Такое ощущение, словно чьи-то невидимые пальцы крепко сжимают шею. Удушье посреди бела дня. Мир сжимается в маленькую точку, которая притягивает мой взгляд. Я иду, почти не глядя по сторонам.
Этот ливень не похож на обычный. Вода льется как будто не с неба, а с каких-то недостигаемых высот. Наш двор погрузился в водное царство. Машины стали напоминать огромных морских чудовищ. Обойдя лужи, я оказался на автобусной остановке. Казалось, толпа людей собралась здесь только для того, чтобы спастись от внезапного потопа. Люди забыли о делах, о работе, чтобы предаться смятению и растерянности.
У меня такое странное ощущение, словно я и не выходил из дома. В голове крутится мелодия, которую я послушал утром раз двадцать, а все вокруг похоже на какой-то старый фильм, который я недавно пересмотрел. Наверно, я забыл выключить дома музыку. Всю ночь напролет сидел за компьютером. Всю ночь не спал.
Сквозь тучи начинает выглядывать солнце. Его свет мне неприятен: после бессонной ночи болят глаза.
Михаил Васильевич, неужели ничего нельзя сделать?
Андрей, вам пора наконец-то повзрослеть и научиться отвечать за свои ошибки. Если студент действительно хочет учиться, то он должен прилагать серьезные усилия, чтобы получать достойные оценки. Андрей, вы этого не делали. Вас отчислят. Надеюсь, вы понимаете, что в данном случае нельзя поступить иначе? За академотпусками сейчас очень серьезный контроль, вы не можете сейчас взять академ просто так. Но я уверен, что у вас еще все образуется.
Бывает так, что даже когда человек говорит с тобой начистоту, ты не можешь поверить ни единому слову, потому что твой рассудок ослеплен злостью. Сколько же автобусов уже проехало мимо. Я мог бы сразу уехать, но почему-то мне захотелось постоять на остановке, словно все вокруг не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения. Я здесь посторонний.
У меня болела голова и что-то разбилось внутри. А кругом вода, и я вспоминаю огромные болотные сапоги деда, который так любил охоту, что целыми днями пропадал в лесу. Я до сих пор не забыл крепкий запах табака, который курил дед.
Я вспомнил, как мы с родителями ездили на море, и я слушал его чувственный голос, замирая от счастья. Тогда они еще были моими родителями, а сейчас стали посторонними людьми. Я так давно не видел моря. И давно не видел деда. Надо как-нибудь позвонить и позвать его на охоту.
Я просто ехал на факультет, чтобы поговорить с Михаилом Васильевичем. Наверно, он купил новый галстук, как всегда тщательно выбрит и причесан. Люди идут на все, чтобы скрыть свое истинное лицо!
Факультет был все ближе. Я уже слышал голоса, хлопанье дверей, топот ног.
Андрей, мы с вами уже все обсудили. Зачем вы снова пришли ко мне?
Я представил себе его настороженный взгляд. Наверно, когда он так смотрит, то сжимает кулаки под столом.
- Михаила Васильевича нет, - вяло сказала мне методист. – Его замов тоже. Приходите завтра.
- Спасибо, - ответил я.
Раньше у отца в сейфе хранился пистолет. Если бы он был у меня, я бы смог выстрелить в декана?
Я не из тех, кто может с гордостью ударить кулаком в грудь и заявить: мне нечего терять. Я боюсь потерять Аню. Она живет недалеко отсюда: идти пешком минут пятнадцать. Я должен с ней помириться. Аня думает, что я могу обойтись без нее, но она мне очень нужна. Кажется, я только-только начинаю понимать, как сильно. Мы разорванные части одного целого, которые непременно должны соединиться.
Дождь капает так тихо, что даже не мешает думать. Он похож на расслабляющую музыку.
По пути покупаю три белые розы. Я не разбираюсь в цветовой символике, но надеюсь, что для нас двоих белый цвет будет означать примирение.
Дом Ани спрятался в глубине двора, за детской площадкой и густыми кронами деревьев. Стук моих шагов звучал почти в унисон с биением сердца, я весь растворился в своем тревожном настроении. Я знал, что нужно говорить в этом случае, я знал, что не смогу толком ничего сказать.
Слегка дрожащим пальцем нажимаю номер ее квартиры. В динамике раздаются издевательские гудки. К моему удивлению, дверь открылась, хотя никто мне не ответил по домофону. Я вошел в подъезд, и меня охватило такое волнение, словно мне предстоит прыгнуть в бездну.
Поднялся на третий этаж, не успел нажать на звонок, как дверь открылась, и я увидел ее лицо, непривычно бледное и осунувшееся. Какой-то невидимый оркестр заиграл невероятно тревожную симфонию, мне казалось, что в этот момент я уже собой не владею, и каждая часть моего тела живет самостоятельно: ни одна из них мне не подчинялась, казалось, я не смогу произнести ни слова, не смогу пошевелить рукой или ногой.
- Что тебе нужно? – недоверчивый взгляд окинул меня. Как я люблю эти глаза.
- Привет. Впусти меня. Я хочу поговорить.
- Разговаривай со своими дружками. Я же тебе деньги на благотворительность не даю, так зачем же я тебе нужна, такая бедная?
- Впусти.
Мой голос прозвучал, видимо, с какой-то угрожающей ноткой, и Аня отступила, а может, она просто упрямилась и хотела немного потянуть время, чтобы я почувствовал сильнее свою вину. Я вошел внутрь.
- Это тебе, - протянул ей букет.
- Мне от тебя ничего не надо. Что ты хотел сказать? Только не извиняйся, я тебя все равно не прощу.
- Ань, ты… - я положил цветы на тумбочку в коридоре и беззвучно зашевелил губами, как задыхающаяся рыба.
- Ну что? – она смотрела на меня, так, словно одно лишь мое присутствие рядом причиняло ей адские муки. – Мне кажется, нам нечего друг другу сказать.
- Пойми, я люблю тебя.
- Интересная у тебя любовь.
- Я без тебя не могу. Правда.
- Ты не можешь только без своего идиотского союза, - у Ани на глазах выступили слезы. – Помнишь, что ты мне сказал тогда? Клянусь, я люблю тебя больше всего и никогда не причиню тебе боли!
Наш первый поцелуй полгода назад. Мы сидели на скамейке в сквере, и тогда я узнал, что иногда время останавливается.
- Прости, но я же не хотел.
- Не хотел, - раздался издевательский смешок. Слезы потекли сильнее. – Ты предал меня.
Аня ни разу по-настоящему не повысила голоса на меня, но я не мог не заметить ее взгляд, кричащий о глубоком разочаровании.
- Но какое же это предательство? Разве я изменил тебе? По-моему, ты преувеличиваешь.
- Просто я поняла, что в твоей жизни есть вещь гораздо более важная, чем наши с тобой отношения, - Аня села на диван и отвернулась к окну.
Я сел рядом, обнял ее, Аня несколько раз отталкивала меня, потом все-таки уступила. Нехотя взглянула на меня:
- Уходи.
- Скажи, ты меня любишь?
- Уходи! – слезы ручьем брызнули у нее из глаз, щеки загорелись. – Я не хочу тебя видеть. Ты знаешь, я несколько дней не выходила из дома, все время ревела, мама перепугалась, давала мне таблетки. И ты еще спрашиваешь. Ты…да ты…
Я попытался поцеловать ее, но она отклонилась назад. Я притянул Аню к себе за шею, но она не хотела смотреть на меня. Я едва прикоснулся губами ее щеки, как она меня оттолкнула, не сильно, но решительно.
- Уходи. Я видеть тебя не могу.
Я смотрел на нее, как будто в последний раз. Когда дверь закрылась, и я вышел из подъезда, мне показалось, что я живу не своей жизнью, что эта жизнь – дешевый бульварный роман, написанный бездарным автором, помышляющим только о большом гонораре. Он дописал очередную главу и перевернул страницу. Этот графоман может сделать что угодно, возможно, даже вырвать уже написанное, если ему вдруг что-то не понравится.
Я с трудом сдерживал слезы, я в первый раз в жизни был готов заплакать, не испытывая нестерпимой физической боли. Но душа моя испытывала муки гораздо более страшные, муки, которые не смог бы придумать даже самый изощренный инквизитор. Мне очень хотелось на какое-то время лишиться рассудка и памяти, освободиться от этих переживаний. Страшно было то, что я понимал: Аня права. Еще страшнее было другое: я вряд ли могу что-то изменить. Я таков, какой я есть.
- Андрей!
Я остановился, мое сердце замерло в радостном предвкушении.
- Что? – я обернулся. Аня стояла на балконе, с розами в руках.
- Ты оставил свои цветы.
Розы полетели на землю. Сердце провалилось в пропасть. Ноги словно увязли в болотной жиже. Ни пошевельнуться, ни вздохнуть как следует. Интересно, как дед выбирался из болота, ведь ему никто не помогал.
Ты наступила мне ногой на грудь.
Почему я выбрал свой путь? Почему я так поступил с любимой девушкой, ведь я так ее люблю. То, что я испытываю к Ане, это не просто сильное влечение. Мы подобны сросшимся корням двух деревьев, которые переплелись навсегда и друг без друга прожить не могут. Я точно знал, что когда мы вместе, то словно прорываемся в вечность, где не существует мелочной суеты, где жизнь – это небо над головой, свет солнца и тепло любимой, тонкий аромат, исходящий от ее тела. Наша любовь выводит нас за рамки обыденной жизненной логики и освобождает от власти времени и пространства. Она дает неограниченные возможности. Даже находясь вдалеке от любимой, я испытывал прикосновение с ее душой, которая стремилась к моей душе. Мы стали единым целым, если страдает она – плохо и мне, если радуюсь я – рада и она. Любовь наполняет любую мелкую деталь жизни и отношений глубиной и поэзией, недоступной для посторонних глаз.
Я пришел в тот самый сквер, где мы впервые испытали упоение от поцелуя. Вообще-то этот сквер стал местом наших свиданий по совершенно банальной причине: отсюда нам недалеко добираться домой. Мы засиживались допоздна, и у нас на двоих было одно дыхание, и мы дышали в такт с самой жизнью, с природой, которая продиктовала такие правила отношений между мужчинами и женщинами. Я целовал ее, а мои ноздри щекотал запах ее парфюма, мои глаза дразнила притягательная близость ее тела, и в моем сердце звучала какая-то незнакомая, но очень приятная мелодия. Эта мелодия становилась громче и громче, когда я снова и снова целовал Аню и медленно проводил пальцами по ее шейке, она смеялась и была самой счастливой на свете. Я шептал ей на ушко ласковые слова, от которых на ее щеках появлялся румянец, а голос приобретал особо нежные и проникновенные нотки.
Я променял свое счастье на дело, которое считал своим жизненным долгом. Дело, о котором мне хочется забыть, но я не могу.
Сквер как всегда тих, словно прислушивается. Должно быть, он обладает каким-то внутренним разумом, слышит все разговоры, чувствует все мысли проходящих людей.
Я сажусь на той самой скамейке, и по моему телу вновь пробегает легкая дрожь, когда я вспоминаю свои самые счастливые дни.
- Не расстраивайся так, - раздался голос справа.
- Что? – я повернулся и увидел незнакомца, мужчину лет пятидесяти, с вполне заурядной внешностью, но каким-то особенным взглядом, проникновенным, глубоким.
- На тебе лица нет.
- Мы знакомы?
- Я тебя знаю. Ты Андрей Васильев, студент университета, учишься на третьем курсе по специальности …
- Вы один из преподавателей? – догадался я. – Только я вас почему-то не видел. А как вас зовут?
- Меня зовут Евгений. Для тебя я просто Женя. У меня на твоем факультете мало часов, и я работаю совсем недавно. Я переехал сюда жить месяц назад. Я знаю твоего декана, тот еще тип.
- Михаил Васильевич, - процедил я. – Не хочется о нем вспоминать. Меня отчислили.
- Я знаю.
- Откуда? – удивился я.
- Я стараюсь быть в курсе всех дел факультета, - улыбнулся мой собеседник. – Понимаешь, со мной в одном классе учился хороший паренек по имени Сергей Васильев. В деканате я увидел твое фото, узнал, что зовут тебя Андрей Сергеевич Васильев. В общем, с твоим отцом мы дружили, но после школы он поехал учиться в Москву, а я – в Ленинград. Мы так больше и не увиделись. А твой декан Михаил Васильевич рассказывал о том, чем ты занимаешься. Жаль, конечно, что он не пошел тебе навстречу.
- Сейчас уже поздно об этом думать. Ничего не изменить. А насчет отца: с ним вы можете всегда увидеться, я дам вам его телефон.
- Хорошо. Скажи, зачем тебе эта благотворительность? Я слышал, что в вашем союзе около тридцати человек, вы собираете каждый день деньги, причем сумма далеко не смешная, и передаете их нуждающимся. Но ведь вы бы могли…
- Что бы мы могли? – раздраженно перебил я его. – Мы могли бы радовать своих родителей новыми вещами? Мы могли бы проесть и пропить их в ресторане? Мы могли бы купить своим девушкам новые джинсы и кофточки? Что еще мы бы могли?
- Почему ты так завелся? Разве я сказал, что я вас осуждаю?
- Нас по-настоящему мало кто поддерживает. Люди нас не понимают. Какая странная штуковина: тридцать молодых парней, которым надо задумываться о семье, карьере, почему-то думают о всяких там сиротах, больных, старых и одиноких людях, о которых должно заботиться государство. И зачем это им надо? Может, им деньги некуда тратить? Нет, эти деньги мы зарабатываем сами. Может, они хотят прославиться? Нет, мы делаем это, потому что мы так хотим, мы счастливы помогать, и нам не нужно за это никакое поощрение. Я не знаю, откуда о нас узнали журналисты, мне это безразлично. Но жажда славы – это точно не про нас. Может, о нас думают, что мы вообще спятили? Ну и пусть думают! Большинство всегда не любит тех, кто делает что-то необычное. Может, мы раздражаем кого-то, но нас это не остановит.
Женя покачал головой, крепко сжав губы.
- Но что-то еще случилось, правда?
- Я поссорился с девушкой, - фраза неожиданно вырвалась, и тут я поймал себя на мысли, что она миллион раз прозвучала у меня в голове за то время, пока я шел от Ани до сквера.
- Ты ее любишь?
- Люблю.
- Верю. У тебя глаза загорелись сразу. Значит, твои дела стали отнимать так много времени, что на девушку его стало не хватать?
- Вот именно. Теперь я не знаю, что делать. Я ходил к ней и пытался помириться, но ничего не вышло.
- Я так и понял, что ты только что от нее. Андрей, ты задумывался над тем, что для тебя важнее?
- Но я не могу выбирать между двумя вещами, которые мне одинаково дороги. Я думаю, человеку без разницы, если ему предложат, какую ногу отрубить: левую или правую. Грубый пример, но это на самом деле так. Я не могу жить без Ани и не могу без нашего союза.
- Что для тебя самое важное в вашем деле? Что ты чувствуешь, когда оказываешь людям помощь?
- Я чувствую, как моя жизнь наполняется смыслом. Я не знаю, как точно передать это, но в этом есть что-то святое. Нас объединила общая энергия, это настоящее чудо, что мы нашли друг друга.
- Как ты зарабатываешь?
- Я программист.
- Если бы ты услышал себя со стороны. Ты одержим своим делом. Ты возвел его в культ.
Мне показалось, что он просто хочет меня спровоцировать, чтобы я раскрылся до конца. Сдержаться я уже не мог.
- Вы не правы! – я вскочил на ноги. – Идея создания нашего союза появилась у меня спонтанно, когда мы встретились с друзьями. Мы никакие не одержимые. Мы приносим пользу. Наверно, вы даже не представляете, сколько в одном лишь нашем городе несчастных людей: одиноких стариков, сирот. Вы понимаете, даже делая какую-то мелочь для них, испытываешь что-то невероятное. В их глазах появляется блеск. Мы приходим к ним, и они смотрят уже не уныло, как раньше, они радуются, их движения и голос становятся увереннее. Это самое большое, что может сделать человек в жизни, - сделать хотя бы немного счастливее остальных. В этом наша цель.
- То есть ты хочешь сказать, что когда ты приносишь людям счастье, то ты сам становишься счастливее? – спросил Женя.
- Конечно. Но… вы понимаете. Аня, - я развел руками.
- Я был в твоем возрасте, когда тоже очень сильно полюбил девушку. Не буду вдаваться в подробности, но скажу тебе одно: сейчас мне почти пятьдесят, и я точно знаю, что самым счастливым временем для меня было время нашей взаимной любви. Пойми, отказываясь от своего счастья даже во имя благой идеи, ты разрушаешь себя. Ведь твое личное счастье – это самое главное. Подумай, чем был обоснован твой выбор в пользу создания вашего союза? Понятно, что вас сплотила общая идея. Но ведь вы сделали это, потому что вы не любите многих своих ровесников.
- Что? – сейчас я был уверен, что Женя преувеличивает, пытаясь меня смутить.
- Согласись, я прав. Ваше дело – это способ противостоять большинству. Вам приятно осознавать, что вы не ходите без цели по улице, не сидите ночами в баре, вы приносите пользу, в этом ваше превосходство над остальными. Андрей, ты живешь желанием помочь отдельным людям, но ты, как и твои друзья, терпеть не можешь толпу.
- Но…
- Подожди, я не закончил. Возможно, я немного ошибаюсь. Может быть, как раз ты совершенно бескорыстен. Но вряд ли все в вашем союзе такие. Наверняка есть и те, для кого это способ самоутверждения. Я уверен, что большинство из вас – это индивидуалисты. Разве не так? Ты говорил, что вам чужда жажда славы, но не стоит ручаться за всех!
- Возможно, вы отчасти правы.
- Не люблю пафосные слова, но сейчас в вашей жизни наступил важный период. Вы выбираете свой путь, можно выбрать дорогу, которой идет большинство, а можно идти своей собственной.
- Мы не можем идти той же дорогой, что и все.
- Подозреваю, что кто-то из твоих товарищей мечтает об успешной карьере, о солидном социальном статусе. Об этом мечтает большинство.
- Я тоже много думаю о своей работе, если бы не она, то как бы я доставал деньги? Но я не хочу играть какую-то социальную роль. Я хочу сохранить свою свободу.
- Но твой выбор в пользу союза был свободен? На тебя не влияли какие-то внешние обстоятельства?
- Конечно! Никто меня не принуждал. Но я чувствовал, что это мне необходимо. Мы помогали сиротам, помогали одиноким старикам покупать лекарства, оплачивали лечение, операции.
- Но почему ты выбрал именно такой путь?
- Я не могу примерить на себя социальную маску, маску хорошего сына, например. У меня почти со всеми людьми сложные отношения.
- У тебя есть настоящие друзья?
- Очень мало.
- Честный ответ! Их вообще не может быть много, а тем более у тебя. Ты не умеешь подыгрывать людям, не умеешь притворяться.
- Я прямолинейный. Дипломат бы из меня точно не вышел, - усмехаюсь.
- Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь. На самом деле, никакого выбора перед тобой не стоит.
- Что вы хотите сказать?
- Ты думаешь, что должен выбрать между союзом и своей любовью, так?
- Да.
- Этого выбора не существует, потому что нельзя любить только одну девушку или любить всех людей. Любовь может быть лишь единой, это любовь к миру, а твоя любовь к девушке – это лишь частичное ее проявление. Ты желаешь людям добра, ты видишь все пороки, все недостатки, все ужасы жизни, ты переживаешь их внутри и воспринимаешь все события как происходящие внутри тебя. Каждое событие в мире становится частью твоего внутреннего мира. Ты любишь жизнь. Пойми, если ты хочешь полностью отдать себя работе, если ты попытаешься убить в себе любовь к подруге, то ты будешь убивать в себе человека. Способность любить – это самый редкий дар. Он дан немногим людям. Люди принимают за любовь что угодно: страсть, симпатию. Дар истинной любви – это огромное счастье, которое дается с рождения. Это дар Бога. Это нужно ценить больше всего на свете. Ты не выбираешь между девушкой и нуждающимися людьми, ты выбираешь между двумя проявлениями твоей любви. Ты сложный человек, ты сейчас запутался, но нужно понять, что счастлив ты будешь только в том случае, если будешь продолжать помогать людям и помиришься с любимой.
Женя договорил и достал сигареты.
- Куришь?
- Нет.
Мимо нас проходили молодые мамы, сзади них бежали два веселых мальчугана.
- Посмотри на них, - сказал Женя. – Детская радость – это проявление того самого дара, о котором я говорил. Но уметь так радоваться, так любить, как это делает ребенок, могут немногие. Я говорю не о внешнем проявлении любви, а о внутреннем. Твоя душа – это во многом душа ребенка, только ты уже осознал цену своей свободы. Ты многое можешь.
- Я бы хотел, чтобы все люди могли любить по-настоящему, - сказал я.
- Может быть, мы становимся слишком далеки от Бога. Нас поглощает что-то не важное, не существенное, какие-то повседневные мелочи. Мы слишком сильно любим самих себя или нас одолевает страсть к деньгам. Знаешь, ты можешь у себя дома почитать кое-что интересное, я тебе вкратце расскажу. Жрецы языческих народов могли целую неделю ничего не есть, чтобы их душа вступила в особое состояние, в котором она частично отделяется от тела и готова устремиться ввысь, к божеству. Тело уже почти ничего не чувствует, жрец отрешен от всего житейского, обыденного. Ритуал общения с божеством сопровождался танцем на углях. Люди заботились о божестве, старались его ублажать, чтобы божество проявляло ответную любовь. Чем-то ты мне напоминаешь такого жреца: ты отчасти отрешился от земного, чтобы посвятить себя своему делу, ты свято веришь в свою идею, она дана тебе от Бога, с житейским миром тебя связывает в основном работа, и ты даже поссорился с любимой, но эта любовь еще удерживает тебя здесь.
- Танцующий в огне, - пробормотал я. Мое воображение рисовало впечатляющие картины: вот древние племена разжигают костер, чтобы совершить жертвоприношения, вот жрец танцует на углях, не зная боли и страха, потому что душа его – в счастливом соприкосновении с божеством.
- Жень, так вам нужен телефон отца? – спросил я. Но рядом со мной на скамейке никого не было.
Мной овладело желание немедленно куда-то уйти, будто бежать от этого загадочного случая. Я пошел домой, где-то в глубине сознания засела мысль. Словно заноза, она терзала меня. Дома меня осенило. Я стал искать среди старых журналов что-то, о чем еще остались обрывочные воспоминания в моей памяти. Я нашел этот кусочек прошлого, который неожиданно обрел такое значение в настоящем! В моих руках оказался журнал годичной давности, на его страницах - эта статья. О, Боже! Статья о древнеславянских языческих племенах. Танцы на углях, жертвоприношения, жрецы.
Я ощутил себя настоящим человеком, ощутил прикосновение Бога. Кто был этот Евгений? Конечно, я могу все узнать на факультете, но вряд ли это что-то даст. Не знаю, свои ли мысли я высказывал ему в сквере или это моими устами говорил Бог?
Сердце колотилось с огромной скоростью. Должно быть, я выгляжу как безумный. Сажусь на кровать, закрываю руками лицо, погружаюсь в размышления. Что же это было? Божественное вмешательство или какой-то хитроумный розыгрыш? Может, этот разговор – лишь плод моего воображения? Один я не смогу это понять. Но если это действительно что-то из ряда вон выходящее, то оно не замедлит повлиять на мою жизнь, на наши отношения с Аней. Или все задумано сложнее, и я сам должен измениться? Он сказал, что на самом деле передо мной не стоит никакого выбора. Но как это объяснить Ане? Как мне научиться жить по-новому, чтобы все успевать, чтобы мои дела не мешали нашей любви? Ведь все висит на волоске, я уверен, что Аня меня не разлюбила, но я страдаю от одной мысли о том, как она переживает. Вот где настоящая каторга чувств. Мое сердце сжато в металлических тисках.
Я думаю о ней и сейчас. Смотрю в зеркало: глаза красные, взгляд лихорадочный. А она, кажется, стоит где-то позади, улыбается и шепчет. Может быть, все у нас наладится, и я вновь посмотрю ей в глаза – два хитрых кошачьих огонька, проведу рукой по темной волне океана – ее волосам, поцелую ее губы, самые-самые сладкие, может, тепло ее тела еще окутает меня, подобно жару знойного летнего дня.
Обидно, что неудача постигла меня не только в любви: в нашем союзе назревает раскол. Я поехал в Москву, где появилось объединение таких же, как и мы, желающих помогать людям. Но встреча была холодной, как щеки в тридцатиградусный мороз.
Было семь часов утра, когда поезд остановился на Казанском вокзале. Я позвонил Саше и Володе, которые должны были меня встретить. Они тут же возникли передо мной, почти одинакового роста, да и слова они произносили почти одинаковые. Прямо на вокзале дали мне понять, что можно сразу брать обратный билет и я зря проделал этот путь.
- Вы что думаете, мы сразу побежим к вам на поклон? – говорит Саша. – Зачем нам это? У нас уже почти семьдесят человек в союзе, и нам ваша помощь не нужна.
- Это же надо было додуматься до такого: по телефону заявить, что мы должны вам подчиняться и деньги пересылать! – возмутился Володя.
- Подождите! – ответил я. – Кто это вам сказал?
- Валера, так ведь его звали? – Володя взглянул на Сашу.
- Точно, - кивнул тот. – По-моему, у парня не все дома. На что он рассчитывал? После этого мы не хотим иметь с вами никаких дел. Мы думали, что договоримся о взаимной помощи, если у одного союза будут проблемы с деньгами, то другой будет давать взаймы. А что получилось?
- Вы сами все испортили, - подвел итог Володя. – Передай привет Валере.
- Стойте, что вы такое говорите, - изумился я. – Ничего не знаю про этот звонок. Вы же все правильно говорите, я и приехал, чтоб договориться о взаимной помощи. Он позвонил, нахамил вам, ему за это достанется, но почему вы сразу отказываетесь от всего?
- Потому что если это случилось один раз, то обязательно повторится, - сказал Саша. – Мы хотели как лучше. Но этот звонок сегодня ночью…
- Ничего личного, - развел руками Володя. – Нам с тобой больше не о чем говорить.
Мы не пожали друг другу руки. Они исчезли в коридоре, словно призраки. Я остался совсем один среди сотен суетливых людей и угрюмых поездов. Все произошло так быстро. Я позвонил Валере, но он не отвечал. Не так я представлял себе эту встречу.
Мне больно вспоминать об этом позоре. Но сейчас я не думаю о Валере как о предателе. Сейчас меня больше волнует, как буду жить дальше я сам. О том, чтобы бросить наше общее дело, не хочу даже и думать.
Я смотрел на темный монитор компьютера, который словно отражал мое мрачное настроение. Танцующий в огне. Забавная фраза. Только что в моем случае означает огонь? Сначала я думал, что это злость, охватившая меня. Эта злость сжигает, уничтожает. Но потом я решил иначе: этот огонь может быть любовью, которая и согревает, и в то же время порой причиняет невыносимую боль. Таков танец в огне.
Выглянул в окно: дождь наконец-то утих. Вышел на улицу. Из-за ветвей деревьев выступала необъятная масса туч. В тени деревьев, на лавке неподалеку от детской площадки, я увидел человека в синей куртке. Он лежал, а ноги его безвольно свесились вниз. Сначала я принял его за пьяного, но, подойдя ближе, услышал внутренний голос: здесь что-то не так. Осторожно подошел поближе, окликнул его, но человек не ответил. Тогда я подошел вплотную и увидел кровь на куртке. Поднял его голову: молодой парень, может быть, на год старше меня, глаза широко раскрыты, губы беззвучно шевелились. Он потерял много крови, сил не было даже на крик о помощи. Парень только тихонько хрипел. Я заглянул ему в глаза, и все окружающее меня: раненый человек, деревья, земля, асфальт, тучи, дома – устроило невообразимую карусель, от которой у меня закружилась голова. На секунду у меня потемнело в глазах, я едва не потерял сознание от страха. Синяя куртка, испачканная кровью, подсыхающий после дождя асфальт, отдыхающие после дождя тучи, тихие дома – все казалось каким-то помертвевшим, все кричало о смерти. Вокруг не было ни души, двор словно вымер и спешил захватить с собой жизнь еще одного человека. Рот парня слегка приоткрылся, он хотел кричать, если бы он мог сейчас собрать все силы, напрячь каждый мускул своего тела, то издал бы душераздирающий крик. Но всего лишь разомкнул губы, и предо мной предстала зияющая тьма. Я ощутил на своем лице дыхание смерти.
Я не помню, как мои руки нашли в кармане мобильник и набрали номер скорой, а мои губы пробормотали адрес, по которому нужно приехать. Я ждал скорую и не отходил от пострадавшего ни на шаг: мое тело, как оказалось, обладает каким-то своим внутренним разумом, который не подчиняется моему рассудку. Когда, казалось бы, я не способен был нормально соображать, мной все было сделано верно. Вдруг я услышал его слабый шепот.
- Кошелек, - слетело с его губ. – Кошелек отняли и мобильник.
Скорая приехала, застав меня, нагнувшегося над раненым. Я прижал свою руку к его груди. Парня уложили на носилки, а я увидел на своей ладони его кровь. Каждая секунда была дорога, парень находился между жизнью и смертью. Медик только сказал напоследок:
- Побольше бы таких внимательных.
Кажется, это прозвучало в мой адрес. Скорая уехала, подняв вверх столб пыли. Я остался с надеждой, что этот человек выживет, и на моей ладони сохранилась его частица - кровь. Ведь все человеческие жизни связаны воедино, в нашей душе происходит вся мировая история, каждое ее событие находит свое отражение в нашем внутреннем мире. Надо бороться за каждого человека так, словно он последний выживший на всей планете. Не знаю, что со мной случилось, почему я решил подойти к этому парню, это был какой-то внутренний импульс.
А еще я должен помириться с Аней, успокоить ее. Должен. Знаю, знаю, знаю. Не хочу погибнуть в 24 года. Убить тело можно в один миг, но в большинстве случаев душа человека умирает гораздо раньше, чем его оболочка.
Я пришел домой, вновь набрал ее номер, с замиранием сердца стал прислушиваться к гудкам. Еще один, еще один. Уже восьмой.
- Алло, - раздался заплаканный голос, голос несчастного человека.
- Прости меня, - прошептал я и сел на пол.
ГЛАВА 2
Валера, ты предал нас. Убирайся.
Какой же этот Васильев недоумок. Они все тут такие. Неудачники. Думают, что это их общее благое дело им потом зачтется. Может, рассчитывают получить письменную благодарность от Бога с его личным автографом. Я их не понимаю. Как можно губить свою жизнь? Неужели наша жизнь дана нам для того, чтобы отдавать свои деньги, заработанные потом и кровью, порой невероятным унижением и болью, каким-то оборванцам и доходягам?
Нет! Смысл совсем в другом! Вся эта так называемая благотворительность нужна для того, чтобы выбиться в люди. А они мне говорят: Валера, ты предал нас. Какая глупость. Может, когда-нибудь они оценят, что я хотел для них лучшего. Кто всегда звал журналистов, все им подробно объяснял, создавал положительный образ нашего союза, чтоб никто не подумал, будто кучка бездельников разбрасывается деньгами направо и налево? Кто вообще придумал этот союз? Конечно, Васильев первый высказал вслух идею, но организовать, объединить такое количество людей этот слюнтяй бы не смог. Он даже со своей подружкой разобраться не может, тряпка.
Они меня недооценили, вот что я думаю. Потом жалеть будут. Васильев еще привязался со своей Москвой: ах, Валера, зачем же ты им нахамил? А кто хамил? Мы же первые придумали такую организацию, нельзя позволить каким-то проходимцам использовать наше изобретение. Они нам обязаны своими деньгами! Тем более я же сказал им: будете присылать по мере необходимости. Я с ними вообще очень вежливо разговаривал, не понимаю, почему они так распереживались, будто их кто в рабство берет. Неудачники.
Наши парни, конечно, не бездарности. Каждый хорош в своем деле. Даже Васильев, в общем и целом, не такой уж и плохой программист. Но они совсем не думают о будущем. Что дальше-то? Ведь сирот, инвалидов, одиноких и обездоленных с каждым годом будет становиться все больше и больше. И что тогда? Днем работать, а вечером идти на улицу – милостыню просить, чтоб потом раздать все нуждающимся? Ненавижу это слово!
Это путь, который обречен на провал. Рано или поздно мы зайдем в тупик. Поэтому уже сейчас надо подумать о собственной карьере. Для этого нужно заполучить известность, надо привлекать больше журналистов, тогда мы получим необходимый авторитет, а дальше – все дороги открыты! Хороший вариант – политика! Я бы для начала возглавил какое-нибудь молодежное движение. Но они ничего не понимают, они даже подумать как следует не хотят. Верят своему Васильеву. Возомнили себя спасителями города. Неудачники.
Хотя, если подумать, все-таки есть еще один вариант: это расширить наш союз, открыть филиалы в других городах, которые бы нам подчинялись. У нас бы стало больше денег и больше возможностей. Собственно, этого-то я хотел от москвичей. Но они не захотели. А зря. Потом жалеть будут.
Я привык всегда становиться лучшим. Мой девиз – участие не обязательно, главное – победа. Шутка. Только побеждать, быть впереди всех – это моя жизненная позиция.
Так воспитали меня родители. Мой отец был и остается по сей день успешным адвокатом. Меня воспитывали честолюбивым, не терпящим поражений. С первого класса – никаких четверок на уроках и никаких вторых мест на соревнованиях.
Я занимался дзюдо. Помню, как отец передал меня в заботливые руки тренера, который с разочарованием наблюдал, как я пытаюсь подтянуться хотя бы пару раз.
- Не мучай перекладину, она не виновата, - констатировал он.
Тогда мне было очень стыдно, я думал: хорошо, что отец не видел этого позора. Но тренер меня обнадежил:
- Не боись, мы это дело быстро исправим. Через месяц будешь качком!
Тренер меня не обманул. Я уставал на тренировках так, что засыпал, едва моя голова касалась подушки. В то же время, спорт мне не нравился, мне было трудно привыкнуть к тому, что надо вставать каждое утро в пять часов, чтобы успеть на тренировку, а потом еще приходить в спортзал после школьных занятий. Сначала я старательно прогуливал тренировки после школы: ведь если утром отец готов был лично довести меня до спорткомплекса, то вечером он обычно еще был на работе и не мог за мной уследить. Тогда тренер позвонил отцу и сказал, что если я пропущу тренировку хотя бы еще раз, то больше могу к нему не являться. Естественно, отец отправил меня в зал под угрозой порки.
Но я продолжал испытывать терпение тренера, стал методично опаздывать на тренировки. Тренер словно почувствовал, почему я это делаю, и отцу ничего не говорил. К тому же, за каждое опоздание на тренировку надо было много отжиматься и подтягиваться. Поэтому мои результаты росли, как грибы после дождя, на зависть другим ребятам. Тренер и не подумал запретить мне заниматься, чего мне так сильно хотелось. Честно говоря, такой хитрости я от него не ожидал.
Так пришла пора моих первых соревнований. Отец так надоел мне своим напоминанием «Сынок, ты должен победить!», что я твердо решил: поддамся. Мне было все равно, что подумают тренер и остальные. Мне было любопытно, как заговорит отец после моего поражения.
Что говорить, свой план я осуществил успешно: уже на первой минуте поединка мой противник с легкостью провел болевой прием, я, разумеется, и не думал сопротивляться, и все закончилось, как я и хотел.
Когда мы поднялись на ноги, я увидел моего отца: он сидел среди других родителей, его лицо пылало в праведном гневе. Дома он устроил мне хорошую трепку, пару «ласковых» слов сказал мне и тренер, а ребята вообще высмеивали как могли. Победивший меня Костя дал мне обидное прозвище «Барби», за что на тренировке я показал ему, что на самом деле умею.
Но, когда пришел час задуматься о выборе будущей профессии, борьбу пришлось оставить и всерьез заняться учебой. В результате я теперь помощник одного из лучших нотариусов в городе. У меня красный диплом юриста. Разумеется, для меня это не предел мечтаний: однажды я открою собственную контору, где все будут называть меня по имени – отчеству и уважительно кланяться передо мной. Этот день неумолимо приближается. А теперь мне не нужно тратить свои кровные деньги на этот несчастный союзик.
Васильев позвонил и попросил придти утром. Я пришел. Они смотрели на меня, как волчья стая, готовы были разорвать на части.
Валера, ты предал нас. Убирайся.
Эта фраза не выходит у меня из головы. Они были готовы обвинить меня во всех смертных грехах, видимо, я не только москвичей отпугнул от участия в союзе, но еще и устроил теракт 11 сентября, организовал захват школы в Беслане, придумал свиной грипп и подстроил глобальный финансово-экономический кризис. Может, скажете, что и демократию я придумал? Неудачники.
Я не стал им ничего доказывать, просто ушел восвояси. Я не чувствовал себя раздавленным, а они, должно быть, рассчитывали на такой эффект. Я даже дверью не хлопнул, но не успел отойти на десять шагов, как мне показалось, что они перешептываются: «Ему должно быть стыдно» или «Путь почувствует свою вину».
Сейчас я точно знаю одно: настало время открыть новую страницу, в моей жизни начинается новый этап. От прежнего все же остались некоторые приятные воспоминания. Ведь мы действительно сделали хотя бы на какое-то время, хотя бы немного счастливее некоторых людей. Не буду скрывать, мое сердце замирает при воспоминании о ветеране великой отечественной войны Василии Михайловиче.
Его унылая однокомнатная квартира сохранила память о военных годах: мы с ребятами увидели фотографии, на которых рядовому Василию Филатову нет и двадцати, но он взял в свои худощавые руки винтовку, чтобы защитить страну. Веснушчатый паренек улыбается во весь рот, хотя где-то за его спиной наверняка в тот момент грохотали взрывы бомб и снарядов и раздавался свист пуль.
Мне сложно словами выразить отношение к этому человеку, который несколько раз чудом уцелел, дважды был тяжело ранен. Мы прикасались к его медалям, мы могли вдоволь рассмотреть его самого – ссутулившегося старика, с грустными глазами, немного трясущимися руками, который прошел почти всю войну. В нем по-прежнему чувствовалась воля. Говорил он мало и с трудом, но дело говорил. Я помню, что мы тогда с радостью помогли ему деньгами, которые так нужны ветерану: на лекарства, на самые необходимые нужды. У него не осталось родных: жена давно умерла, сын уехал в Германию около пятнадцати лет назад и даже ни разу оттуда не позвонил, а где живут его внуки, Василий Михайлович даже и предположить не мог.
Сидя рядом с ним, мы чувствовали тяжелое дыхание истории. Василий Михайлович рассказывал фронтовые истории, которые мы слушали с замиранием сердца.
- Гранаты у нас кончились, даже патронов оставалось мало. Мы притаились в окопах. Немцы решили проверить, остался ли кто в живых. Вышли из танков. Мы знали, что для верности они могут и выстрелить в неподвижное тело. Поэтому приготовились. Вот они подходят, кричат, целятся, и мы в них стреляем.
Василий Михайлович с грустью вспоминал о том, как много парней погибло в атаках, крича «ура», скольких достали вражеские бомбы и гранаты, но у советских солдат был дух, который невозможно было сломить никаким оружием.
Особенно меня поражало мышление этого человека, который представлял совсем другую эпоху, удивительную, неповторимую. Тогда, на войне, не было возможности думать о карьере, о деньгах. Надо было победить. Но эта победа была нужна не в каких-то корыстных целях, она была нужна, чтобы выжить. История словно бросила вызов: давайте-ка, подтвердите свое право на жизнь!
- А сейчас каждый только о себе думает, - подводил печальный итог Василий Михайлович. – Какие-то все равнодушные стали, даже немного озлобленные. Деньги, деньги только на уме. А мы об этом не думали. Мы же оружие в руках держали в основном, да еще лопату, когда окопы рыли. Как-то было не до денег. Но ведь сколько народа погибло, а все же друг за друга держались. Потому что знали: по-другому никак не выжить. Верить надо друг другу, помогать.
Тогда я задумался о том, что такие разные страны, как Россия и США, в чем-то очень даже похожи. Америка была и остается страной демократии, где все равны. Появился типичный американец, представитель демократического общества, – средний человек, обыватель, мечтающий об уютном доме, наполненном холодильнике, восхождении по карьерной лестнице. Наша страна тоже стала демократической, и жить в ней стали, похоже, такие же обыватели. Иногда я с тихим ужасом задумывался о себе, не такой же я, как все? Но успокаивался – нет, не такой. Обыватель больше всего беспокоится о своей стабильности, я же мечтаю о развитии и не стою на месте.
Мысль Василия Михайловича о том, что люди стали разобщенными, инфантильными, глубоко меня поразила. Взаимное равнодушие начинается с семьи. Мои родители, конечно, хотели для меня всего самого лучшего, но я всегда испытывал это чувство: меня не воспринимают как личность, я для них просто сын, которого надо поставить на ноги. Я ощущал полное равнодушие с их стороны к моему духовному миру. Сейчас, возможно, моя внутренняя жизнь упростилась. Я не рефлексирую, потому что точно знаю, чего хочу и как достичь этой цели. Но я и сейчас содрогаюсь при воспоминании о том, как отец трясет дневником прямо перед моим носом и кричит:
- Ну что, опять четверка? А на пятерку никак не мог постараться?
Ветеран войны рассказал о том, что он вынес из своего опыта: свобода – это самое главное в жизни. Но сейчас гораздо важнее может быть новый мобильник или пара новых ботинок. Свобода никому не нужна, люди ее боятся. Никто не хочет брать на себя реальную ответственность за свою жизнь, идти собственным путем проб и ошибок. Почти каждый выбирает легкий путь: примеряет на себя какую-то профессию, какую-то социальную роль. Например, муж, отец, автослесарь. Жена, мать, продавец. Люди не думают о том, что у них есть выбор, они вгоняют сами себя в рамки жесткого социального положения. Я ненавидел своих ровесников, которые только и твердили: «Надо найти работу, где мне будут больше платить», «Получу диплом, найду работу, а потом о семье можно будет подумать». Зачем вы строите эти планы? Это не нормально! Все эти программы жизни обречены на вялое и скучное прозябание, на жалкое существование, но это не настоящая жизнь. Размышляя таким образом, вы начинаете жить по модели, по технологии. А жизнь – это энергия, бьющая ключом, перехлестывающая через край. Я смотрю на своих ровесников и вижу дряхлых стариков, ни на что не способных, рассуждающих неохотно, медленно, больше похожих на роботов, которых кто-то одинаково запрограммировал. Одинаковые мысли, засилье серости и неверия в себя. Человек верит в то, что он станет кем-то, но он не верит, что он может чего-то достичь, будучи самим собой. По-моему, в Василии Михайловиче, при всех его проблемах со здоровьем, остается гораздо больше искры жизни, он может буквально светиться. У него есть чем гордиться. Не диплом, не карьера, не продуманная на десять лет вперед программа жизни. Но он может гордиться тем, что он сохранил свою честь, свое достоинство, когда вокруг царила тьма, смерть вихрем носилась по всей Европе, когда ничего точно предсказать было нельзя.
Конечно, я вовсе не рад, что мы так расстались с ребятами. У меня действительно есть отдельные очень теплые воспоминания о наших поступках. Нам тоже есть чем гордиться. В то же время, нельзя останавливаться на достигнутом. Нужно двигаться вперед. У каждого свой путь, и наивно полагать, будто союз – это план на всю жизнь, который непременно будет приносить одни успехи. Прелесть жизни как раз в том, что она непредсказуема, и чем больше мы пытаемся предугадать все последующие события, расписать все события как по плану, все логично продумать, тем больше мы убиваем жизнь. Жизнь – это череда неожиданностей, сюрпризов. Вчера ты схватился за сердце от страха, но завтра схватишься от радости.
Конечно, такие ужасы, как войны, теракты, эпидемии, заставляют все просчитывать заранее. Но жизнь должна все-таки нести в себе какую-то тайну. А мы живем в век всезнаек и прочих яндексов, мы почти ничему не удивляемся, многие чудеса, как, например, рождение ребенка, стали для нас обыденными случаями. Жизнь – это магия, волшебство, чудо. Жизнь – это дорога со множеством резких поворотов, на которой крайне редко встречаются предупредительные знаки. Жизнь прекрасна тем, что каждое неожиданное событие меняет нас. Именно неожиданность имеет гораздо большее значение, чем заранее запланированное событие.
Мы убиваем себя тем, что все праздники у нас по календарю. Но настоящий праздник – это когда душа тебе шепчет с нежностью, что ты счастлив и все будет хорошо.
Я думал об этом весь вечер, утром пошел на работу. Почему-то все вокруг так резко обозначалось в моей памяти, словно я взял в руки фотографию и специально запомнил каждую деталь. Поток машин стремительно мчался по дороге в разные стороны, солнце играло лучами на лицах людей. После вчерашнего ливня погода смилостивилась и подарила ласковый день. Разве что ветер, как и вчера, дул почти свирепо. Я ждал на светофоре зеленого света. Перейти дорогу, потом еще пять минут неспешной ходьбы – и я в конторе. Но жизнь решила преподнести мне сюрприз.
Я увидел, как девочка лет семи выбежала на дорогу. Метрах в пяти от меня стоял мальчуган, который запустил мячик, и его напарница по игре ринулась на проезжую часть, не раздумывая ни секунды. Тут же из-за угла выехала машина. Точнее, вылетела. Мячик уносило ветром, девочка бежала за ним, бежала навстречу с верной гибелью. Водитель, похоже, был крепко пьян и совершенно уверен, что в последний момент он мастерски объедет препятствие.
Времени на раздумья не было. Я бросил портфель и помчался на дорогу. Девочка поймала-таки мяч, увидела машину и широко разинула рот от страха. Помню только, как я успел обхватить ее руками и начал падать на землю, надеясь увернуться от удара, но в последний момент машина задела меня, наверно, крылом. Задела основательно, прямо по голове. Я потерял сознание.
Когда я очнулся, то увидел, что лежу в палате. Скоро пришел врач, сказал, что надо сделать рентген головы, спросил о самочувствии. Я ответил, что голова болит, но в целом все нормально.
- А так у вас небольшие ушибы на руках, ногах, но эти болячки быстро пройдут.
Ко мне пришли девочка и ее мама. Девчонка смотрела на меня с каким-то особенным вниманием. Мама, женщина лет тридцати, - с благоговением.
Благодарила меня от души, подарила коньяк, конфеты. Рассказала, что водителя машины поймали, заведено уголовное дело. Напоследок мы даже обнялись, она не сдержала слез. Девочка произнесла робкое, но такое искреннее «спасибо», что я сам с трудом сдержал слезы. Я представил, что бы произошло, опоздай я на какую-то секунду. Девочка лежала бы на раскаленном асфальте и смотрела в небо.
Потом мне позвонили родители. Они очень переживали. Я их успокоил.
- Сынок, что у тебя болит? – спрашивала мама дрожащим голосом.
- Ничего, просто небольшие ушибы. Долго я в больнице не задержусь.
- Валь, ну ты мужик! – отец отнял у мамы трубку. – Жди журналистов. Скоро о тебе весь город заговорит.
Потом позвонил нотариус Петр Андреевич, в конторе которого я работаю. Проникновенным голосом сообщил, что впечатлен моим поступком и что я не должен переживать за свое рабочее место.
- Я тебе рассказывал, как однажды я уволил своего помощника, когда он болел. Но с тобой такого не произойдет, обещаю, - сказал мне Петр Андреевич. – Поправляйся. Сейчас самое главное – полностью придти в себя.
Кажется, Петр Андреевич не понимал, что самое страшное, что могло случиться со мной, не случилось, поэтому все остальное уходит на второй план. Зато нотариус прекрасно понимал, что когда журналисты будут делать сюжет обо мне, то наверняка заедут к нему в контору. Все это казалось мне таким глупым и пошлым. Если бы я мог, то запретил бы вообще писать и снимать об этом случае. Нельзя так открыто говорить о человеческой жизни, о жизни ребенка, которая могла так нелепо оборваться, ведь эта жизнь – самое важное, самое святое.
Я вспомнил Василия Михайловича и его слова о ценности жизни. Лежа на больничной койке, я чувствовал в душе праздник. Я в первый раз совершил по-настоящему самостоятельный поступок. Я самый счастливый человек.
ГЛАВА 3.
- Я беспокоюсь из-за твоих соревнований, - сказала Ира, глядя ему в глаза. – У тебя постоянно синяки. Неужели тебе это нравится?
- Ты ведь знаешь, что я делаю это не только для себя, - Витя обнял ее и прижал к себе. – К тому же, скоро я смогу получать довольно большие деньги. А когда мы поженимся, нам они очень пригодятся.
- Поженимся? – шутливо ломая голос, спросила она и рассмеялась.-Виктор, а вы не торопите события?
- Я же шучу, - поцеловал девушку в щеку. – Что тут такого. Ведь мы же любим друг друга. Ведь не может так всю жизнь продолжаться – гулять вместе, а потом расходиться по своим домам. Правда?
- Ну да, ну да, - улыбнулась она и почему-то посмотрела вниз.
- Я люблю тебя.
- И я тебя. Сильно-сильно, - лицо Иры просияло.
Они поцеловались, потом минуту молчали, глядя на закат.
Витя не любил закат. В этот момент, когда вечер заканчивался, но ночь еще не наступила, он ощущал непостоянство и изменчивость мира. Все меняет формы, перетекает из одной в другую, меняет цвет. Мальчик на роликах, со светлыми волосами и задорным взглядом, одинокая девушка с сигаретой в руках, высокая и стройная, сосны и клены, зеленый склон, ведущий к реке – все это скоро скроется во мраке и будто перестанет существовать, чтобы вновь воскреснуть утром.
- Я провожу тебя домой, - сказал Витя.
Они шли медленно, хотя на следующий день у обоих занятия начинались в 8.00. Но казалось, что время может идти медленнее, каждую минуту сейчас им хотелось бы растянуть на дни и недели. Влюбленные виделись редко, каждый из-за этого переживал: Витя обдумывал это молча, а вот Ира бросала на него обиженные взгляды, часто отвечала по телефону недовольным голосом. Витя все понимал. Девушке нужно много внимания. Она хочет чувствовать, что все мысли любимого в первую очередь о ней, что она для него – самое важное. Как только она начинает в этой сомневаться, могут начаться неприятные разговоры.
Сейчас что-то изменить Витя не мог: очень жесткий график тренировок, суровый режим, постоянные соревнования. Он зарабатывал деньги для союза и сам не оставался в накладе. Конечно, понимал, что Ира не одобряет его благотворительности, хотя и не говорит об этом открыто. Но вся философия жизни Виктора заключалась в том, что нужно пролить немного крови, чтобы многие люди стали счастливее. Пожертвуй собой, чтобы другие страдали меньше.
Когда они оказались у подъезда, Ира сказала:
- Я волнуюсь за тебя. Пожалуйста, береги себя, хорошо?
- Конечно.
Крепкие объятия, поцелуй, продолжавшийся секунд тридцать или больше, от которого у обоих перехватило дыхание. Витя смотрел на нее так, что у Иры стало чаще биться сердце. Но время расстаться настало.
- Когда мы увидимся в следующий раз?
- Через несколько дней, наверно. Я буду скучать, - Витя проследил взглядом, как Ира скрылась в темноте подъезда, и пошел на остановку.
По пути он вновь почувствовал, как внутри все стонет, словно у него в груди был спрятан еще один человек, который оттуда кричит:
- Что ты делаешь? Как ты можешь так с ней поступать? Ведь она любит тебя!
Потом человек перебирается в голову, начинает сильно стучать по вискам и продолжает кричать:
- Опомнись! Ты рискуешь своим счастьем ради каких-то незнакомых тебе людей!
Каждый раз Витя находил какой-то способ, чтобы отделаться от этого человека. Сейчас он мог лишь смотреть в окно на проезжающие мимо машины, на уличные огни, темное небо. Человек постепенно начинал утихать, чувствуя свою беспомощность, а спустя какое-то время совсем замолкал. Однажды он замолчит навсегда.
Витя приехал домой поздно, на часы не смотрел. Пришла SMS-ка от Андрея Васильева: «Удачи на соревнованиях. Все обязательно получится». Витя написал ответ: «Конечно, я выиграю».
Он просто знал, что победит, и все. Его уверенность в своих силах, четкое знание собственных возможностей всегда восхищало остальных парней, которые занимались рукопашным боем, и, конечно, тренера. Уверенность – это дар. Она либо есть от рождения, либо человек вынужден всю жизнь преодолевать свою неуверенность, свои страхи.
Витя провалился в сон.
Проснулся, как обычно от мысли: «Пора». Город еще только-только начинал сбрасывать с себя сон, а Витя уже пошел на тренировку, жадно вдыхая прохладный утренний воздух.
Это было последнее занятие перед соревнованиями, завтра днем – сразу на турнир. На место боя ехать примерно час. Разминка – выход.
Тренер Сергей Романович стоял, сложив руки за спиной. Витя поздоровался со всеми, пришли еще несколько человек, началась пробежка. Парни пробежали семь кругов: на лицах никаких изменений. Сергей Романович властным голосом сказал:
- Быстрее!
Через несколько кругов крепкие тела спортсменов стали покрываться потом. Ребята стали громче дышать, их взгляды большую часть времени концентрировались на одной точке. Потом была разминка и силовые упражнения.
Для Вити и других парней, которые тоже ехали на турнир, эта тренировка была облегчена: они подтянулись, отжались на брусьях, сделали пару упражнений на брюшной пресс и на этом закончили.
Потом тренер позвал их к себе.
- Ну что парни, сегодня отдохните, наберитесь сил. Все должно пройти гладко. Вы нормально подготовились. Учитесь сегодня?
- Да, - ответили все.
Парни смотрели серьезно и сосредоточенно. Завтра предстоит важный день. В этом главная особенность спорта: тратишь уйму сил и времени, готовишься неделями, чтобы достойно выглядеть в течение каких-то минут. Свой прошлый бой Витя, например, закончил быстро: уже через минуту после начала он понял, что соперник хочет просто отыграть свой номер, а результат боя ему не очень интересен. Тогда воспитанник Сергея Романовича не стал долго раздумывать, провел мощную «двойку», после которой противник смотрел на него, уже лежа на полу.
Сергей Романович немного задержал Витю.
- У тебя очень сильный противник, - сказал Сергей Романович. – Сегодня лучше побудь один, настройся. Ты ведь это умеешь. Завтра должен быть как свеженький огурчик. В два часа у спорткомплекса нас будет ждать машина. Давай, настраивайся.
- Хорошо.
- Свой прошлый бой забудь! Просто выброси из головы. Это был чемпионат России по рукопашному бою, где тебе не было равных. Твой соперник в финале вообще ни на что не надеялся, он боялся тебя, он проиграл тебе еще до начала боя. Но пойми: сейчас совсем другая игра. Это коммерческие бои, и противники гораздо сильнее. Ты едешь только во второй раз. В прошлом бою твой противник хотел просто получить деньги, он не выкладывался на все сто. Я узнавал: у него скоро серьезный турнир, он не хотел затратить слишком много сил. Надо биться с первой секунды. Времени на раскачку не будет. Все, иди.
Сергей Романович – человек с вулканическим характером. Чуть что – он готов взорваться. Каждое неосторожное слово может стать спичкой, зажигающей фитиль взрывчатки. У Вити было достаточно времени, чтобы хорошо изучить своего наставника. Бок о бок восемь лет. Тренировки, соревнования, летние лагери. Травмы и поражения, взлеты и победы. Все прошли вместе. Настоящий Сергей Романович – на соревнованиях, переживающий за своих парней, с горящими глазами, подсказывающий, не находящий себе места. Его настроение мгновенно менялось в зависимости от того, как идет схватка: если свой выигрывает, то Сергей Романович стоит с несколько самодовольным видом, сложив руки на груди, высоко задрав голову, дает лишь незначительные подсказки, если проигрывает – он места себе не находит, во время перерывов между раундами «обрабатывает» бойца и, кажется, уже готов сам выйти и задать жару противнику. Он такой – искренний, открытый, весь в спорте, в борьбе. Такого нельзя подвести.
После тренировки Витя пошел на учебу, и через пять часов был свободен. После занятий стоял с приятелями, они курили, спрашивали, как настроение перед боем. Один из них, Гришка, спросил:
- Вить, а что будешь делать, если проиграешь?
- Я не проиграю.
Все парни посмотрели на него, заулыбались.
- Ну а все-таки? – не отставал Гришка.
- Тогда я побью тебя, - ответил Витя под одобрительный смех остальных.
Дома он совсем не думал о том, что будет завтра. Он не представлял, как выйдет на бой, как все будет проходить. Все равно у противника нет слабых мест: он много лет занимался самбо, теперь занимается рукопашным боем. Нет смысла думать о слабых местах противника, нужно знать собственные недостатки.
Витя, как правило, перед боем вспоминал, как со своими друзьями из благотворительного союза они ходили в детский дом, дарили детям игрушки, одежду, передали деньги на ремонт. Эти воспоминания были похожи на фотографии: на одной девочка, с улыбкой во весь рот, держит в руках новое платьице, на другой – мальчишка, хмурый, но в душе наверняка довольный, с новой курткой. В детском доме Витя почувствовал что-то особенное – огромную внутреннюю благодарность детей. У них высвободилась большая энергия, которая досталась ему и другим ребятам. Витя вновь представлял себе их лица, вспоминал их голоса. Он слишком хорошо знал, что такое недостаток семейного тепла и внимания.
Ему было семь лет, когда умерла мама. Врачи поставили диагноз -рак крови. Мама была очень бледная и худая, у нее совсем не осталось волос на голове. Витя с отцом ходил к ней в больницу. Витя спрашивал папу:
- А мама поправится?
И он говорил:
- Должна поправиться.
Тогда Витя спрашивал маму:
- Мам, ты поправишься?
Она улыбалась, но неуверенно, и каким-то чужим голосом говорила:
- Конечно, мой дорогой.
Она так говорила. А потом умерла. Во время похорон и поминок родственники уделяли Вите внимание, но потом он почувствовал, что никому не нужен. Даже отцу.
Отец возвращался с работы поздно, Витя успевал сделать уроки, нагуляться с друзьями, а вечером сидел и ждал папу, скучал. Отец все чаще появлялся в квартире после полуночи и приносил с собой запах перегара. Шатаясь и тяжело вздыхая, он шел в душ. А потом перестал, и, сразу приходя домой, ложился спать, чаще всего прямо в одежде. Иногда он приводил с собой каких-то незнакомых девушек, и тогда Витя долго не мог уснуть ночью из-за шума, который раздавался из комнаты отца.
Однажды в их квартире появился брат папы, очень большой и крепкий мужчина. Он оглядел Витю, стараясь скрыть сочувствие, и спросил:
- Любишь фильмы с драками?
Витя утвердительно кивнул.
- А сам хочешь научиться?
Витя еще раз кивнул.
Дядя отвел его в рукопашный бой. Сергей Романович был его старым знакомым. Уже через много лет Витя узнал, что Сергей Романович с первого дня относился к нему особенно, сочувствовал ему, потому что дядя ему все рассказал, но и требовал с него больше, чем с остальных. Витя, немного повзрослев, почувствовал глубоко засевшую обиду на отца, с которой он ничего не мог поделать. Они стали почти чужими людьми. Но спорт отнимал у него всю злость, он выкладывался на тренировках так, что потом болело все тело. Зато обида на отца утихала. А когда разгоралась вновь, спасало все то же нехитрое средство – постоянные тренировки. Так Витя и стал хорошим спортсменом.
А потом, когда уже поступил в ВУЗ, узнал от знакомого, что есть в городе благотворительный союз. Витя точно не мог себе объяснить, почему его это так заинтересовало, но он разыскал Андрея Васильева и Валерия Котова, которые были лидерами организации. Он сказал, что хочет быть с ними. К тому времени мальчик Витя уже стал самостоятельным, стал Виктором. Победы на соревнованиях приносили неплохие деньги, хотя ему было всего 20 лет. Когда они пошли в детский дом, то все в нем перевернулось. Такая странная внутренняя революция.
Нанося удар за ударом, Витя думал только них, о детях, таких же, каким был он сам. Удивительно, что его папу не лишили отцовства. Сейчас он наверняка продолжает пить, но Витя его уже давно не видел: он живет отдельно. А еще он хочет, чтобы было меньше таких детей, брошенных, лишенных любви и заботы. И если нужно биться, чтобы подарить этим малышам хоть несколько счастливых минут, то он будет биться. Даже насмерть.
Это утро наступило внезапно, как приход зимы. Витя проснулся рано и, лежа с закрытыми глазами, почувствовал легкое покалывание в груди и холодок, пробежавший между лопатками. Он подумал, что все слова и мысли до этого дня, по большому счету, становятся не такими уж важными. Важно то, что ты готов сделать в этот самый день, когда уже нельзя повернуть назад. Нужно пройти до конца по выбранному пути, как бы ни было больно.
После завтрака Витя испытал то же самое желание, что и в другие такие дни: чтобы бой начался как можно скорее. Но время нельзя перехитрить. Недели упорных тренировок, которые пролетели за один миг, сменил этот удивительный день, когда каждая минута тянется целую вечность и появляется ощущение собственной беспомощности перед его величеством временем. Но Витя взял себя в руки. Он готовился не для того, чтобы за несколько часов до боя испытывать дрожь в коленях. Впрочем, юноша знал, что все волнение исчезнет, как только начнется схватка, подобно головной боли, которая проходит после выпитой таблетки.
Раньше Витя думал о том, как бы ему было приятно, если бы родители могли его поддержать, подбодрить. Но сейчас такие мысли вызывали у него лишь легкую улыбочку. Он и сам справится.
Позвонил Ире. Она говорила короткими фразами: «Ты выиграешь», «Будь уверен в себе», но Виктор знал, что она очень сильно переживает. Ее голос был тих и тревожен, как воздух перед грозой, перед самыми ударами грома и вспышками молнии.
Виктор сказал ей привычную фразу:
- Я тебя люблю. Не волнуйся.
Но как много он вкладывал в эти простые слова. Каждый раз они звучали как в первый. Единственный человек, за которого Виктор действительно волновался, - это Ира. Он понимал, что всякое может случиться, иногда после поединка бойцы оказываются в больнице. Если это произойдет с ним, Ира будет сходить с ума. Отец не будет. Тренер уже такое видел много раз: травмы головы, тяжелые ушибы, переломы. А за себя Виктору, по большому счету, не страшно. Он едет на бой ради них…
- Анна Степановна, а кто эти ребята? - подходит девочка к воспитательнице, от нетерпения готовая дернуть ее за рукав.
- Они привезли вам подарки, - улыбается Анна Степановна в ответ.
Их глаза расширяются, становятся похожи на озера при виде новых вещей, игрушек, книжек. Им этого так не хватает. И не только этого.
В 13.50 Виктор уже стоит у здания спорткомплекса, в руках – сумка, в глазах – спокойствие. Тренер хлопает парней по плечу, все садятся в микроавтобус. Через минуту спорткомплекс скрывается из виду. Через час они уже на месте.
- У нас есть пятьдесят минут на то, чтобы переодеться и размяться, - сказал Сергей Романович, глядя на часы.
Дворец спорта, перед которым мы стояли, был огромен и внушал всем своим видом трепет. Вошли внутрь, нас встретил веселый человек, с кудрявыми волосами и усами, объяснил, какая раздевалка наша, потом догнал и сказал, что хочет нас лично проводить.
Сергей Романович шел неторопливо, но маленький человек, семенивший следом, с трудом успевал за ним, и довольно громко спрашивал у него:
- Сергей Романыч, подождите секундочку, спросить вас хотел!
- Ну спрашивайте, - обернулся тренер.
- Один из ваших ведь бьется сегодня с Бородиным? – человек перешел почти на шепот.
- Да, - тренер нетерпеливо тряхнул головой, показывая всем своим видом, что ему дорога сейчас каждая минута.
- А вы видели его прошлый бой?
- Видел, - на ходу ответил Сергей Романович.
- Так… - замялся незнакомец, не находя нужного слова.
Парни насторожились. Виктор прищурился и сдал губы. Бородин – это его соперник.
- Что вам надо? Пойдемте быстрее, - тренер начал терять терпение.
- Ничего-ничего. Просто я рад, что у вас есть такой сильный боец, который готов биться с Бородиным. Вот и все, - человечек заискивающе заулыбался.
Тренер нахмурился и ускорил шаг.
Вместе со спортсменами приехал врач, Олег Петрович. Он шепнул ребятам:
- Парни, не обращайте внимания на этого клоуна. Он тут зубы заговаривает тренеру. Но ругаться с ним нельзя, это большая шишка, в следующий раз могут просто не позвать на турнир. Так что приходится терпеть вот таких.
Конец разговора Сергея Романовича с незнакомцем мы не слышали. Наконец-то дошли до раздевалки. Олег Петрович забинтовал всем ладони. Виктор первым приступил к разминке. Тренер взял «лапы». Началось! Ударил – увернулся, ударил – увернулся. И так каждый. Виктор заметил, что лицо тренера после того разговора стало совсем мрачным. Но задать хоть один вопрос означало разбудить вулкан.
- Через десять минут за нами зайдут, - сказал Сергей Романович. – Не парьтесь, мужики. Все нормально будет.
Виктор по порядку дрался последним – четвертым. Все трое: Миха, Саша и Артем – свои поединки выиграли легко. Каждый приходил после боя в раздевалку разгоряченным и довольным. Артему достался противник посерьезнее. Бились крепко, веселая рубка закончилась тем, что столкнулись головами, отчего Артем получил рассечение на лбу, а потом, разозленный, одним ударом отправил противника на настил разглядывать звезды.
Итак, дошла очередь до Вити. Парни пожелали ему удачи, пожали руку, похлопали по плечу.
- Ты его сделаешь, - сказал Артем. Его глаза блестели от радости, а тело – от пота. Живот ходил вперед-назад, как поршень. Машина не дала сбоя.
- Ну, пошел! – мысленно произнес Витя, когда его позвали.
Он шел, совсем не думая о бое, множество прошедших событий пронеслось у него в голове. Но вот перед ним ринг, и Витя ощутил себя здесь, по-настоящему, поняв, что это не сон. И это настоящие зрители. Их здесь никак не меньше тысячи. Их крики заводят, разжигают внутренний огонь. Хочется, чтобы бой начался скорее. Он пролез под канатами, огляделся по сторонам. Огромный зал, из темноты виднеются возбужденные лица и слышен шум. Публика гудит. Предыдущие бои ей явно пришлись по вкусу.
- Я вас не разочарую, - подумал Витя.
Он увидел своего противника: очень высокий, довольно худой для своего роста, но явно сильный парень. Алексей Бородин. 22 года. Мастер спорта по самбо.
- Слушай меня, - Сергей Романович встал перед Витей, как скала. – Это твой бой. Ты знаешь, что делать. Давай. Уже начало.
Ведущий объявил имена бойцов.
- Виктор Ростовцев, 20 лет, кандидат в мастера спорта по рукопашному бою.
Кандидат. Ничего, скоро мастером стану.
Ведущий удалился. Рефери, настоящий верзила, повторил им правила. Зал ждал настоящего мужского поединка, бескомпромиссного и жесткого, в воздухе повисло напряжение. Шум немного утих, рефери проверил перчатки бойцов. Тренеры сказали последние напутственные слова и покинули ринг. Рефери жестом подозвал противников к себе.
Витя только сейчас внимательно рассмотрел своего противника. Взгляд хищной птицы, тело античного героя. Все мышцы словно высечены из камня.
Сейчас начнется! Зрители замерли в предвкушении первого удара, первого столкновения. Взмах руки рефери – понеслись!
Виктор сразу решил взять инициативу в свои руки. Сблизился, пару раз попробовал свое убийственное оружие – двойку, но противник блокировал все удары, ответил, ушел в сторону. Витя занял центр ринга и следил за передвижениями Бородина, выжидал удобного случая, чтобы сблизиться вновь и нанести молниеносный удар. Но тот и не думал отсиживаться в обороне. Быстрая атака Алексея, обмен ударами. Витя услышал, как взревел зал, это подстегнуло его. Левой-правой в голову, левой по корпусу. Бородин всем своим видом показал, что эта комбинация его не потрясла, но секундой ранее Витя видел, как он растерялся и немного «поплыл».
- Бей, бей, что ты встал! – раздалась подсказка Сергея Романовича.
Витя атаковал, но внезапная контратака изменила положение бойцов: Бородин провел отличный бросок и оказался сверху. Витя сразу обхватил его спину, не давая оторваться и ударить. Бородин все-таки оторвался, тогда Виктор поднял вверх колени, защищая себя. Бородин наносил слабые удары с очень близкого расстояния. Витя хорошо оборонялся. Рефери поднял их. Еще каких-то двадцать секунд - закончился первый раунд.
- Держи с ним нужную дистанцию! – Сергей Романович дал Вите смочить пересохший рот, вытер его полотенцем, немножко помахал на него. – Он борец, ты ему нужен в партере. Поэтому не медли с ударами, подошел на нужное расстояние – и бей двойку, тройку, больше бей. Не пускай его близко. Понял?
- Да.
Зал ревел в восторге. Бой получался на загляденье. Начался второй раунд. Уже на первых секундах случилось то, чего Виктор не ожидал: его противник пошел вперед и нанес несколько сильных ударов в голову, потом ударил в печень. Лицо Вити исказила гримаса боли, все, что он смог сделать, - это уйти в сторону, не дать Бородину провести бросок.
Алексей не хотел останавливаться на достигнутом, он вновь стал сближаться.
- Ближе, ближе, - думал Витя.
В нужный момент он ударил левой и правой. Первый удар Бородин блокировал, а второй пришелся точно в нос. Он невольно сделал несколько шагов назад, закачался. Зал разразился восторженным криком.
Сергей Романович был готов подпрыгнуть на месте от нетерпения:
- Добей его!
Виктор ударил еще, но Бородин просто прижал его к себе. Этих клинчей в следующую минуту было столько, что Сергей Романович был готов рвать на себе волосы от досады: упущена верная победа. Но куда рефери-то смотрит? Это не бой, это какие-то объятия соскучившихся родственников! Разнимать надо! Очки надо снимать с Бородина.
Второй раунд близился к концу.
Дыхание зала становилось все тяжелее, зрители жаждали яркой развязки поединка. Бородин пришел в себя после пропущенных ударов и вновь искал счастья в атаке. Один из его наскоков заставил сердце тренера Вити ёкнуть: Бородин оказался сзади и уже почти обхватил Витину шею. Мог быть удушающий! Но Виктор в последний момент ушел вниз и с разворота ударил в живот. Алексей не успел как следует напрячь мышцы, и удар сбил ему дыхание. Теперь он двигался медленнее. Его правый глаз начинал закрываться: Витя послал в эту точку несколько сильных ударов. Но и сам Ростовцев уже подустал. До конца раунда зрители ничего вразумительного не увидели.
- Соберись, последний раунд, - Сергей Романович сейчас должен был настроить своего парня на последние минуты боя. – Не стой на месте, не забывай про удары. Он тоже вон язык высунул, дышит тяжело. И не борись с ним, понял? Держи дистанцию!
Легко сказать – не борись. Бородин собрался на этот раунд, он и не думал сдаваться. Витя вновь оказался на настиле, и одно его небрежное движение помогло Бородину: он схватил руку противника и был готов провести болевой. На счастье Ростовцева, он оказался ловок и смог вывернуться. Дыхание окончательно сбилось, Виктор чувствовал, что и ноги стали тяжелыми, каждый шаг давался с трудом.
Но ведь есть эти дети. Им очень нужна помощь и забота. Витя вспомнил их худенькие фигуры. Они стояли здесь, неподалеку от ринга, и смотрели на него. Им нужна эта победа. Во что бы то ни стало.
- Что ты делаешь, - процедил сквозь зубы Сергей Романович, увидев как Ростовцев пытается свалить Бородина. – Нарвешься ведь на болевой.
Но нарвался на удар. Бородин откинул Виктора на канаты и хотел добить, но тот пришел в себя и ударил с левой. Зрители не умолкали ни на секунду. Этот бой был одним из поединков так называемого «разогрева», в которых всегда встречались молодые малоизвестные спортсмены. Обычно главные события разворачивались в схватках опытных профи. Никто не ожидал, что бой Ростовцева и Бородина станет настолько напряженным. Откуда столько желания победить? Почему так много ударов? Где же осторожность и расчетливость?
Они оба хотели выиграть. Столкнулись два воина без страха и упрека. Они были готовы ко всему.
Бородин оказался у канатов. Ростовцев наседал на него.
- Используй же момент, - подумал Сергей Романович. А следующие несколько секунд он помнил всю жизнь. Словно фотографии из альбома, которые часто просматриваешь, потому что не можешь их забыть, они стояли перед его глазами целую вечность.
Бородин бьет двойку, Витя отвечает. В яростной перестрелке оба пропускают удары. Сил почти не остается. Их руки едва поднимаются. Противники встают друга напротив друга, они измождены. Зал устраивает им настоящую овацию, зрители в восторге. Они запомнят этих смелых парней.
Виктор и Алексей бьют друг друга из последних сил. Последнее, что помнил Витя, - это как он упал от очередного пропущенного удара. Он уже не чувствовал боли. Ноги вдруг подняли его, бой еще не закончился. Вместо Бородина Витя увидел огромное движущееся пятно, неразличимую массу. Она приближалась, наваливалась всем своим весом. Витя оказался прижатым к канатам. По инерции он ударил еще несколько раз, причем бил наугад, и пропустил сам. Но Витя знал, что он тоже попал: его кулаки ударили во что-то твердое: может, это был лоб, может, руки соперника. Расплывающийся Бородин, похожий на призрак, раскачивался, как маятник. Витя не понимал, что бой закончился и судьи решали, кому отдать победу. Все вокруг в его глазах расплывалось. Настил ринга, канаты, освещение, зрители, лицо Сергея Романовича – все сливалось. Все покрыл туман.
А потом Витя почувствовал холод: тренер плеснул ему в лицо холодной воды, потрепал по щекам.
- Живой?
- Живой, - слабым голосом ответил Ростовцев.
Он медленно приходил в себя. Огляделся по сторонам, понял, что сидит в раздевалке. Туман в глазах еще не совсем рассеялся, и все звуки были приглушенными, точно они раздавались из-за стены. Рядом стояли парни, и лица у них были очень озабоченные.
- Я проиграл? – спросил Виктор.
- Ничья. Твои деньги за бой у меня, - отозвался тренер.
- Ты хорошо дрался, - в один голос сказали ребята.
- Так, посмотрим, что тут у нас, - Виктор услышал голос Олега Петровича. – Давай, боец, надо тебя осмотреть хорошенько. Вы такую трепку друг другу устроили. Бородин, наверно, лежит сейчас в своей раздевалке без задних ног. Ты его накормил как следует.
- Но почему ничья? – с трудом выдавил Витя.
- С судьями не поспоришь, - недовольным тоном произнес Сергей Романович. – Это коммерческие бои. Кому тут предъявлять претензии. Главное, что ты хорошо дрался. Парни, вы все сегодня хорошо дрались.
Тренер при всех никогда не хвалил кого-то одного. Но, конечно, ребята и сами понимали, кто сегодня был лучшим. Только Ростовцев с обидой думал о судьях, которые лишили его победы, с грустью - о детях, которые могли бы получить больше подарков.
- Это жизнь, - философски заметил Сергей Романович. – Мы-то знаем, кто выиграл этот бой. Да и зрители тоже все видели.
- Да, видели, - Виктор вспомнил шум публики.
Вы хотели хлеба и зрелищ? Вы их получили. А я возвращаюсь домой. Как же болит лицо.
Виктор стоял на автостоянке у спорткомплекса, дожидаясь остальных. Он вышел чуть пораньше, хотел напоследок глотнуть этого воздуха. Возможно, так удастся сохранить в себе больше воспоминаний об этом бое, пожалуй, самом ярком за всю жизнь Ростовцева. Он как раз задумался о поединке, когда услышал неспешные шаги. Кто-то спускался по ступеням. Виктор поднял взгляд и увидел Бородина. Идет…
Левый глаз у него очень сильно опух. Бой был жестоким.
- Я хотел спросить тебя, - начал Алексей, когда они сблизились. – Этот бой значил для тебя что-то особенное?
- Для меня каждый бой на вес золота.
Бородин прищурился, сжал губы.
- Ты дрался, будто в последний раз. Я не знаю, ощущение было, что ты выпил таблетку озверина.
У него вырвался нервный смешок.
- Просто за такие деньги люди так не бьются. Вот сейчас дерутся мужики. Им платят гораздо больше, чем нам, но не каждый из них бьется, как мы с тобой бились. Понимаешь?
- Дело же не только в деньгах. Как же принцип?
- Слушай, ты, наверно, еще плохо знаешь спорт, - Бородин почувствовал, что Витя пытается его обмануть. – Здесь каждый исходит из своих возможностей и не пытается прыгнуть выше головы. Тот, кто не оценивает реально свои силы, попадает на больничную койку. Допустим, мне предложили бы бой с каким-нибудь из опытных профи. К примеру, с кем-то из тех, кто бьется сегодня. Конечно, большое искушение! Ведь даже за поражение можно получить неплохие деньги. Но, с другой стороны, шансов на победу в таком бою у меня почти нет, портить свой послужной список тоже не хочется.
- Не учи меня. Я сам все знаю, - огрызнулся Виктор. - Знаю, что на «разогреве» большинство боев – договорные. Ты тоже мне хочешь сказать, что за такие деньги биться по-настоящему – значит не уважать себя? Что лучше лечь в серьезном бою, но получить хорошие деньги?
Бородин молчал.
- Как ты думаешь жить дальше? Избегать нормальных боев?
Ростовцев увидел тренера, врача и ребят, которые спускались к автостоянке. Разговор надо было заканчивать.
- Так мой тренер хотел с твоим договориться, - бросил напоследок Бородин. – Но твой отказался. Мы могли бы эти деньги получить, не разбивая друг другу лица в кровь.
- Мне пора, - Витя пошел к машине. Ему в спину, как нож, ударила фраза:
- В следующий раз ты по-другому будешь говорить. Раз такой крутой, то запомни: у нас с тобой еще обязательно будет бой, и после него тебя будут уносить на носилках.
Но Виктор не обернулся. Хотелось сейчас подбежать к Бородину и продолжить бой, но смысла в этом не было. Каждый остался при своем.
- Интересно, как бы он отреагировал, если б я ему рассказал, чем занимаюсь помимо единоборств? – подумал Ростовцев.
Сидя в машине, Витя не обращал внимания на то, как парни его разглядывали. Он не думал о том, что на следующей тренировке каждый будет к нему подходить, расспрашивать про бой. Даже самые маленькие рукопашники будут крутиться вокруг него, вокруг своего нового кумира. Ростовцеву было суждено стать для ребят героем и примером для подражания. Но его самого эта шумиха будет мало волновать. И сейчас, в машине, Виктор думал об Ире. Он знал, что каждый его синяк заставляет ее переживать, словно это ей досталось в бою. Его боль передается Ире, словно они две части одного организма. Витя не может не замечать, как меняется выражение ее лица, когда она видит на нем какую-то новую болячку. Казалось бы, давно должна к этому привыкнуть. Но это сложно. Иногда даже ласковое прикосновение к ушибленному месту причиняет боль, и Витя, как не старался, не мог этого скрыть. А иногда болело все тело. Кровавый спорт.
Домой приехали быстро. Водитель отвез всех парней и Олега Петровича по домам. Витя и тренер жили в другом конце города. Минут через двадцать Ростовцев увидел собственный двор. Вышел из машины, вдохнул прохладный вечерний воздух. Следом вышел Сергей Романович. Знаком показал водителю: мол, уезжай!
- Я и пешком дойду, - пробормотал тренер. Затем уже громче спросил:
- Ну ты как?
- Скоро отойду, - улыбнулся Виктор. Он понял, что тренер, видимо, хочет рассказать про то, как наставник Бородина предлагал ему сделку.
- Я видел, ты разговаривал с Бородиным. Надеюсь, вы с ним не поцапались?
- Немножко. Он, видимо, никак не успокоится.
- Он тебе рассказал…
- Сергей Романович, вы правильно сделали. Я не хочу, чтобы потом в меня тыкали пальцем и говорили: «А! Это же Ростовцев! Я помню его, он драться по-настоящему не умеет!»
- Понимаешь, в чем тут дело, - насупился тренер. – Бородин – это совсем не простой парень. Его уже готовят к серьезным боям со взрослыми профи. Он сейчас много бьется. Но его подводят к большим турнирам очень осторожно, аккуратно. Тренер долго его готовил к бою в Подмосковье. Ты слышал, там совсем скоро будет серьезный турнир. Там у Бородина будет довольно опытный соперник. Поэтому сегодняшний бой был для него разминкой. Он не должен был здесь выкладываться по полной, чтобы не растратить много сил, не получить травму…
- Поэтому они хотели с нами договориться.
- Ты же знаешь, иногда бывают такие нелепые травмы. Вспомни, в прошлом году Игорь Кулемин потянул ногу. Просто какое-то неудачное движение, и на тебе – дурацкая травма и поражение! Поэтому Бородин хотел перестраховаться. Он хотел, чтоб ваш бой был просто легким спаррингом. А ты заставил его пахать. Поэтому он и злится.
- Да, - Витя улыбнулся. – Получается, я встал у него на пути.
- Не думай об этом. Я знаю одно: скоро мне позвонят и спросят, а не хочет ли Виктор Ростовцев поучаствовать в этом турнире? А вот с этим соперником он хочет встретиться? У нас будут предложения.
- Здорово, - встрепенулся Виктор. – Я хочу биться с такими, как Бородин.
- Не забывай, у тебя еще учеба, - сурово ответил Сергей Романович.- Я понимаю, тебе нужны деньги. Ты хочешь добиться большего. Честолюбие – это хорошо. Но нельзя терять голову. А готовиться мы теперь будем еще серьезнее, раз ты правда хочешь таких боев. Пойми, то, что ты сделал сегодня, - это маленький подвиг. Ты настроился, ты был готов чуть ли не умереть. Я видел, как горели твои глаза. Но дальше так не пойдет. У тебя здоровья не хватит. Работать надо на тренировках. Пора тебе с нашими мужиками во всю биться. Вот тогда посмотрим. Ладно, отдыхай пока.
- До свидания.
Тренер удалялся, и Виктор долго смотрел ему вслед. Нет, не просто тренер, а гораздо больше…
Потом быстрыми шагами поднялся на третий этаж, открыл дверь. Наконец-то, один к квартире. Она ждала его возвращения и встретила приятным домашним запахом.
Пока варились сосиски, Витя разбирал у себя на столе: накопились газеты, которые давно пора было выкинуть. На нем еще лежали открытая пачка печенья (убрать на кухню), книга Джека Лондона (дочитать после ужина), рамка с фотографией Иры (позвонить Ире немедленно). Нажал на кнопку вызова, испытывая внутреннюю дрожь от нетерпения услышать голос любимой.
ГЛАВА 4.
Будни имеют свойство болота – засасывать. Идешь-идешь, ноги начинают хлюпать. Сначала ты спокоен и уверен в своих силах. Но потом идти становится труднее, со всех сторон налетают местные кровососущие жители – мошки, чтобы устроить себе веселый пир. Ноги начинают вязнуть в болотной жиже. Вдруг ты понимаешь, что никакие мысли тебя уже не согревают: ни воспоминания о детстве (а может, его и не было – веселого, светлого детства), ни мечты о будущем (а может, его и не будет – счастливого, успешного будущего). Ты устал смотреть вперед, идешь, не разбирая дороги, глядя себе под ноги, постоянно поворачиваясь назад. А болото словно чувствует твою неуверенность, и ты все меньше встречаешь твердых кочек на твоем пути, и однажды ты споткнешься – неожиданная яма – и вдоволь хлебнешь болотной жижы. Она начнет тебя затягивать, ты будешь тянуть руки вверх и звать на помощь, но на многие километры вокруг тебя – никого. Таковы и будни. Как болото.
Я проснулся в холодном поту, тяжело дыша. Откуда взялся этот голос во сне? Вскоре я опять заснул, и уже утром меня разбудил мобильный.
- Алло, - сказал я, даже не взглянув на дисплей: слипающимися глазами все равно ничего не разобрать.
- Андрей, привет, ты мне нужен! Срочно, - я услышал голос Вити, он был чем-то очень взволнован.
- Привет, а в чем дело? И сколько время?
- Восьмой час. Понимаешь, моя мать, похоже, не умерла! Ты забрал машину из ремонта?
- Да, вчера. Стой, как это не умерла? Извини, конечно, но мы с тобой на похоронах…
- Да, я помню, стояли рядом. Все изменилось. Приезжай скорее.
- Ладно.
Я наскоро умылся, собрался и пошел во двор.
- Ну, Ростовцев, ты мне будешь должен, - подумал я с улыбкой.
Через пятнадцать минут я уже сидел у Вити на кухне. Он был взъерошен, глаза горели.
- Что случилось? – спросил я.
- Тебе сколько ложек кофе?
- Две. И ложку сахара. Так что же, говорю, стряслось?
- Понимаешь, - Витя развел руками в стороны, поставил чашки, от которых исходил приятный аромат, на стол. – Понимаешь…ты мне, наверно, не поверишь.
- Рассказывай скорее! Я что, зря к тебе ехал в такую рань?
- Мне приснился сон. Будто я увяз в каком-то болоте. И вдруг увидел маму. Он протянула мне руки и помогла выбраться. Знаешь, что она сказала? Я жива, сынок. Я жива.
- Мне тоже сон про болото приснился, - сказал я. – Странное совпадение. Я понимаю, ты под впечатлением от этого сна. Но мало ли что приснится…
- А что тебе приснилось? – встрепенулся Витя.
- В общем, во сне голос чей-то слышал. А чей – не помню. Он мне говорил что-то про болото. Погоди секунду, я поточнее вспомню. Голос говорил о том, что будни затягивают как болото. Эту фразу я точно помню.
- Один сон интереснее другого, - подытожил Ростовцев. – Пойми, мама мне никогда не снилась. Раньше снился только отец. И вдруг такое… я сразу почувствовал - это не просто сон. Позвонил бабушке по отцовской линии. Начал ее расспрашивать. Она начала вешать мне лапшу на уши. Я чувствовал, как тщательно она подбирает каждое слово. Она явно говорила неправду.
- Говорила, что твоя мама умерла?
- Конечно! Единственное, чего я не понимаю, - почему отец скрывал, что у меня есть родная мать? Если, конечно, это правда так.
- Ладно, доверимся твоей интуиции. В конце концов, проверить, прав ты или нет, не так уж долго.
- Я знаю только одно: мы поедем к моему отцу! Я все у него узнаю! Если понадобится, - и Витя так посмотрел на меня, что я сразу понял: лучше будет для его отца сразу все выложить на чистоту.
Пока мы ехали к отцу Ростовцева, я рассказал ему историю о Валере, который спас девочку на дороге и тем самым словно реабилитировался в наших глазах.
- Он же не трус, нормальный парень, - ответил Витя. – По большому счету, Валера сделал один плохой поступок. Очень плохой. Это его звонок в Москву. Все нам испортил. Если бы он вышел из союза по-хорошему…
- Этот дом? – спрашиваю я.
Мы остановились перед панельной девятиэтажкой.
- Этот, - утвердительно кивнул Витя. – Ты можешь подождать в машине, если хочешь.
- Нет, я лучше пойду с тобой, - я побаивался, как бы Витя не потерял хладнокровие. Если это вдруг произойдет, то вызывать надо будет не милицию, а сразу спецназ.
Лифт был сломан. Пришлось пешком подниматься на шестой этаж. Витя нажал на звонок. Тишина. Витя постучал в дверь. Тишина. Снова постучал. Изнутри послышались шаги.
- Встал, - удовлетворенно произнес Ростовцев.
Дверь открылась, и мы увидели его отца. Он был небрит и щурил заспанное лицо: мы его разбудили.
- Здорово, - сказал он и протянул нам руки.
- Здрасьте, - сказал я.
- Па, давай поговорим.
- Входите, - отец махнул рукой.
Витя, кажется, почти не обращал на тотальный хаос в квартире отца.
- Па, я хотел тебя спросит насчет мамы.
- Насчет мамы? – отец подозрительно взглянул на Виктора. – Пойдем на кухню, чаю попьем. Может, вы есть хотите?
- Нет, не хотим! – сказал Ростовцев. – Мне было семь лет, когда умерла моя мама. Так я думал всегда. Но сегодня мне приснился сон. Я видел ее живой! И она была не похожа на ту маму, которая умерла.
- Ты говоришь глупости, сынок, - тихо ответил отец. – Твоя мама давно умерла. Ты сам все знаешь. У нее был рак крови. Вспоминать здесь нечего. Зачем ты друга привел? Чтобы он слушал то, что касается только нас лично? Ты считаешь, что это правильно?
- Отец, а я чувствую, что ты врешь.
- Нет! Она умерла.
- Что ты заладил одно и то же? Умерла-умерла! Ты покажи мне хоть одну фотографию, где мама держит меня новорожденного! Почему нет ни одной такой фотки?
- Я тебе объяснял, эти фотографии потерялись, - ответил отец.
Он выглядел растерянным. Было очевидно, что ложь начинает трескаться и расходиться по швам. Еще чуть-чуть – и она лопнет.
- Такое не теряется, - злобно прошептал Витя. – Ты обманывал меня, когда я был маленьким. Ты не говорил мне правду, пока я учился в школе. Ты знал, что я все время занят, и думал, что я так ничего и не узнаю. А где сейчас мама? Может, ей плохо, может, она хочет меня увидеть! Где она?
Он прижал отца к стене в прямом и переносном смысле. Я поспешил вмешаться и встал между ними.
- Отвечай! – рявкнул Витя.
- Сынок, успокойся, - грустно пробормотал отец. У него на глазах вдруг выступили слезы. – Давайте спокойно сядем. Я все расскажу.
Он рассказал о том, как родная мать бросила Витю через месяц после родов.
- Я был очень беден, - признался отец. – Мы постоянно ссорились, она упрекала меня в том, что я не смогу содержать семью.
- Как она могла тебя бросить, - Витя уперся взглядом в пол.
- Так и было. Она уехала, не сказав ни слова. Я даже не знал, увижу ли когда-нибудь ее.
- Скажи, как ее зовут?
- Вика Кремова.
- Ты сильно любил маму?
- Очень, - отец нахмурился. – Потом я узнал, что твоя мама сбежала с каким-то мелким бандитом. У него в городе был свой бизнес: несколько ларьков. Знаешь, она умела такое…
- Умела охмурять, - Витя подобрал нужное слово.
- Я думаю, что после того бандита у нее был еще не один десяток мужчин, один богаче другого, - сказал отец.
Он налил нам чаю.
- Пару лет назад я видел ее старую подругу. Она сказал, что Вика где-то в Подмосковье. Дала мне ее номер. Я звонил, но бесполезно.
- Неужели ты не обращался в милицию?
- А что они могут сделать? Возможно, Вика до сих пор живет где-то без регистрации.
- У мамы есть родные?
- Ее родители умерли. Больше ничего не знаю.
- Дела-а-а, - протянул Виктор. – Получается, что я ничего не могу сделать.
- Поэтому я ничего тебе и не рассказывал. Теперь ты будешь только страдать от этой правды. Как страдал я. Пойми, раньше я верил в то, что однажды что-то случится с Викой. Может, ей деньги понадобятся, и она приедет ко мне, тогда я хотя бы смогу нормально с ней поговорить. Но сколько можно надеяться? Для меня она стала призраком. Если честно, не хочу больше о твоей маме говорить. Я знаю, как ты переживаешь, но лучше побереги свои нервы.
Он вдруг обхватил Витю за шею и впился в него своим взглядом:
- Твоя мать не тратила свои нервы на тебя. Родила и бросила. Если бы у нее были свои деньги, то сделала бы аборт.
- Не говори так! – Витя покраснел. Он дышал тяжело, как измученный спортсмен на финише марафонской дистанции.
- Я знаю твою мать. Она никогда тебя не любила.
Наступило молчание: что можно было сказать в этот момент? Казалось, одно лишнее слово, прозвучав словно внезапный выстрел, может спугнуть стоящую мысль. Витя быстро взял себя в руки: его лицо вновь стало невозмутимым. Я поймал себя на мысли, что даже немного завидую его умению преодолевать волнение. Ростовцев буквально стряхнул его с себя, будто снег с куртки. Я сам в эту минуту чувствовал, что история этой семьи становится частью меня самого, как и все происходящее вокруг. Я понял абсолютно точно, почему Витя вступил в союз и отдавал часть своих денег на благотворительность. Он очень мало рассказывал о своих родителях, о своем детстве. А я не хотел его ранить каким-то неосторожным вопросом. Сейчас, когда тайна его детства стала известна нам обоим, на мои плечи лег груз новой ответственности: не подвести Виктора, хранить этот секрет. Это делало нашу дружбу более полной. Ведь такое можно доверить только настоящему другу, который тебе дорог как родной брат. Узнав о своей матери, Витя по-новому открыл самого себя, в его жизни появился новый смысл. Всего одна встреча с мамой может все изменить.
Мы выпили чай, отблагодарили отца Вити и спустились вниз.
- Странное такое чувство, - пробормотал Витя.
- Какое? – я взглянул на него.
- Я-то надеялся, что узнаю, где мама. Что все-таки значит этот сон? Не понимаю.
- Может, она много о тебе думает, - предположил я.
- Двадцать лет не думала и вдруг стала думать? – Витя улыбнулся. - Ладно, ты не забивай себе голову этой чепухой. Прости, что я тебя поднял с самого утра из-за пустяка.
- Я не думаю, что это пустяк.
- Кто знает.
Я завел машину.
- Как у тебя с Аней? – спросил Витя.
- Плохо. Она не хочет меня видеть.
- Когда ты разговаривал с ней в последний раз?
Я представляю себе эту картину: в моей руке крепко сжат мобильник, я только что говорил с Аней, и она вновь не захотела меня услышать. Колени медленно сгибаются, и я оседаю на пол в полузабытьи.
- Ты что язык проглотил? – усмехнулся Витя.
- Два дня назад я ей звонил.
- Позвони опять! Будь настойчивее, тогда она простит тебя. Хотя, если честно, я не понимаю, чем ты ее мог обидеть.
- Аня считает, что она у меня на втором месте.
- После чего?
- После нашего дела. Как мне ее убедить…
- Если так все пойдет, ты вообще скоро из союза выйдешь.
Я посмотрел на Витю и по его глазам понял, что он не шутит сейчас.
- Ты это серьезно?
- Конечно, - ответил он. – Лично я тебя осуждать не буду. Ты итак много сделал, пусть кто-нибудь другой за тебя поработает.
Витя похлопал меня по плечу.
- Посмотрим.
Странная осень. Аномальная.
Я давно не делал Ане подарков. Решил исправиться и купил в ювелирном магазине янтарные бусы. Это же приятно – нести с собой частицу солнца.
Я решил, что войду к ней во что бы то ни стало, даже если мне придется взломать дверь. Но меня поджидало еще одно препятствие – мама Ани, Людмила Петровна.
- Андрей, это ты? – спросила она, увидев меня в «глазок» двери.
- Это я.
- Аня не хочет с тобой разговаривать.
- Но в чем дело? Неужели мы не можем поговорить хотя бы пять минут?
Из-за двери раздался какой-то шепот: видимо, Аня услышала наш разговор. Я оказался прав: спустя несколько секунд раздался ее голос:
- Андрей, что тебе надо?
- Давай поговорим. Я скучаю по тебе.
- Неужели? А я по тебе нет.
Я прислушивался к каждому шороху в надежде, что сейчас раздастся легкое поскрипывание замка, и дверь откроется. Но до меня доносилась только оглушительная тишина.
- Я люблю тебя! – неожиданно у меня вырвался крик, и я ударил в дверь кулаком что есть силы. – Как ты не понимаешь, ты для меня самое главное. Я готов все бросить и жить только ради тебя одной. Мне не нужен никто, мне не нужен союз, я люблю только тебя. Ты можешь выйти хоть на две минуты?
- Что вы кричите, молодой человек? – вежливо осведомилась соседка, женщина лет пятидесяти, которую привлек шум.
- Извините, - ответил я настолько спокойно, насколько мог.
Мне показалось, мои уши и мои глаза меня обманывают, но я услышал, как поворачивается замок, и дверь открылась, и Аня предстала передо мной: в халатике, все такая же бледная, удрученная. Глаза ее слезились. Она смотрела на меня. И я обнял ее, и прижал к себе крепко-крепко, словно кто-то сейчас мог ее выхватить, а ее мама стояла позади с округлившимися глазами, с застрявшим в горле словом, и не могла ничего сказать.
- Ты меня любишь? – спросил я.
- Да, - Аня снова заплакала.
Я погладил ее по волосам и поцеловал.
- Прости меня.
Аня простила. Я повторял ей, должно быть, тысячу раз, как люблю ее, как она мне нужна. Когда я подарил ей бусы, она выглядела уже заметно лучше (этот приятный сюрприз я отложил на последний момент).
- Какие красивые. Ты правда больше не будешь так поступать?
- Обещаю.
Мы сидели у нее в комнате.
- Точно?
- Точно-точно.
- Ну ладно.
- Та-а-а-к, - нарочито обиженным тоном произнес я. – А что мне полагается за подарок?
Аня села ко мне ближе.
- Самый страстный поцелуй, - рассмеялась она.
На следующий день мы с Аней гуляли в парке. Одна и та же картина заставляет каждый раз замирать сердце: зеленый склон круто уходит вниз к водной глади, за которой многоэтажки дружными рядами смотрят в голубую высь. Ветер, как полновластный хозяин в своем доме, разогнал пугливые облака далеко-далеко. Они стали напоминать маленькие кусочки сладкой ваты. Но скоро начнут вновь собираться в кучки, перешептываясь украдкой от ветра, грозя земле ливнем и громом, пока небесный владыка прогуливается в далеких странах.
Разгоняясь по склону, уносятся в воздушное пространство дельтапланеристы. Они жаждут сравняться с ветром: быть свободными, веять высоко над землей. Улетают вдаль, превращаясь из взрослых людей в маленькие черные пятнышки.
- Смотри, смотри! – Аня хватает меня за рукав и показывает рукой в их сторону: сильный порыв ветра разгоняет дельтапланы. На расстоянии десятков и даже сотен метров друг от друга, они сейчас все вместе испытывают кураж.
- Хочешь полетать? – подшучиваю я.
- А ты за меня не боишься? – кокетливо отвечает Аня.
- Если ты полетишь, то я полечу с тобой.
Она прижимается ко мне, и мы уносимся высоко-высоко.
ГЛАВА 5.
- Вить, привет! Ты не спишь?
- Привет, па. Нет? А что такое? Почти два часа ночи…
- Мама приехала!
Витя сел и снова встал. Прошелся по комнате с телефоном в руке, прижав его к уху, потом у него закружилась голова. Снова сел. У Вити в голове воспоминания, разговоры устроили настоящий вихрь.
- Па, это невозможно! Я не верю.
- Поверь, это она. Ты хочешь встретиться? Мама приедет к тебе.
- Я…я, - каждое слово причиняло боль.
- Я отдам ей телефон.
- Привет, сынок, - в динамике телефона звучал приятный женский голос. – Давай я к тебе сейчас приеду, и мы с тобой поговорим.
- Мама, - Витя сейчас очень много хотел сказать. Он вдруг почувствовал, что наступил этот момент: вся ложь стерта, осталось открыть до конца всю правду. – Мам, приезжай.
Двадцать минут ожидания Витя провел в полубреду: его охватил жар, он не понимал, что это – сон или реальность. Происходящее было похоже на фантазию разыгравшегося воображения. Такая давняя мечта – увидеть маму – стала вдруг близкой, как стена комнаты, но почему-то при мысли о ней по телу пробегала дрожь. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. Встреча с неизвестностью. Витя ничего не знал: как мама выглядит, даже примерно, чем она жила последнее время. Кому и чему она отдала свою жизнь?
Наконец раздался звонок. Витя стоял у двери в ожидании, как солдат в засаде, готовый в любую секунду произвести нужное действие. С замиранием сердца он открыл дверь. Ему казалось, что он сейчас лишь посторонний наблюдатель, а кто-то другой управляет его телом.
- Витя, - мама обняла его, поцеловала. – Как ты живешь, сынок?
- Мама, - только и произнес он в ответ. – Почему?
- Что почему? – с удивлением спросила она.
Витя рассмотрел ее: высокая и стройная, она выглядела не старше тридцати лет. Морщины только на лбу, но совсем не глубокие, зеленые глаза, длинные темные волосы. Мама была одета в дорогой брючный костюм. Золотые серьги, золотое кольцо.
- Почему ты приехала?
- Я просто хотела тебя увидеть, - она развела руками. – Что в этом такого? Может, мы пойдем на кухню? У меня вино и фрукты.
- Значит, ты приехала пить вино, - со злобой в голосе, но очень тихо произнес Витя. – А с кем ты пила вино двадцать лет? Зачем мы с отцом тебе понадобились?
- Стой, стой.
- Не надо меня успокаивать, - Витя пронзил ее своим взглядом. Он с ненавистью посмотрел на пакет, который она сжимала в руках. – Ты думаешь, что этой подачкой ты меня задобришь? Тебе не стыдно являться ко мне вот так запросто, как будто ничего и не произошло?
- Я не говорю, что ничего не произошло. Я бросила тебя двадцать лет назад, сейчас мне больно об этом думать…
- Больно тебе? Да что ты знаешь…
- Витя, может, ты когда-нибудь посмотришь на эту ситуацию с моей стороны и сможешь понять меня.
- А когда ты меня бросила, ты посмотрела на ситуацию с моей стороны? Я за всю жизнь ни разу тебя не видел. Отец кормил меня байкой, что моя мачеха – моя родная мама, и я ему верил! А теперь являешься ты, со своим чертовым вином, и ты хочешь, чтобы я тебя простил? Я ненавижу тебя. Ты мне не нужна! Что тебе надо? Деньги? Ты, наверно, уже обчистила отца. Я не дам тебе ни копейки. Даже если ты истратила свои последние деньги на то, чтобы приехать сюда, и тебе негде переночевать, я выгоню тебя вон!
Витя вздохнул и сел на диван.
- Вить, я была наркоманкой.
В ответ – молчание.
- Когда я бросила тебя, я думала лишь о том, как бы найти мужика при деньгах. Твоего отца я считала неудачником. Я беспокоилась только о себе. У меня было много мужчин. Как правило, я бросала своего очередного любовника. Часто переезжала из одного города в другой. Нигде не жила больше трех лет. Пять лет назад я встретила Бориса. Сейчас мы живем в гражданском браке и собираемся пожениться. Он вытащил меня с того света.
- В смысле? – спросил Витя.
- У меня был передоз. Я сидела на героине. Врачи не давали никаких гарантий. Боря отправил меня в клинику. Потом я устроилась на работу, мы начали жить нормально.
- Передавай от меня мое глубокое почтение Борису, - огрызнулся Витя.
- Не говори так. Он многое отдал за мое лечение. Продал свою машину. У нас ним настоящее чувство. Может, нет такой сильной страсти, какая была у меня в молодости, но мы ценим друг друга. Мы хотим детей.
Витя молчал, глядя в сторону. Он не верил своим ушам.
- Мам, что ты мне пытаешься объяснить? Что это все меняет? Раньше ты была наркоманкой, сейчас у тебя хорошая семья? А меня это как касается? Почему это должно меня волновать? Я двадцать лет жил без тебя.
- Я была дурой! Я не должна была так поступать. Твой отец меня любил. Того, что было, уже не исправить. Но ты будь умнее меня, не совершай ошибку!
- Ошибку?
- Ты сейчас ведешь себя, как я двадцать лет назад.
- Не сравнивай! Я никого не бросал, никого не предавал. В этом я чист. О чем ты говоришь! Ты хочешь все исправить одним разговором? Ты думаешь, что твоя исповедь убедит меня в том, что сейчас я должен все забыть? Уже ничего нельзя исправить. Слишком поздно.
- Ты очень похож на отца, - вдруг сказала мама.
- Я не хочу тебя больше видеть. Уходи, - ответил он.
- Но…
- Не хочу ничего слышать. Тебя проводить?
- Не надо.
Мама ушла, Витя захлопнул дверь, лег на диван и беззвучно зарыдал. Вдруг он поднялся и побежал вниз. Двор встретил его ночным холодом. А мама не уехала. Она курила в машине.
- Я знала, что все так и будет. Ты взрослый мужик.
- Мам, почему так поздно? Ты представляешь, каково сейчас отцу?
- Наверно, я не смогу это объяснить как следует. Я слишком поздно стала понимать некоторые вещи. Я жила ради себя. Вдруг все изменилось, потому что вопрос стал ребром: жизнь или смерть. Боря дал мне шанс выжить. Он вселил в меня надежду. Сначала она была слабенькой, как маленький огонек. А потом стала разгораться. Я поняла, как я люблю жизнь, как мне хочется жить, только оказавшись в двух шагах от смерти.
Она поднялась к нему навстречу и обняла сына.
- Я говорю честно: мне радостно видеть тебя таким молодым, сильным. Просто ты – часть меня. Но раньше мне было на это наплевать.
Мама покачала головой и выбросила сигарету, хотя не докурила даже до середины.
- Я поеду, Вить.
- Мам, ты вернешься?
- А ты хочешь этого?
- Хочу.
- Я приеду через месяц. Вот мой телефон, - она протянула Вите визитку.
Глядя ей вслед, Витя думал: «Ты не бросишь нас во второй раз».
Я готов был бросить мобильник что есть силы в стену.
- Валера, повторяю еще раз, больше мы с тобой никаких дел иметь не хотим.
- Андрей, послушай меня! Этот человек, создатель благотворительного фонда, - друг моего отца. Ему можно доверить деньги. Я помню, как раньше мы не доверяли этим фондам, боялись, что деньги разворуют.
- Стоп! Может, у тебя потеря памяти? Тебе напомнить, как ты ушел из союза?
- Андрей…
- Не лезь теперь со своими советами. Мы сами знаем, что нам делать.
Я прервал соединение и бросил телефон на стол. Минут через десять раздался звонок. Я открыл дверь.
- Пойми, несмотря ни на что, я хочу вам помочь, - это был Валера. –Мы не враги.
- Проходи.
Он показал мне бумаги: подробную информацию о банкире Морозове, который совсем недавно создал фонд для поддержки сирот, детей-инвалидов.
- Отец ручается за него! Говорит, что честнее человека не найти.
- Ну ладно, я подумаю.
Больше разговаривать нам было не о чем, и Валера не замедлил уйти. Неожиданно для самого себя я смотрел ему вслед в окно. Шла изморось. Валера достал зонт.
А я нашел еще одну старую статью, которая годами пылилась в тумбочке у стола, про мудрецов Древнего Востока, которые сгорали заживо на костре, чтобы убежать от ужасов мира. Только тело, со своими бесконечными потребностями, создавало преграду между таким человеком и Богом. Самоубийство становилось самым быстрым способом достичь божественного мира. Но для меня в символическом смысле это значило пожертвование радостями земной жизни ради познания высшей мудрости и обретения Бога. Я думал об этом, но такой танец в огне мне был не по душе.