1
Заведение, про которое говорил Макс, находилось неподалёку. Мы проехали пару перекрёстков и остановились посреди Кварталов. Я зову эти места – за речкой. Для меня это худшая часть Казани, в которой я стараюсь не появляться без необходимости. Мерзость совковости витает здесь меж домов, построенных в восьмидесятые годы. И пусть в последнее время возведено тут немало красивых современных зданий, гений места остался прежним – убогим порождением канувшего в Лету, но не утонувшего в ней режима, который может всплыть в любой момент из местных огромных грязных луж-прудов подобно красной подводной лодке или ещё чему не тонущему.
Когда мы остановились около одного из таких водоёмов, образовавшихся в строительных котлованах, и обрамлённых зеленеющей арматурой, взгляд мой непроизвольно стал искать перископ, внимательно следящий за нами из прошлого.
На ум пришли забытые стихи Бродского:
«Того гляди, что из озёрных дыр,
Да и вообще, через любую лужу,
Сюда полезет посторонний мир,
Иль этот уползёт наружу!»
«Как бы перевести это достойно на немецкий!» - подумал я, глядя, как Клаудия выскальзывает из машины.
Макс закрыл все дверцы ключом, и мы пошли по тропинке вдоль пруда. Клаудия с любопытством наблюдала за утицами, барахтающимися в грязноватой воде. Я же, идя вслед за девушкой, непроизвольно любовался её превосходным задом, о котором уже упоминал однажды, но не удержусь, пожалуй, и повторю – зад был превосходнейшим!
На Конкурсе задниц Клаудия взяла бы Гран-при, или, по крайней мере, Приз зрительских симпатий.
Поэтому понятно, друзья, отчего я едва не воткнулся головою в спину девушки, когда она внезапно остановилась и завизжала пронзительно?
Визг немки, кстати, ни чем не отличался от визга наших соотечественниц. Те же высокие октавы. Никакого акцента!
Клаудия визжала и указывала дрожащим пальчиком на пруд. Я посмотрел по направлению и увидел большущую красно-рыжую крысу, пересекающую мутные воды. Крыса плыла сначала в нашу сторону, но, услышав крики, изменила курс и пошлёпала к противоположному берегу, где и исчезла благополучно в камышах, махнув на прощание хвостиком.
- Я не пойду больше возле этой воды! – вымолвила Клаудия, всхлипывая.
- Не пойдёшь! Нет-нет! – принялись мы с Максом в два голоса успокаивать девушку, и истерика её скоро прекратилась.
Придя в себя, Клаудия виновато посмотрела на нас. Нам также сделалось неудобно как-то пред иностранной гостьей.
- А что, в Германии крысы не водятся? – спросил Макс.
- Водятся! – ответила Клаудия. – Я их с детства боюсь!
- Крысы перебрались к нам из Европы совсем недавно. В начале двадцатого века. До этого в России крыс не было, - счёл я необходимым сообщить эту информацию моим спутникам.
- Это правда? – спросил Макс.
Я лишь вздохнул в ответ, разводя руками.
- Мне кажется, что появление крыс, совпало с революцией в России…
- Кончай заливать! – прервал меня Макс. – Вот, кстати, и заведеньице.
Мы оказались у дверей какой-то кафешки.
Обстановка внутри мне очень не понравилась!
Дизайн заведения был выполнен в духе ностальгии по СССР. Стены были увешаны различными артефактами советских времён. Вымпелами, грамотами, пионерскими галстуками и прочим засохшим дерьмом позорной эпохи. Со стен улыбались портреты усопших генсеков.
Хотя всё вроде было миленько, с некоторым вкусом, но что-то сильно раздражало. Наконец я понял – музыка. Из колонок над барной стойкой лился понос российского шансона. Звуки псевдо-музыки разливались по кафе, услаждая слух бармена и пьяной компании в центре зала.
Впрочем, сначала было не до этого.
Мы уселись за барную стойку, и я наконец-то удовлетворил утреннюю жажду алкоголика. Клаудия тоже махнула сто грамм.
Эффект не заставил себя ждать.
Мы улыбнулись и показали друг другу языки.
Я, для усиления эффекта, схватил себя за уши и оттопырил их. Клаудия же постаралась высунуть язык как можно дальше.
Я заглянул ей в рот и увидел, кое-где на зубах следы кариеса.
Макс только головой покачал.
Рассиживаться больно не хотелось, и мы собирались уже уйти.
Всё же я счёл необходимым сообщить бармену, что он посетителям говно в уши льёт!
Бармен ответил, обидевшись, что о вкусах не спорят.
На что я справедливо заметил, что вкусы или есть или нет их вовсе.
Бармен показал тогда на компанию каких-то взрослых гопников, сидящую в центре зала и сказал, что братве нравиться, и что если я такой смелый критик, то могу пойти и сказать им всё, что я думаю по поводу этой музыки.
Я, блин, поддался на провокацию, не раздумывая, подошёл к компании – а было там трое коротко стриженых парней и две крашеных шлюшки.
- Приятного аппетита! - сказал я им вежливо.
– Вы не будете сильно против, если мы сейчас изымем у бармена… этого, как его, чёрта, Овала. И поставим диск Бориса Гребенщикова, дабы он своим волшебным блеющим голосом очистил сгустившуюся здесь тухлую атмосферу.
Что тут началось!
Парни вскочили из-за стола и стали говорить мне обидные слова и угрожать. Я же стоял, сложив руки на груди, подобно скале посреди волнующегося моря и обдавал их презрительной улыбкой.
- Что ж, оставайтесь в привычном вам убогом состоянии духа, и живите и умрите в нём, если не желаете очиститься от скверны! - заявил я гопникам, улыбаясь улыбкой апостола, беседующего с язычниками.
В этот праведный момент Макс подошёл ко мне, обнял за плечи, развернул и мы двинулись к выходу, у которого ждала нас Клаудия.
- Стоять! - закричал, кто-то из компании. Мы, услышав шум отодвигаемых стульев и шагов, обернулись.
Описывать потасовки с участием Макса становится уже скучным занятием. Пока я схватился с каким-то уродцем, злобным толстяком с татуированными руками и толстенной золотой цепью на шее - мы всё никак не могли ощутимо попасть друг в друга - Макс раскидал по залу своих дежурных двух, затем оттащил за шиворот моего клиента и ударил его не сильно лицом об стол. Тот замахал руками протестующе, и Макс усадил его на стул со словами, не терпящими возражения,
- Сидеть! Не вставать!
- ****ец вам пришёл, ребята! Не с теми вы связались! Я запомнил вас! – шипел толстяк, не вставая, впрочем, со стула.
- Пуганые! – ответил Макс коротко.
Двое поднимались с пола, но воевать уже не спешили. Шлюшки визжали! Клаудия стояла у выхода, разинув рот.
Макс подтолкнул меня к дверям, ворча: «Связался с болваном!»
Я по дороге свернул таки к музыкальному центру, буквально на секундочку, извлёк из него диск и под испепеляющими взглядами бармена и Макса, вышел на улицу.
Мы быстрым шагом двинулись к машине, забыв про крысу в кустах, гуськом, по знакомой дорожке.
Пока мы не слишком удалились от озера, я, пользуясь случаем, запустил в него пластинку.
Диск, описав дугу, врезался в мутные воды и скрылся в них. Как, надеюсь я, скроется под водой забвения всё то наносное, вредное, тошнотворное, что заполонило сейчас эфир и льётся в уши наивных недоразвитых граждан моей многострадальной Родины.
- Попса не пройдёт! Пусть её слушают только крысы! – закричал я.
- Больше пить я тебе не дам! – сказал Макс.
- Поедемте скорее отсюда! Я вас умоляю! – попросила Клаудия.
Вскоре мы забрались в наш броневик. Мотор взревел, и машина покатилась дальше.
Обернувшись, я увидел, как побитая компания, высыпав на крыльцо, смотрела нам вслед.
2
- Как правильно назвать случившееся, на языке русского мата? – спросила, придя в себя, Клаудия.
- Я назову это полным ****ецом! - ответил Максим.
- Макс, не обижайся, пожалуйста! Я больше так не буду! - отозвался я на критику. – Кстати, вон заправка справа. Поворачивай. Я заправляю!
- Полный бак, не меньше! - заявил Макс, воспрянувшим голосом.
- Два бака с меня! Без базара! – согласился я радостно, увидев, что могу хоть чем-то искупить доставленные хлопоты.
- Идёт! И машину помоешь!
- Сочту за честь! Всех микробов убью на фиг!
- Убей лучше тараканов, что живут у тебя в голове!
- Как это? – переспросила Клаудия не понимающе. – Тараканы в голове?
- Долго объяснять! – отрезал Макс.
- Это можно назвать полным ****ецом?
Я подумал - мы сейчас врежемся! У Макса началась трясучка - приступ неконтролируемого смеха. Он чуть не выехал на встречку и долго ещё не мог успокоиться, покачивая головой. Видно, показное спокойствие не проходит даром даже для железных парней!
Заправившись, мы покатили назад, к центру города.
Сейчас машин полно на дорогах в любой день. Ну, может в День Победы – чуть меньше. Макс занял крайнюю правую полосу, и ехал по ней, никуда не перестраиваясь, держа скорость шестьдесят-семьдесят километров в час. Когда стрелка на круглом спидометре достигала цифры девяносто, машину начинало заметно трясти.
- Быстрее не тянет, - объяснил Макс.
- Да и не надо. Куда спешить? Будем наслаждаться поездкой, – заметил я.
- Мне всегда нравилась твоя склонность к созерцанию! И следствия её – спокойствие и миролюбие! – Макса накрыла неожиданная весёлость.
Я счёл нужным промолчать в ответ.
Машина наша во второй раз пересекла воды Казанки, не касаясь этих самых вод. Теперь Кремль проплыл со стороны левого свежевыкрашенного борта.
Мы, миновали огромную летучую тарелку цирка, проехали мимо центрального стадиона и повернули к железнодорожному вокзалу.
- Зачем к вокзалу едем? – спросил я у Макса.
- Надо! – рассмеялся наш шофёр.
Вскоре стала известна причина посещения вокзала станции Казань. Максу понадобилось в туалет.
Мы с Клаудией остались ждать его в машине.
- Извини за испорченное путешествие, - сказал я девушке.
- Всё хорошо! – ответила немка. А потом добавила – Я думаю, дальше будет ещё много интересней!
- Не сомневайся!
- Больше пить не придётся сегодня? – спросила Клаудия после паузы.
- Это почему же?
- Максим ругается! Или ругаться будет!
- Или уже ругался! – добавил я. - Что-нибудь придумаем! Ладно, не будем об этом. Меняем тему. Вон он сам летит облегчённо!
Макс обернулся довольно скоро. Он вернул мне сложенный вдвое старый железнодорожный билет – бессрочный абонемент на посещение вокзального туалета. Потом посмотрел на нас критически и произнёс:
- Что-то ваше молчание мне кажется подозрительным, дорогие пассажиры!
- Боюсь рот открывать лишний раз! – ответил я.
- Ладно, так и быть – вымолвил Макс великодушно – можешь продолжить историю про эсэсовцев и сержанта Самарина.
- Да-да, продолжай, пожалуйста, - повернулась ко мне Клаудия.
Долго уговаривать меня не пришлось, ибо незаконченная история и так вертелась на языке. Глотнув минералки, я продолжил рассказ.
3
«Сволочи – оккупанты!» - подумал Самарин и сглотнул слюну, наблюдая, как холёный немец достаёт из недр «Опеля» тёмную пузатую бутылку, две медных кружки с изображениями белок и большую красивую жестяную коробку, явно – со снедью.
Лотар разлил коньяк по кружкам.
Потом протянул одну кружку Карлу-Хайнцу, а другую поднял со следующими словами,
- Я пью за День Победы! Он не за горами, Карл! Скоро красивейшие девушки Москвы будут смотреть на тебя - освободителя от большевизма – с обожанием. И я надеюсь, что в объятиях самой прекрасной русской девушки, ты сможешь утешить своё горе!
- Самая прекрасная русская девушка умерла! – воскликнул на это Карл – Хайнц, вытянувшись как струна, по стойке смирно, и залпом, не чокаясь, выпил содержимое своей кружки.
К еде он не прикоснулся. Лишь закурил сразу.
Лотар пригубил коньяк, отломил небольшой кусок салями, и тоже затянулся, синим горьким дымом.
Самарин в кустах дал себе полчаса на принятие решения. Ибо наблюдать, как немцы пьют и курят, было, выше его сил уже!
Немцы продолжили свои диалоги:
- На чём мы остановились, Карл?
- На русском полковнике, Лотар.
- Ах, да! Этот усатый здоровяк прибежал следом за Анной. Он всё пытался прорваться сквозь строй жандармов, до тех пор, пока его не отвели под руки за загородки. Он топтался как раз рядом со мной, сопя и бормоча что-то себе под нос. Когда же он увидел, как Анна возвращается под ручку с тобой, то застыл, словно бультерьер в боевой стойке. Я сразу почувствовал недоброе.
- Да, я и не представлял, что второй раз в жизни мне придётся сойтись в рукопашной схватке с русскими, не где-нибудь, а в Париже!
- И ведь, какой странный народ, он даже не стал утруждать себя выяснением, кто перед ним?
- Когда потом уже, в жандармерии, он узнал что схватился с немцами, то, помнишь, неожиданно принялся смеяться? Его было не остановить!
- Да, а ты помнишь, как мы были поражены, что дрались с русским полковником?
- Я когда узнал, что дрался со старшим офицером, готов был сквозь землю провалиться!
- Я тоже, кстати! Думал загремим мы под трибунал, как пить дать! Совсем забыв, что полковник-то из стана неприятеля.
- Теперь ты сам полковник, Лотар!
- Кто бы мог подумать, что докачусь до этого!
Если бы мы могли знать, что ждёт нас хотя бы через день! Да что там день! Хотя бы через час!
- Ты знаешь, для меня часы давно остановились!
- Прекрати, Карл-Хайнц! Вспомни лучше, как ты столкнулся с Анной во второй раз!
- Сначала мы столкнулись с её изображением!
- Да, когда ты увидел эту афишу, то остановился как вкопанный. Ты ещё сказал мне: «Какое удивительное сходство!». Я и сам был поражён! А когда мы прочитали её имя – Анна Платонова, то сомнений уже не осталось – это была та самая русская незнакомка.
- До того момента, я даже не знал её имени!
Знакомство наше было прервано остатками неприятельской армии.
- Ты сразу потащил меня к театральным кассам. И там стал справляться, когда играет Анна Платонова. Получив ответ, ты потребовал от меня денег и купил два билета на первый ряд! Спасибо Отто, деньги у нас тогда были!
- Мы всегда должны благодарить Отто! Спасибо, ему, за то, что мы здесь!
- Карл, ты же знаешь, что Отто никогда и не в чём мне не отказывает.
- Что ты хочешь сказать этим, Лотар? Не просил же ты Отто отправить нас в Россию?
- Просил, Карл!
- Лотар, я правильно тебя понял? Я не ослышался? Ты просил Отто отправить нас в Россию?!
- Да, Карл! Я просил Отто о переводе из Франции, как только узнал о грядущей войне с Россией!
- Но, зачем?!
- Только из-за тебя мой друг! Я не мог уже видеть, как ты гибнешь в Париже. Ты всё бродил по местам нашей молодости, и не находил того, что ищешь! Все эти твои поездки в Клиши! Все эти прогулки в одиночестве над свинцовыми водами Сены.
Когда я нашёл тебя ночью на кладбище, на холодной скамье, то понял, что могу потерять друга! Служба во Франции тоже была устроена Отто, кстати. Ты не догадывался? Сам понимаешь – это была синекура! И это вынужденное безделье, этот застой, на фоне убивающего тебя города не могли привезти ни к чему хорошему! Вот я и попросил дорогого братца перевезти нас в Россию, чтобы взбодрить тебя победной компанией.
- Вот сейчас ты меня по настоящему взбодрил! Благодарю тебя за заботу! Однако, как видишь, ничего не изменилось. Всё та же хандра и вечный сплин меня не отпускает! Мы всегда вне опасности, Карл! Плетёмся с нашим штабом и нашей вспомогательной службой по следам боёв, а в последнее время и боёв почти нет! Танки идут, пока не кончится горючее. Навстречу нам – толпы пленных! Иногда кажется, что это уже не те русские….
- Так и есть! Коммунисты изгнали лучших из своей страны! А тех, что остались, уничтожили или вывезли в Сибирь!
- Но это только так кажется, Лотар! Я говорю тебе это сейчас, в июле тысяча девятьсот сорок первого года. Лёгкой прогулки не будет! Русские не отдадут своей Родины, какое бы правительство не стояло у власти!
- Хорошо, что нас не слышит Отто!
- Отто никогда не нюхал пороха!
- Зато у него хороший нюх в политике, Карл!
Не будь неблагодарным! Он наш ангел-хранитель! Если и вправду запахнет тут жареным, мы вернёмся на Западный фронт.
- Это вся правда, которую ты хотел мне сказать, Лотар? То, что мы здесь по твоей и Отто милости, и то, что мы можем покинуть Россию в любой момент?!
- Ну, не в любой момент, конечно! Осенью вылетим домой из Москвы, с какого-нибудь московского аэродрома.
- Ты не ответил на мой вопрос, Лотар! Это вся правда, что ты хотел рассказать мне?
- Нет, Карл-Хайнц!
- Чего же ты виляешь? Или ты думаешь, что я не изучил тебя за годы нашей дружбы?
- Я расскажу тебе всё, но сначала мы должны вспомнить про вторую встречу с Анной!
- Это связано между собой?
- Сегодня мы должны знать всё про эту женщину и ничего не утаивать друг от друга!
- Налей мне ещё, Лотар!
Самарин, подполз немного поближе к «Опелю» и вынул нож из-за голенища.
Небо поднялось выше, ещё сонное, но уже умытое лучами засиявшего меж деревьев солнца. Утренняя блеклость небес сменялась насыщенным ультрамарином. Птичий хор, окончательно заглушил канонаду.
Немцы снова выпили. Карл-Хайнц до дна.
А Лотар пригубил лишь.
- Обратно я сяду за руль, - сказал старший офицер своему водителю.
«Сядешь ты на нож, вражина!» - подумал Самарин, взглянув на часы. Настало пять утра. Однако сержант понял уже, что немцы никуда не торопятся. Время ещё было. Было время на принятие решения. Красноармеец зажевал галету, запил её водичкой из фляжки, отогнал июньского жука и продолжил слушать, выжидая свой момент. То, что момент этот настанет, Самарин не сомневался.
Как не сомневался он ни секунды, что настанет день, когда он, сержант, и все солдаты, и сержанты, и офицеры, и генералы, и адмиралы, и маршалы, и сам товарищ Сталин; все, те, кто остался в живых в этой страшной мясорубке, выпьют за павших, за тех, кто не дожил до этого самого дорогого, самого желанного дня – Дня Победы!