Дождя!

Слёзы рыдали жёлтыми глазами. И у несчастий есть предел, их замыкают меж собой скупые гранулы мокрого воздуха. А он настырно просится в пустой желудок, и не было в этот вечер слаще сахара. Смятений больше нет и мы бежали, бежали! Ах! Как хочется дождя! Как хочется считать мокрым лицом уставшие падать капли и улыбаться! Здесь можно плакать не страшась быть пойманным чужой истерикой. Тут всё как есть, и быть должно - и грязь, покрытая ногами и свежий шепот вновь зреющей берёзы. Но не хватало мне дешёвой праздной суеты, хотя то лишь напиток созиданья, я уплываю от судьбы. Теперь хранит тепло нечистой крови упавший заживо поэт, крича о боли ненаписанных поэм. Отчаянно бросая пустую руку в предверии страшного суда я низко падал, и падал ни к не бесам. Дождя! Дождя, мой друг несокрушимый! Да будет голова моя чиста! Жестокий ум святого справедливца меня пугает и смешит - ужели я, мятежный грехомолец уйду от верного пути? Так быть должно - я так решил. Играя в роль, не стоит заикаться и рядом жить теперь нельзя. Так жизнь уходит, так тысяча постылевших ночей к себе ногами прижимает. Мой новый шаг совсем сейчас нескромен, и оттого я наступлю на старую гитару, и бойким барабаном по жизни буду бить. Я может быть, когда то был учёный, и мой вполне удался эксперимент - я ровно десять любил свободу, не отпускал её и не страдал над ней. Я открываю новый промежуток в затасканной любовию душе - себе дарю отныне ровно десять суток, не утоляя боле разум свой в неистовом вине. Дождя! Нет, не дарите мне проклятья, от них отвыкну я, и очень уж устал, а вот вернувшись на минуту, скажите, чтоб я возликовал.