Глава получилась слишком большая; поэтому пришлось ее разделить на части.
ГЛАВА 3(Ч.1). «ЛЮДИ, ЭЛЬФЫ И ТВАРИ»
…Командир четвертого конса* Хокран был явно не в духе.
Мало того: он был в ярости.
Победа, одержанная им у Келерна, досталась ему слишком дорогой ценой. Под стенами этого проклЯтого замка полегла едва ли не половина отряда Хокрана, а из оставшихся в живых почти каждый второй получил те или иные ранения.
Консар** исторг из себя грязное ругательство и с ненавистью оглянулся на дымящиеся позади развалины. Каждый камень здесь напоминал ему о том, что случилось пять лет назад; казалось, Хокран слышит, как они вопиют и взывают к нему о неумолимой мести.
Черная, и горькая как сажа, злоба, однажды опустошившая его душу, снова металась в нем при виде мертвых, угрюмых обломков когда-то бывшего ему родным города. Сколько бы времени ни прошло, Хокран готов был мстить за него бесконечно, сражаясь с врагами до последнего вздоха. Но возвращаться на пепелище оказалось тяжелее, чем он думал.
Он не понимал одного: какого ляда нужен был элтиару этот полуразвалившийся хлам?.. Из-за какой-то вонючей кучки камней, которую повстанцы защищали с яростью загнанного в угол зверя, и в которой, ничего, кроме тех же голых камней, не оказалось, - из-за этого он угробил своих лучших бойцов?!. Даже если командованию требовалось разом покончить с мятежниками, почему сюда послали только два конса, почему не дали им времени на подготовку?.. Будь у Хокрана в запасе дополнительные силы и время, он просто смел бы засевших в крепости бродяг, как горстку листьев, стер бы их в порошок, и не допустил бы гибели своих людей…
Воин до мозга костей, Хокран ненавидел интриги и презирал закулисные игры дворцовых политиков, считая себя выше подобных вещей, и наверное именно поэтому не смог понять, что давно уже является фишкой в чьей-то большой игре.
***
Несколько месяцев назад император, прознавший об участившихся дерзких налетах на караваны, направлявшиеся к столице, послал командующему гневную бумагу, требуя устроить облаву и в кратчайшие сроки схватить наглеца.
Элтиар Игион был не против, но, в отличие от впадающего, по его мнению, в маразм императора, понимал, что на голом энтузиазме далеко не уедешь: остроухий, которого бойцы окрестили Фарионом, уйдет от облавы так же, как мелкая рыбешка уходит сквозь слишком крупные ячейки невода.
Поэтому, явившись к старику с докладом, предложил иной, более действенный, хотя и не такой дешевый способ решения проблемы.
Он, как всегда невозмутимо и расчетливо, изложил императору известные ему факты, после чего посоветовал назначить за голову эльфа награду, - достаточно большую, чтобы всякий поймавший Неуловимого житель империи смог обеспечить безбедную жизнь себе и своим близким на многие годы вперед.
Император всплеснул руками и несчастным голосом запричитал, что элтиар Игион хочет его разорения и смерти.
Спокойно дослушав поток жалоб скупого и неумного старикашки, Игион выложил императору запасной вариант: назначить награду за сведения о местонахождении пресловутого Фариона. Она должна была быть тоже приличной, хотя и не такой щедрой.
Император долго прикидывал что-то в уме, чмокал губами и наконец высказался в том плане, что не очень-то верит в успех предприятия элтиара Игиона.
- Насколько я знаю, наши граждане почему-то не проявляют особого рвения, когда это касается дела служения интересам империи и своему императору. Вы уверены, элтиар, что ваш план сработает, и нужный нам человек объявится?..
Элтиар тут же нашел достаточно веский аргумент, против которого император оказался бессилен.
- Были бы деньги, ваше величество, - задумчиво ухмыльнулся Игион, - а предатели всегда найдутся.
- Да, но это СЛИШКОМ большие деньги за жизнь какого-то бунтовщика…
- Поверьте мне, ваше величество, даже сейчас, будучи всего лишь бунтовщиком, он стОит этих денег. Когда он превратится в легенду, - а к этому, судя по всему, уже идет, - все станет гораздо сложнее. И обойдется гораздо дороже. Ловить легенду – это, знаете ли, чревато…
- Да-да, вы правы, элтиар, - озабоченно нахмурился император, нервно перебирая пальцами скрещенных на животе рук. – Этого никак нельзя допускать.
- Совершенно с вами согласен, ваше величество, - тут же поддакнул Игион, чувствуя, что лед тронулся. – Если они сделают из него народного героя, освободителя, - поди разбери, что там они видят в этом пророчестве! – то чернь станет неуправляема. Они будут укрывать его от властей всеми возможными способами, и не выдадут даже под страхом смерти. Поэтому надо опередить события.
- Так-то оно так… - начал сдавать позиции император. – Но казна ведь не резиновая, элтиар, надеюсь, вы это понимаете… - посетовал он, на что у Игиона оказался еще более сильный аргумент:
- Понимаю, ваше величество, - с почтительным поклоном сказал он. – Но ведь никто не даст гарантии, что получивший награду счастливец довезет ее домой в целости и сохранности. В наше смутное время на дорогах очень неспокойно; негодяев и разбойников шляется по ним больше, чем допропорядочных граждан; мало ли что может случиться в пути…
Элтиар склонил голову и, выразительно положив руку на рукоять меча, вздохнул.
Император несколько секунд удивленно пожирал элтиара выпученными глазами.
- А вы, однако, хитрая бестия, элтиар Игион!!! – наконец довольно захихикал он и шутливо погрозил Игиону пальцем. – С вами опасно иметь дело!.. Не знай я вас много лет, я мог бы подумать, что вы метите на мое место!!! Хи-хи!!! Такой блестящий ум!!! Вы ведь прирожденный политик, элтиар, не то что все эти придворные разнеженные баловни!!!
- Ну что вы, ваше величество, - скромно улыбнулся Игион, - каждый хорош на своем месте. Я только воин, и всего лишь умею просчитывать ходы наперед. Это стратегия, ваше величество, без нее на войне не выжить.
- Хорошо, хорошо!.. Не могу сказать, что вы меня полностью убедили, но и спорить с вами не хочу. Деньги вам выдадут. Если все пройдет благополучно – четверть можете оставить себе. И все-таки эта ваша затея кажется мне несколько м-м… - император скривился, но, так и не найдя подходящего слова, устало махнул рукой, - ладно, время покажет.
…Несмотря на неверие императора, желающие «послужить на славу империи» все же нашлись, и через пару месяцев элтиар Игион был хорошо осведомлен о месте пребывания отряда повстанцев и их легендарного командира.
Он не переставал удивляться находчивости и дерзости бунтовщиков, обосновавшихся буквально под самым носом у имперских войск: их пристанищем стал Келерн, - заброшенное несколько лет назад после страшного пожара жителями и войсками поселение, находившееся в каких-то ста лигах от Осмора, - пограничного городка, кишмя кишевшего солдатами.
Так обычно поступает хитрая лисица, устраивая свою нору возле самого человеческого жилья. Соблюдая известную осторожность, и никогда не охотясь на «своей» территории, плутовка может жить рядом с людьми, и спокойно растить свой выводок, не опасаясь быть обнаруженной.
Этой звериной уловкой воспользовались и изгои. И если бы не счастливый случай, обнаружить их было бы практически невозможно.
«Добрый человек», выдавший расположение повстанцев, получил заслуженную награду, а потом, согласно планам элтиара – такую же заслуженную стрелу в спину. После чего деньги, за исключением полагавшихся Игиону комиссионных, вернулись в казну, к немалому удовлетворению императора.
Оставалось только схватить остроухого, и тут элтиар всерьез задумался: как бы провернуть все в лучшем виде, одновременно уладив кое-какие беспокоившие его в последнее время армейские дрязги.
Как Игион хорошо знал, если хочешь усмирить потенциально опасного подчиненного, отправь его на выполнение какого-нибудь героического задания. Этим ты убьешь двух, а при случае – и больше – зайцев.
Поэтому Игион и решил поручить поимку не дававшего имперским войскам покоя эльфа давно ставшему для него головной болью бывшему россару Хокрану.
Разжалованный полгода назад в консары, Хокран, по доходившим до Игиона слухам, стал просто одержим и неуправляем.
Непомерная гордыня не давала ему полностью свыкнуться со своим нынешним положением, а засевшие в душе разжалованного россара неудовлетворение и злость заставляли его муштровать своих воинов денно и нощно, доводя их до седьмого пота. Однако солдаты, прошедшие с Хокраном не одну битву, не раз убеждались, что эта суровость оправдывала себя, и доведенные на выматывающих тренировках до автоматизма навыки не раз спасали им жизнь. Поэтому они были преданы своему командиру безоговорочно, и готовы были идти с ним в самое пекло.
Игиону не раз намекали на то, что консар Хокран завел во вверенном ему консе особые порядки, практически создав свою собственную армию, и подчиняется приказам нового тысячника только номинально, - постольку поскольку это дает ему возможность охотиться за остроухими. И хотя пока он не решался на открытое неповиновение, его презрение к назначенному вместо себя россару доходило до того, что иной раз Хокран просто игнорировал приказы из штаба, делая вид, что они поступили к нему с запозданием. И поэтому всегда поступал по-своему, исходя из своих соображений и целей.
Не замечать доходивших до него доносов и жалоб на Хокрана элтиар не мог. Но вправе был выбрать, каким способом на них отреагировать: или же жестко обуздать не в меру зарвавшегося сотника, или направить его активность в нужное ему, Игиону, русло.
Ненадолго задумавшись, элтиар пришел к выводу, что Хокрана рано списывать со счетов. Он может быть полезен.
Армии нужны крепкие, волевые командиры. Главное – не давать им времени думать. Мышление плохо сказывается на послушании. Солдат всегда должен быть занят выполнением своего долга, и в этом гарантия того, что он всегда будет подконтролен. Следует только вовремя пристроить его к делу. Желательно к такому, которое потребует от него выложиться на полную катушку, на пределе сил.
Почему бы и не свалить со своих плеч проблему с поимкой бунтаря на проштрафившегося Хокрана? Консар Хокран – именно то, что Игиону сейчас нужно.
Элтиар окунул перо в чернила и принялся писать приказ о взятии Келерна, - где, по проверенным сведениям, и засели бунтовщики, - составив его, как всегда, в свойственной ему манере - чтобы при любом раскладе упрекнуть его было бы не в чем.
Для этого элтиару всего лишь пришлось сделать намек на то, что он возлагает на консара Хокрана большие надежды.
Загадывая вперед, элтиар рассчитал так: если Хокрану и его «личному» консу удастся взять Келерн и выловить остроухого – что ж, честь им и хвала, победителей не судят - придется прикрыть глаза на некоторое их своевольство, а также простить бешенному консару совершенную некогда досадную оплошность. А со временем, возможно, даже восстановить его в прежней должности.
В этом случае консар получит уверенность в расположении высшего начальства, а Игион - еще одного благодарного и обязанного ему по гроб жизни союзника.
Если же судьба от консара отвернется, и вся затеянная Игионом комбинация провалится, неудачу всегда можно будет списать все на того же Хокрана, как на не оправдавшего его, Игиона, высокое доверие.
Но не стоило упускать из виду и самый худший вариант, - смерть консара. Впрочем, почему худший? Если Хокран погибнет – так тому и быть. Нет человека – нет проблемы. Жаль, конечно… но - незаменимых нет. Что касается неизбежных в таком случае пересудов, - какая-нибудь посмертная награда безвременно павшему герою и упоминание его заслуг в докладе императору – прекрасный способ заткнуть рот всем недовольным.
***
…Хокран, как одержимый, носился по полю боя из конца в конец, криками или жестами перераспределяя своих бойцов, поддерживая усталых и помогая ослабевшим - и словом и мечом.
Бойцы, видя своего неутомимого командира, заметно приободрялись и кидались в бой с новыми силами. Возможно, со стороны это смотрелось и воспринималось именно так: бравый командир впереди лучшего штурмового отряда. Возможно. Но Хокран признавал, что подоплека этих лихорадочных перемещений была только одна: заткнуть то тут то там внезапно образовавшиеся бреши в неровном строю своих солдат, которых страшным образом не хватало…
Тем более что зверьё, (а иначе как зверьем бунтовщиков консар Хокран давно не воспринимал), оборонявшее свое логово, делало это на редкость умело и слаженно, точно пройдя хорошую выучку, так что у Хокрана даже стали закрадываться по этому поводу разные мысли.
…Они-таки взяли этот замок, заставив врагов умыться кровью, но победа принесла Хокрану чувство раздражения и досады, смешанной с горькой злостью.
О чем думал элтиар Игион и чем руководствовался, посылая их в эту мясорубку, Хокран не знал, но эта затея не нравилась ему с самого начала. Интуиция подсказывала, что здесь не совсем чисто. Без подхода пятого и шестого консов делать в Келерне было нечего, о чем он неоднократно докладывал.
Однако штабные скудоумцы решили по-своему, и когда вчера в очередной раз прискакал этот франтоватый хлыщ с приказом о взятии крепости, Хокран был готов взорваться и, плюнув на все, объявить, что не намерен вести своих людей на бойню.
К несчастью, приказ оказался подписан самим элтиаром Игионом, и Хокрану ничего не оставалось, как подчиниться, - и утром повести своих людей туда, откуда к вечеру многих уже выносили на носилках, с лицами, покрытыми дорожными плащами…
…Подвод не хватало; во время боя кто-то из вражеских лучников пустил зажженную стрелу, пропитанную горючим маслом; за какие-то мгновения телеги занялись и обратились в головешки. Поэтому на уцелевшие подводы определили самых «тяжелых», остальных пришлось нести на носилках или наскоро сооруженных волокушах.
Медленной муравьиной цепочкой молчаливо и тяжело поползли к лагерю; оставаться в разрушенном и залитом кровью замке, полном вражеских трупов, никто на ночь не захотел.
Хокран, хотя и находился в самой сердцевине кипевшей вокруг него схватки, как ни странно, отделался всего парой неглубоких царапин. Раздраженно отмахнувшись от назойливого лекаря, широким шагом двинулся вдоль растянувшегося скорбного каравана, приподнимая плащи и последний раз заглядывая в лица своих солдат.
Хоти… Вельф…Стандок… Турс… Родиган…
Сегодня погребальному костру гореть всю ночь, унося к небу искры с частицами пепла убитых; а если правы эти святоши, то – и сами души павших… Да будет так. Ибо в этот раз Хокран, давно не признававший никаких богов, кроме яростного Бога Битвы, хотел бы верить, что за словами о Посмертии стоит нечто большее, чем пустой и лживый трёп монашков-зеленобалахонников, желающих навести своими рассказами страх и с его помощью прибрать всех и вся к ногтю. Должно стоять. Только тогда гибель его людей не была напрасной. По земле им уже не ступать. Пусть же найдут свое место хотя бы в небесной обители…
Гронд… Метс… Мурван…
Хокран машинально откидывал плащ, несколько секунд созерцал лицо мертвого, произнося про себя его имя, а затем, вернув покрывавший мертвеца кусок ткани на место, в суровом прощании переходил к следующему.
Перед последними носилками сердце консара дернулось, словно глупая овца, пригнанная на бойню. Хокран, оттягивая предстоящий момент, и понимая, что это уже ничего не изменит, онемевшей рукой отогнул угол серой накидки, заранее холодея от того, что увидит.
«Ингар...»
Внезапно он ухватился за носилки с такой силой, что воинам невольно пришлось остановиться и опустить их на землю.
Хокран и не подозревал, что вид мертвого лица друга способен всколыхнуть в нем такую бурю: боль, скорбь, опустошенность, чувство потери, недоумение – как же так?.. За что?.. Сначала семья, теперь – единственный друг… Почему он, Ингар?.. Почему именно он?..
- Ингар… - Хокран не заметил, что произнес имя друга вслух.
Глухой голос консара показался солдатам гласом из подземелья, но тот рык, который вырвался вслед первому, принадлежал разве что раненному зверю:
- Кто?.. Кто???
Под взглядом бешенных, налитых кровью глаз, пышущих ненавистью и безумием, воины отпрянули, и только еще один досадливый грозный рев заставил одного из солдат опомниться. Неопределенно махнув рукой в сторону плетущихся в конце обоза из последних сил пленных, которым приходилось тащить своих раненных на себе, он счел нужным пояснить:
- Его взяли, командир. Это тот, Черноволосый… Который дрался как сотня подземных демонов… - в голосе воина помимо его воли проскользнуло восхищение. - Он… Говорят, что это и есть тот, кого наши прозвали Фарион – Неуловимый…
Неуловимый?.. Так вот для чего все это было затеяно! Почему же, в таком случае, об этом ни словом не было упомянуто в приказе, шакалы их раздери?.. Почему не дали подкрепления?..
Будь у него больше людей, Ингар бы не погиб…
В душе консара заворочалась змея мести, больно впиваясь своими зубами в его сердце. Но если те, кто послали Ингара на гибель, были для Хокрана недосягаемы, то его убийца был где-то здесь…
Молния из глаз Хокрана, сверкнувшая из-под черных, сошедшихся на переносице бровей, способна была расплавить скалу.
Жалея о своих так не к месту вырвавшихся словах, воин нервно сглотнул, не смея, однако, даже отвести взгляд от кипевших яростью глаз консара.
- Эльф?.. – слово упало резко и тяжело, будто наточенный топор палача.
Воин растерянно моргнул, удивившись вопросу командира: там, в разгар боя, было не до того, чтобы выяснять, кто есть кто.
- Эльф???
Парень только молча пожал плечами, решив, что сказал уже и так достаточно, чтобы навлечь на себя гнев своего командира, а поэтому лучше попридержать язык. Целее будет. Тем более что сейчас он уже был не настолько уверен в том, что Ингара сразил именно вожак повстанцев.
…Разве в этом мельтешении и хаосе можно что различить?
Рубка шла такая, что только успевай поворачиваться; со всех сторон железо блестит; лязг, крики; стрелы - не разберешь, где свои, где чужие…
Ингар, не желая отставать от своего командира, в запале вскочил на камни, за которыми засели бунтовщики, выкрикнул что-то лихое, замахнулся риншем***; что-то мелькнуло; потом Хокран отвлекся, чтобы отразить удар; а повернулся – Ингар уже падал на те самые камни, которые и стали его последней взятой в жизни высотой…
И снова – яростные вопли, свист стрел, звон мечей… Разве уследишь?..
- Эльф…
- Да, командир, - ответил за новичка несший вместе с ним носилки солдат. Тоже как-то неуверенно. Но надо же было что-то сказать, чтобы выручить парня.
Лицо Хокрана исказилось. Страшно, нечеловечески. Новичок, уже наслышанный о свирепом нраве своего командира, десять раз успел пожалеть о вырвавшихся словах.
- Проклятое племя… - прорычал Хокран, цедя слова сквозь стиснутые зубы.
Овладев своим гневом, он отвел взгляд от воинов и несколько секунд с какой-то пронзительной жадностью вглядывался в спокойное, выбеленное смертью лицо друга. Затем разжал уже окоченевшие пальцы Ингара, обхватившие рукоятку никогда доселе не подводившего его в бою ринша, и сунул его себе за пояс.
- Эта тварь за всё ответит. За всё!!! Клянусь, Ингар! - Консар быстро накрыл друга плащом и, отступив от носилок на пару шагов, коротким жестом приказал солдатам возобновить движение. Воины подхватили носилки и поспешили как можно скорее отойти - подальше от греха.
- Проклятое племя, - снова выругался Хокран где-то за спиной новичка, вкладывая в свои слова столько злобы, что у того не осталось сомнений в том, что все услышанное им из обрывков разговоров товарищей по отряду – правда.
Парень, служивший под началом консара Хокрана всего вторую неделю, успел понять, что Хокран ненавидит эльфов той нечеловеческой лютой ненавистью, которая превращает хищного зверя, однажды уже вкусившего человеческой крови, в настоящего людоеда, неизменно жаждущего снова и снова повторить свое пиршество.
Он не знал подробностей произошедшего; история эта была давняя, и достаточно темная; докладывать новобранцу о ней никто, естественно, не собирался.
Но, ко всему прочему, давнему, примешивалось еще одно: своим понижением в консары бывший тысячник был «обязан» также какому-то остроухому, полгода назад сбежавшему из-под самого его носа, что само по себе не могло прибавить ему любви к ним.
Казалось, в Хокрана вселился сам дух мести.
И молодой воин знал, что пока «обидчик» не будет пойман, командир не успокоится.
Даже по прошествии полугода Хокран упорно продолжал искать того, кто чудом выскользнул у него из рук. Зачем этот таинственный беглец был нужен консару, парень мог только догадываться.
Но вот то, что в случае поимки мог Хокран с ним сделать, прекрасно представлял…
Насколько консар мог быть доброжелателен и снисходителен к своим воинам, с которыми приходилось делить армейский паек и походные тяготы, настолько жесток и беспощаден – к своим противникам.
Поэтому в какой-то степени новичок даже сочувствовал ускользнувшему от расправы врагу. Так же, как сочувствовал эльфу, сразившему в бою самого Ингара. В бою жестоком и неравном, когда окруженному со всех сторон парню в одиночку пришлось отбиваться от десятка искавших его смерти воинов Хокрана, отбиваться яростно и умело, в отчаянной попытке перед смертью захватить с собой побольше врагов.
Воина нельзя было винить за то, что Ингар, так же, как и другие нападавшие, в конце-концов в чем-то ошибся и встретил эльфийский клинок: эльф сражался, защищая свою жизнь, и платил ударом за удар.
Впрочем, консар Хокран, конечно, вряд ли будет вдаваться в подобные рассуждения. Ибо сейчас им двигала только всепоглощающая ненависть. Ненависть к убийце его друга. И прощать его смерть Хокран не собирался.
***
Покончив с текущими делами и с каменным лицом отдав распоряжения по поводу погибших, Хокран вышел из своей палатки и направился к отведенному для пленных загону, обнесенному двойным рядом высоких заостренных кольев.
Небо нависло над лагерем, точно выцветший солдатский плащ. Как никогда рано высыпали звезды. Они казались Хокрану бесстыдно-яркими трупными пятнами на бледно-зеленом умирающем небосводе, медленно наливавшемся вечерней синевой.
Солдат, сидевший рядом с внешней загородкой, подхватив пику, поспешно вскочил, стряхивая с колен остатки скромного ужина, и приветствовал консара принятым в армии знАком.
Консар вяло кивнул, показывая, что все в порядке, и воину нечего бояться нагоняя. Он понимал, что вечерняя смена после боя – дань скорее традиции, нежели практической необходимости: вымотаны не только солдаты, но и пленники, многие из которых были ранены, и едва доплелись до загона, рухнули на землю замертво.
Другие же, кое-как державшиеся на ногах, безропотно заходили в загон и угрюмо усаживались на землю, изредка поднимая на победителей тупые взгляды, но тут же отводили глаза в сторону, понимая, что лучше вести себя тихо и не лезть на рожон.
И если у первых просто не хватило бы сил, чтобы в таком состоянии затевать побег, у вторых не возникало даже подобного желания.
Они были заключены за частокол, преодолеть который не так-то просто: вкопанный глубоко в землю, он возвышался над ней на добрых два человеческих роста, вонзаясь в небо десятками отточенных стволов ядовитого дерева рунт****, до сих пор источавшего на срезах смертоносный сок… Решившего перебраться через ограду смельчака ожидала чрезвычайно болезненная смерть от покрывавших все тело глубоких гниющих язв. Так что беги не беги – результат один, рассуждали покорившиеся.
Эта молчаливая угнетенность удерживала таких пленников в загоне надежнее всяких оград и охраны.
Покорность ведомого бессловесного стада поразила Хокрана. Так же, как поразило то, что многие из этого стада, дравшиеся на обломках разрушенной стены с остервенением хош-хорикасов*****, вдруг ни с того ни с сего начинали бросать оружие или же покорно давали себя разоружить.
Все, за исключением нескольких особо отчаянных, - вроде того, черноволосого, о котором ему доложили. Даже получив несколько серьезных ран - колотую мечом в бедро, что лишило его возможности отражать удары со всех сторон, и несколько от стрел в плечо и руку, - он не сдавался. По словам солдат, черноволосый не отпускал меч до последнего, пока не потерял сознание. А те, двое, что стояли с ним спина к спине, продолжали биться и потом, не подпуская к нему бойцов Хокрана и пытаясь закрыть его своими телами. Взъяренные упорным сопротивлением, имперцы просто навалились на них всем скопом и в сердцах изрубили.
Однако сам парень оказался на удивление живучим.
Когда горячка боя схлынула, один из воинов случайно заметил на шее лежавшего без чувств врага пульсирующую жилку, кликнул лекаря, и тот успел вовремя остановить раненному кровь, перетянув раны жгутами.
Стало быть, тот, кто нужен консару, никуда не денется. Тут он, за загородкой. Бунтарь и предводитель повстанцев. Изгой. А теперь еще - и личный кровный враг Хокрана. Вот ему за всё и отвечать.
Хокрана отделяло от пленников буквально несколько локтей******.
Кивнув стражнику, он подошел к первому ограждению и услышал за ним какую-то возню. Нахмурил брови, прикинул, что это значит.
Неужели побег?.. - Не может быть, это просто безумство! Почему, в таком случае, пленные не устроили его позже, когда окончательно не стемнело?..
Может быть бунт?.. – Тоже вряд ли. Те лица, которые успел увидеть Хокран, яснее ясного говорили о глубокой апатии взятых в плен бунтарей.
Тогда что же?..
- Похоже, своего бьют… - негромко высказался постовой. – Прикажете остановить?..
Хокран безмолвно указал стражнику подбородком в сторону палаток, а сам, вынув свой ндар*******, решительно шагнул к частоколу, в один момент сбросив засов ворот и стал рубить веревку, для пущей надежности скреплявшую их створы на ночь.
В загоне слышались хрипы, пыхтение и приглушенные злые выкрики.
«Ах ты, сволочь!.. Бей его!.. Это ведь из-за тебя всё!.. «Неуловимый», гляди-кося на него!.. Тьфу!.. Это ты на нас имперцев вывел!.. Из-за тебя мы здесь!.. Точно!.. Получай, остроухий!.. И от меня тоже!.. А вот еще!.. Добавь…!.. А ну-ка, обыщи его, робяты, посмотрим, что там у него за пазухой…»
Возня возобновилась, но Хокрану было слышно немногое, а видно и того меньше. Но по голосам можно было определить, что в потасовке участвуют не менее четырех человек.
- Хо! Да он еще трёпыхается!.. – злобно хохотнул баском кто-то из бунтовщиков; вслед за словами послышался звук удара, захлебывающийся кашель избиваемого и его же тихий стон.
- Лёжь теперь тихо, Фарьон – барон, - визгливо засмеялся другой. – А то еще не так получишь!
- А…а… му…лет… Вер…ни… Тебе… ни к чему… Вер…ни… - прохрипел тот, кого били. В словах звучало подлинное отчаяние, почти мольба.
- Это он ТЕБЕ ни к чему, паря, - тебя теперя все равно вздернут, - как есть; а нам оченно даже сгодится!
- Верни…
- Ах ты, остроухий щен!..
Снова звуки ударов.
Тем временем посланный за подмогой стражник уже несся назад в сопровождении нескольких товарищей, на всякий случай вооружившихся копьями.
Хокрану удалось, наконец, перерубить витую смолёную веревку. Он отбросил ее в сторону, а подоспевшие солдаты моментально раскрыли створки, пропуская командира вперед.
В несколько секунд Хокран пролетел разделявшее его с шевелящейся кучей расстояние, и, награждая пинками особо рьяных, стал оттаскивая их от вожака в сторону. Других с помощью копий разогнали стражники, заставив лечь ничком и закинуть руки за головы.
Стремительно темнело, звезды усыпали уже весь небосклон; но света от них не было, и в лагере стали зажигать огни.
Уложенные носом в землю бунтари стали просто серыми тенями, от которых, тем не менее, веяло злобной угрозой и недовольством. Посреди них смутно виднелось что-то более темное и безвольное.
- Своего метелили… Надо же… - удивленно бормотал один из стражников, вкладывая не понадобившийся меч в ножны, пока кто-то бегал за факелом. – Надо же – своего!..
Хокран на секунду замер, осмысливая слова воина; нахмурился. Что-то в сказанном ему не понравилось.
По большому счету, до внутренних разборок бунтовщиков ему дела не было. Пусть хоть поубивают друг друга; но все-таки что-то не давало покоя. Какая-то маленькая заноза: то, что били того, кто вел их в бой.
А ведь если бы не позорная трусость половины отряда изгоев, - если бы не это, - вполне могли бы бой и выиграть…
«Стало быть, оборванцы эти так рассуждают, - думал Хокран, - если ты победитель, значит, ты хорош, и быть тебе впереди, на лихом коне. И примут тебя с распростертыми объятиями… А ежели проиграл, так значит ты тварь распоследняя для них, которую надо каблуком размазать?.. Бойся того, кто силен, и накидывайся на него, когда слаб стал?.. – Так, что ли?.. Звериная выучка».
Хокран невольно прикинул ситуацию на себя; сами собой стиснулись зубы.
«Шакалы… Ловить их и вешать, как бешеных шакалов – и ничего больше. Своего…»
Хокран выругался. Ну почему так всё складывается? Почему?.. «Может быть, не стоило вмешиваться?.. Пусть бы эти сволочи сами с вожаком разобрались и добили… Ему же, Хокрану, проще было бы…»
«Проще?.. – А Ингар?.. Кто ответит за Ингара?..» - спросил внутренний голос.
Он был обязан другу жизнью, а вернуть долг так и не довелось…
…Ингар ведь тогда буквально из огня его на себе вытянул, - сам обожженный и задыхающийся от дыма. Бросился за ним, Хокраном, хотя его и удерживали. Вытянул. Из последних сил тянул, но вытащил. Потом говорили, что только чудом сам не погиб: через минуту, как он Хокрана из здания вынес, кровля рухнула…
Бросился в самое пекло.
Долг дружбы, который превыше всего.
И если теперь он, Хокран, все это оставит, он сам себя презирать начнет.
Неоплаченный долг – то же предательство, только мельче, гаже; даже иной предатель своему поступку оправдание найти может, идею какую-никакую; истиной прикрыться. И как знать, что он не прав?.. Истина – она у каждого своя, а вот совесть – одна для всех.
Неоплаченный долг – это перед своей совестью вертеться ужом на сковородке…
Вертеться-то будешь, да все одно – не отвертишься.
Так что ему только одно осталось в оплату этого долга – отомстить тому ублюдку, что Ингара положил. И плевать на все остальное.
А раз так, надо сделать, чтобы пока он, Хокран, убийцу Ингара сам не прикончит, эта остроухая тварь концы не отдала.
И ни совесть, ни жалость тут ни при чем. Грызутся же они как шакалы, поэтому и отношение к ним может быть только как к шакалам.
Не может он жалеть никого. Они-то, остроухие нелюди, кого жалели, когда пять лет назад дома жгли?.. Жалели??? - То-то и оно. – Жалостью долг не окупишь. Только вражеской смертью.
Переступая через лежавших вповалку пленных, Хокран кинул взгляд на застывшую в пыли фигуру, и, не желая ошибиться, на всякий случай бегло осмотрел оставшихся, но черноволосых среди них больше не оказалось. Да и после затеянной пленниками драки сомнений в том, что это именно тот, кто ему нужен, у консара не осталось.
Хокран ухватил черноволосого за шиворот и поволок за пределы загона; товарищи остроухого отнеслись к этому довольно равнодушно, если не со злорадством. Да, это тот, кто вел их в бой, но теперь, после поражения, это не имело значения.
Пока он оставался для них Фарионом-Неуловимым, они шли за ним, как на привязи, подчиняясь незримо возникшим между ними узам; теперь, когда их бывший командир оказался в загоне рядом с ними, раненный и такой же беспомощный, на смену восторгу и поклонению пришло разочарование. Если он такой же, как они, им все равно, что с ним будет.
Вытащив пленника за частокол, Хокран швырнул его на землю, машинально отирая руки от крови, заново пропитавшей рубашку эльфа. Тот и без того потерял много крови, а сейчас, после драки, кровотечение возобновилось: от «своих» досталось ему довольно крепко. Одежда остроухого на груди была грубо разодрана; шнуровка висела обрывками; лицо скрывали длинные темные пряди слипшихся от крови волос, - видно, и по голове «соратники» успели врезать, что, вероятно, и явилось причиной его теперешнего бессознательного состояния.
От удара о землю пленник застонал, но в себя так и не пришел.
- Эй, там, кто-нибудь!.. – Раздраженно крикнул Хокран в темноту. - Воды принесите.
Консара не устраивало, что черноволосый умрет вот так просто, не приходя в сознание.
Да, он умрет. Но позже. Умрет так, как будет угодно ему, Хокрану. И только после того, как Хокран сполна расквитается с ним за смерть друга.
Выплеснутая на эльфа вода сделала свое дело. Он открыл глаза и несколько секунд бессмысленно смотрел перед собой. Когда в голове немного прояснилось, бросил на Хокрана мутный, полный боли взгляд. Боли, - но не страха, отметил консар.
Первым порывом Хокрана было просто снести ублюдку голову, чтобы разом покончить со снедавшей его яростью. Но тогда Ингар останется неотомщенным. А эта тварь умрет слишком легко.
Хокран смерил остроухого еще одним острым внимательным взглядом.
Высокий. И, если встанет на ноги, пожалуй, даже выше его, Хокрана. Волосы до плеч. Худой и слегка угловатый, - уже не мальчишка, но еще и не мужчина; однако, не смотря на худобу, стройный, – чего-чего, а стати остроухим не занимать. Одежда простая, из грубой крестьянской холстины, без вышивки и каких-то отличительных клановых знаков. Значит, или живет с людьми давно, или сознательно скрывает то, откуда родом…
Кольчуги на черноволосом, конечно, не было; ее сняли еще до того, как повели пленных в лагерь. Это не возбранялось и мародерством не считалось: оружие или амуниция, взятые у врага в бою, - законная добыча каждого воина; консар это понимал, и запрещал своим только одно – оставлять себе взятые у пленных и убитых ценности, - во избежание раздоров и ослабления дисциплины. Все ценное солдаты должны были сдавать в «общий котел», командиру, передававшему это казначею конса, и уже казначей распоряжался сданными трофеями так, как решалось на совете.
Туда же должен был поступить и отобранный у бунтовщиков амулет эльфа, из-за воровства которого, по-видимому, и состоялась драка между бунтовщиками. Ибо преступники и изгои не могут обладать чем-то своим; все, что у них есть – это их судьба и веревка, которая обовьет их шеи за минуту до смерти.
***
Конс* - отряд из 100 человек
Консар** - командир конса
Ринш*** - короткий прямой меч для ближнего боя
Рунт**** – лиственное дерево с голубоватой корой и мясистыми округлыми листьями. Млечный сок дерева необычайно ядовит. Но при определенной доле осторожности его можно успеть срубить и обработать – до того, как выступит сок.
Хош-харикасы***** - воины-смертники, идущие в бой только с одной целью – убивать все и вся.
Локоть****** - мера длины; около 60-65 см.
Ндар******* - прямой утяжеленный меч
Цессия******** - кустарник с нежными снежно-белыми, иногда розоватыми цветами; символ духовной чистоты
Придорожник********* - съедобный гриб, напоминающий по вкусу белый
Болотный икр********** - гриб, растущий во влажных местах; ядовитый, в пищу непригоден; но из правильно сваренного отвара получается замечательное средство от лихорадки
Продолжение следует.