была своеобразным способом самореализации. Болезнь прогрессировала, и волшебные таблетки не помогали. Марио стал совсем сходить с ума - после каждого нового припадка он чувствовал сильнейшую головную боль, дрожь во всех суставах и леденящий холод под кожей. Ему казалось, что туда загоняют миллионы тонких игл. Он умирал… Единственное, что теперь мог предложить Анри Моро, психолог Марио, заняться самолечением, а точнее - начать вести дневник. Он считал, что, контролируя и выстраивая мысли, Марио сможет лучше разобраться в себе и своих проблемах, сможет услышать свой внутренний голос и договориться с ним. На этот раз доктор был прав...

__________________

Я сейчас как всегда сижу на берегу. Любуюсь глянцевыми водами и пышным закатом. Он чарует. Глазам больно и приятно. Каждый день я наблюдаю картину тонущего солнца, но вновь и вновь она кажется мне ослепительно прекрасной. Я много думал о тебе ночью.
– Почему ты такой сильный? Тысячи, миллионы лет ты радуешь мир своим тихим шепотом и ненавязчивой игрой волн. Как тебе это удается?
– А ты сам как думаешь, Марио?
– Не знаю… Может…
– Уже седьмую жизнь подряд ты ежедневно обращаешь ко мне свой любящий и кроткий взор… И каждую жизнь я терпеливо говорю с тобой. Люблю тебя. Живу для тебя. Понимаешь? Ты - мой источник энергии. И ты – моя сила…
– Да! Это правда, я живу для тебя!...Прошу, забери меня к себе. Мне не справится с этой болью одному. Помоги. Умоляю, тебя… Ведь без тебя я - ничто. Пустое место. Мишура. Только с тобой я ощущаю сопричастность миру… Все прочее – прах и тлен.
– Любовь моя, все это так, но я бессилен…Твой верный спутник я… Но… попробую помочь.
– Как?
– А это уже решать тебе…
– То есть?…
– …
– Море!..
– …
– Море!..
– …
– Ну вот, ты снова замолчал и покинул меня... Откликнись!.. Отзовись!!!!... Скажи мне хоть слово!.. Умоляю!.. Ах ты, черт!.. Ненавижу тебя!.. Ненавижу!.. Будь ты проклят!.. Чтоб вы все жили!.. Да-да… Жили, жили, жили, долго, мучительно и бесполезно… До помешательства! До тупо резаных вен!
… …
А-а-а-а-а-а… Не-на-ви-жу!… О-о-о-о.. НЕ-НА-ВИ-ЖУ.. Всех до единого! Вас, жалкие твари!.. Убогое стадо соплежуев и говнюков! И тебя тоже! Ненавижу!
Тьфу
Мразь!… …
… …
…………………………………………..

__________________

Я очнулся лишь три дня спустя в кровати весь обмотанный тряпьем, укутанный одеялами и чувствующий жуткую дрожь. Она крупными волнами ходила по телу, снизу вверх, сверху вниз… Кусая, стреляя и жаля, она впивалась своими острыми когтями и зубами в мое слабое тело, терзала его, разрывала на куски, кидала из стороны в сторону. Я бился на кровати, словно в конвульсиях, брыкался и никого не подпускал… Все это время мать не ходила на работу и целыми днями сидела у кровати. Ночью со мной был Антонио и, неустанно вытирая со лба едко-липкий пот, подтыкал под меня одеяло… Я ничего этого не помню. Об этом мне рассказывала мама. Она без конца хвалила его… Но мне их совсем не жаль. Я не просил помогать.
Гораздо больше меня волнует, как извиняться перед ним... Ведь я, наверное, так сильно обидел его.
Море…
Даже из дома не уйти. Мать, как цербер, сидит под дверью.
Через окно?..
Решено.
Я наскоро оделся и приоткрыл окно. Бесшумно спрыгнул на траву и поспешно отправился к нему. Моим телом еще владела легкая дрожь, поэтому даже слабое дуновение обдавало меня лютым, пробирающим до костей, холодом. Закутавшись потеплее в мамину шаль, я быстрыми, но нетвердыми шагами шел по песку.
Оно все также тихо и мерно дышало, гудело, шелестело, отливало то синим, то серо-зеленым. Небо грустило, пуская тоненькие ручейки слез, хмурилось и сурово-дымчатым взглядом осматривало всех, кто мельтешил у него под ногами. Оно бросало на моего друга блеклую тень, которая умаляла его насыщенные цвета. Согнувшись и обняв двумя руками костлявые, укутанные в шаль плечи, я подошел к нему и сел на оплаканный небом, влажный песок. Мне не хотелось говорить... Я просто молча глядел на него и ощущал, как чувство стыда приливает к сердцу.
И только я собрался с духом, чтоб с ним заговорить, как неожиданно мои мысли прервал резкий и острый голос мамы. Он прозвучал настолько неожиданно и громко, что мне показалось, будто я вернулся из другого мира на Землю.
Она подбежала ко мне, плача и неустанно причитая о своей бедной и несчастной судьбе, о том, как ей со мной не повезло, о том, что я - вечное наказание и рок неумолимой судьбы, и еще много-много всего долго лепетала себе под нос высоким, срывающимся и захлебывающимся от плача голосом. Она схватила меня за рукав и потащила домой. Как ни странно, я, не сопротивляясь, пошел за ней и все время о чем-то думал. Не помню о чем. Знаю только, что думы эти были обращены ни к маме, ни к морю, ни к чему-то еще, просто так, пустые, заблудившиеся и медленно витающие в голове мысли…

__________________

Несколько дней спустя я узнал «потрясающую» новость: мой обожаемый психолог Анри Моро посоветовал родителям отправить меня в пансион «Amour de la vie», в пригород Гренобля, во Францию.
Ссылка. Я сразу понял, что главной целью этой поездки было разлучить меня с Морем. Свежий горный воздух, новые лица, трехразовое питание и масса удобств. Они пытались навязать мне мерзкие гренобльские горы, от которых меня тошнило. Но разве они когда-нибудь вообще меня спрашивали? Действительно, какое им дело? Главное сбыть с рук, а дальше - пошло-поехало!..
На свою беду французский я знал отлично, так как мама с детства учила меня этому корявому языку. Я мог возразить только своим нежеланием, и поэтому козырей на руках не было. На всякий случай они послали со мной Антонио, искренне надеясь, что он сможет за мной присмотреть. А зачем спрашивается?
Я псих какой-то?

__________________

Пансион «Amour de la vie» стоял на горе и со всех сторон был окружен густым, темно-суровым лесом. Владельцами пансиона была пожилая супружеская пара мадам и мсье Бовари, которые страшно гордились своим домом и фамилией. Они предпочитали спокойную, тихую, деревенскую жизнь и уже лет десять назад купили себе этот огромный особняк на горе и переехали в пригород Гренобля. Идея создать в левой половине дома пансион возникла не сразу. Чтобы содержать такой большой дом требовалась масса средств, которых ни у мсье, ни у мадам Бовари не было. Тогда они послушали совета мадам Жужу, подруги мадам Бовари, устроить на летнее время в доме что-то вроде пансиона, с консервативными и строгими порядками. Предложение пришлось по душе обоим супругам, и уже через год по всей округе говорили о новом недорогом и красивом пансионе супругов Бовари. Вскоре это местечко так прослыло своим гостеприимством и приятным обхождением, что туда потянулись любители спокойного и расслабляющего отдыха со всего юго-востока Франции. Однако посещения пансиона целыми семьями приносили не только пользу, но и массу хлопот. Госпоже Бовари приходилось самой решать проблемы, связанные с детским питанием и маленькими кроватками, если дело касалось молодых супругов, или разбираться с неудобствами, приносимыми многодетными семьями, которые заполнили весь дом шумом и гамом. С каждым днем бедная госпожа Бовари уставала все больше и чувствовала, что долго так не протянет. Тогда было решено создать пансион только для молодых людей и девушек, старше шестнадцати лет и живущих только в левой половине дома.
Здание представляло собой монументальный четырехэтажный особняк, построенный в стиле позднего классицизма. Широкая, плоская, из белого мрамора лестница плавно, словно речка, текла к парадному входу и незаметно вбегала на крыльцо, останавливаясь у самой двери. На вид дверь была очень большой и тяжелой. Потемневший мореный дуб, из которого она была сделана, украшенный металлическими вставками, удачно гармонировал со всем обликом главного фасада. Две высокие колонны гордо красовались по обе стороны от нее. Эти мраморные гиганты были увенчаны ионическим орденом и придавали дому особое величие и основательность. Один ряд греческих скульптур симметрично украшал крышу дома, посреди которой находился чуть приплюснутый темно-зеленый купол, мерно лежащий на круглом бежево-желтом барабане. Весь дом был выкрашен в кремовый цвет, который успокаивал и радовал глаз. Во дворе дома госпожа Бовари выращивала цветы, которые заменили ей детей. Им она отдавала всю свою женскую заботу и ласку. При подъезде к дому все цветы как будто синхронно кивали гостям своими разноцветными головками, приветствовали их и приглашали войти. Казалось, что в этом милом месте время замирает и растягивается. Оно, не спеша, идет, тихо щелкая своими стрелочками, перебирает секунды и невзначай прибегает к концу дня. Одним словом, там царила настоящая идиллия…
Марио не знал и даже приблизительно не представлял себе, куда его собираются отправить. Он, словно напуганная, ничего не соображающая кошка, растопырил лапы, обнажил когти и упирался изо всех сил. Мне, честно говоря, тоже не очень хотелось покидать Сицилию. В Палермо у меня было много друзей, с которыми я гулял, веселился и хорошо проводил время. Я так же, как Марио, не знал и не мог предполагать, что ожидает нас в Гренобле.
Об этом городе, находящемся на юго-востоке Франции, я знал совсем немного: это один из крупнейших горнолыжных курортов. Там чистые, небольшие улицы, зеленые скверики, множественные фонтаны и небольшие, но уютные площади. Одна из них называется Сен-Андре и славится тем, что на ней стоит памятник «национальному герою» Пьеру де Талейрю (он же Баярд, он же рыцарь без страха и упрека), который знаменит тем, что, командуя своим отрядом, неизменно пользовался рыцарским кодексом. Благодаря чему и проиграл восемьдесят процентов своих сражений. Однако вошел в историю, как последний рыцарь Европы. Кроме того, я знал, что там находится один из лучших университетов ядерной физики во Франции. Не помню его название. Ну и, наконец, еще с уроков истории перед моими глазами рисовалась театральная сцена из жизни Наполеона, которая произошла непосредственно в Гренобле. Великий император и полководец сказал своим солдатам: «Солдаты пятого полка! Кто из вас готов стрелять в своего императора? Стреляйте!» - после чего, конечно, весь полк перешел на его сторону, и все кончилось хорошо. Вот такими скудными сведениями я располагал и вряд ли мог на что-то рассчитывать.
За несколько дней до отъезда на Марио было невозможно смотреть. Он совсем зачах, скрючился, побледнел и даже приобрел оттенок синевы. Под роскошными виноградными глазами четко нарисовались черные круги, а молочно-малиновый рот стал казаться сиреневым, с постоянно засохшими капельками слюны в уголках сжатых губ. Он все время молчал. На вопросы отвечал тихо и односложно, и, казалось, что вот-вот замолчит навсегда. После приступа на берегу, море стало кровным врагом родителей. Любое упоминание о нем вызывало не только недоброжелательный и строгий взгляд, но и бессонные волнения, нервы и даже слезы. А Марио, тем временем, тихо сидел в своей пустой комнате, угрюмо смотрел на закрытое окно и пытался хоть как-то связаться с другом. Уже после отъезда родители нашли под матрасом, небрежно валявшимся на полу и служившим Марио постелью, пачку незапечатанных писем, адресованных…Морю. Содержание одного из них лишило маму чувств. Марио был так занят собой, что просто не в состоянии был заметить, как она страдает. Он не верил никому, кроме себя, и по какой-то непонятной привычке ждал от родителей только плохого. Мысль о том, что им может быть плохо, даже не посещала его голову. Он жил только собой. Всю жизнь требовал понимания, любви, нежности только для себя. Ему было совершенно невдомек, что мама сутками сходит с ума, не зная, что происходит с сыном, как ему помочь и что делать?.. Она, так же, как Марио, ждала понимания, внимания и терпения.

__________________

Дорогой мой, единственный и самый верный друг. Я снова пишу тебе. Как ты? Все шумишь и блестишь?.. Искренне надеюсь. Ты, наверное, уже знаешь о том, что они хотят нас с тобой разлучить. Безумцы! Они не понимают, что в тебе вся моя ничего не стоящая жизнь. Ты - ее главное и единственное содержание. Но им не понять также и того, что они неспособны забрать тебя у меня. Ведь каждую минуту я думаю о тебе, дышу тобой, живу тобой. Какие же все они бестолковые! (Я говорю про маму с папой). Они заняты только своими проблемами. И никогда не догадаются о нашей связи. Ведь она сильнее всех материальных и физических привязанностей. Нас соединила сама судьба. Наверное, с земной точки зрения их я тоже люблю, все-таки они мои родители, но я просто не могу быть им благодарен за то, что они обрекли меня на такие муки.
Помнишь, как-то раз ты сказал, что можешь помочь, но я должен сам решить, как… Так вот, я хотел тебя попросить… Чтоб ты помог мне найти себя. Обрести заново. Собрать по кускам здание личности. Прошу тебя стать моим фундаментом?
До отъезда нам больше не увидеться.
Прости.
Я люблю тебя.
Вечно, твой Марио-Антонио.

Я пишу ему каждый день и жду ответа.
Ответа нет.
Ничего. Главное - чтобы он получил мои письма.
Я думаю, что мне придется смириться с мыслью о поездке, ведь год - немалое время. Антонио, кстати, тоже не в восторге. Ох, и достанется ему от меня. Я против него ничего не имею, но нам не по пути мы слишком разные. Взять, к примеру, внешность. Какой же он все-таки слащавый, Боже. Рост его выше среднего, телосложение - хорошее и ровное. На голове носит короткие вьющиеся темно-каштановые волосы. Кожа у него загорелая, с легким, игривым оттенком золотистой пыли на гладких скулах. Большие, круглые, вечно восхищенные и широко раскрытые черные глаза. Они настолько огромны, что затмевают собой все. Не могу сказать, что в них светится глубокий и чистый ум, но они странным образом ежеминутно излучают бурную, жизненную энергию, которая постоянно бьет ключом. Он очень красив. Девушки без ума от него. Я даже завидую ему, потому что мне никогда не стать таким же. Он обожает смех, веселье, игры, невероятные авантюры и опасные приключения. Дрянь.
Странно, я сейчас пишу о нем и понимаю, что на самом деле очень плохо знаю его. Интересно, что творится у него в душе?..

__________________

Собирались мы недолго. Одна сумка и пакет с едой составили весь багаж. На дворе был конец сентября. Погода стояла мягкая, теплая, расслабляюще-томная. В такую пору не хотелось ничего делать. Бездумное лежанье представлялось лучшим досугом. Джинсы, джемпер, ветровка. Мы словно близнецы. На вокзал.
Там, как всегда, шумно голосили, толпились и нервно поглядывали на часы люди. Все куда-то ехали, чего-то искали, к чему-то стремились. Всем чего-то не хватало. Бесконечная суета, бег. Такое ощущение, будто у них никогда не было времени на то, чтобы остановиться сделать вдох и спросить себя: а зачем все это? Кому это надо? Какой толк? И вообще, что здесь происходит? Нужно ли мне это? Куда я бегу? Зачем? Или от кого?!.. Это интересно… Каждый раз, когда в своих пространных рассуждениях человек забредает в мыслительную глушь, его существо начинает отчаянно рваться обратно, чтобы просто позволить себе быть «как все». Жить по принципу «так надо». А что? И кому? Какая разница?
Нет времени.
Вперед!
Сумки, котомки, пакеты, саквояжи, чемоданы, тележки кишели на платформе. Толкаясь и пробираясь сквозь толпу, каждый лез к своему вагону. Мы спокойно шли к своему. Меня, признаюсь, тоже порядком раздражало это беспокойное столпотворение. Пихались, наступали на ноги, грубили. Несколько раз мне самому ужасно хотелось огреть кого-нибудь со всей дури. И мысленно я неоднократно представлял себе эту упоительную картину: я видел необъятного бугая, с рябой, кирпичного цвета физиономией, которому страшно не повезло, потому что он оказался на моем пути. Без тени сомнения я лихо хватал его за шкирку и что есть мочи отшвыривал куда-нибудь в сторону. Но затем возвращалось равновесие, и я успокаивался. Что касается Марио, то, глядя на него, казалось, что сейчас он где-то совершенно в другом месте. Рядом со мной только его пустая физическая оболочка. Он молча шел, смотря по сторонам, хотя взгляд был направлен вглубь. Он пронизывал всех людей насквозь и стремился в необъятную даль. В глазах отражалась пустота со всей обреченностью и тоской. Она отливала в прозрачной голубизне взгляда оттенками черной скорби. Мы сели в поезд и стали устраиваться. Дорога предстояла длинная. Из Сицилии мы должны были попасть на основную территорию Италии и ехать вдоль побережья, оставляя позади такие города как Неаполь, Рим, Генуя. Затем, преодолев границу недалеко от Монако, миновали бы Ниццу, Марсель и достигли бы, наконец, Гренобля.
В качестве спутника я выбрал себе книгу Оноре де Бальзака «Утраченные иллюзии». Мне нравятся произведения этого автора. Они успокаивают и приводят мысли в порядок. Занятно и увлекательно.
Марио же никогда не любил прозу. Его бунтарской натуре всегда была ближе поэзия. Тернистая, осколочная, острая. Особенно он любил стихотворения русских авторов. На этот раз… Кажется,… Эээ… Мне было стыдно признавать, но я не знал ни одного из них.
Помимо книг нашими спутниками стали Тони и Мари - старые добрые друзья из Лиона. Тони было двадцать пять, а Мари - двадцать лет. Мне они показались очень милыми и приятными людьми с типичным легким игривым французским юмором и ненавязчивой болтовней. По дороге мы успели обсудить все, что, так или иначе, касалось Италии и Франции. Тони проявил себя со стороны классического обывателя с присущими такой категории людей привычками и вкусами. Но Мари показалась мне девушкой незаурядного ума, очень наблюдательной, чуткой и проницательной. Она мало говорила и много спрашивала и слушала. Ей было любопытно все, что касалось нашей семьи. Она живо реагировала на мои смешные и забавные истории, а также рассказывала свои. Марио тоже с ней общался. Сначала нехотя, а потом охотливо и с удовольствием. Удивительно, но ей хотелось открыться. Почему? Наверное, потому что она проявляла искреннее участие, вкрадчиво слушала и давала понять, что дело не в приличиях, а только лишь в глубокой заинтересованности. Мари училась на психологическом факультете, и любое живое общение радовало ее и приводило в бурный восторг. Чтобы разговорить молчуна Марио, она использовала хитрый и в то же время честный прием: сначала рассказала все о себе, а потом, как бы ненароком, предложила и ему рассказать что-нибудь занимательное. Таким образом, Марио был у нее в долгу за откровенность и отплатил взаимностью.
Для начала он поведал о своем счастливом детстве, когда все в его жизни было безоблачным и ясным, затем об отрочестве, когда мировоззрение и взгляды претерпели изменения. Он перестал наслаждаться жизнью. Все вокруг стало противным, лживым, и мерзким. Люди, события. Он не понимал и не видел причин этого. Ему просто все время было плохо. Марио превратился в ноющего мизантропа. А, в конце концов, одичал и остался один.
Из всего сказанного Мари особенно поразилась тому, насколько здраво и сознательно он об этом повествовал. Об одиночестве, безразличии, холодности, эгоистичности. И еще много о чем. Я, честно, был поражен. Такая искренность... Мари словно расколдовала его и заставила в раз выплеснуть все, что накопилось. Я не помню в деталях весь их задушевный разговор, потому что беспечно играл с Тони в покер на минимальные ставки. Однако некоторые моменты из их диалога мне все же запомнились:
– Ты говоришь, у тебя совсем нет друзей?
– Нет. И они мне не нужны. Потому что…
– Потому что…
– Потому что… У меня есть Море…
– Море?… это интересно. И ты с ним говоришь?
– Ну, конечно. А как же? И довольно много. Мне кажется, на земле нет и не может быть для меня лучшего друга.
– А можно узнать, о чем вы говорите?
– Можно. Мы болтаем обо всем на свете. Он понимает меня с полу-взгляда, с полу-жеста, и я чувствую всем своим нутром неколебимую и вечную мудрость предков, которая покоится в его глубинах… Я так люблю его!
– А мне кажется, это ты себя так любишь… Сильно-сильно.
– Что значит себя? Почему ты так говоришь? Ты меня совсем не знаешь. И его не знаешь. Не говори так, прошу. Это неправда.
– Но Море -…это ты. А значит, это правда.
– …
– Неужели, тебе никогда не приходила в голову такая мысль? Ведь это просто очевидно. Ты придумал себе любящего, верного и понимающего друга, который в любой момент может прийти на помощь. Ты сам сказал, что долгое время искал совершенства на Земле, но когда понял, что его нет, то не отчаялся и не пожелал смириться и жить «как все» в реальном мире, но создал свое совершенство…свой идеал. В нем отразились твои фантазии, несбывшиеся мечты и погоревшие надежды. Ты вложил в образ Моря вторую часть себя, которая не могла раскрыться, и только благодаря нему ты обрел неполноценную, но достаточную для выживания внутреннюю гармонию. Обрел определенное равновесие, которое не было естественным, а значит, не могло обусловить дальнейшее нормальное существование и лишь еще больше угнетало тебя. Ты не искал разгадку и причину в нем, ты искал ее в себе. Обвиняя себя и прося помощи у него, ты еще сильнее запутывался и забирался в психологические дебри разума. Только представь, насколько богат и необъятен твой внутренний мир. И рассказ о море еще раз подтверждает это. Удивительно, как ты еще с ума не сошел?…
В этот момент у нас больно кольнуло в сердце.
Марио понял, что они оба слишком далеко зашли, и решил на этом закончить разговор. Он извинился перед Мари и сказал, что очень устал и хочет спать. Действительно, мы двенадцать часов подряд тряслись в душном поезде и порядком устали. Мы с Тони закончили партию в покер, которую я в очередной раз проиграл, и легли спать. Марио долго не мог уснуть. Я слышал, как он полночи ворочался на нижней койке. Не переставая, он мучительно думал о том, что ему сказала Мари, и мысленно вел диалог:
– Откуда?.. Ну откуда она это знает? Разве я рассказал ей лишнего? И с чего она взяла, что я сошел с ума?
– Так ведь она психолог…
– Ну и что. Сначала - она человек, и только потом - психолог…
– Значит, она непростой человек…
– А ты заметил ее реакцию на рассказ про море? Такое спокойствие… Расскажи я о Нем другому человеку, он бы мне пальцем у виска покрутил… А она? Как-то непонятно.
– «Ты любишь себя…»
– Вот-вот… Что она имела в виду?
– Не знаю. Лежи и думай до утра…
– Ладно, если хочешь, сам думай, а я буду спать.
Мы крепко закрыли глаза, представили пустоту (она всегда помогала заснуть) и уснули.

____________________

Утром мы все немного перекусили, выпили чаю и снова прилегли на свои узкие жесткие койки, читая и пролистывая книги. За окном была хорошая погода. Светило доброе солнце, через окно поезда оно беззаботно играло лучом на стакане и газете Тони. Легкая облачность совсем не портила погоду, а делала ее еще более тающей и нежной. Мы молчали. Я медленно пил свой уже почти остывший чай, читал, изредка поглядывая на остальных одним глазом. Мне очень нравилось следить за ними, смотреть, как меняется выражение лиц, предполагать, о чем думает каждый.
У Тони была насмешливо-хитрая гримаса. Он изучал вчерашнюю спортивную газету «Napoli sport». Его очень интересовал футбол и, судя по тому, как он реагировал на заметки, написано было что-то весьма забавное и курьезное. Временами он вскрикивал и начинал раскатисто смеяться, затем успокаивался и продолжал чтение. Его смех был таким заразительным, что все, кто сидел рядом тоже начинали смеяться.
Мари была расслабленной и удовлетворенной. Состояние утреннего блаженства и сладкой неги растеклось по ее лицу. Она мягко улыбалась. Ни кому-то, а просто так, для собственного удовольствия. Начав погружение в мир бессознательного вместе с одной из книг К. Г Юнга, она отложила ее себе на колени в раскрытом виде и задумчиво созерцала пейзажи. День расцветал, и его объятия были прекрасны.
Марио, как и большинство, был увлечен чтением. Он жадно заглатывал стихи и впитывал в себя каждое слово. Его глаза с напряжением и жаром смотрели в книгу и буквально поглощали ее.
Незаметно для всех утро сменилось днем, а за ним и вовсе последовал тихий вечер. Монотонный стук колес, дребезжание рельс, все убаюкивало и наводило грусть. Мы с Тони снова сели за карты, а Марио и Мари молча сидели на койках, уставившись друг на друга. Они выглядели как старые друзья, которые настолько хорошо знакомы, что им просто нечего добавить. Все и так понятно без слов. Марио поймал себя на этой мысли и очень ей удивился. Человек - друг. Странно. В последнее время он очень настороженно и недоброжелательно относился ко всем людям без исключения, и поэтому чувство покоя и нежной привязанности, внезапно заговорившее в нем, было какой-то поразительной глупостью. В первый раз за долгое время он согревался теплом души.
Главная заслуга Мари в ее безусловном принятии каждого человека. Настоящее, искреннее, идущее из самого центра Вселенной принятие мудрое и свободное. Она начала разговор:
– Ты веришь в Бога?
– А?.. Что ты говоришь?
– Я говорю, ты в Бога веришь?
– Я не могу тебе сказать, это слишком сокровенно, - выпалил Марио, а на самом деле соврал. Он просто не знал, что ответить и поэтому сказал первое, что пришло в голову. Мари поняла и лукаво улыбнулась.
– А ты веришь? - растерянно спросил он, не зная, как это понимать.
– Да.
– Ясно… А почему ты спросила?
– Я увидела в твоих глазах огонь жизни, и мне стало интересно, знаешь ли ты о том, что он зажегся или еще нет. Значит, пока не знаешь. Но это не страшно, совсем скоро ты почувствуешь…
– Что почувствую? Я не понимаю тебя, Мари.
– Мари? Нет, дело не во мне, дело в тебе… Все в тебе… Если ты чего-то не можешь понять, это значит, ты плохо слушаешь свое сердце.
С каждой новой репликой юноша чувствовал, как кровь приливает к сердцу, он краснеет, и сквозь матовую бледность начинает пылать. Марио ощущал ее превосходство во всем, но это не только не угнетало и не обижало его, но наоборот, помогало раскрепоститься и довериться. С каждой минутой Мари становилась роднее и ближе. Он не узнавал себя…

__________________

По пути в Гренобль я познакомился с особенным человеком, ее зовут Мари. Я восхищен… Думаю, через несколько дней, напишу о ней подробнее. Так много эмоций и мыслей… Сам ничего не понимаю… Смятен и очарован. А пока - только внешность. Высокая, стройная, худенькая и гибкая. Эталон современных идеалов. Глаза миндалевидные, темно-карие, с тонкими прожилками чайного цвета. Взгляд с легким прищуром, игривый и лукавый. Там же - ум, насмешливость, сила, слабость, искренность, хитрость, смелость… В них вся Вселенная целиком с ее безграничной и безусловной любовью. Она пронизывает ее, питает теплом и светом, наполняя душу чистотой. С ней все так, как должно быть… не знаю, что хочу сказать этим. Наверное, то, что она воплощение естественности, жизни и природного совершенства. У нее короткие, блестящие волосы, цвета итальянской ночи. Такие же темные, свежие и напитанные запахом прохлады и волшебства. Тонкие черты лица: прямой носик, изогнутая линия пухленьких перламутровых губ, две шутливо приподнятые стрелы бровей, густые прямые черные ресницы и забавные светлые веснушки. Красивые руки, длинные ухоженные пальцы и ногти. А за всей этой видимой хрупкостью и беззащитностью - целеустремленная и завораживающая своим гармоничным развитием натура. И все в ней так прекрасно! Мысль о том, что завтра я покину ее, делает меня несчастнее, чем я был до нашей встречи.

__________________

Но он поспешил расстроиться, ибо судьбе было угодно связать нас всех на более длительный срок. Путешественники резко передумали ехать в Лион, который находился несколькими километрами дальше Гренобля, и решили выйти вместе с нами и отправиться в «Amour de la vie». Услышав эту новость, Марио ликовал и мысленно хлопал в ладоши. Все в его душе цвело и благоухало…

____________________

Поезд приехал в Гренобль в субботу утром. У Тони и Мари было немного вещей, поэтому мы налегке отправились дальше. Выйдя с вокзала, Тони поймал такси, и оно понесло нас навстречу сонному городу и мерно дышащим Альпам. Проезжая сам город, я был поражен тишиной и монотонной жизнью, протекавшей здесь. Курортный Палермо и промышленный Неаполь оглушали жужжанием и тарахтением, а здесь, казалось, все утопает в дымчатом тумане, обволакивающем прохожих и дома, замедляя действия и превращая жизнь в растянутую киноленту. Наш пансион находился недалеко от горы Сен-Эйнар, где расположился парапланный центр Гренобля. Въезжая по серпантинной дороге в гору, мы видели планеров медленно и плавно парящих над городом. Из окон автомобиля мы внимательно следили за их полетом и наслаждались хорошей погодой. Несмотря на середину осени, она и не думала менять свои легкомысленные солнечные наряды. Мы молчали. Каждый думал о своем и предвкушал новое…
Через час прибыли на место. Тони расплатился с таксистом, и мы погрузились в атмосферу головокружительно красивой природы. С горы открывалась панорама густорастущего, лежащего у подножья леса. От избытка чувств перехватило дыхание. Мы стояли молча, улыбаясь и весело переглядываясь. Мне хотелось петь, кричать, танцевать!.. Было около девяти утра, и жизнь еще только втекала в пансион, проникая в него через окна и щекоча жителей своими теплыми задорными лучами. Мадам Бовари находилась на улице и бережно подрезала сухие стебельки и листики цветов. Мы подошли к ней, представились и попросили проводить в нашу обитель. Так как комнаты для Тони и Мари не были заказаны заранее, им пришлось немного подождать на улице. Мари долго смотрела вдаль, на небо, затем медленно перевела взгляд на Тони и задумчиво спросила:
– Тебе нравится здесь?
– Красиво…
– Очень. А ты чувствуешь, как здесь благостно? Это просто чудо!
– Чудо - это ты. Зачем тебе Гренобль?
– Я не хотела отпускать его…
– Ты думаешь, он сможет?..
– А ты думаешь, нет?
– Неважно, что думаю я. Однако, зная тебя, могу предположить, что достаточно взгляда, чтобы все узнать…
– Я еще ничего не знаю…И вообще, расслабься, отдохни. Ты очень соскучился по лионской духоте?
– Нет, мне все рано, я о тебе забочусь…
– Спасибо тебе, Тони, - видимо, она всегда так улыбалась, - Но ты достаточно умен и прекрасно все понимаешь, не сотрясай воздух… Нам обоим известно, о чем ты думаешь на самом деле…
Он посмотрел так, словно она в очередной раз прочитала его мысли, и обречено продолжил:
– Будь, что будет, в конце концов, выбор есть всегда.
– Вот и славно. Тем более ты сам видишь, как он начал…
Разговор прервала мадам Бовари, крикнув с крыльца дома, что комнаты готовы, и они могут пройти внутрь и расположиться. Сначала я был уверен, что Мари и Тони состоят в более тесных отношениях, и будут жить в одной комнате, но затем понял, что они только хорошие друзья, и потому их поселили в двух одноместных номерах. Мы с Марио жили в комнате на первом этаже с окнами, выходившими во двор. Несмотря на это, нам открывался прелестный вид: милые улыбчивые цветы, океан лазурного неба и толпы каменных великанов где-то вдалеке. Внутреннее убранство комнаты не было роскошным, но от всего исходило тепло и гостеприимное радушие. Кровать, уютное мягкое кресло, газетный столик, сделанный под красное дерево и высокий, подпирающий потолок ореховый шкаф. На стенах, выкрашенных в молочно-голубой цвет, висели две картины, изображающие сцены из лесной жизни. На одной: мама-олениха с олененком гордо и стройно застыли на спуске с горы; на другой – чудесный лиственный пейзаж.
Я быстро разложил вещи и отправился на завтрак. Столовая находилась в просторной зале, которая занимала часть первого этажа. Там не было отдельных столиков. Все сидели за одним большим длинным столом. За завтраком у моих соседей по столу, Робера и Франсуаз, которые приехали сюда неделю назад, я узнал, что помимо нас в пансионе живут еще несколько итальянцев, а также французы, голландцы и пара немцев. В сущности, меня это не волновало, но где-то в глубине души я надеялся найти здесь хороших друзей и весело провести время. Я понимал, что одной природы маловато. Хотелось действий: бегать, прыгать, изобретать! После завтрака я снова поднялся в свой номер и завалился на кровать, чтобы немного отдохнуть после долгой поездки. Я лег и сразу уснул, а Марио стал писать дневник.

__________________

Наконец-то добрался. Вещи разобраны, я уже лежу на кровати в своем номере. Кругом тишина.
Не знаю, что опять со мной. Я ничего не хочу. Даже Мари меня не радует. Что случилось?.. Ну, почему я такой непостоянный?.. Не привыкнув к одному состоянию, погружаюсь в другое.
Посещают тягостные мысли, будто я сам себе не подвластен, будто мой разум бессилен и лишь пытается совладать с каким-то огромным РАЗУМОМ, который на самом деле и руководит моей жизнью.
Здесь сейчас хорошо. Именно так я и хотел бы умереть. Просто раствориться в воздухе… Превратиться в пустоту, в ничто. Никто ничего не знает, никто ни о чем не думает, всем кажется, будто меня нет и никогда не было. Хочется исчезнуть. Закрыть глаза и не открыть их… Странно, и все у меня хорошо, и жизнь только налаживается, а мне опять плохо. Все на Земле одно и то же. Даже события, которые кажутся новыми и неожиданными, на самом деле страшно предсказуемы и стары, как мир… Откуда во мне это? Что за мысли?
Он снова разбудил меня…
– Может я и не человек вовсе?..
– Ну да, размечтался! Нет, дружок, ты такой же, как все.
– Почему тогда я один так жестоко страдаю?
– Ха-ха… Один... Не бери на себя слишком много. Впрочем, если тебе от этого станет легче, можешь считать себя избранным.
– Как же! Тот еще избранник. Ты, вроде, только утверждал, что я «как все»?
– Да, Марио. И в этом нет ничего удивительного. Потому что каждый человек – избранник. Только по-своему… Помнишь, Мари уже говорила, что ты особенный…
– Особенный… Да, врешь ты все. Надоело тебя слушать. И не можешь ты этого знать.
– Могу. Потому что знаю.
– А, может, я и, правда, сошел с ума?.. А?. Тогда все это можно объяснить. Например, тем, что у меня раздвоение личности… И, значит, с морем все обстоит так, как говорила Мари… И… Значит, я совсем… совсем больной… Но ведь я не больной, Антонио? Скажи мне. Я в своем уме?
– А в чьем же? В моем? Прими, наконец, тот факт, что в тебе живут десятки личностей, которые и создают эту неповторимую многоликость. Смирись, наконец. И помни, что от них зависит все: и твое настроение, и мысли, и поступки.
– Но я не хочу ни от кого зависеть? Разве я не могу просто быть собой?..
– Собой?..
– Собой…
– А что значит быть «собой»? И кто ты вообще такой, чтобы претендовать на самость? Марио, ты навсегда останешься всего лишь частью чего-то еще, о чем не имеешь даже понятия. Тебе не суждено стать кем-то. Ты - лишь вспомогательная деталь. Маленький и едва ли полезный винтик, в гигантском механизме хаоса и абсурда. Проще говоря, заткнись, наконец, и дай мне поспать.

__________________

Марио спускался с холма. Неспешно залезая в лодку, он думал, о красках. В это время Незнакомый город был совсем пустынен. Одинокие лодочники легким плеском проплывали мимо него. Все одинаковые, в помятых шляпах, с помятыми лицами, седые, понурые. Он плавно погружал весла в черную воду, двигаясь вниз по Первому каналу через Водный остров. Добравшись до Третьего канала, он причалил к Церкви. Две бесцветные женщины с покрытыми головами вошли вместе с ним внутрь гранитного здания. Ослепительное стальное убранство, мутный запах ладана, посеребренная фигура Спасителя, вызвали еще бОльшую сердечную смуту. Несколько минут он стоял в растерянной нерешительности посреди Церкви, не зная, как обратиться к священнику. Его губы исступленно, гулкой тишиной храма перебирали четки молитвенных слов. Внезапно он захотел сорваться и побежать, что есть сил. Выскочить, броситься стремглав, помчаться вперед, ощутить скорость, порыв ветра, подпрыгнуть, разбежаться и подпрыгнуть, вперед и ввысь, побежать и взлететь, превозмочь усталость, боль в ногах, ломоту, сбить дыхание и, и, и… Воздуха не было, и с мягким грохотом его пылающая плоть в мгновенье онемела, объяв ледяной пол. Аминь.
Через…он очнулся в своей лодке, накрытый влажным одеялом. Ночь. Ленивые волны устало бились об отсыревшие доски. Немного придя в себя, Марио предпринял попытку разогнать руками густую непроглядность дымки, но, словно дирижер, лишь удивленно взмахнул пятипалыми плетьми и степенно, с грацией птицы опустил их на колени. Слепые глаза наполнились слезами.
Дома, прильнув к тусклому свету керосиновой лампы, согнувшись над картиной, его ожидала поглощенная процессом Мари. Завидев на пороге Марио, она отложила угольный мелок и подошла к нему. Дотронувшись почерневшими кончиками пальцев до его виска, она почувствовала набухшую венку, нервно трепетавшую под ее прикосновением.
- Хлеб и молоко. Я подам тебе. Раздевайся.
Ее сумрачная походка демоницы и тонко переплетавшиеся щиколотки.
Пока Мари накрывала ужин, Марио сел за стол и стал рассматривать рисунок.
- Тебе не приходило в голову рисовать по-другому?
- Нет.
- Совсем?
- Совсем.
- Почему?
- Мне нравится то, как я рисую.
- Мне тоже. Но ведь было бы интересно открыть что-то новое? Использовать другие материалы. Не уголь, например, а… Я не знаю. Но можно же что-то придумать. ЦвЕта добавить, понимаешь?
- Почти.
- Как почти? Что непонятного?
- В рисунке я передаю такое количество оттенков, которое обычный человеческий глаз не в состоянии различить.
- Да. От белого до черного. А что-то еще?..
- Что еще?
- Ну, другие цвета?! – беспомощная ярость начала концентрироваться в его плотных кулаках.
Она опустила на него невозмутимую тяжесть взгляда и подала ужин.
- Хлеб и молоко.
Ноющая тишина окончательно все обездвижила. Марио ел.
Мари сидела у окна и разглядывала воды матовой мглы.
…. …. …. … …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. …. ….
- Знаешь, мне действительно все нравится. Потому что это мой мир. И моя самость.
- А как же я? Где же тогда мой мир и моя самость? Почему я столь зависим от всех и всего?!
- И, правда, почему?
- Ты смеешься надо мной?
- Наш диалог состоит из вопросов… И что бы ты ни говорил или думал, просто знай, что у тебя есть выбор. Мой мир навсегда останется моим, а твой, Марио, – тебе придется выбирать самому. Но ведь ты не умеешь выбирать? И не знаешь, чего хочешь? Не так ли? Лишь декорация моего сна. И ты навсегда останешься всего-навсего частью чего-то еще, о чем не имеешь даже понятия. Тебе не суждено стать кем-то. Ты - вспомогательная деталь. Маленький и едва ли полезный винтик, в гигантском механизме хаоса и абсурда.
Сон. Переход. Реальность. Переход. Сон. Переход. Реальность. Переход. Сон. Переход.
Запах утра ласково расползся по комнате. Марио оделся и вышел на улицу. Едва он погрузился в застывшую картину жизни, внутреннее устройство, тихонько поскрипывая, пришло в движение. Словно, до его появления, все стояло на месте. Люди, вода, воздух. Абсолютная статика. Рисунок, выполненный угольным мелком на шероховатой бумаге.
- Я живу в ее картинах. Я – лишь часть ее фантазии. Неужели, на самом деле меня не существует? Кто я?
Марио разом припомнил, что все места, в которых бывал, люди, которых встречал, видел на ее набросках.
- Этого не может быть.
Впервые за все время, он по-настоящему осознал свою безвольность и беспомощность. Любые попытки как-то повлиять на происходящее всегда заканчивались поражением.
- Я могу быть тем, кем захочу.
Ему было сложно назвать точную дату, когда он перестал помнить о себе. У его жизни вообще не было точек и границ. Поступков и действий. Развития и продолжения. Пространство с двумя координатами. Две ПЛОСКОсти. И все бы ничего, если бы окружающий мир не вызывал столь сильного неприятия. По сути, он с легкостью мог продолжить воспринимать все в данности. Существовать в обстоятельствах. Среди декораций. Но в это утро прозрел. Эта была ее жизнь. Не его. Мысль о выборе, возможности и прочих весьма абстрактных вещах впервые пришла ему в голову.
Марио медленно осмотрелся по сторонам и ужаснулся: по каналам плавали одни седовласые старики, по узеньким улицам ходили бесцветные монашки.
- Я знаю, что делать.
Внутри все бурлило и кипело. Конечности продолжали вязнуть в воздушном киселе. Превозмогая инертность материи, Марио уселся в лодку и поплыл. Он прорывался сквозь картины, рисунки, наброски. Чувствуя приближение жизни, он дрожал от волнения. Быстрее, быстрее, пожалуйста.
Но все текло своим чередом.
Абсурд. Чудовищность. Немыслимо. Невыносимо.
Еще издалека завидев картонные фасады набережной, он наверно знал, куда ему нужно попасть.
- Почему я не заплывал за Эти Высотные здания? Или за Башню?..
Время капало в темечко. Миллиарды секунд звонкими горошинами сыпались на голову.
Мысли, мысли, мысли! Такие быстрые. Такие прекрасные. Неосознанные. Проносятся. И исчезают. Потом новые, новые, новые. Уже почти счастлив.
Наконец, перед его взором отчетливо нарисовалась плотно застроенная набережная. По обеим сторонам торжественно красовались мосты. Величественная стена Высотного Здания высилась до самого Бога. Марио сошел на берег и, не оборачиваясь, пошел вперед. Чем ближе он подходил к Зданию, тем отчетливее различал линии, штрихи. Оказавшись перед зданием на расстоянии вытянутой руки, он окончательно убедился в том, что это декорация. Как и все остальное. Объемное издалека сооружение, на самом деле было плоским картонным муляжом. Марио провел ладонью по стене. Та почернела. В нескольких метрах от себя он заметил небольшое арочное углубление. Там была пустота. Самая настоящая пустота. Та, о которой всегда мечтал. Он зашел внутрь, и свет пропал. С другой стороны - он не видел, но осязал – стена тянулась очень далеко. Ведя по ней рукой, не отрывая ни на минуту, он шел вперед, все дальше и дальше оставляя за собой вход в арку. В этом месте, где не существовало ничего, времени также не было. Но через…притупившееся в непроглядной тьме зрение Марио, неожиданной болью в глазах, отреагировало на крошечный лучик света, пробивавшийся с той стороны, откуда он приплыл. Нащупав пальцем отверстие, он вонзил в него глаз, который суетливо ворочался между век, пытаясь что-то увидеть. Все пребывало в описательном небытии. Даже вода крупной штриховкой впиталась в грубую серую бумагу.
Внезапно краешком Марио показалось, что его начинает обратно затягивать через отверстие в картину. Прилагая немыслимые усилия, он оторвал от стены заслезившийся напряженно глаз, вытер его рукавом рубашки…
и я проснулся.

__________________

Когда я проснулся, Марио в номере не было. На часах красовался полдень. Я вышел из комнаты, прогулялся по двору и даже спустился с пригорка в попытках найти его, но тщетно. Подойдя к мадам Бовари, которая, как и всегда, усердно занималась цветами, я осведомился, не знает ли она, где Марио. Та сказала, что видела, как сегодня в половине одиннадцатого он стремительно выпорхнул из номера, пролетел по лестнице вниз и, громко крича, рванул по дороге, ведущий в город. Она рассказывала об этом с видимым волнением. Кроме того, добавила, что Марио ее очень напугал, потому что его движения отличала порывистость, нерациональность и резкость. Он мчался так, словно пытался скрыться, рыдал, бешено смотрел и рассыпал проклятия. Казалось, он ничего перед собой не видит, и слепота застилает глаза… Это произошло полтора часа назад, поэтому хозяйка уже обо всем забыла и немного успокоилась. Мадам Бовари сказала, что долго стучала ко мне в номер, но никто не ответил, неудивительно, ведь я спал. У меня перехватило дыхание… «Боже мой!.. Боже мой, что еще случилось? Что?!?!?!…» - в панике я терзал на голове волосы и мысленно перебирал все места, куда он мог отправиться. Но откуда я мог знать, куда, ведь мы только приехали. Еще несколько часов назад все было прекрасно!.. Где же теперь искать? Куда идти? Что делать? Я настойчиво пытался отогнать мысль о приступе, потому что тогда… страшно представить, что могло случиться…
Я предложил вызвать полицию и объявить розыск, но мадам Бовари сказала, что это совершенно бесполезно, потому что их местные полицейские настоящие бездельники и от них ничего не добьешься. Но не мог же я просто сидеть, сложа руки! Поднявшись на второй этаж, я постучал в комнату Мари. Она отозвалась и предложила войти. Увидев меня, девушка широко раскрыла глаза, пристально посмотрела и спросила:
– Где он?!
– Ты уже знаешь?.. Признаться, я и сам хотел бы знать! Мадам Бовари сказала, что полтора часа назад он буквально вылетел из дома и с криками умчался в неизвестном направлении…
– Все понятно…
– Рад за тебя. А мне объяснишь?..
– Я ведь знала, что он еще не готов. Не готов был. Зачем они решили... Но ведь уже все случилось?
– Ты о чем? Я не согласен! Не прощу себя, если что...
– Если что?..
Я задумался… и сразу вспомнил этот странный сон, который видел… Там была она… И был он… И все было… так непонятно… Стертые образы.. Серые тени… А остальное как в тумане… К чему все это?
– Объясни хотя бы, что произошло? Я ничего не понимаю. Мне с ним и так безумно тяжело. Он постоянно обуреваем смутными чувствами, переживаниями… Мой разум не в состоянии это постигнуть. Ты, правда, думаешь, он сошел с ума?
– Наверняка утверждать не могу, но думаю, что побег связан с очередной интерпретацией «я»…
– Чего-чего?..
– В общем, мне кажется, это из-за переосмысления себя как личности. Представь, что Марио – это ты…
– Это невозможно…
– А ты попробуй.
– Марио – истерик. Он другой. Абсолютно. Я не могу даже предположить, что происходит у него в голове.
– Хм, неужели, у тебя такая скудная фантазия? А впрочем, речь не о тебе. Хотя и о тебе тоже. Научись прислушиваться к нему. Тебе придется это сделать, если ты желаешь ему добра. Просто попытайся быть с ним в тот момент, когда он рядом.
– И что это даст?
– А ты не задавай лишних вопросов. Попробуй и будешь приятно удивлен.
– Ну, отлично, ты еще только сильнее запутала меня. Почему нельзя все объяснить доходчиво и понятно?..
– Ты снова задаешь вопросы и при том лишние, – она опять таинственно улыбнулась.
– Ой, все. С меня хватит. Пойду лучше к Тони, узнаю, как он…
– Да-да, это удачная мысль. Тони - отличный парень. Я думаю, вы поладите.
– Мы уже поладили…
– А насчет Марио, не расстраивайся. Он скоро вернется, я обещаю. До встречи.
– Ну, хорошо. До встречи.

__________________


Я действительно пошел к Тони. Было интересно и приятно общаться. Кстати говоря, поразила его эрудированность, потому как, о чем бы ни заходила речь, он умело поддерживал разговор и привносил в него юмор, остроту и необычные знания. Первое впечатление оказалось ошибочным, и теперь я не считал его посредственностью.
– Здравствуй.
– Привет, проходи, устраивайся.
– Спасибо, я не надолго.
– Ерунда, у меня масса времени.
– Тогда отлично.
– Может чая или кофе?
– Нет, спасибо.
– Как вообще дела?
– Вообще – средне.
– Средне? – добродушная улыбка – Может, тогда в картишки?
– Нет… давай не сейчас…
– Хм, ответ или «нет», или «средне»… Так что же случилось? – улыбка не сходит – Все из-за Марио?..
– И ты знаешь?..
– Ну, конечно. Мадам Бовари…- и он сделал такое многозначительное лицо...
– А.. ну ясно.
– Всякое бывает.
– А вот от этого не легче.
– Как думаешь, где он может быть?
– Понятия не имею. Знаешь, признаться, версий ноль. Правда. Самому не по себе. Хочется что-то предпринять, действовать, но я как тюфяк набитый… Меня будто парализовала тупая вялая беспомощность…
– Антонио, не смеши меня. И завязывай прибедняться. Ничего-то он не может. Не в обиду, просто, кажется, будто ты сам себя убеждаешь. Мямлишь и ноешь. Оно тебе надо? Хочешь, я тебе с легкостью докажу, что у тебя очень развитая и богатая фантазия? Ты занимаешься самообманом. Предлагаю простую, легкую, а главное – интересную фантазийную игру. Как тебе? Она поможет тебе не только избавиться от скуки, но и сбросить лишнее бремя волнений.
– Ладно, давай попробуем. Все равно, и правда, надо коротать время… Меня уже буквально колотит от нервов.
– Тем более. Ну, тогда приступим? А игра эта называется «Чердак моей памяти».
Я смотрел на него и думал, где он научился так отточено-искренне улыбаться?

__________________

Итак, для начала предлагаю подвигаться, разогреться. Давай вместе походим по комнате. Разомнем свои руки. Повращаем запястьями. Сожмем-разожмем кулаки. Вот, сейчас ты покачиваешь в ритм шагам головой, давай заодно расслабим шею и плавно покрутим головой по сторонам. Отлично. Направо. Налево. А теперь потянемся вместе, как следует. Ты можешь достать до потолка из этой точки? Тянись–тянись. Ох, я чувствую, как и мой позвоночник вытягивается все сильнее. Каждый позвонок встает на свое место. Приятная легкость в теле. Ого, Антонио, да ты высок и строен. Ты почти достаешь до потолка. Молодец. Разомнем наши затекшие мышцы после сна. Чувствуешь, как по телу побежало тепло? Ты улыбаешься. Тебе удается снять напряжение? Потряси конечностями, как будто ты весь мокрый и тебе необходимо избавиться от лишней влаги. Вот. Еще. Еще. Правильно. Так ты сбрасываешь тяжелый балласт негативной энергии, которая сковывает тело. Становится все легче. Я вижу, ты ощущаешь. Прекрасно, Антонио. Да, я тоже разогрелся вместе с тобой. Чувствую себя великолепно. Так, ну, теперь приступим к игре.
Давай в нашем действе мы будем использовать эти предметы, которые оказались на моем столе? Да-да, вот эти. И книгу, и кружку, и чайную ложку, и ручку… Все, что ты сейчас вокруг себя видишь – «Чердак твоей памяти». В своей фантазии ты можешь использовать любой предмет, который пожелаешь. Представь себе, что каждый из них – некий загадочный символ в твоей личной логике. В твоей неповторимой истории. Любой из этих предметов тайно или явно связан с тобой. Твоим прошлым. Тебе нужно лишь осознать это и включить в ход фантазию. Предлагаю тебе выбрать любой из этих предметов и начать рассказывать о нем. Но только пусть твоя история будет основана на чем-нибудь по-настоящему значимом и памятном для тебя. Разбуди воображение и ассоциации. Не пытайся отвечать в условиях установленных рамок. Привычек и обязательств. Раскрепостись. Действуй спонтанно. Интуитивно. Обещаю, что это пространство абсолютно для тебя безопасно. Да, и, пожалуйста, говори обо всем в настоящем. Так, как будто это еще не произошло, но свершается прямо здесь и сейчас.

Я был ведомым. И мне хотелось идти. Я слушал его как человека, которому просто доверял. А еще мне, правда, нужно было отвлечься. Но я пообещал себе, что Марио у меня хорошенько получит, когда вернется. После этого я отбросил всякую важность и приступил к игре.

__________________

Первый предмет, который я заметил на столе - небольшая расписная кружка, которая буквально купалась в теплых лучах, упрямо заглядывавших в окно. Солнце, светило так пронзительно, что разом всплыла вся череда ассоциаций.
Школьные каникулы, выходной день, приятный сон часов до одиннадцати, ясное улыбчивое утро, пленяющий запах свежих блинов. В ноздрях щекочет аппетитной сдобной. Мама на кухне, папа в ожидании завтрака смотрит скучные воскресные передачи. Не заходя в ванную, бреду на кухню и плюхаюсь на стул, улыбаюсь маме, надеюсь, что не заставит умываться, мысленно перебираю начинки для блинов. Буквально через пять минут на кухню приплетается папа. Он тоже следует за манящим ароматом. А еще мама варит кофе. С корицей. Разливает по кружкам. Горячий пар струится в прожилках карамельно-солнечных переплетений. Растекается по углам. Проникает в наши желудки, которые синхронно откликаются на зов голодным пустым урчанием. Ура! Мама ставит на стол блюда с блинчиками. Мы все поспешно желаем друг другу приятного аппетита и практически набрасываемся на лакомства.
Сразу после завтрака довольный и умеренно сытый, я одеваюсь для утренней прогулки. Мне страстно хочется выйти к морю и запустить воздушного змея. Иногда по выходным мы с папой вместе запускаем большого цветного змея. Он летает над морской набережной, озаряемый яркими красками. Желтый, красный, зеленый, синий, светло-голубой, оранжевый. Иногда ветер начинает трепать змея по сторонам. Подбрасывает. Мечет. Но он в папиных руках, и поэтому я уверен, что не запутается. Я смотрю на папу. Он такой счастливый. Кажется, ему весело. Он будто разом помолодел на пару десятков лет. Я восторженно смеюсь. И маленькой заведенной пружинкой мое сердце энергично подпрыгивает во мне одновременно с тем, как 14тилетний я мысленно хлопает в ладоши, наслаждаясь общением с отцом.
И вот я замечаю приближение ко мне знакомого мальчика. Это одноклассник. Я отхожу от папы и двигаюсь ему навстречу. Замечаю, что он тоже гуляет по набережной с родителями. Приветливо улыбаюсь ему. Он сразу показывает пальцем на моего змея и говорит, что у него тоже есть такой и даже намного лучше. Но они с папой будут запускать своего сегодня вечером в городе, на центральной площади, где будет проходить праздник, в честь которого проводится конкурс на лучший полет воздушного змея. А еще он расхваливает своего змея и смеется над моим. Говорит, что нам с папой ни за что не справиться с их командой. Я поворачиваю голову на отца. Он по-прежнему с необыкновенной искусностью и увлечением управляет нашим крылатым другом. Я, не задумываясь, принимаю от знакомого пари.
Сегодня вечером. На площади. Мы запустим нашего пестрого гиганта. Он воспарит в небе всем на радость. И мы станем победителями. Я со всем справлюсь.
И вот я сообщаю папе радостную новость о том, что сегодня вечером у нас будет возможность продемонстрировать свои умения в запускании змея. Мы выступим командой на конкурсе змеев. Ведь это такая красота. Много воздушной живности, и вся она взмывает над городом, расправляя свои уникальные и невообразимые окрасы.
Папа сидит в кресле и читает газету. Он отвечает, что мы уже запускали сегодня змея, и этого будет достаточно. К тому же, увы, они сегодня с мамой отправляются на деловой ужин. Папа объясняет что-то по поводу сделки. Спокойно прихлебывает чаем из той же утренней кружки, от которой вместо тепла теперь исходит комнатная температура ровного невнимания. Мне чертовски обидно. Я сжимаю кулаки и чувствую, как болезненный ком застревает в горле немым плачем. Но я не сдамся. Ни за что. Он не увидит моих слез. Потому что в противном случае, откажется запускать змея с таким сопляком как я и вовсе.
Я разворачиваюсь и ухожу. Мое разумное здравое лицо скрывает под собой клокочущий вулкан максимализма и отверженности.
Вечером я иду на площадь. Как будто, чтобы помучить себя. Не лезу в самый центр. Стою один и с краю. Так по-дурацки. Нелепо. Словно прячусь от кого-то и при этом пытаюсь состроить непосредственность. Завистливо смотрю на парней моего возраста с отцами. Многие пришли целыми семьями. Помимо змеев в небе замерли воздушные шары. Фонари освещают прохожих. Суета и динамика живого процесса.
Мне становится отвратительно, и я ухожу. Иду в сторону дома. По дороге захожу на пляж. И зависаю.

__________________

Стук в дверь уместно продолжил развитие событий. Зашла Мари, чтобы сообщить, что Марио объявился.
Узнав эту новость, я, сразу позабыв все на свете, сорвался с места и стремительно побежал вниз. Напротив дома на скамейке сидел согбенный Марио с бледным лицом и поджатыми губами. Я подошел к нему и уставился. Заплаканные глаза. Он встал, посмотрел на меня и крепко обнял. Никогда прежде он не обнимал меня… Я оторопел и не знал, что сказать. Марио заметил мое смущение и заговорил:
– Антонио, прости меня, я заставил тебя волноваться. Я поступил необдуманно и жестоко. Извини…
– Да ничего…Я…не знаю, что сказать…
Шок. Впервые он обратился ко мне с такой горькой и смирительной нотой в голосе. Мне казалось, что это говорил не он. Извинился, обнял…Что случилось?.. Мне было стыдно, но я с трудом верил в искренность жестов, потому что все, чего я ожидал - усмешки, упреки, многозначительное молчание. Что-то с ним произошло, и я должен был узнать что. К тому же мне надоели оборванные фразы Мари. Неужели она считала меня настолько безнадежно глупым и непроницательным, что даже не пыталась ничего объяснить? В конце концов, мы с Марио – единое целое, и его судьба не может быть мне безразлична. Я твердо решил расставить все точки над «i». Мир незаконченных фраз, загадочных исчезновений и неожиданных приступов проникал и в мое здоровое сознание. Я проводил Марио в комнату, уложил спать и решил пока ни о чем не спрашивать. Все, что было необходимо - крепкий сон. Марио - человек своенравный, и заставить его уснуть никто не мог, поэтому он забрался под мягкое одеяло и стал писать дневник.

__________________

Спустя какое-то время, я пошел к Мари, чтобы во всем разобраться. Я постучался к ней и сразу вошел. Тони и Мари сидели вместе на кровати и оживленно беседовали. Заметив меня, они смутились и постепенно сменили тему. Я сам жутко застеснялся, потому что вошел без разрешения. Предложил зайти позже. Но Мари остановила, попросив остаться. Откровенно говоря, мне было неприятно, что от меня что-то скрывают. Конечно, они имели на это право, но в душе я все равно обиделся и нарочно хотел уйти. Мари объяснила, что их разговор слишком затянулся, и не было смысла его пересказывать. Это меня не удовлетворило, но немного успокоило и примирило. Я прошел в комнату и с позволения Мари присел в кресло. На пару мгновений в комнате воцарилась тишина. Я не мог начать разговор. Мари поинтересовалась, как самочувствие Марио, и я ответил, что он отдыхает. Тони предложил сходить вниз и попросить мадам Бовари принести всем чаю. Мы согласились. За время отсутствия Тони я мог начать разговор. Что и сделал. Мне казалось, что из нашей беседы в поезде я узнал о девушке многое, но теперь понял, что не знаю ровным счетом ничего. Я запомнил, что она родилась и выросла в Лионе. Там и прошла бОльшая часть ее жизнь. А какой она была? Как менялась? Что с ней происходило? Я не знал…
– Ты учишься в Лионе?
– Да, на третьем курсе. А ты?
– А я, до отъезда, учился в спортивном колледже.
– Было скучно или нравилось?
– Давай не сегодня... На этот раз я хочу поменяться ролями и услышать что-нибудь о тебе...
– Что интересует? – таких бархатных глаз я прежде не видал…
– Да, все, пожалуй…
– Хм, ну тогда что ж… Семья моя…Чудесные люди. Воспитывали в атмосфере безграничной любви и ласки - не ругали, не наказывали. Я не знала лишений и бед. Видимо, от переизбытка хорошего, мне стало скучно. Так бывает, когда перестаешь ценить жизнь, и даже подарки вписываешь в привычку. Юность – самое подходящее время для того, чтобы броситься в крайность. И я бросилась: стала много думать. И не просто много… А загружала мозг по полной программе. Пахал у меня бедный круглые сутки. Я засыпала от измождения. А главное, поначалу думала просто так. Ну то есть думала… Обо всем на свете. Затем – углубилась в анализ. Бросилась в него, можно сказать, с головой. Мне нравилось все выкручивать, выворачивать, искать тонкости, прослеживать закономерности, делать выводы. Я ощущала себя великий логической машиной, которая безошибочно разбирается в исходных данных, поэтому никогда не дает ложного или ошибочного прогноза относительно будущих последствий. Всех, включая меня, забавляло, что в любой «незначительной» детали я могла разглядеть тайный смысл, истолковать его и сделать какой-нибудь неожиданный вывод. Для одних это была игра… А для меня – жизнь. Важность, которую я предавала этому, все глубже погружала меня в аналитические скитания по мозгу и, наконец, привела к чувству обреченности. Пытаясь отвлечься, я лишь больше грустила, плакала, чего-то искала и ждала. И просто не могла остановиться. Слава Богу, мое женское начало заговорило со мной в голос, и я справилась. Я имею в виду, справилась с появлением голой математики, которая объедала эмоции. Мою жизнь. Обгладывала до косточек. И я почувствовала, что пришло время заняться «продуктивным самокопанием». Я обратилась к области эзотерики. И меня понесло: психология, астрология, магия, энергетика, медитация, осознанное сновидение… и еще так много всего, что не упомнить. Я заново открыла для себя, что значит быть женщиной. В чем эта удивительная особенность. Быть другой. Отличной от мужчин. Как раскрываться на рассвете и укладывать лепестки перед сном. Как улыбаться каждый день и радоваться бесконечной вечности мгновения. На йоге я познакомилась с Тони. Когда мои занятия еще только начинались, он уже был настолько продвинутым йогом, что мне становилось смешно от самой себя. Мы подружились. И с тех пор неразлучны. Я знаю точно, дружба существует. И это знание делает меня еще счастливее.
– Он – твой гуру?.. – я невольно улыбнулся.
– Своего рода…Этот человек для меня родной. Как плоть от плоти.
– Ого! Первый раз слышу о столь проникновенной дружбе…между мужчиной и женщиной.
– Да… Мы друзья. И для меня это естественно, – она произнесла это невинно, но мне в голову тут же скользнула мысль о том, что, наверное, Тони ею поживиться не прочь.
Отряхнувшись от «скверны», я спросил:
– А в чем, по-твоему, его главное достоинство? Ну… в смысле…
– В том, что он умеет жить. И знает, как, общаясь с людьми и с миром, показывать им их собственное отражение. Это просто потрясающе! Заметить тяжело. А мне порой и вовсе становится забавно, когда знакомые начинают обсуждать и критиковать его. А если понаблюдать за ним какое-то время, то можно легко разглядеть в нем человека, который двигается в такт сердца земли. Ноги безошибочно ступают под ритм самых недр. В походке едва уловимая красота и пластика дерева. Ступни, корнями вросшие в почву, придают фигуре крепость и силу, а сбалансированность движений – грацию и гибкость.
– Вот это поэтизация! Я просто поражен! Честное слово. Можно сказать, ты его поклонница? – я улыбался, но мне было невесело.
– Ну, по крайней мере, я им восхищаюсь. Типа пример для подражания.
– Кто бы мог подумать – и я рассмеялся, сам не понял почему.
– Это значит, что он легко и непринужденно живет в любых условиях, с любыми людьми, из всего извлекая максимум опыта, пользы и удовольствия. И это притом, что он ни на минуту не забывает о своем истинном пути, который проходит посредством недеяния. В общем, все это может показаться запутанным на первый взгляд, но я уверена, что со временем ты все поймешь…
– Разговаривая с тобой, я открываю новую Вселенную…
– Ту, что внутри тебя...
– Это просто поразительно!
– Что?
– Все, что ты мне рассказала о себе и Тони. С одной стороны, это кажется чем-то просто невероятным, но с другой - таким очевидным!..
– Так и есть. Нравственная слепота людей не позволяет им увидеть некоторые явные вещи. Увидев это однажды, позабыть невозможно.
– Истина?..
– Именно, сделанные открытия заставляют людей метаться между прежним миром и вновь обретенным, между старой и новой Вселенной. Некоторые люди уже после того, как открыли глаза, пытаются снова закрыть их, но, увы, вместо привычной обыденности погружаются в пустую душную тесную пустоту, которая давит, пугает и отталкивает. А тот свет…
– Он манит и притягивает, словно нить к спасению…
– Но эта нить хрупка и удержать ее в целости непросто… Ты тоже переживал что-то подобное?
– Иногда…Во время депрессии мне становится не по себе от ощущения фальши и лжи. Но все проходит, я возвращаюсь к привычной жизни. Несколько лет наблюдая больного исковерканного Марио, я стараюсь держать хотя бы себя в здоровой форме.
– О, мой друг, мы все больны! Все!
– Неужели тебе не тяжело жить, осознавая бессмысленность происходящего?
– Тяжело, но я привыкла. Я так же, как и Тони, очень сильная и не позволю тоске завладеть моим существом, ей меня не одолеть.
– Ты молодец! Но что же делать с Марио?..
– Бедный мальчик… Ему гораздо сложнее. Он долгое время был одиноким дикарем своих больных фантазий и не видел поддержки и сострадания в близких. Он почти отчаялся найти свет, но мир приходит в равновесие, и маятник, наконец, побежал в обратную сторону. Марио - особенный. Одно то, что без всякой помощи он зажег в себе огонь, делает его избранником судьбы, способным на удивительные вещи.
– Я не буду спрашивать, откуда ты все это знаешь, сошлюсь на твой исключительный дар. Но прошу, объясни, что означают приступы? Они сводят меня с ума. Мне страшно даже на секунду закрыть глаза, сразу все мерещится, что может случиться какая-то беда…
– Тебе придется поверить мне на слово, но тот недуг, о котором ты говоришь – не более чем плод его воображения. Ему нравится считать себя больным. Ведь именно так он может объяснить себе и всем обособленность и одиночество. Приступы – ерунда, правда. Не стоящая мелочь, хитрый маневр. Один из лучших и наиболее успешных способов манипуляции людьми. В нашем случае именно так. Увы, нет таких таблеток, которые смогут излечить Марио. Он здоров. Просто какая-то часть его отказывается в это верить. Принимать это. Но я знаю. Он услышит меня. По-настоящему. И мы подружимся.
– Тогда как же быть?
– Пока не знаю,- честно говоря, меня уже почему-то начинали бесить ее замысловатые улыбки.
– Все. Мои ресурсы на сегодня исчерпаны. Я на боковую. Приятно было пообщаться. И до скорой встречи.
– До завтра, и пусть ум слегка отдохнет.
Я едва поцеловал Мари в щечку и вышел из комнаты. Перед сном мне захотелось прогуляться. Я вышел на улицу и присел на предпоследние ступени мраморной лестницы. От земли веяло солнечным теплом. Я почувствовал, как ночь подхватила меня в свои крепкие и сладкие объятия, прижала к себе и завернула в звездное одеяло. Как на своих больших руках она баюкала меня, шептала сказки и кутала уютом сна. Поднявшись со ступеней, я отряхнулся и, не спеша, тихонько поднялся в комнату. Дневник лежал на широкой подушке. У меня никогда не возникало мысли прочитать его, и не потому, что было стыдно перечитывать сокровенные мысли, а потому, что я боялся столкнуться там с чем-нибудь ужасным, с тем, что навсегда лишит меня здорового рассудка. Я разделся, и погрузился в себя. Мне не хотелось думать и вспоминать о том, что сказала Мари. Открытий оказалось предостаточно, и теперь меня волновала только мягкая чистая постель, легкая воздушная подушка и томный плен Морфея.

____________________

На следующее утро меня разбудил навязчивый стук в дверь. Это был Тони. Еле продрав глаза, я открыл дверь и, еще жмурясь, сонно посмотрел на него. Он выглядел бодро и уверенно. Широко улыбаясь, он поздоровался и сказал, что уже давно пора вставать, тем более что у нас полно дел. Плохо соображая, я покорно кивал головой и промямлил, что мы скоро выйдем. Захлопнув дверь, я сладко зевнул, потянулся, потрепал волосы и медленно попытался вспомнить, какие неотложные дела у нас на сегодня назначены. Беззвучно ступая плюшевыми тапочками, я дошел до ванной и умылся. Пару минут спустя я начал постепенно ворочать извилинами. Поэтапно вспомнил прошлый вечер, разговор с Мари, а так же приступ Марио и неприятно очнулся. Я немного поморщился, вспомнив, что Тони говорил о каких-то делах, потому что мне совершенно не хотелось что-либо делать и куда-то ехать. Умывшись, я оделся и, присев в кресло, заглянул в зеркало напротив. Марио выглядел довольным, спокойным и почти счастливым. Спустившись вниз, мы поздоровались с соседями по столу и приступили к завтраку. Он как всегда состоял из пары свежих, но уже остывших круассанов, вазочки с клюквенным джемом, йогурта и чашки зеленого чая. За завтраком Марио отказался поведать свое вчерашнее «приключение», решив не поминать дела минувших дней. Он лишь добродушно потрепал меня за плечо. А я не стал задавать лишних вопросов и как всегда не выдал озабоченности и подозрительности, благо не мутить воды омута души его. Казалось, в нем гуляли светлые и озорные мысли. После завтрака мы, не заходя в комнату, вышли на улицу, где нас уже ждали Тони и Мари. Они были непривычно одеты. Туристские рюкзаки, короткие спортивные шорты, футболки и кроссовки. Я удивлено поинтересовался, куда они собрались. Тони, с необыкновенной готовность и задором ответил, что в горы. Я пожелал им удачи и приятного пути. На что услышал, что у меня есть ровно пять минут, чтобы переодеться и присоединиться. На улице было не жарко, но по-утреннему свежо и даже зябко. На траве и в цветах виднелась частая роса. Небо являло свою безупречную голубизну, пронизанную светло-желтым свечением. Ветра не было. Стоя в тени, ощущалась легкая щекотливая дрожь, а на солнце, жаркие распалявшиеся лучи припекали макушки. Я спросил Тони, куда именно он хочет нас отвести. Но ответ состоял из дежурной улыбки и единственного слова: «Увидишь!». Ну что ж, в любом случае это лучше, чем бездумно целый день валяться на диване. У Тони в руках была нарисованная от руки мадам Бовари карта, по которой он, очевидно, и собирался идти. Примерно полчаса мы спускались к подножью горы. Бодро, чуть ли не маршем топали по извилистой дороге. Тони напевал себе под нос какую-то песенку. Все остальные просто шагали. Временами дорога резко уходила вниз, словно убегая из-под ног, и мы ступали еще быстрее и резче. Сначала наш путь проходил через густой темно-синий лес. Было слышно, как недалеко от дороги, бежит ручей. Журчание, мурлыканье, шепот, переливы, бульканья - все эти звуки доносились с его стороны и придавали всем нам освежающего настроя. Лес действительно был густым, а потому под многими деревьями лежали кучки ароматно-прелых листьев. Эхом утренний прохлады октябрьский ветерок порывисто и внезапно подул в лицо, растрепав волосы и мысли. Затем дорожка выбежала на кукурузное поле, предательски открывавшее нас знойному солнцу. День ожидался на редкость жаркий. От кукурузы остались засохшие и потемневшие стебельки. Весь урожай собрали еще в конце августа. Мы окончательно проснулись, широко рассматривая радужные перспективы дня. Настроение улучшилось. Я чувствовал себя совершенным ребенком, очарованным пейзажами, запахами и впечатлениями. Солнце, небо, лес, жара, неужели этого недостаточно для полного счастья?.. Спрашивал я себя и не мог объяснить перемен настроения, которое, как горное небо, то хмурится, сердится, льет слезы, то вдруг распогодится, станет ярким, светлым и праздничным! Переменчивость натуры все еще составляла мой живой интерес, ибо она по-прежнему была неконтролируема. Дойдя до подножья, мы свернули на широкую, колейную песчаную дорогу, по которой шли еще около получаса, пока не свернули на другую узкую тропку, которая порывисто рвалась ввысь, к вершине другой горы. Я вспомнил, что эту соседнюю гору называют Сен-Эйнар и как раз там находится парапланный центр. Марио заметно нервничал, но всячески скрывал это. Когда мы взобрались на самую макушку, погода разошлась не на шутку и нещадно жарила наши усталые потные тела. Тони вытер липкие капли со лба и объявил, что мы на месте. Только тогда, я, до того пребывавший в наивном самообмане мальчик, догадался, что мы пришли летать! Да-да! Последние полчаса нашего пути и преодоления горных препятствий я себя тщетно тешил мыслью, что мы взбираемся на эту высоченную (самую высокую в округе) гору не для того, чтобы, гордо расправив крылья, с диким ором и выпученными глазами рвануть сначала вниз, а затем взмыть вверх. Не знаю, на что я рассчитывал, но когда все стало очевидным, Марио присмирел. Ничто не внушает ему больший страх, чем высота. Подняться пешком в гору – это одно, а броситься с обрыва вниз - совсеееем другое. Дело в том, что с раннего детства Марио панически боялся с высоты. И все об этом знали. Он даже комнату выбрал на первом этаже, откуда окна выходили на задний двор, хотя на втором этаже была спальня с видом на море. Акрофобия преследовала его с малых лет, из-за нее он не мог даже по деревьям лазать, не говоря уже о горах, парапланах и прочей высотной гадости!. У него перехватило дыхание, сердце резко рвануло к горлу, замерло и заклокотало.

_________________

- Разумеется, я отказываюсь!
-
- Почему? Это идиотский вопрос. Я боюсь!…

Они стали дружно уговаривать.
Он выпучил глаза, сжал зубы и напряженно слушал.
- Что за ересь? Я не могу понять? Вы оба сговорились? - Марио кривой рукой ткнул на Тони - Он, как марионетка, выполняет все, что ты ему говоришь! Стерва! А ты, - он оголил взгляд на Тони, -…кто бы знал, как ты меня бесишь! С этой твоей завсегдатай веселостью, развязностью и не в меру шутливостью. Ты издеваешься надо мной!? – выкрикнул Марио, завидев наползавшую ухмылку Тони.
- Любезный Марио-Антонио! Я предупреждал, что мы идем в горы?.. Предупреждал. Ты видел, что мы поднимаемся на Сен-Эйнар? Видел. Ты знал… Ты все-все знал. И на что же рассчитывал?
- Рассчитывал?! Любезный!? Да пошел ты нахер трижды! Я не приближусь к этой дряни даже на сантиметр! И не думай! – его лицо выражало звериную решительность, - Еще шаг…, - он бы разодрал ему лицо. Точно знаю. Я это понял по взгляду. Эх, Марио…
Осознав степень паники, Мари попыталась все спокойно обсудить.
- Милый Марио, скажи мне, почему ты так сильно боишься полететь?
- Ты еще? – в бешеном забытьи он обратил на нее свою пасть - Какого хрена ты ко мне лезешь? Тварь! Я неясно выражаюсь?! МНЕ СТРАШНО!
- Успокойся, пожалуйста. Все хорошо. Тебя никто не обидит. Я просто разговариваю с тобой. Подыши. Чувствуешь, какой здесь чистый воздух?..
- Ааа! Хватит заговаривать мне зубы! Я больше не клюну на твою психологическую удочку! Мне надоело, что ты постоянно лезешь ко мне со своей болтовней. Мисс умница! Вали нахрен и оставь меня в покое. И своего дружка прихвати. Оба катитесь к чертям! Осточертели ваши проповеди! Вы что возомнили? Решили навести порядок у меня в кишках? Со своим говном разберись-ка. Падаль. Падальщики! Нахера вы мне сдались?.. Когда я сдохну?..– злоба перетекла в тупую истерику. Марио рыдал в голос. От жаркого солнца у него адски разболелась голова, и к тому же поднялась температура. Он напрягался изо всех сил, пытался что-то понять, но не мог. Мысли постоянно ускользали, расплывались в раскаленной голове, путались, сбивались, создавали полную неразбериху.
К этому времени Тони уже был экипирован и готов к полету. Он был бодр, улыбчив и смел. Его ясная белозубая улыбка излучала уверенность и решимость. Казалось, полет на параплане для него вполне привычное занятие. Все было готово. Оставалось только дождаться нужного ветра, разогнаться, оттолкнуться и…стремительно взмыть!.. Минуты через три, когда все детали были оговорены, Мари подошла поближе, чтобы внимательно за всем проследить, а Марио дать придти в себя.
Вдруг ассистент тренера пронзительно завопил: «Пускай его! Идет!» Тони быстро перекрестился, обернулся к Мари, улыбчиво подмигнул ей и, подпрыгивая, побежал к краю горы! И р-р-р-р-аз! Толчок! Ноги отрываются! Летит! Ура!!! Он полетел! Полетел! Все с замиранием сердца смотрели на него. Тони парил медленно и плавно, грациозно! Он как всегда громко и раскатисто смеялся, от счастья, от радости, от нервов. Марио тоже смотрел на него, но как будто не видел…
Он о чем-то думал, думал, проваливался в свои мысли и витал в них… Вдруг он вскочил с земли, выпрямился, выгнулся, как натянутая тетива и стал кричать! Слезы опять вдруг градом покатились по щекам и дальше, вниз, по скулам, по шее, крупным потоком обрушились на потную футболку. Он даже не кричал, а словно скрежетал что-то сквозь зубы и скрежетал так яростно, с такой ненавистью и остервенением, что разом все отшатнулись от него и стали недоумевающе перешептываться. Было совершенно невозможно разобрать, что он шипит, только слышался безостановочный шелест пенных от ярости губ. Потом он внезапно рухнул на сухую землю и зарыдал еще сильнее, еще громче. У него была настоящая истерика! Он бился в конвульсиях на земле, пинался, брыкался, бил ногами и жадно заглатывал ноздрями сухую грязь и пыль. Земля липла к губам, ко щекам, ко всему лицу… Заметив его совершенное безумие, Мари круто обернулась на месте, быстро подошла к нему и в суровой строгости резко приподняла с земли. Он продолжал плакать, а она, гневно смотря в его грязные заплаканные глаза, одной рукой держала за шиворот футболки, а другой со всего размаху залепила чеканистую, звонкую пощечину. Потом тряхнула, как следует, за воротник и крикнула прямо в ухо: «Марио, сопротивляйся! Ты просто жалок!» Потом ударила еще раз, но уже по другой щеке. Затем отпустила воротник и кинула его опять на землю. Марио еще продолжал плакать, но уже как будто тише и спокойнее, чуть всхлипывая и причмокивая засохшими от жары и волнений губами. Он лежал на земле и постепенно замолкал. Казалось, к нему возвращался рассудок. Он словно только что очнулся и начал постепенно осознавать все случившееся. Когда он, наконец, пришел в себя, то заметил, что вокруг уже никого нет. Тони был внизу у подножья, Мари спокойно парила на параплане в воздухе, а остальные туристы разошлись, дабы не попасть под горячую руку «итальянского психопата». Марио привстал, отряхнулся и медленно, еле волоча ноги, стал спускаться вниз, по той же тропинке, что и поднимался. Он шел, вытирая заплаканные глаза грязными руками и тщетно пытаясь что-то понять…

__________________

- Всем спасибо. Каждому участнику выражаю глубокую и неподдельную благодарность за внесенный вклад. Практика закончилась. К следующей неделе жду ваших финальных заключений.
Доктор захлопал в ладоши, и оставшиеся присоединились.
В помещении зажгли свет. Люди стали переговариваться и обсуждать. Кто-то расходился, кто-то чего-то ждал, кто-то мешкал…
- При всем уважении, доктор, мы не можем просто так взять и закончить. Вы, же понимаете…
- А Вы? Вы сами все понимаете? Практика пройдена, и теперь я жду Вашего финального заключения. Напишите его, пожалуйста, как полагается.
- Я не могу написать заключение.
- Почему?
- Потому что история еще продолжается. Она существует здесь и сейчас. Вы же сами все видите! - она говорила с видимым волнением.
- Мадмуазель Мар-Селеблан, прошу Вас успокоиться и помолчать. Вам выпало стать не только свидетелем, но и участником этого процесса. И я, и вы все видели. Еще пару дней назад союз психотерапевтов вынес окончательное решение по вопросу дальнейшего лечения пациента. Я не стал его озвучивать, однако оно заключается в прекращении терапии и оказании ему интенсивной психодинамической поддержки.
- Как так? Но это просто невозможно. Ведь он - живой человек. Такой же как мы с Вами. И он борется за себя, как может. Неужели мы – врачи – не в состоянии помочь ему?
- Увы, мадмуазель, он неизлечим.
- Я так не считаю.
- Это Ваше мнение.
- Почему Вы отказываетесь? Терапия может помочь, я точно знаю.
- Это пустая трата времени. Он не поправится. И нам это доподлинно известно. Неужели, Вы, приехав сюда учиться на психолога, решили, что несколько общеобразовательных курсов и скоромная практика позволят Вам ставить пациенту диагноз, оспаривая при этом компетентное мнение союза психотерапевтов? В любом случае, Вы заблуждаетесь.
- А я считаю, что он близок к инсайту и катарсису. Я считаю, что он вот-вот все вспомнит. Я знаю это. Я уверена. Прошу Вас, доктор, позвольте мне самостоятельно продолжить терапию. Я справлюсь. Буду писать. Все отчеты, Вам лично, все заключения, все, что пожелаете. Только дайте мне, пожалуйста, Ваше согласие на доступ к практике.
- Мадмуазель, однако, Вы наглая особа. Но я поощряю Ваше рвение. Если Вы сможете выполнить свое обещание и вылечите больного, я сразу предоставлю Вам место штатного ассистента у себя на кафедре. Да, к завтрашнему дню представьте лично мне и союзу психотерапевтов всю историю болезни мсье Саннома. Ее полное описание. От начала и до момента передачи мне в руки. Всего доброго.

__________________

Утверждено.

__________________

- Всем добрый день. Сегодня я вижу много улыбок на лицах, – она тоже улыбалась. Спокойно и доверительно, - Для начала предлагаю погрузиться в пятиминутную тишину и услышать свой внутренний голос.
Воцарилась тишина. Было слышно, как тикают часы и чирикают птички. Как внутри говорят голоса.
- Приступим к разминке. Прошу всех встать со своих мест и разбиться на пары. Мсье Санном, Вас это касается в первую очередь. Благодарю. Итак, выбирая партнера, действуйте непринужденно. Полагайтесь на состояние комфорта. Теперь отойдите друг от друга на максимально далекое расстояние и начинайте двигаться навстречу. Ступайте медленно. Пытайтесь прочувствовать каждый шаг. Его энергетику. Ваше настроение. Идите до тех пор, пока не начнете испытывать сильное волнение или страх.

__________________

Я шел к нему навстречу. У меня будто горели кулаки. Мне не на что было жаловаться, кроме того, что после горного приключения к вечеру у Марио начался сильный жар. Через пару часов температура подпрыгнула до 40 градусов. А еще через час он впал в бессознательное состояние, из которого редкими фазами бессмысленного бреда возвращался в реальность. А еще через пару часов он умер, не приходя в сознание.
Я был чертовски зол. «Антонио, успокойся… тиииии-шшшшше», - говорил себе я. Да, мне хотелось разбить ему лицо. Я видел, как он приближается. Как становится ближе и ближе. Его фигура вырастала передо мной на глазах, превращаясь в высоченную грозовую тучу. И вдруг я остановился, ощутив, что не могу больше сделать и шага. Будто вкопанный я застыл на месте. Я посмотрел на свои руки. И увидел, что они были в крови. О, Боже, это была его кровь... Я увидел, что в ногах лежит его тело.
- Я… Я не хотел, правда. Это не я… Я клянусь вам! Это не я! Это он убил Тони! Я знаю… Это был Марио. Марио убил его! Я не убивал… Не убивал…

__________________

- О Господи, кто-нибудь, помогите! Фред ранен! Сделайте что-нибудь!

____________________


Эпилог

История болезни.

Ф.И.О пациента: Информация отсутствует;
Временное имя: мсье Санном

Дата поступления больного в клинику: 21.09.2001

Возраст: Информация отсутствует;
Согласно метаболизму предположительно 20-25 лет

Пол: Мужской

Место рождения: Информация отсутствует;
Предположительно Франция

Семейное положение: Информация отсутствует

Род занятий: Информация отсутствует

Вероисповедание: Информация отсутствует

Первичная информация получена от: Медсестра Дюбруа

21 сентября 2001 года неизвестный молодой человек в глубоко подавленном состоянии и без документов был обнаружен дежурной медсестрой Дюбруа на скамейке в парке при психиатрической лечебнице и Медицинском психиатрическом Университете Шато-де-Гарш (улица Фуркруа 16, Париж). Медсестра попыталась выяснить у молодого человека его имя и причину нахождения в парке. Больной не смог дать вразумительного ответа на поставленные вопросы, после чего в сопровождении двух санитаров был доставлен в приемный покой больницы до выяснения обстоятельств.

Попытки руководства клиники связаться с полицией в целях получения полной информации о разыскиваемых людях и беглых преступниках, также не привели ни к какому результату.

На время пребывания пациента в клинике ему был предоставлен лечащий врач, доктор психиатрических наук, декан кафедры психосоматических расстройств, господин Анри Моро.

Первым мероприятием, которое доктор провел пациенту, стало короткое диагностическое обследование. На вопросы врача, касающиеся личной информации, а также последних воспоминаний, физического и психического состояния, мсье Санном сообщил, что страдает полной потерей памяти.

В этой связи больному был назначен ряд психологический тестов, а также полный физиологический осмотр на предмет травм или увечий, включивший в себя все сопутствующие анализы.

Анамнез  жизни:

Общее состояние: Удовлетворительное

Детские болезни: Информация отсутствует

Болезни взрослого периода: Информация отсутствует

Состояние больного на момент осмотра: Удовлетворительное

Семейный анамнез: Информация отсутствует

Психосоциальный анамнез: Информация отсутствует

Травмы не выявлены.

Предварительный диагноз: Диссоциированная амнезия (патологическое состояние).

Симптоматика: Отсутствие воспоминаний из личной жизни; Наличие памяти на универсальные знания

Этиология  заболевания: Предположительно тяжелая психологическая травма

В связи с поставленным диагнозом союз психотерапевтов принял решение оставить пациента в клинике и продолжить за ним наблюдение и уход.

30 сентября 2001 года лечащий врач Анри Моро назначил пациенту активную психодинамическую терапию, которая включила в себя широкий спектр элементов и техник когнитивной психологии, а так же полный курс методов клинического гипноза.

В качестве одного из наиболее эффективных способов отслеживания внутренних переживаний и мыслей пациента доктор Моро использовал метод когнитивной психологии под названием «Ведение личного дневника». Благодаря нему больной и психотерапевт получили возможность более внимательно наблюдать за ходом и содержанием мыслей, анализировать их и делать дальнейшие прогнозы относительно течения заболевания.

Однако с момента начала ведения дневниковых записей пациентом, доктору открылась еще одна неожиданная правда. Помимо амнезии больной также страдал расстройством множественной личности.

Расстройство множественной личности - диссоциативное расстройство, основным этиологическим фактором которого является хроническая психическая травма детства в контексте отношений со значимым взрослым человеком. Данное явление называется расщеплением «я», или, по другой терминологии, «самости», а также переживаний прошлого.

Для расстройства множественной личности, (которое иногда ошибочно диагностируют как шизофрению) характерны множественные эпизоды амнезии как на ряд воспоминаний из прошлого, так и на время «переключений» между альтер-личностями, которые контролируют поведение индивида.

В случае пациента Санном, он переключался между двумя альтер-личностями, которых называл в своем дневнике Марио и Антонио. В связи с «бредовостью» и фантастичностью галлюцинаций больного, описанных им в своем дневнике, ни одно из «воспоминаний» не следует считать истинным, а, значит, должно тщательно подтверждаться дальнейшими фактическими воспоминаниями.

Известно также, что диссоциативные амнезии в подавляющем числе случаев обратимы. Восстановление диссоциированного материала обычно полное и происходит либо спонтанно, либо при применении гипнотических и трансовых техник. Для лечения данного расстройства обычно рассматривают долгосрочные виды терапии.

В свете новых сведений доктор Моро предложил союзу психотерапевтов на рассмотрение ряд гибких игровых сценариев для введения в терапию новых техник и методов психодрамы.

Получив одобрение и утверждение долгосрочной психодраматической терапии доктор Моро собрал группу студентов-практикантов 4 курса Медицинского психиатрического Университета Шато-де-Гарш, которые помогали ему и принимали непосредственное участие в постановке ситуаций.

Эффект от новых техник оказался самым неожиданным и дал о себе знать уже на первой игре. Протагонист (пациент Санном) интуитивно выбрал для своей постановки среди участников двух практикантов (студентку 4 курса МПУ Жюли Мар-Селеблан и студента 4 курса МПУ Фреда Роше.). Больной смог не только довериться и открыться этим студентам, но и безукоризненно вписал их в свою множественную реальность.

Дальнейший анализ дневниковых записей показал, что больной страдает не только деперсонализацией , выраженной измененным (искаженным) восприятием самого себя и своей реальности. Но так же подвержен дереализации , наличие которой подтвердилось тем, что мсье Санном имеет трудности с идентификацией и осознанием других людей как «живых» и «реально существующих». То есть студенты, которые работали с пациентом в игровом процессе, не осознавались им как «настоящие» или «другие, отличные от него», но стали ничем иным как отражением части его галлюцинаций, переплетенных с новыми реальными эмоциональными и психологическими переживаниями на психодраматической сцене.

В терапии пациента Саннома были использованы следующие техники и методы психодрамы:

«Общедвигательные разогревы в монодраме» (монодрама)

«Презентация внутреннего мира» (структурированное упражнение)

«Зеркало» (групповые игры)

«Засыпание» (групповые игры)

«Письмо» (медитативные разогревы)

«Путешествие в черно-белый город» (медитативные разогревы)

«Чердак моей памяти» (медитативные разогревы)

«Двойник» (монодрама)

«Разговор с защитными механизмами» (монодрама)

Несмотря на разнообразие и доказанную эффективность всех вышеперечисленных техник, ни одна из них так и не смогла помочь пациенту вернуть память и вызвать катарсис. Более того, некоторые из них спровоцировали у больного ряд тяжелых эмоционально-психологических срывов.

Ввиду крайне неудачной постановки монодрамы «Разговор с защитными механизмами» доктор Моро принял решение досрочно прекратить терапию. Решение участи пациента Санном было передано союзу психотерапевтов.
09.08.2003
Служебная записка:

Я, Жюли Мар-Селеблан, студентка и практиканта 4 курса Медицинского психиатрического Университета при психиатрической клинике Шато-де-Гарш, беру на себя полную ответственность за все последующие слова:

Несмотря на отказ союза психотерапевтов от дальнейшего лечения пациента Санном и оказания ему интенсивной психодраматической поддержки, я настоятельно прошу о ее продлении и возобновлении.
Доверяя своему профессиональному чутью, я с абсолютной уверенностью заявляю, что дневниковые записи больного и постановочные сцены с его участием еще полны неразгаданных ключей и нераскрытых символов. Есть предположение, что часть «выдуманных» воспоминаний пациента может оказаться правдой. Для того чтобы делать такие утверждения, основываясь на фактах, я прошу вас предоставить мне допуск к самостоятельному проведению психодраматической практики.
Я также чувствую катартическую близость пациента к инсайту. Через него он вот-вот переживет свой травматический опыт и воссоединится с личностью и своим прошлым.
Я готова взять на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу мсье Санном.
Смею утверждать также, что наладила с ним исключительно доверительные и открытые отношения.
А теперь надеюсь и на ваше доверие.

С уважением, студентка и практиканта 4 курса Медицинского психиатрического Университета, Жюли Мар-Селеблан.

09.08.03