Глава пятая. ЕВГЕНИЯ. «Богослужение».
Удивительное дело! Обычно через полчаса ритм службы затягивает всех, без исключения. Даже новеньких.
Новокрещенные, еще в шелухе суеты и самоиронии, крестятся и делают поклоны невпопад, неуклюже. Еще несколько месяцев назад Евгения сама такой была… Ничего, пообвыкнут, проникнутся неспешностью, радостью включения в единый ритм.
Радость – редкая, осторожная бабочка. Ее непросто приручить. Вспорхнет, и жди, когда надумает вернуться.… И нет сил включиться в ровное течение службы, в поток молитвословий. Он плывет мимо. Но, если хочешь, ждешь и надеешься, всегда происходит чудо: произносятся вроде бы ничего не значащие, мертвенные слова, и вдруг – будто клавиша западает. Огненно высвечиваются полупонятные строки, вдруг широко раскрывается значение какого-нибудь оборота, слова становятся ясными, нужными именно сейчас, как ответ на тайный вопрос, как лекарство и утешение. Ухает сердце, содрогается душа, откликаясь, и оживает, потрясенная…
На первых богослужениях очень уставали ноги, нестерпимо ныла поясница, клонило в сон. Евгения удивлялась, как это дряхлые старушки могут выстаивать по нескольку часов не шелохнувшись, словно свечечки.
Она вслушивалась в хрипловатый, напевный голос отца Сергия, тонкие и нестройные голоса певчих и поначалу ничего не понимала. Просто в душу западали отдельные строчки, и потом пелись весь день. Особенно нравилось ей: «Благослови-и, душе моя, Господа, благословен еси, Гос-по-ди…». Быстро выучила «Отче наш» и «Верую», они пелись во время Литургии всеми прихожанами…
Иногда на богослужениях как бы исчезало ощущение времени. Тогда не думалось о постороннем, не разглядывалась игра света в металлизированной иконе над Царскими вратами, не отвлекали внимания передвижения в задних рядах и хныканье детей. Евангельские события, перечитанные на много раз, проступали сквозь церковно-славянскую речь, наяву разворачивались перед нею, и она была их реальной участницей, свидетельницей…
Отец Сергий, обычно улыбчивый и шумный, на службах преображался. Становился серьезным, строгим, сосредоточенным. Хрипловатый голос его крепчал, набирал обороты. И когда священник в порыве раскидывал руки «Иже Херувимы тайно образующе…», слова, чувствовалось, рвались из самого сердца, хотелось плакать. Он стремительно опускался на колени, поднимался, будто взвивался факелом, края одеяния развевались в стороны. Трепетали и рвались огоньки свечей…
Он умел в единый ритм включить паству. Люди рядом с ним так вдохновенно, так восторженно творили молитву, что забывали о себе. И вздыхала: так светится, пламенеет новый священник, что боязно за него. Надолго ли хватит этого жара? Не перегорит ли, не разочаруется? Спаси и сохрани, Господи…