После того, как Бачирнахыч пришёл к власти, и Гороно, по сему, делало всё, чтоб их ставленнику работалось не худо. Через время дети узнали, что на месте старого барака, где жила вначале Абрамчук Валька, будут строить новую школу! И в шестом классе Галя уже сидела хоть и за старой партой, перевезённой из брошенных помещений, но в новом классе! Выходишь из двери, и перед тобой опрятный скверик с цветочными клумбами и с побеленным известью памятником, погибшим воинам. Школа тёплая, дров на отопление не жалели, чисто и уютно, в углу висел звонок, а под ним бачок с водой и кружкой.
То, о чём хочется поведать, произошло в шестом классе. Как поминалось ранее, учился в Галином классе мальчик Вовка Шаповалов, кстати, племянник Марии Илларионовны, по кличке – Грузин. Чернявенький, смуглолицый, живые свидетели не дадут соврать, и впрямь был больше похож на нерусского. Отсюда на кличке и сделан акцент.
Был такой казусный случай, Вовка прибежал в магазин занял очередь и куда-то убежал, очередь не сдал. Приходит девушка, недавно приехавшая в совхоз, а именно Галка Протасова, спрашивает крайнего. Ей отвечают, мол, Грузин последний, вышел куда-то. И тут появляется Вовкина мамаша, тётя Феня, стать на очередь сына. Следом зашёл ещё покупатель, спрашивает крайнего, девушка отвечает, я, мол, крайняя. «А вы за кем?» Протасова и поясняет: «Да вот тут какой-то грузин, сказали, был последним и вышел, так я за ним». Тёть Феня, понимая, как заблуждается незнакомка, внесла ясность: «Це мий сын, ниякый вин ны грузын, це его так дразнють».
Надо, конечно, сказать сразу, что рос Владимир совершенно не авторитетным пацаном. Ещё в первом классе, когда он болел, мать привела его на урок в платочке и, не смея перечить матери, так весь день во имя здоровья и просидел в платке. Дети захихикали: тю, как баба! Может с этого платочка и пошло?
Вовка не мог драться, если и случалась потасовка, ну, мало ли кто на перемене толкнёт, а ты разворачиваешься и в ответ пытаешься звездануть. Так вот Грузин в таких ситуациях прикусывал высунутый наружу язык, что настолько его делало не мужественным. Истолковывалось детьми, как проявление слабости. Учился он, правда хорошо, но пацана, который не может дать приличного ответного тумака, учёба не спасала.
Однажды, приходит в школу тётя Феня. В руках она держала Вовкину тетрадь по немецкому языку, очень возбуждённая, видно, что пришла ругаться. В присутствии учителя она открыла ту страницу, где был сделан сыном перевод с немецкого языка – на русский. Работа явно была не завершена, потому что заканчивался текст вопросом: «Кто мужчина?». Ррядом неизвестный автор охотно поясняет, что это – Грузин дурак!
Стоя перед классом, тётя Феня начала говорить: «Мини Павло (отец Вовки) сказав: «Иды Фенька и разбырысь! Шо цэ такэ, який вин дурак? И чого вы его дразнытэ Грузыном? Я була в Грузии, грузыны – хороши люды!» и в таком духе мать пришла узнать кто же такый умный напысав на Вовку, шо вин дурак?
Ну, как положено при подобных обстоятельствах, в первую очередь, чтобы скорей разрешить конфликт, обращаются к одноклассникам. Будьте людьми, честно признайтесь, кто это написал, пожурим, да и оставим в покое, но таковых не нашлось. Никто не писал, каждый заглядывал в тетрадь и отрицал своё авторство. Но и родительница не отступалась, пока не найдёт виновного, не уйдёт!
Дело начинало дурно попахивать, чем неистовей наседала мать, тем упорней отмалчивались ученики. Пригласили директора. Бачир Нахович с готовностью, это его святая обязанность выявить разгильдяя, принялся за расследование, как будто только этим и занимался всю жизнь. Он схватил тетрадь, внимательно всматривался в буквы, и его осенила блестящая идея – найти виновника по почерку. Действительно, как это никто не догадался, сказано, директор. Всем приказали достать тетради по русскому языку. И тут тётя Феня вспоминает, что в учебнике, на задней обложке ещё кто-то написал: «Грузин + Орехова = любовь!»
Спокойная до сего момента Галя равнодушно достала тетрадь, берите, сверяйте, когда человек знает, что не виноват...и вдруг ситуация резко поменялась. Мама родная, ведь про «любовь» написала Грузину Галя! И вся это мышиная возня вокруг «дурака», вдруг приобретает, по воле рока, и для неё реальную опасность и постыдное разоблачение!
А дело было так; примерный мальчик Шаповалов Вова, написал на доске во время перемены: «Чиликиди +Каурцев= Любовь!». Нашел, кого прилепить Гале – страшного Каурцева, это более всего задело девочку. И она, ни слова не говоря, открыла Вовкин учебник, и отдала ему в суженные самую красивую одноклассницу! Так появилась эта надпись.
Бачир Нахович, окрылённый такой удачей, ухватился за новую улику. Теперь он уже ходил по рядам и с тетрадкой и с учебником. Специально созданная комиссия из преподавателей, следовала по пятам, сверля взглядами поочередно тетради учащихся, бред полнейший!
Нет, естественно, Галя, как честная пионерка, не призналась в содеянном, тем более, что упор всё-таки в поисках виноватого, делался на «немецкого мужчину», которым оказался, Грузин-дурак. «Орехова» шла косвенным обвинением. Душа у неё замерла и едва дыша, ждала конца представления. Конец предсказать было невозможно. Тот, кто ищет, тот всегда найдёт, если не преступника, то козла отпущения обязательно.
Бачир Нахович, войдя с головой в образ чекиста, сличая каждую заковырку в почерке, обнаружил виновного. Им оказался Григорьев Колька. Ничего себе, как-то выглядело не солидно, чтоб пацан пацану втихаря написал гадость, поступок чисто девчачий. Но в такие психологические нюансы никто не вникал, главное неопровержимое сходство почерков.
Но, это только, по мнению "следователя" и его ассистентов, сам подозреваемый свою вину отрицал! Вот здесь и надо было встать нашей Гале и рассказать всю правду про Каурцева и Орехову! Вначале Кольку конкретно обвиняли, за «Дурака», потом, ну как у нас в органах бывает, повесили ему и «Орехову». Перепуганная Галя сидела, как парализованная и молчала. Разгневанный директор школы, брызгая слюной, это доказывала наивысший накал страстей, требовал, чтоб Григорьев перестал упираться и честно во всём признался! Колька, доведённый до отчаяния, что ему не верят, уже бился в рыданиях, и не хотел отвечать за чужой проступок.
Дома перед матерью и Витькой уже рыдала Галя и без конца повторяла, что Григорьев не виноват! Что она не знает, кто написал про «Дурака», но то, что про «Орехову» Буньтя не писал, она знает точно. Это написала она, но побоялась признаться. «Мам, пойди, скажи правду, пусть не ругают Кольку!» И мамка пошла в школу, она опять спасла свою дочь от позора, растолковав Бачирнахычу, что по второму пункту «обвинения» мальчишку нужно оправдать.
Автограф в Вовкиной тетрадке оставила Надька Нездомина, девочка по кличке Нака. Каким образом она донесла о своей провинности, для Гали осталось загадкой, может тоже через родителей? Потому что линейка не выстраивалась по этому поводу и ни Наку, ни Галю не стыдили на виду у всей школы. Перед Григорьевым, надо полагать, извиняться никто не стал. Бедный мальчишка был уже рад тому, что от него отстали. А для Гали пришли не самые лучшие времена, девочка с оглядкой ходила по улице. С ужасом ожидая нечаянной встречи с тётей Феней! Как Галя не пряталась, но пути с Вовкиной мамашей пересеклись.
«Галя, иды сюды, давай побалакаем!» крикнула тётя Феня из своего переулка, идя однокласснице сына наперерез. И Галя смерилась, рано или поздно тётка Фенька всё равно б её поймала, погибать так с музыкой! И то, что девочка должна, по идее, рассказать была всему классу, в период «следствия», она теперь объясняла матери Грузина, что её Вовка не такой уж и хороший хлопчик.
«Тёть Феня, – говорила Галя – я ему никогда бы не написала, но Вовка первый написал «Чиликиди+Каурцев= любовь! Прямо на доске, ну, и я тогда взяла и ему написала!» Тёть Феня всё понимала, на Галю женщина, как таковой, обиды не держала. «Ладно, Галя, вин тоби напысав, ты ему напысала, цэ ничо страшного. Но якэ имила право ця несчастна Нездомиха напысать на мого сына – Грузын дурак?! Який вин дурак? Вин пидэ учитьца, вин у мэнэ чиловиком стане! а шо будэ с нею?»
В том, что Нака тоже сможет выучиться и стать человеком тётя Феня сильно сомневалась. Уязвлённая мать доказывала Гале, что, в конце концов, после того, как сын её получит образование, а Надька останется недоучкой, (откуда такая уверенность, Нака вообще-то неплохо училась?), то дурой будет Нездомина, а не её Вовка! На том и разошлись, каждый собой довольный. Шитая белыми нитками история на этом закончилась, и неприятным осадком выпала на дно памяти.
БУНЬТЯ, ПРОЩАЙ!
Вообще, у Григорьева как-то не складывались отношения с директорской четой. И несмотря на то, что Бачир Нахович хватал Кольку за круглую мордашку, щипая с наслаждением щёчку двумя скрюченными пальцами. Это был особый знак его расположения, это говорило о том, что ребёнок Бечику нравится! Но время шло, Григорьев подрос, щечки опали, а характер у мальчика с возрастом стал портиться.
Был урок литературы. Из окон класса было видно, как возле барака, где жил Никак, сосед его дядька Гришка Муханов, пьяный в стельку, послав правила приличия куда подальше, не стесняясь в выражениях, рвался пообщаться с женой, с тёткой Валькой. Которая почему-то этого общения, по возможности, избегала. Маты разносились по всей улице, кое-что из бранного жаргона царя Мухана долетало и до ушей школьников.
Валентина Леонидовна крайне возмущённая качала на происходящее головой, и не находя слов, молча таращила глаза, закатывая их к потолку! Когда волна возмущения немного схлынула, преподавательница, кивком головы показывая на тётку Вальку, сокрушалась: «И живёт! Ещё и держится за такое добро! Какой ужас! Какой кошмар!». Валентине Леонидовне удивляться было на что, как бы там ни было, но мужчины в её жизни не только любили её, но и не обижали, а скорей боготворили! Поэтому такой женщине не понять, как можно жить с алкоголиком, который не только оскорбляет, но ещё и поколачивает периодически, чтоб не забывала такая-сякая кто в доме хозяин.
Муханова увели домой в люлю, и урок продолжился. Как уже, получилось, что опять-таки разговор на отвлечённую тему затронул Кольку Григорьева, а точнее его старшего брата Алика, Галя не помнит. Но суть состояла в том, что учительница в чём-то обвиняла Буньтиного брата. Колька, разумеется, как брат защищал Алика, и все обвинения отметал!
Семья у Григорьевых была большая, старший Алик, кстати, самый симпатичный из всех детей, может потому, что родила его тётка Нюрка от первого мужа. Колька и его сестрички младшие все были, как на подбор – беловолосые и конопатые, как сама мать.
Почему-то Колькина мамаша запомнилась Гале хорошо, как она в баню приходила помыться, за ней шлейфом тянулись её многочисленные маленькие дочки. Перво-наперво набирала тётка Нюрка полный тазик кипятка и ошпаривала ту лавку, на которой собиралась расположиться со своим выводком. Это так сказать своего рода – дезинфекция.
Галя помнит, как мамка наказывала, когда та собиралась в баню. «Смотри – предостерегала Мари Трофимовна – на лавки не садись! Туда кто только не садится! И та крывая зараза туда ходит, что всех подряд принимает. Бессовестная, и как ей не стыдно? Тьфу!» Последнее предложение мать произносила, вероятно, представляя «приём» «крывой заразы» и поэтому плевалась. Да, ладно сто раз одно и тоже повторять, Галя всё знает, никуда она не садится. Садилась тётка Нюрка, предварительно убив бациллы, и мылась от души, основательно и долго. Галя купаться долго не любила, и тут же спешила в предбанник, если на пороге бани появлялась неожиданно совхозная Мессалина, а проще – «Крывая зараза».
Вначале на слова учительницы Колька достаточно спокойно реагировал, мол, неправда это всё, оговаривают Алика. Но Валентина Леонидовна настаивала в виновности, тогда и Буньтин голос стал набирать мощь, нет! Не делал Алик этого, нет! Я знаю! Но, оказывается, учительница знала, что делал!
Колька сорвался, он уже кричал на Валентешу, не «вы», а «ты»! И, обозвав, её сукой, закрывшись руками, уронил погибшую голову на парту и громко заплакал! Класс, ошеломлённый дерзостью одноклассника и неприличным упрямством учительницы «нет, делал и всё!», замер в жутком ожидании. Валентина Леонидовна выскочила в коридор и через минуту вернулась с мужем.
Много не разговаривая, Бачир Нахович увёл семиклассника в учительскую, у Гали сжалось сердце – бедный Буньтя, что с ним сделают? А Валентина Леонидовна, находясь в непередаваемом возбуждении, перекладывала с одного угла стола стопку тетрадей на другой. Классный журнал в нервном припадке несколько раз хватался руками и вновь опускался со шлепком на стол! Дети молчали, а что тут скажешь? Говорила сама преподавательница, типа того, что всё равно я знаю, что это было, а он, ишь защитник нашёлся, сам такой же, ещё смеет оскорблять! Да гнать таких надо из школы и как можно так себя вести и так далее.
Вернулся Григорьев из учительской живой, вроде не покалеченный, с просохшими слезами, разобрались, видать, по-мужски. Заставил директор или нет просить прощение у Валентины Леонидовны, Галя не может вспомнить. Очень скоро Григорьевы уехали в Псковскую область, как бы они оттуда и ни были родом. Это был лучший вариант для оскандалившегося школьника. Ибо оскорблённая Валентеша его почти не замечала. Провожать Галя с Верой его не ходили, и Кобылкин высказал подружкам: «Чо ж вы не пришли Григорьева провожать? Мы все были. Эх, вы».