"Дежурный доктор в кошельке считает медь
Среди теней.
По коридорам отделения бродит смерть -
И черт бы с ней."
(Кортнев и МузРуки «Он видит сон»)
Моя левая рука свободно лежала чуть под углом к телу. Из нее торчала толстая стальная игла, от которой шла белая трубка. Трубка, исчезающая за перегородкой. Белой перегородкой… Интересно, почему нельзя смотреть на того, кому отдаешь свою кровь? И еще этот белый цвет. Абсолютно белый… Стерильный? А разве не может быть другой цвет стерильным? Чистым и прозрачным? Почему именно белый?..
Мысли летали от одного белого предмета к другому – от простыни, которой меня накрыли, к перегородке; от перегородки к стене и потолку; от стальной иглы, блестящей на солнце ртутным цветом, и гибкой, непрозрачной трубки к тому, кто лежал там, за перегородкой… Скосил глаза в сторону – там сидели медсестра и врач. Только они, среди этой белизны, выделялись цветом. На них были голубоватые костюмы. Хоть здесь есть разнообразие в цвете. Я прислушался. Разговор медсестры и врача носил обычный, как и у всех, характер. Носил… Можно решить, что разговор может что-то носить, как костюм… Тихий шепот не раздражал. Наоборот – убаюкивал. Хотелось закрыть глаза под мерное шуршание слов…
«Жара. Интересно, сколько продержится?
Хоть немного на солнце погреемся. Дети совсем не видят лета в этом году. А обещали все три месяца страшную жару…
Вчера на рынке смогла купить очень вкусные и недорогие, относительно, помидоры…
Машину надо отогнать в автосервис…
На дачу вот с мужем в выходные поедем. Пусть дети порезвятся не траве…
Зарплату опять не будут прибавлять. Как же я устал от этого безденежья. Уволиться и уйти в частную клинику…
Василий из пятой опять чудил ночью…»
***
- Нельзя закрывать глаза. Слышишь? Открой. Голову не кружит? Вдохни, вдохни немного – услышал я ласковый и прохладный голос. В нос ударил запах нашатыря и как иголками пробил темноту в голове. Я попытался уйти от пронзительно колючего запаха, повертел головой, запах стал слабее и исчез совсем. Открыл глаза. Надо мной склонилась медсестра. Ее серые глаза были встревожены и внимательны. Почувствовал прикосновение ее руки к плечу. Горячее, чуть шершавое и ласковое прикосновение. Прикосновение, которое несло поток защиты и тепла…
- Потерпи, уже скоро. Еще минутку, и все закончится. – медсестра ласково говорила негромким голосом и внимательно смотрела мне в глаза. Врач с другой стороны начал измерять давление. Манжетка сдавила руку. Раздалось серое шипение. В голове послышался звук – тук-тук… тук-тук…
- У меня всегда давление низкое. – повернув голову, сказал я ему. – я просто не выспался и еще вчера на ночь выпил крепкий кофе.
- Болтун, лежи спокойно и не болтай. – продолжая заниматься своим, сказал врач. Затем, снял манжетку с руки и, взглянув на медсестру, быстро вышел из палаты.
***
Мне вытащили иглу из руки и перевязали.
- Вот и все. – удовлетворенно сказала медсестра.
- Замечательно, улыбнувшись ответил я и попытался встать.
- Куда, прыткий такой! – руки медсестры не дали встать – лежи, тебе нельзя сейчас вставать, разобьешься еще. Мороки с такими, как ты – не оберешься. Одна поля ягода – ты и твой брат…
- Одного поля – пробормотал я, и вздохнув остался лежать.
- Ну, раз язвишь – жить будешь. – удовлетворенно сказала женщина.
- Я не собирался, вроде, отказываться от такой яркой жизни.
- Все вы не собираетесь, только вот лови вас потом и вытаскивай снова… - проворчала она примирительно.
В палате открылась дверь и въехала каталка. Две молоденьких санитарки поставили каталку рядом со мной. Врач, шедший сзади них, насмешливо посмотрел на меня.
- Сам сможешь перевалиться?
- А ногами? – спросил я его.
- Шустрый какой. Ногами будешь завтра ходить, а сегодня – тебя повезут с эскортом. Смотри, какие у меня для тебя красавицы. Как это называется? Не вспомнишь? Эскорт-услуги?
- Эскорт-услуги… тоже мне… Почему нельзя ногами? Дожил, чтоб такие миленькие девчушки такого дурня, как я, везли по коридору в палату… - просительно ворчал я – может сам? А?
- Завтра – сам, а сейчас – нет. И без разговоров. – безаппеляционно заявил врач. Я понял, что спорить бесполезно.
- Тебя не учили слушаться старших? – подал свой голос Леха из-за перегородки. – Сказано – лежать – будешь лежать, скажут бежать – побежишь, иначе… больше в больницу ко мне не приедешь. Понял, надеюсь?
- Понял, понял… Вечно шантаж. – вздохнул я и переместился на каталку.
В Лехиной палате ярко светило солнце. Рядом с его кроватью поставили еще одну. Видимо, для меня… А я то, дурак, надеялся, сегодня на Черняховского еще съездить… Оказалось – надежда на разговор со странным народцем, осыпалась пеплом… Солнечным, как бьющие лучи в окно палаты.
- А можно закрыть шторами окно? – спросил я у девчушек. Они захихикали.
- Можно, только ведь сейчас день и солнышко должно быть в палате, а ты – странный, и не хочешь солнца. Почему это?
- Из меня только что сделали вампира – ответил я и облизнулся – Во! Видели? И солнечный свет меня убивает, сжигает до пепла, как все мои надежды на сегодняшний день.
- Да ты еле шевелишься, тоже нам, вампир, повелитель ночи! – расхохотались они.
- Все равно. Шторы-то задерните? Все же, сами сказали, что я – повелитель – усмехнулся им в ответ.
Одна из них подошла к окну и задернула шторы. Стало легче. Ярость солнца не так уже била по мне. Дверь в палату открылась и вошла женщина в белом халате. В руках она несла поднос со стаканом чая и чем-то на блюдце. При ближайшем рассмотрении – это что-то, оказалось бутербродом с маслом. Я скривился.
- Тебе обязательно надо выпить горячего сладкого чая и что-нибудь съесть. – строго сказала вошедшая. Поставила маленький столик на кровать и на столик водрузила поднос.
- Есть – не хочу. А чай… Если это, конечно, чай, я выпью. Пить вот – хочу. А водички? Раз уж сока нет у вас… Или есть?
- Сока – нет. Будет позже молоко. И съесть – обязательно.
- Я не могуууууууу, я ненавижу маааааааасло. Тем более сейчас, когда пить хооочется… Можно я только чаааааай выпью? – просительно затянул я.
- Ладно, не ешь. Все равно сейчас систему поставят – мстительно согласилась она.
Боже, еще и систему… Мне, что, так плохо?
- Зачем мне систему? – испуганно спросил я. Надежды на свободное перемещение таяли, как первый снег под лучами солнца.
- Врач сказал. Бумаги у нас подписывал? Подписывал. Вот теперь будешь наши указания выполнять. И не буйствуй, и девочек моих не уговаривай. А то, знаю я вас, шалопаев, начнете им песни петь, они и рады будут… - устремившись к выходу из палаты, ворчала она и, повернувшись к ним проговорила – А вы, смотрите в оба, чтоб этот оболтус не скакал, а то он не соизмеряет свои силы с реальным положением вещей. И мне потом отвечать придется за его падения. А вас я… уволю.
Девчонки притихли и насупились. Ну все… Плакала моя свободная жизнь на сегодня горькими и большими слезами… Мне стало тоскливо. Я взял стакан с чаем и сделал глоток. Жидкость, именуемая гордым словом «Чай», оказалась по вкусу – сахарным сиропом. Бутерброд, который сиротливо лежал на блюдце, остался нетронутым. Не судьба, видать, ему быть съеденным мной…
***
Через некоторое время пришла в палату медсестра и поставила мне эту ненавистную систему. Мои надежды не то что, таяли, они просто стали воспоминанием, погребенным под многолетним слоем пыли времен… Одна из девчушек убежала по своим саниатрочным делам, а вторая, вторая осталась караулить мое бодрствование… Я с тоской разглядывал потолок и старался не скатиться в сон, дабы не навлечь гнев начальницы девушки. Мне совсем не улыбалось стать причиной чьего-то увольнения…
Скучное, бело-тягучее время тянулось, как каучуковая нить… Привезли Леху… Ему разрешили спать. А мне - нельзя. Я с тоской посмотрел на него. Спать мне хотелось неимоверно.
- Так, ребенок, - задумчиво произнес он – сейчас мы с тобой вспомним старое, и я тебе буду рассказывать истории. А уж ты, будь ласка – тут он ухмыльнулся – запомни все и напиши потом, чтоб я смог прочесть.
Я удивленно посмотрел на него. Мне никогда не понять, как он в таком своем состоянии, еще может что-то рассказывать и вспоминать. Я бы – точно не смог. Мне бы не хватило сил… А он, с неизменной улыбкой, посмотрев в потолок, затем, повернувшись на бок лицом ко мне сказал – «Смотри на меня. Глаза не закрывай и внимательно слушай.»
Леха вновь начал свои истории, только теперь он говорил очень медленно. Но от этого, его истории не стали грустными или серыми. Они все равно сохранили свой цвет и свои звездные брызги…