Ладо Кецховели
Это имя соратника вождя Джугашвили известно мне с детства. И совсем не потому, что он сделал из Сосо революционера, подарив миру диктатора, и кто-то вдолбил в меня его биографию. Все очень просто - именем бывшего воспитанника горийского духовного училища и тифлисской семинарии назывался пароход, который утонул в зимних штормах в Татарском проливе . Мой папа был капитаном Корсаковского порта, что на Южном Сахалине. Жизнь тогда была проще и голоднее, многие капитаны заходивших в порт судов пользовались гостеприимством и хлебосольством моих родителей. Во время таких застолий, накормленный и отправленный прочь из-за стола, я садился за дверью и слушал взрослые разговоры. Для меня это был один из немногих источников информации и детских впечатлений.
Так вот, в Татарском проливе тонул пароход «Ладо Кецховели» . Как я узнал из записок одного дальневосточного капитана, было это зимой 1948 года, а скорость ветра доходила до 40 м/сек. Ветер, скажу я вам, жуткий и уже не подлежит определению в баллах. Сам я переживал такой шторм лишь два раза: в Черном море и возле Японии в Тихом. Все, на что мы были тогда способны, так это стоять носом на волну и не больше.
Пароход утонул, экипаж спасли. А как спасали в такой свирепый шторм, да еще и ночью? В такой шторм восволзоваться спасательными шлюпками невозможно.,обязательно разобъет при спуске.перевернет на плаву и тем более при подъеме на судно-спасатель А спасали их действительно героически. Вот об этом я узнал, сидя под дверью, слушая застольный рассказ старшего механика- участника той катастрофы.
Спас их пароход «Суриков». Пароход сам такого не делает. Капитаном на том пароходе был Вадим Крицкий. Он был приятелем моего отца, и отношения их достойны отдельных слов. «Суриков» подлетал наваливаясь к борту гибнущего судна и люди прыгали с одного борта на другой. Спаслись все, кроме одного. То был кочегар, ему насмерть зажало ноги леерным ограждением, которое завалил спасатель при очередном навале. Понимая, что выхода нет, он сумел лишить себя жизни сам. Все это рассказывал стармех, который несколько дней жил в нашем доме в Корсакове. Сам же он, уходя навсегда с тонущего парохода, по привычке закрыл на ключ свою каюту. У меня есть подозрение, что отец мой в том спасении тоже участвовал, поскольку тогда это была его зона ответственности, где он обычно руководил всеми спасательными операциями, и вряд ли он смог оставить своего друга один на один с такой опасностью, но я не удосужился вовремя его об этом спросить, а сейчас уже все, не спросишь.
А капитан Крицкий через несколько лет после того героизма оказался в заключении. В те времена подручным вождя, даже если они всего лишь районного масштаба, особого повода для этого и не требовалось. От неправедного суда тогда никто не был застрахован. Везли его с этапом на пароходе через Корсаков. Все, что смог сделать мой отец, так это вытащить его на несколько дней из арестантского твиндека в каюту капитана, разыграв спектакль перед начальником конвоя, изображая из себя партийную шишку местного масштаба. По тем годам это требовало большого мужества. Крицкий отсидел в одной зоне с уголовниками несколько лет, скорее всего до 1953 года и порядком растерял там здоровье.
Отец мне ничего не рассказывал. Все это я узнал от самого Вадима Сергеевича, сидя у него дома во Владивостоке за столом с только что выловленными им самим корюшкой и навагой. Помню, что мы ничего не пили, но от свежей рыбы я порядком закривел. Было это в начале семидесятых годов. Он уже прочно сидел на берегу, занимаясь журналистикой в местных газетах. Через несколько лет он умер во время обычной операции аппендицита совсем по нынешним меркам нестарым, сказалось подорванное в лагерях здоровье. А Ладо Кецховели закончил дни свои в тюрьме в Тифлисе, его через окно застрелила охрана.