3.
- Ну, как пообщался? – спросил Светогонов Бескрайнова, когда они вышли из лифта.
- Да, ещё как!..
- Я смотрю, ты взволнован, брат?
- Эта женщина волнует меня. До сих пор она волновала своей спокойной недосягаемостью и таинственностью, а с этого дня и абсолютной прагматичностью. Редкая женщина - полная противоположность мне.
- А не влюбился ли ты, Ванюша?
- Хм…
- А почему ты решил, что она такая прагматичная? - через некоторое время спросил Светогонов.
Бескрайнов пересказал ему концовку разговора с Надеждой.
- Да, похоже серьёзная дамочка. Вот тебе такая и нужна, может быть, она сделает тебя человеком.
- Опять ты за своё?! Я хочу жить высоким накалом страстей, другие состояния мне скучны… В страсти я бы создал галерею её фотопортретов, сочинял бы романсы, а может быть и роман написал. Давно, кстати, думаю о романе, да всё жару не хватает…
- Ты о многом давно думаешь, да всё заканчивается пожеланиями, да воздыханиями…
Пора бы уже что-нибудь сделать, хоть и роман написать, если больше ничем не можешь заняться!
- Смеёшься надо мной, а ведь я, правда, хочу этого.
- Хочешь, вижу, что хочешь, но только говоришь об этом, а не делаешь. Делать, брат, надо!
- Страсти не хватает, чувств, горения…
- Так зажги свечу и подставь себе под зад!.. – зло сказал Светогонов и открыл дверцу машины. – Ты со мной? Нет? Тогда прощай, меня ещё дела ждут, писанины много, отчёт…
Бескрайнов ничего не ответил, только махнул на прощание рукой, и, понурившись пошагал в сторону шатра пивной.
Невесёлые мысли крутились в голове у Ивана. Вспоминал разудалое время учёбы в институте, когда жил на полном обеспечении родителей и, имея много денег на карманные расходы, кутил и развлекался, как мог. Вспоминал, как после окончания института родители отказали в помощи, сказав, что теперь сам должен зарабатывать на жизнь, как мыкался, оставшись без средств, если не считать жалкой зарплаты. Вспоминал, как приходилось работать, работать и работать, даже дома, даже в выходные, а так хотелось заниматься фото, музыкой и писать. С тоской думал и о том, что вот уже пять лет, как есть деньги и время, и не нужно думать о заработке, и тратить на это жизнь, а так ничего и не создал, к чему лежала душа…
Иван зашёл в пивную, взял три кружки светлого холодного пива, и, сев за свободный столик у окна, стал медленно поглощать живительную влагу, глядя в окно. А там по улице шли люди – серьёзные и не очень, медленно шли и быстро, одни смотрели поверх голов, другие перед собой, по сторонам и вниз, но все как один казались чем-то озабоченными, видно, что их движение не было бесцельным, какое бывает у гуляющих людей.
Незаметно в голове у Бескрайнова зароились планы. «Вот, - думал он, - займусь фотографированием Надежды… Нет, прежде запишу все наши беседы с ней и мои мысли по поводу этих бесед… А может в начале стихи для будущих романсов. Конечно, стихи!..
Нет, для стихов страсти маловато, вдохновения не хватит… Может подобрать мелодию на гитаре? Нет, в начале нужны стихи, так лучше и легче будет… Напишу заметки… Да, напишу и положу в стол, как уже было раньше… А роман, как же?.. Для романа нужен стержень, накал внутренний. А где его взять, чем разжечь?.. Займусь фото… А захочет ли она, чтобы я снимал?.. Вот вопрос… Господи, опять замкнутый круг! Мне уже тридцать один, а я всё хожу по кругу, всё по этому, проклятому кругу, и не выбраться и не вырваться!.. Что делать?..».
Допив пиво, Иван медленно вышел на улицу и бесцельно побрёл по ней, ни на кого не глядя и не замечая ничего вокруг.
Бескрайнов всю жизнь прожил в Москве, сначала с отцом и матерью, когда учился в институте - с бабушкой по отцу. А сейчас жил в своей квартире, купленной ему родителями незадолго до смерти. Работу он оставил сразу же, как только представилась возможность иметь доход с освободившихся жилплощадей.
Ивану шёл тридцать второй год, и он был никем в прямом и в переносном смысле. Он не имел никакого социального статуса, никакой профессии (по институтской специальности никогда не работал, и уже всё позабыл), никакого общественного служения, и внутри не чувствовал никакого призвания, никакого предназначения.
Бескрайнов был эмоционально неустойчив, изменчив, у постороннего человека, наблюдавшего его, могло в течение часа сложиться мнение, что он имеет дело с несколькими личностями.
Порой он готов был всех обнять и расцеловать, глаза его слезились от сентиментальности, а через некоторое время платил раздражением на доброе к нему отношение.
Поэтому мнений о нём было столько же, сколько людей, знавших его, и ещё больше.
С детства Иван был невнимательный и мечтательный мальчик, не любил строгих правил и чётких определений, ему нравилось всё расплывчатое и фантастическое, сам был падок на различные выдумки, сочинял всякие небылицы, был очень впечатлителен до забывчивости, до некоего опъянения. Иван был рассеян и часто допускал ошибки в письменных уроках, и, если бы не мать, постоянно проверявшая его, то учился бы на одни тройки.
Он был очень влюбчив. Когда ему было шесть лет, он влюбился в одну миловидную актрису в фильме, и воображал себя её мужем. И с этого дня не было так, чтобы он не был в кого-то влюблён. Следует сказать, что его худое костлявое лицо, длинная шея, руки, висевшие почти до колен, непропорционально большие ступни ног, большие, торчащие во все стороны уши не делали его привлекательным для девочек, и те не отвечали ему взаимностью, даже напротив, старались при нём оказывать всяческое внимание другим ребятам. Это ещё более толкало его в мир фантазий.
Этому во многом способствовала и мать, почему-то не разрешавшая ему уходить далеко от дома, и требовавшая прихода из школы час в час. Мальчик не посещал поэтому никаких кружков и секций вплоть до четырнадцати лет (лишь в этом возрасте он обучался игре на гитаре). Имея развитое воображение, он сам придумывал себе миры, и жил в них, как в реальности.
Он часто принимался читать, но то же воображение мешало ему, и, прочитав несколько страниц, он уносился в далёкое, неведомое, фантастическое, которое сам придумывал, потом забывал обо всём этом, и жил другим.
Никто не занимался им, не интересовался, чем он живёт, никто не пытался организовать его тонкую психику, воспитать его тонкую душу, придать его психическим процессам целенаправленность, и устремить его дух к правильной цели.
Поэтому, когда он вырос, реальная жизнь мало интересовала его, зато тянула к себе природа, и тянули всякие истории о необычном, и чем страшнее, тем больше. Он часто лёжа уносился в мир мечтаний, и так мог провести несколько часов, после чего истощённый и пустой шёл куда-нибудь бродить.
В институте он только записывал лекции, ничего не учил и не изучал, к экзаменам зубрил, лишь бы сдать, чтобы не было «хвостов». С согруппниками и сокурсниками ему было скучно, они были все какие-то реальные, и он, едва досидев до конца лекций, бежал в свой мир или, вернее, миры, и жил в них с упоением.
После окончания института его устроили в одну престижную фирму, и он мог там сделать быструю карьеру. Но работа с её временным режимом, регламентацией, сроками, да и сами занятия, всё это претило ему. На фирме он большую часть времени общался и балагурил, да говорил бы хоть и на посторонние, но жизненные темы, а то так, лишь бы время побыстрее прошло.
Только одно жило в нём постоянно – страсть к красоте, к фотографированию, к сочинительству – стихов, прозы, подбору мелодий на гитаре. Но он и в этом не мог сосредоточиться на чём-то одном и, доведя дело до конца, перейти к другому. Начав что-то, он быстро уставал, бросал, а отдохнув, и потеряв интерес к прошлому делу, брался за другое, новое, и так без конца…
Как это назвать: лень, непостоянство, рассредоточенность сознания, неумение заняться чем-то серьёзным, неприученность и нелюбовь к труду? Как ни назови, а результат на лицо. В свой тридцать один год Бескрайнов ничего не сделал в своей жизни, и фактически был никем.