- Впусти меня, пожалуйста, впусти меня!!! Видишь, я уже полчаса бьюсь у твоей двери. Я сегодня буду хорошей девочкой и завтра тоже. Как ты можешь меня не впустить! А-аааааа! Пусть все соседи услышат меня, и тебе станет стыдно.
Опять она пришла. Стоит - орёт. Что делать-то? Милицию вызвать? Спасателей, чтобы меня от неё спасли? Жалко дурёху. Скорая тоже не поможет. Соседи и так вчера на меня косились. Если не открою, они кого-нибудь вызовут.
- Эй, ты, заходи.Хватит надрываться.
- А ты кто такой? Что здесь забыл? Уходи отсюда немедленно. Где он? Где? Не прячься. От меня не спрячешься. Я очень хорошая, пока тебя не отыщу.
Какая же она худая. Один остов, а кормы нет. Обтрёпанные джинсы сползают с бедер. Остроносая с подростковой стрижкой, непонятного возраста, суетится, бегает по квартире, озирается. Глаза ускользающие, тёмные – не смотрят, а плавают по лицу. Вряд ли она меня видит. Полезла под диван.
- Эй, ты. Вставай. Кого ищем? Помочь? Хочешь горячего чаю?
Молчит. Вздрагивает. Села на пол, голову уткнула между коленок. Дурацкая ситуация. По телевизору крутят сюжет о бездомных детях. Дети вповалку спят у трубы с горячей водой. У некоторых совсем взрослые, испитые лица. У этой девчонки тоже взрослое лицо. Но не испитое, а больное и измученное. Господи, да она ж уснула. И тихонько то ли шепчет, то ли посвистывает во сне.
Звонок в дверь. На пороге соседка - старушка любопытствует:
- Впустил эту…что ли?
- Впустил.
- Гони её. Она ненормальная. Поговаривают, что жила она тут пару лет назад с одним уголовничком, да только его то ли прирезали, то ли застрелили. А эту квартиру вечно кому ни попадя сдают. А она всё ходит, ищет его. Никто из жильцов её не впускает. Ты один такой смелый. Она - шизофреничка. Приступы раз в три месяца. И ходит сюда, и ходит. А после её визитов то канализацию прорвёт, то бомжик в парадной помрёт, а то по ночам в трубе выть начинает.
-Я разберусь, а Вы идите. Всё будет хорошо.
Поджала губы, ушла. В коридоре остался сыроватый стариковский запах. Непонятно, почему соседская старость пахнет сыростью. Старушке тоскливо, живет с таким же дряхлым котом, а поговорить не с кем. А тут: какое-никакое событие.
Позвонила Катя:
-Гостей принимаешь?- кокетливо в трубку.
Скептически посмотрел на пол.
-Сегодня, к сожалению, нет. У меня неприёмный день. Болею.
-Болей-болей. Знаю я. Как ты болеешь и с кем. - Трубку бросила.
Вот ведь дура. Обижается и ревнует. К кому?
Попытался поднять с пола девчонку и уложить на диван. Она с закрытыми глазами больно вцепилась зубами мне в руку. И тут же распласталась по полу и засопела.
Когда я был маленьким, у меня в трёхлитровой банке жил хомячок Фома. Гости: взрослые и дети, развлекаясь, пытались засунуть в банку руку и поймать Фомку. А я, когда приходили гости, накрывал банку газетой, отчётливо представляя, что чувствует крошечный хомячок, когда огромная рука словно ковш экскаватора старается тебя схватить и смять. Хомячок огрызался и кусал руки гостей. А те почему-то злились.
Потом умерла моя бабушка. А я даже не понимал, что бабушка умерла и почему она не приходит целовать меня на ночь, и никто больше не называет меня «мой утёнок». От неё всегда пахло едой и болгарским розовым маслом, но никогда не пахло стариковской сыростью.
Я, конечно, скучал по бабушке, но совсем не плакал, когда её не стало. Первое невыносимое чувство потери и горя настигло меня, когда вскоре после бабушки умер хомячок Фомка. Я сам выкапывал маленькую могилку в нашем дворе, хоронил его и соорудил кособокий нелепый памятник из пластилина. Помню ещё, что часто навещал это скромное кладбище, и почти каждый раз захлёбывался слезами.
Как-то я услышал, что мама возмущённо выговаривает отцу:
-У нас ужасно странный и бессердечный ребёнок. Бабушка умерла, он не проронил ни слезинки, а теперь плачет каждый день о каком-то хомяке. Надо показать его психиатру.
А папа ей ответил:
-Разве ты не понимаешь, он потерял очень близкого друга. Какой психиатр?
Пол холодный и я беспокоюсь, что моя незваная гостья простудится. Накрываю её мохнатым овечьим пледом. Что-то она перестала сопеть. Дышит ли? С неё станется… Наклоняюсь ниже и неожиданно для себя целую её в висок:
-Спокойной ночи, мой утёнок.
И тут она всего на одну секунду открывает глаза:
- Вот ты где, оказывается. Нашла-таки.
В ту нелепую ночь , уже под утро я увидел себя снова маленьким, закрывающим трёхлитровую банку газетой. А рядом стоит моя бабушка, заговорщески подмигивает мне, и украдкой показывает на хомяка, который кончиком влажного носа осторожно высовывается из кармана её цветастого фартука.
«