В это время отборные части голожопой девизии «Мёртвый зад» окружили, указанный Зосей адрес. С калашами наперевес, они выскочили на партизанский лужок с гортанными возгласами:
– Хальт! Ежам – жопа! Лежать, бояться!
Но поляна была пуста! Крик прокатился по лесу многократным эхом и затух в листве. Под ногами оккупантов лежала скатерть из жухлых окурков, убитых шприцов и груды бутылочных осколков. Подле большой сосны, партизаны оставили завоевателям громадную кучу испражнений с воткнутой сверху фанеркой. На ней был довольно похоже изображён углём Батя верхом на коне в пальто и с яйцами. Одной рукой он насаживал на пику голый зад Жоры, а другой корчил дулю. Подпись внизу гласила: «Накося – выкуси!».
Батя везде имел свои уши и ему сразу доложили по беспроволочному телеграфу, что Косму приняли. Бойцы подпоясались и перебазировались на запасную поляну имени Козы Ностры и Овцы Клары Целки.
Генералиссимус оккупантов, прозванный за свою стать и военную выправку Прямая Кишка, приказал адъютантам задокументировать всё на мобильники. Доложившись в ставку, он скрасил сухое донесение фотками.
Жорик пришёл в бешенство и приказал начать тотальную войну. Неизвестно, что его больше разозлило: то ли то, что бывалый Бургомистр снова его надул, то ли изображение ню. Жора ведь никогда не появлялся на людях голожопым, а, наоборот, гордился своими семейками до колена из кожи новорожденных сепулек.
Прямая Кишка наотрез отказался подчиняться устной команде и даже факсу. Он потребовал передать через фельдъегеря письменный приказ в трёх экземплярах, заверенных канцелярией. Дождавшись пакета, педант тщательно изучил печати и только тогда отдал приказ. Оккупанты принялись мочить всех ежей по беспределу.
Ежи протрезвели и, поняв, что против лома нет приёма, обратиться за помощью к Сепулькам. Те обладали добродушным нравом и тихо-мирно жили под землёй, питаясь отходами жизнедеятельности других организмов. Будучи членистоногими гермафродитами, они совокуплялись сами с собой, но не возражали против групповухи за вознаграждение.
Внешне Сепульки были очень привлекательны. Одна их половина была цвета «фуксии», а другая – «индиго». Из их кожи получалась ноская одежда, а внутренности напоминали по вкусу сыр Рокфор, а по виду свежую коровью лепёшку.
Охота на Сepulko transvistito vulgaris (Лат.) была строго запрещена Юнеской и Авоськой. Но отважные браконьеры били их в период нереста и презрительно звали – говноедами. Добыть пару шкурок Сепулек и пошить из них труселя, считалось во всём мире высшим шиком и резко повышало статус обладателя. Из-за дефицита одёжи голожопы держали первенство в этом незаконном промысле.
Запрет на охоту был вызван не угрозой снижения популяции (подземное царство кишило этими приверженцами копро), а серьёзной опасностью. Хотя сами Сепульки никого первыми не трогали, но защищаясь, оказывали яростное сопротивление. Они могли изувечить и даже закусать до смерти нападавшего. А стоило им хоть разок откушать какого-нибудь горе-охотника, как они наотрез отказывались питаться фекалиями под любым соусом.
Сепульки начинали пожирать живых существ, а в их организме происходили необратимые процессы. Они прибавляли в весе, теряли трансгендерность и перерождались в млекопитающее. На их мутацию влиял вид укушенного и Сепулька становилась Ежеедом, или Голожопаедом и даже Слоноедом. Только в Медведаеда она не могла превратиться, потому что цепенела от страха перед двухголовым Димоном.
Мутируя, Сепульки раздувались до огромных размеров. Розовый цвет шкурки мешался с голубым и получался бледно-мертвецкий «фиоль». Характер становился склочным и агрессивным и они превращались в Жирных Убийц.
Продолжение: http://www.proza.ru/2009/07/18/874