Шпионы вставляли в зад кактус и внедрялись в партизанский отряд пачками. Они подслушивали разговоры о военных планах, но не понимали их тайного смысла. Беседуя, бойцы то и дело урезали свой ник «ПЁБ», до двух букв и напоминали друг другу о маме. Голожопая разведка не догоняла, что мать это Родина и вместо донесений о растущем патриотизме, отсылала резидентам матерную дезу.
Поэтому ежи орудовали в лесу, как у себя дома. Голодные голожопики ходили туда по грибы, по ягоды и средь бела дня теряли традиционную ориентацию. Превосходящие силы партизан сначала брали врага с тыла, а потом в плен.
Питался отряд одними языками и филейными частями, а остальное мясцо, требуху и кости поставлял обратно оккупантам, выдав их за кабана. Бойцы меняли врагу дичь на губные гармошки и пальчиковые батарейки, так как имели вдоволь самогона и самосада от сочувствующего населения.
Когда бригаде стукнул месяц, ставка позволила отметить юбилей с помпой. Политрук приказал партизанам развести большой костёр и запечь мешок картошки. Чтобы праздник не стал заурядной пьянкой с мордобоем, добрый Батя разрешил созвать сочувствующих ежих со всей округе.
Бойцы хорошо выпили и не хуже стали бахвалится своей удалью перед селянками. Они мерились на руках силой, прыгали через костёр и палили из ракетниц по воронью. Затем все сели, выпили и встали, чтобы спеть хором гимн отряда. Слушая прощание с чалой Беллой, Батя пустил слезу. Когда самогон кончился, все разбились на пары и разошлись по кустам для производства пополнения.
В общем, праздник удался на славу, но политрук доложил, что один Щелезуб пел гимн по бумажке. Командир вызвал его в землянку, и хотел было расстрелять по закону военного времени. Но тот стал клясться, что искупит кровью и, упав на колени, вычистил начальственные сапоги языком до блеска.
Батя спьяну повёлся, забыв народную мудрость: «Не делай добра, не получишь зла». Он отпустил Щелезуба с миром и тот мигом ускользнул в непроходимые дебри. Там коварный предатель вырыл себе норку и прожил отшельником до глубокой старости.
Подполье погорелого города пустило слух, что это враги сожгли родную хату. Народ поверил и, кипя от негодования, начал пакостить оккупационным властям. На зло врагу, он по ночам мочился на стены управы и, срывая вражеские объявления, крутил из них козьи ножки.
Зося, по кличке Косма, тоже спалилась и ушла в лес, Свою кличку она получила не за длинные грязные пакли, а за постоянные улёты в космос. Молодуха была конченной наркошей и, каждыё раз перед тем как кайфануть, кричала вечное Гагаринское: «Поехали!». Потом она вопила: «Улёт Космический!», или: «Опять, суки, фуфло подсунули». Она вдоволь отведала разных вредных наркотиков и стала такой же вредной, как они.
Покружив по лесу, обескровленная погорелка вышла на партизан. Она стала проситься в отряд, обещая Бате хороший план и всё остальное по женской части, без базара. Но он был не такой дурак, как казался, и не повёлся на сладкие речи пришлой торчилы. Командир дорожил своим местом и боялся, что на него настучат в ставку. С тех пор, как в соседнем отряде спалился один Орлёнок, он перестал брать молодняк с улицы, а взятки без посредников.
Батя тактично намекнул деве, что встать на довольствие можно через политрука Цой-Чуня. Тот мол иногда берёт абитуриентов, но сейчас ушёл на задание за языком с хреном в сельпо и вернётся только к ужину. Командир порекомендовал ей не терять время, а попрактиковаться, сходив в разведку боем.
Партизаны проводили её до опушки леса и удалились. Косма дождалась, пока они пропадут из виду и раскумарилась. Она закинулась на кишку, двинула по трубе, нюхнула в сопло и курнула в шлюзы. И поплыла. Вот какая была вредная наркоманка! Всё в себя, любимую, а подогреть Батю, как обещала, и не подумала. Ну да на верху шельму метят.
За хомячество Зосю принял вражеский патруль на мотоцикле. Она так улетела, что не слышала треск движка и не реагировала на пинки сапогами. Чтобы вернуть бледное и чуть тёплое тело к жизни, Голожопы час качали его и дышали рот в рот. Приведя шировую планокешу в чувство, они кинули её в коляску байка и отвезли в крытку.
Там девицу облапали с головы до пят и, обшмонав, отобрали всё что было. Затем голожопые палачи отвели её в пыточную камеру и, коля вилами, стали пытать:
– Говори, где брала? Почём? А есть ли дыра, где не бодяжут? А какая скощуха если брать оптом?
Особо их интересовало можно ли подсунуть барыги куклу вместо денег? Но юная патриотка и даже на отходняке хранила военную тайну:
– Кого дерёте, гапки поганые, восьмая ходка! Вы чо, волки позорные, меня за фуцманку держите? Я по натуре шкворка честная! Мне фуганить за марафет в падлу. Верните кайф, чо у меня срубили, а то ща всем хлебалы смажу!
Узнав о событиях в застенках, поэт сказал:
– Враги партизанку поймали
И стали бедняжку пытать!
Но нежные губы её прошептали:
– Не выдам! Едри вашу мать
Несговорчивую зечку повезли к предводителю. По дороге она ещё хорохорилась:
– Я безуля битая, ложу на вас и вашего Жорика.
Но, когда её бросили на паркет Георгиевского зала, набранного из ценных пород дерева, Зося набила красный синяк и приуныла.
Вскоре явился и сам Главный Горлопан голожопых. Сразу выяснялось, что он боек на язык только на людях, по долгу службы. В быту же он скромно помалкивал и, шмыгая носом, чесал то яйца, то под мышкой.
Жора без лишних разговоров и наркоза вырвал у ежихи иголку с мясом. Та заплакала, а тиран пригрозил загнать иглу обратно, но другой стороной и в другое место. Наркоманка описалась от страха и сдалась врагу на милость. Она мухой сдала своего барыгу и партизан со всеми потрохами.
Продолжение: http://www.proza.ru/2009/07/18/858