Тщетно пытаясь вырваться из грустного плена предрассветного бреда, я лишь глубже проваливался в сладкую топь иного бытия. Бледные потрескавшиеся стены, расплывшись в сонной улыбке, вдруг рухнули, и я очнулся.
Очнулся среди воды, сплошной стеной спускавшейся с небес, где-то на пешеходном переходе посреди одной из широких улиц ночного города. Кажется, я куда-то спешил, но забыл - куда; тем более уже давным-давно опоздал, и теперь меня совершенно не волновало то, что я не сделал чего-то важного. Кто не успел – тот зря спешил, разве не так?
Мимо волной гнутого металла безостановочно текли машины: белые, желтые, красные, с аэрографией и без, новые и старые; мерцали противными оранжевыми огнями «шашечки» на крышах такси…
Рассеянно осмотревшись по сторонам, я усилием воли постарался определить, где я и куда нужно направляться. Голова трещала так, будто я не спал целую неделю, и при этом с утра до вечера, быть может, таскал какие-нибудь камни на стройке, а с вечера и до утра занимался вычислением пространственных интегралов.
«Интересно, Она знает, где я?
Если Ты слышишь, дай мне знак…»
Н-да, ну и дела…Перспектива провести ночь под открытым небом во время ливня меня не очень радовала, и я угрюмо заковылял куда глаза глядят, хромая на обе ноги и пошатываясь. Машины недовольно бибикали и сторонились от меня подальше, при этом забрызгивали пенящейся водой из грязных луж, переливающихся радужными лентами машинного масла в свете тусклых уличных фонарей.
Сразу следом за мной явно кто-то ехал. Медленно, неторопливо, не спеша, явно без намерения обогнать или задавить меня. Огни фар сверкали всего метрах в двух позади, а впереди шагала в ногу со мной громадная двадцатиметровая черная тень. Мне почему-то подумалось, что моя тень – это единственная моя ценность, которую никто не сможет у меня отнять. И в этот момент силуэт исказился, сложился в пространстве и вдруг слился с землей: тот, кто ехал за мной след в след, всё же решил меня обогнать. Это был всего-навсего искусанный ржавчиной и временем троллейбус странного мокро-голубого цвета, с запотевшими изнутри грязными стёклами, за которыми не было видно ничего ясного, одни лишь смутные очертания ламп под крышей. Наверное, троллейбус ехал пустой.
Вдруг в голове мелькнула мысль о том, что «сохатый» едет в троллейбусный парк, и, возможно, проедет мимо моего дома. Уставшее тело не было готово к резким рывкам, и вместо уверенной погони за транспортом получилось что-то вроде вялого преследования черепахи улиткой. Всё же троллейбус остановился, и когда я, промокший до нитки, всё же переплыл последнюю лужу на пути к нему, задняя дверь со зверским воем распахнулась, очевидно, приглашая меня внутрь. И я, абсолютно не стесняясь, заполз внутрь.
Интерьер салона меня удивил.
Троллейбус был намного уже внутри, чем все, что я видел в своей жизни до этого; кресел для сидения не было, кроме двух маленьких на задней площадке, уже занятых беседовавшими дедушкой и мальчиком. В целом этот троллейбус изнутри был похож на длинный коридор с окнами по левую и правую стороны, погруженный в полумрак, и лишь у двери возле водителя горел яркий свет. Рядом с задней дверью аккуратно у стены стояли две пары туфлей: одни маленькие и блестящие, явно новые, а другие – громадные и неуклюжие, затертые до дыр. Странный до абсурда контраст.
«Не стоим на задней площадке, товарищ пассажир, проходим в салон!- промычал дедок со скамейки контролера,- Присаживайтесь, я подвинусь! А ботиночки-то снять надо было, эх, надо.. Видели же, у нас тут так чистенько было…А Вы (эх, Вы!) натоптали…»
«Извините»- кротко произнес я, пытаясь уместиться на краешке жесткого сиденья.
«Да ничего… Вот Вы, молодой человек, скажите, есть у Вас хобби какое? Может, Вы, как и я, шарикоподшипники собираете? Коллекционируете, так сказать? Нет?... Жалко… А то мы вот тут с коллегой поспорили…»- и он кивнул в сторону удивленно молчавшего мальчика, потом резко махнул рукой, издав звучное «Ээээх».
По крыше, похоже, с требованием впустить внутрь, молотил дождь, а может даже град. Мы молчали. За окнами не было видно абсолютно ничего знакомого, и я осторожно спросил: «А вы…В депо?»
Дед, кряхтя, отрицательно покачал головой.
Потом, подумав, нравоучительным тоном изрёк: «А ежели у тебя есть фотоаппарат «Смена», то ни в коем случае ничего им не фотографируй.. Только плёнку зазря переведешь…»
Псих какой-то…
Я не на шутку занервничал... Хотя мне следовало начать нервничать намного раньше, когда я понял, что на улице ночь, а я всё ещё не дома. Сейчас завезут меня черт знает куда, и концов потом не найдешь…«А это вообще какой маршрут? »
«Сорок седьмой Д, длинный»-безразлично произнес дедуля.
Замечательно! Нет, правда, просто поразительно: в городе всего тринадцать троллейбусных маршрутов, с первого по тринадцатый. А меня угораздило посреди ночи сесть в этот дурацкий сорок седьмой.
«А… Куда он едет?»- с отчаянием в голосе спросил я.
Дед засуетился: «Видишь ли… Это мой троллейбус. Денег за проезд я с тебя не возьму, потому что совсем скоро рассвет. Наступит новый день; в небе засияет новое солнце. Это и будет твоя остановка. И на ней мы попрощаемся раз и навсегда. Просто будет хорошо, если ты запомнишь сегодняшний день… Меня… На всю свою жизнь»
Троллейбус остановился, и я по инерции улетел с сиденья. Где-то впереди, возле кабинки водителя, издавая странные шипяще-булькающие звуки, открылась дверь.
Вот и всё. Приехал.
И, не попрощавшись, побрел, шатаясь, на свет.
На улице возле дома было свежо, но не зябко; листва на знакомых деревьях радостно блестела. Небо над всем городом торжественно полыхало рассветными лучами. Мир будто ликовал.