- Как могут два человека сидеть за одним столом в ресторане и не разговаривать?
- Они - семейная пара.
Этот диалог из фильма не выходил у неё из головы. Ну уж нет, с ней такого не будет, думала она, надевая свадебное платье. В конце концов, он был первым её мужчиной, она не за кого попало замуж собралась. Да, потом, правда, ещё подворачивались красивые и не очень, но именно за него она идёт под венец, за того, кто одной тёплой летней ночью в сарае на заднем дворе лишил её девственности. И вот сегодня они станут мужем и женой. А что? Пора уже его приструнить и как-то вынудить перестать бегать по бабам. У неё под сердцем их первенец, а он всё не уймёт зуд в штанах. Может, хоть это как-то его остановит, думала она, надевая фату. Вообще-то, фата нынче не в моде. Но она придерживалась старых традиций. И на руках через порог пусть перенесёт. У неё всё должно быть не так, как обычно рассказывают о семейной жизни.
Он нервно теребил цветок в петлице. Недаром всё-таки столько шутят о том, что жених на свадьбе в чёрном. Нет, не то чтобы он её не любил. Ещё как любил. Но эта самая любовь никак не влияла на то, что он гордо носил в штанах и что вздымалось, как флаг на рее, стоило ему увидеть юбку. А если юбка была к тому же короткой, его мужское достоинство просто-таки требовало принять чью-то честь. Заметно было, что он сильно нервничает и так и норовит оторвать пуговицу. Нет, это очень хорошо, что они женятся. В конце концов, у них родится ребёнок. А там уж будет не до коротких юбок или обтягивающих игривые попки штанишек – надо будет вить гнездо. Ну уж нет, гнездо пусть вьёт она, а он будет лишь снабжать её провиантом.
***
Они сидели за столиком в ресторане, и диалог из старого фильма всё не шёл у неё из головы. Что ж, гнездо они свили, и даже птенцов из него выпустили. И сейчас они очень уж напоминают ту самую пару за столиком, которая даже не смотрит в глаза друг друга. Он уже давно спрашивает как у неё дела, погружаясь в телеэфир раньше, чем она откроет рот, чтобы дать самый короткий ответ. Она уже не старается вычитать в поваренной книге новый рецепт блюда, чтобы удивить милого к его приходу с работы. В последнее время он совсем отдалился. Настолько, что всё чаще забывает поинтересоваться, как её дела.
Он читал газету и украдкой поглядывал на жену. Объявления в газете гласили о том, что молодые да привлекательные ищут себе пару. А она уже не так красива, как в тот вечер, когда он прижал её к стене сарая и, задёрнув юбку, нервно и с вырывающимся от волнения из груди сердцем породил новую жизнь. Да что там – она уже давно совсем не привлекательна для него. К тому же бурчит всё время. Да, он пьёт. Но разве от хорошей жизни? Молодые да привлекательные уже не смотрят похотливо ему вослед. Скоро и жизнь закончится, а что он видел за это время? С ней даже поговорить не о чем. Он уже и забыл, когда они разговаривали по душам. Да и о чём, собственно? А есть ли у неё вообще душа, или там, внутри этого раздобревшего немолодого тела только органы? Да, наверное, так и есть.
***
Они не разговаривали уже несколько месяцев. Не ссорились. Не разошлись. Просто молчали. Она слегла от переживаний, и их дочери пришлось переехать с семьёй к ним в дом, чтобы присматривать за чахнувшей старухой. Совсем уж старухой-то она не была, но чувствовала себя таковой. Вскоре отказали ноги, и она перестала ходить. Всё это время, чувствуя приближение неминуемого, она ворчала и стонала, привлекая к себе последние капли внимания окружающих, в которых бурлила жизнь и воля. Это её раздражало. Умирать не хотелось. Особенно, когда она смотрела на пышущих здоровьем внуков. А он даже не заходил к ней в комнату. Уже много недель. Так она и умрёт, не заглянув на прощание в его глаза.
Он не мог смотреть, как она медленно умирает. Ухаживать за старухой тоже не мог – смерть так близко напоминает об окончании жизни, а думать об этом не хотелось. В последнее время он напивался так, что соседи приносили его в дом, потому что он не мог сам подняться по ступенькам. Приходя в себя по утрам, он, чувствуя, что скоро случится что-то ужасное, как мог, пытался это предотвратить. Он кричал. На всё живое, что умудрялось вертеться пол ногами. Это были внуки. И дочь. Кричать на умирающую жену он не мог.
***
Она умерла тихо. Просто в один момент перестала стонать. Домочадцы подумали, что заснула. А через время, не услышав привычного ворчания, всё поняли.
Он заплакал. Впервые за несколько месяцев зашёл в комнату к жене. Он даже не попрощался с ней. Долгое время он желал её смерти, думая, что больше не любит. Он хотел, чтобы она ушла от него и оставила наконец в покое. А когда она умерла, он закрыл лицо руками и разрыдался, как младенец. Он поднял заплаканное лицо на дочь и севшим голосом спросил: «Что же я буду делать без неё?». Встал и вышел из дома. Прошёлся по улице. Пить сегодня не хотелось. Он пытался надышаться, вдохнуть морозного воздуха. Сел на парапет напротив окна, посматривая на окна комнаты, в которой лежала она. Глубокие вдохи и выдохи не помогали. Он задыхался. Он даже не попрощался с ней. Он так желал её смерти. И вот это случилось. А что же теперь?
Он встал и поднялся на лифте на последний этаж. Чердак в их доме, по обыкновению, был заперт. Он разбил окно в подъезде, перегнулся через оконную раму. Высоко. Внизу выделялись очертания карниза. Он достал сигарету из пачки. Затянулся. Закашлялся. Курить мешали слёзы. Он затянулся снова. И выпрыгнул из окна. На встречу с ней. Там, куда она ушла от него навсегда.