ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Новосибирск 1968 г. Август
Управление КГБ
Утром на совещании Зотов спросил:
— Как там самочувствие Соколова? Пришел в себя?
— Разрешите, товарищ полковник? – спросил Саенко.
Зотов кивнул.
— Соколов ненадолго пришел в сознание, но находится в бредовом состоянии. Врачи объясняют это как последствие черепно-мозговой травмы. Сколько продлится такое состояние они точно сказать не могут. Но вот дежурная сестра… Она сообщила, что в бреду Соколов якобы некоторые слова бормотал на иностранном языке. Ей показалось, что бормотал он по-немецки.
Зотов удивленно оглядел присутствующих.
— Почему сразу не доложили? – спросил Фоменко.
— Я узнал это только вчера вечером, товарищ полковник.
Зотов закурил и произнес:
— Вот это да!… – произнес он. – Вот это поворот дела!
— Может девчонке просто показалось? – предположил Фоменко.
— Товарищ полковник, – сказал Саенко. – медсестре около пятидесяти, человек опытный…
— Тогда что же получается, наш Соколов немец?
— Или русский, но знающий немецкий язык, – предположил Зотов.
Он потушил сигарету, встал и заходил по кабинету о чем-то сосредоточенно думая.
— Я вот о чем, – усаживаясь снова в кресло, сказал он.– А не устроить ли ему проверку? Хорошую проверку!
— Какую? – спросил Фоменко. – Он в бредовом состоянии…
— То–то и оно! Это нам только кстати. На это и будем делать расчет. Никита Петрович! – Зотов обратился к Саенко. – Ты же хорошо говоришь по-немецки? Так?
— Так точно, товарищ полковник! In Schule KGB unverritzten loben f;r aussprechen(в школе КГБ преподаватель хвалил за произношение).
—Jа, aussprechen bei du bek;mmlich!(да, произношение у тебя хорошее) – сказал Фоменко.
— Благодарю, товарищ полковник! – сказал Саенко.
— А не за портфелем ли охотился Саенко? – предположил Фоменко. – И не агент ли он Западной Германии?
— Вот мы и постараемся это выяснить, – сказал Зотов.– Сначала определим, знает ли он немецкий или английский язык. Саенко, а как у тебя с английским?
Капитан развел руками:
— I understand colloquial speech, but pronunciation wishes the best(разговорную речь понимаю,но произношение желает лучшего).
— All right!(ладно) По-английски я сам поговорю с ним, если понадобится, – сказал Фоменко.
— А что, если для психологического нажима мы нашего капитана в немецкую форму оденем? И желательно в форму СД, – неожиданно предложил Зотов.
— А что? Вполне возможно, увидев перед собой офицера СД, наш Соколов, если даже он не немец, но служил у них, может в бреду не разобраться и начать говорить по-немецки, – сказал Фоменко.
— Если допустить, что он агент западногерманской разведки, то туда он мог попасть после работы в разведке во время войны. Надо составить оперативный план. Будем пробовать. Я вот что думаю, необходимо установить скрытую кинокамеру и звукозаписывающую аппаратуру в больничную палату. А еще лучше установить телевизионную записывающую установку – у нас в управлении такая есть. А вы, Саенко, поезжайте в театр «Красный Факел», переговорите с директором и подберите из реквизита себе форму офицера СД.
— А не спугнем ли мы его? Сообразит, что проверяют его и замкнется, – неожиданно предположи Фоменко.
Зотов задумался.
— Да…а, этого исключать нельзя. А мы сделаем вот что. Переведем его в другую палату, прежде оборудуем её под скрытую съемку, повесим незатейливый портретик фюрера, по-русски в палате перестанем говорить. Пусть в палате появляются врач и сестра и говорят между собой по-немецки. Таких сотрудников мы найдем. Как вам такой вариант, Николай Сергеевич?
— Да, пожалуй, так будет правильно. Только вот портретик фюрера, может оказаться перебором… Но создать атмосферу перед появлением нашего эсесовца надо соответствующую. И вот ещё что, палата должна иметь смежную комнату для наблюдения и переодевания Саенко. Не будет же он ходить в эсесовской форме по больничным коридорам.
— Ну, так и сделаем.
— Виктор Васильевич! – обратился к Зотову Фоменко. – Пойдем к генералу, доложим нашу задумку. И вот что, вы ведь во время войны общались с немцами и их русской агентурой, вам и составлять план допроса Соколова… Если это можно будет назвать допросом. Вопросы должны быть провокационными, чтобы Соколов выдал знание немецкого языка. А если повезет, то может быть, мы узнаем ещё что-нибудь важное.
— Добро! – сказал Зотов. – Андрей Петрович! А ты поезжай к Ерёминым по месту жительства. Осмотрись, переговори с соседями, отцом и матерью Ерёмина.
— Слушаюсь!
Зотов просматривал сводки происшествий, когда в кабинет вошел Саенко.
— Lisen hineingehen, Herr Oberst? (разрешите войти, господин полковник).
— Betreten! (входи)
—Schtandartenfurer Klaus Zanke! Ankommen in Eider Anordnung! (штандартенфюрер Клаус Занке! Прибыл в ваше распоряжение)
— Ну, заходи, заходи! Покажись-ка!
На Саенко был хорошо сидевший на нем мундир офицера СД. Зотову очень понравился и мундир и то, как держался в нем Саенко.
— Ты что так по управлению шел?– насторожился Зотов.
— Да нет! Да нет, я со своего кабинета в плаще шел, а у вас в приемной его снял.
— Правильно! Дело у нас секретное… Ты вот что, Никита, возьми вот наброски допроса, изучи, переведи на немецкий язык. И хорошо запомни, что теперь от твоего умения, так сказать, от твоего артистизма многое будет зависеть. В самодеятельности когда-нибудь участвовал?
Никита утвердительно кивнул.
— Ну, вот и хорошо. Ступай и дерзай! На всё про всё у тебя сутки. Ясно?
— Так точно, товарищ полковник!
В больнице подобрали палату бокс со смежной комнатой, установили необходимое оборудование, на спинку кровати прикрепили дощечку с именем больного и графиком температуры – все это на немецком языке. Поставили в палате и небольшой немецкий радиоприемник. Этот приемник привез из Германии как трофей один из старейших сотрудников хозяйственной службы управления. Он стоял у него в рабочем кабинете, откуда и был взят Зотовым. Приемник подключили к магнитофону и крутили записи немецкого радио периода войны, какие сохранились в архивах управления.
Наконец перевезли Соколова и «немецкий» врач и сестра, сотрудники управления, вошли в палату, тихо разговаривая между собой по-немецки.
На стене, отделяющей палату от смежной комнаты, висело зеркало. Но это из палаты оно казалось зеркалом, а на самом деле это было зеркальное стекло, позволявшее наблюдать за Соколовым из смежной комнаты. Перед ним постоянно сидели двое дежурных, один постоянно наблюдал, другой записывал малейшие изменения в состоянии и поведении больного.
На врача и сестру, говорящих по-немецки, Соколов никак не отреагировал. Он лежал с закрытыми глазами, но было не понятно, спал он или нет.
Когда «немецкий» врач и сестра вышли, в палату вошел настоящий врач с марлевой повязкой и проинструктированный сотрудниками о полном молчании.
Он прослушал пульс больного, открыл веку, посмотрел на реакцию зрачка.
— Судя по пульсу и реакции зрачка на свет, больной спит или находится в бессознательном состоянии, – сделал он заключение, вернувшись в дежурную комнату.
Рано утром на следующий день, в палату вошла «немецкая» сестра и громко сказала, открывая шторы на окне.
— Gutherzig Matinee, mein Herr! (доброе утро, мой господин)
Соколов приоткрыл глаза и безучастно посмотрел в потолок.
Сестра подошла к кровати.
— Anknipsen Funke? (включить радио?)
Соколов посмотрел равнодушно на сестру и вновь уставился в потолок. Радио она все-таки включила, в палате зазвучала негромко немецкая музыка.
Спустя минуту, как сестра вышла из палаты, Соколов огляделся вокруг, остановив свой взгляд на табличке, висевшей на спинке кровати. В глазах его было заметно любопытство вперемешку с испугом.
Неожиданно он закатил глаза, резко побледнел и его голова бессильно упала на подушку.
В палату вошли настоящий и «немецкий» врач, а также настоящая медсестра, та самая, что сообщила Саенко о своих подозрениях. Чтобы Соколов не узнал её, на лице у неё была марлевая маска.
Врач осмотрел больного и подойдя к сестре тихо сказал ей по-латыни, какой поставить больному укол.
После укола Соколов порозовел и открыл глаза. Он осмотрел присутствующих и, облизнув пересохшие губы, тихо спросил:
— Что со мной? Где я нахожусь?…
«Немецкий» врач наклонился к Соколову так, чтобы фашистский партийный значок на лацкане был перед глазами больного, и сказал тихо и убедительно:
— Alles gut… Ihr immitten ihrig … (все хорошо… вы среди своих…)
Соколов промолчал и закрыл глаза.
— Ihr ich auffassen? (вы меня понимаете?) – спросил врач.
Больной вновь открыл глаза и неожиданно кивнул головой.
— Was mit ich? Wo ich befinden sich? (что со мной? Где я нахожусь?)– спросил он чуть слышно.
—In Deutsche Krankenhaus. Ihr nicht folgen aufregen sigh, aller seine gut.(в немецкой больнице. Вам не следует волноваться, все будет хорошо)
Соколов удовлетворенно кивнул глазами и кажется начал засыпать – подействовал поставленный укол.
Зотов поблагодарил людей и поехал в управление.
— В случаи чего немедленно сообщать мне лично! – сказал он на прощание.
— После укола он проспит часов двенадцать, – сказал врач.
— Нам необходимо продержать его в таком полусознании как можно дольше, – сказал Зотов.
— Ну, я не знаю…
— К вам подъедет врач-психиатр, он знает как это сделать. Выполняйте его указания.
— Хорошо!