( когда автомобиль ещё был роскощью, а не средством передвижения)
ОТКУДА ВСЁ ПОШЛО
В знаменитой книге Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» главными лозунгами лже-автопробега, возглавляемого великим комбинатором, были : «Автомобиль это не роскошь, а средство передвижения», и «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству». Что касается первого лозунга, то он уже давно реализовался. А вот второй… всё так же остро актуален. Дороги по-прежнему плохи, а дураков и разгильдяев хватает. По крайней мере, в тех краях, о которых я пишу.
Перестав быть роскошью, автомобиль, в массе своей, стал привычным предметом обихода. В прежнее время водитель и автомобиль часто для многих были как бы единым организмом. Считалось зазорным, чтобы уважающий себя водитель не знал его, как свои пять пальцев, не копался в нём, доверял ремонт кому-то постороннему. Отсюда, такое трепетное отношение к автомобилю, как к живому организму, как к другу. Так было у очень многих.
Я относился к той категории автолюбителей, для которых автомобиль был больше, чем друг, чуть ли не член семьи. Но таланта для его ремонта своими руками у меня никогда не было.
С самого детства с автомашиной у меня была некая «духовная» близость.
В те годы легковые машины вообще-то были редкостью, а уж в собственности граждан их просто не было. Самые первые, яркие воспоминания, связанные с автомобилем, относятся к возрасту лет 6 – 7. Помню, как мой отец подъехал на новенькой, только что полученной заводом, легковой машине М-1, цвета «кофе с молоком». До сих пор помню его номер на лобовом стекле - р17, а также запахи свежей заводской краски, кожаных сидений, бензина, масла. Для меня они приятны до сих пор.
Был морозный вечер, шел снег. Светились фары, подфарники. Это было настоящим, сказочным чудом! Машина была не моего отца, она предназначалась для высокого начальства.
Помню, как однажды на легковой машине, тоже какого-то заводского начальника, я с родителями оказался в селе, неподалеку от Харькова. Был знойный летний день. С нашим появлением тихое, сонное село сразу оживилось. Машину буквально облепили и взрослые, и дети. Её трогали руками, гладили, с восторгом смотрели на вышедшего из неё водителя. А на нём была кожаная куртка и кожаная кепка, на которой - очки, как у лётчиков. А на икрах ног - кожаные «краги», на руках – кожаные перчатки. Ну, прямо, космонавт по теперешним понятиям! Всех нас, прибывших на этом чуде техники, жители деревни наперебой приглашали в гости, угощали молоком, сметаной и другими деревенскими вкусностями.
У отца для работы была «разгонная» машина, грузовая, ГАЗ-АА, «полуторка». На ней он ездил по делам, и на ней же мы всей семьёй выезжали, как сейчас сказали бы, на природу. Для этого в кузове были сделаны скамейки. Водитель Ваня сажал меня к себе на колени и «давал руля». И я рулил всё больше, и больше…
Асфальтированных дорог практически не было. В лучшем случае, грейдер - насыпанная и укатанная земля. В сухую погоду на такой дороге поднимались столбы пыли от встречных машин, а особенно, от впереди идущих. Во время дождя по ней не проехать - сплошная грязь. И по таким дорогам умелые водители ухитрялись ездить «с ветерком». Максимальная скорость, которую они развивали при таком «ветерке» - 50 - 60км. Когда мы с Ваней так разгонялись, отец ворчал, требовал сбавить скорость, не лихачить! После таких прогулок я засыпал и просыпался с мечтой снова порулить.
Надо сказать, что это желание не покидало меня всю мою жизнь.
Иногда мы выезжали на «большие» расстояния от Харькова, например, в Грайворон, в Белгород, в Полтаву ( максимум – 150 км). С собой обязательно брали бочку бензина (заправочных станций на дорогах не было!) и несколько покрышек и камер. Всё это валялось в кузове, где мы сидели. Часто останавливались и монтировали лопнувшие колёса. Резина была ужасного качества.
Мои родители дружили с семьёй Ивана Яковлевича Помогайбо – начальника заводского гаража. Он был известным в стране автогонщиком, впоследствии - мастером спорта. Молодой, рано поседевший, коренастый, с авантюрным складом характера. У него была собственная машина – «эмка» (М-1).Тогда это было большой редкостью. А досталась она Ивану Яковлевичу при следующих обстоятельствах. В заводском гараже он каким-то чудом приспособил двигатель новенькой М-1 для работы на керосине! Раструбили об этом на весь Советский Союз. Сенсация! Организовали автопробег Харьков – Москва. Уж как он доехал на этом керосине, и на керосине ли, но доехал! Встречал его лично товарищ Орджоникидзе, нарком тяжелой промышленности, который поздравил умельца с успехом и на радостях подарил ему эту самую «эмку». Правда, после встречи выяснилось, что в результате такого «достижения» - работы на керосине – двигатель полностью вышел из строя. Пришлось его выбросить и поставить новый. Но «рекордсмен» стал владельцем собственного автомобиля. Больше таких опытов работы на керосине бензиновых двигателей история автотехники, по моему, не знает.
Когда во время войны мы возвратились в Харьков из эвакуации, машин там было очень мало. Предприятия ещё находились на востоке страны, куда они были эвакуированы.В городе большие разрушения, мосты, дороги разбиты. Трамваи не ходили. А людей становилось всё больше. Ведь через Харьков шли все железнодорожные и автомобильные пути из центра страны на юг и на запад.
Основной вид транспорта - гужевой, которым владели исключительно цыгане. Трамваи пошли значительно позже, вначале - один маршрут от трамвайного депо до Южного вокзала.
После Победы, в Харьков стали возвращаться из Сибири, с далёкого Урала промышленные предприятия, началось восстановление всего, что разрушено войной.
Наконец-то на улицах города появились автомобили. Они возвращались вместе с предприятиями из эвакуации, поступали по "ленд-лизу" (помощь союзников). Представители предприятий ездили в Германию и привозили оборудование по репарациям, а с ними и трофейные автомашины. Некоторые офицеры, демобилизуясь, ухитрялись всякими правдами и неправдами привозить из Германии машины для себя лично. Эти собственники были под пристальным вниманием городских сановников. А те придирались к нарушениям в документах на владение этими машинами и забирали их у владельцев, вроде бы, для организаций. Но пользовались этими машинами сами, как персональными.
В Советском Союзе автомобилей производилось до смешного мало и очень скудной номенклатуры. Они выпускались всего двумя заводами. Вот исчерпывающий перечень этих машин: ГАЗ-АА, М-1(та самая, «эмка»), ЗИС-5, ЗИС-101- длинный, чёрный лимузин, предназначенный для больших начальников. Все скопированы, в основном, с американских моделей 20-х-30-х годов.. Во время войны начали выпускать ещё одну, абсолютно примитивную машину – ГАЗ-67.. Её в насмешку называли «Иван-виллис».
И тут вдруг появились заграничные автомобили, невиданных доселе технических возможностей, потрясающего дизайна, комфортности. Всех их достоинств не перечесть. Даже их названия для меня до сих пор звучат, как музыка: «Форд», «Бьюик- американские. Семейство «Опелей» - «Опель-Адам», «Опель-Олимпия», «Опель-кадет», «Опель-капитан», «Опель-адмирал»; «Мерседес», «БМВ», «Вандерер», »ДКВ». «Хорьх» - немецкие. «Пежо», «Ситроен», «Рено» - французские. «Штейер» - австрийская.
Какие у них были салоны, панели приборов, поворотники, зеркала заднего вида, радиоприёмники! Я не касаюсь технических характеристик этих удивительных машин. Тогда я в этом мало что понимал. Воспринимал всё чисто визуально. И, конечно, меня поражали их комфортность, удобство, мягкость хода и скорость!
Наверное, звучит неправдоподобно, но я ездил почти на всех этих моделях!. Некоторые, как служебные, были у моего отца и у других руководителей завода, другие - у знакомых военных. Круг знакомых у родителей был достаточно широк, и многие из них - руководящие работники, имевшие право ездить на персональных машинах.
Результатом моего - с малых лет - увлечения автомобилями, интереса и даже любви к ним, я уже в 13-14 лет хорошо водил автомобиль. Тогда это было редкостью.
У профессиональных водителей особое восхищение вызывали американские грузовики: «Студебеккер». «Форд», «Шевроле», «Интер», «Додж три четверти». Это - совершенно новое измерение в автомобильной технике. Старые водители-профессионалы даже в 70-80-х годах говорили мне, что новые советские автомобили, особенно грузовые, так и не дотянули до американской техники, которая выпускалась ещё в годы войны.
В ряду перечисленных заграничных машин особый восторг у всех вызывал легендарный американский джип – «Виллис». Это чудо тогдашней техники общеизвестно. По-моему, он и сейчас, с некоторыми усовершенствованиями, используется в американской и в других армиях мира.
Несмотря на талант и титанические усилия русских мастеров - умельцев, которые без конца ремонтировали все эти замечательные машины и изготавливали детали для них без всяких чертежей, как говорится, «на коленях», автомобили,. к сожалению, из-за отсутствия запасных частей через несколько лет повыходили из строя
Когда трофейные автомобили стали постепенно исчезать, замены им практически не было. Отечественная автопромышленность перестраивалась очень медленно. Наступил, как говорят, кризис жанра.
Но мой отец жизни без автомобиля себе не представлял, его работа и кипучая, фантастическая энергия требовала быстроты передвижения, а без него это было невозможно.
Совершенно непонятно откуда, но у него появился восьмицилиндровый американский «Бьюик», представительского класса, кабриолет, выпуска времён 1-й мировой войны! Такой автомобиль позже я видел в старой кинохронике, когда показывали поездки коронованных особ по улицам городов в сопровождении конной гвардии.
Заведующий гаражом, старый автомобилист Сергей Антонович Бережной, когда отец звонил в гараж, прикрывая трубку ладонью, кричал: «Тихо, хлопцi, Гугель дзвоне!») Он мне рассказывал, что на этом автомобиле в начале 20-х годов ездил всеукраинский «староста», легендарный большевик Григорий Иванович Петровский
( глава законодательной власти Украины – ВУЦИК). По прошествии многих лет я видел кадры советской кинохроники, где Петровский действительно ездил на машине, очень похожей на эту. Думаю, что другой такой на Украине не было.
Не имею понятия, как этот раритет оказался у моего отца, но факт тот, что он на этой машине ездил. В ней всё было гигантское. Длина самой машины, длина восьмицилиндрового двигателя, необъятный диаметр колёс и руля. Расход топлива у неё был немыслимый – 400-500 грамм на 1 километр! Соответственно – необъятных размеров бензобак.
Машина семиместная, сзади, кроме сидения для 3-х пассажиров, были ещё два откидных сидения. Но вместить пассажиров она могла, практически, значительно больше.
Обветшалый, носящий следы былой роскоши, откидывающийся кожаный тент не защищал пассажиров ни от дождя, ни от холода, ни от ветра. А отец ездил на ней круглый год!
Это чудо техники без конца ломалось. И только усилия водителя - умельца, тишайшего Кондрата Ивановича Бойко держали её «на плаву».
Ездить в этой открытой, огромной, старинной машине было очень неуютно под удивлёнными взглядами прохожих. Они глазели и на машину, и на пассажиров – кто же в ней едет? И мы, когда ездили в ней всей семьёй, сидели под этими взглядами напряженные, словно аршин проглотив.
Но всему когда-то приходит конец. Несмотря на титанические усилия водителя Бойко и моего отца, закончилось и время «Бьюика».
Но, повторяю: жизни без машины отец себе не представлял. Он нашел где-то на заводе стоявший на задворках, никому не нужный, списанный грузовой автомобиль ГАЗ-АА. Ценой неимоверных усилий быстро восстановил его, придав грузовику вид автобуса. Для этой цели на шасси была сооружена немыслимой формы деревянная будка – «салон», выкрашенная в ядовитый, бросающийся в глаза, ярко-синий, скорее, ультрамариновый цвет. Окошек в ней не было. Внутри, вдоль боковых стенок, были деревянные скамейки. Этот «салон» никак не сообщался с кабиной. Чтобы общаться с водителем, нужно было стучать кулаком в кабину. Вход в этот «салон» находился сзади, где были намертво прикреплены деревянные ступени без поручней. Дверь из кузова открывалась наружу. Легко можно представить себе, насколько «удобно» было входить в этот «салон» и, особенно, выходить из него – от земли эти ступени были довольно высоко.
И в этой машине мы всей семьёй ездили повсюду, в том числе, выезжали иногда в оперный театр, или в оперетту. Моя мама в бальном платье, в беличьей шубке и с чернобуркой, наброшенной на плечи, ужасно стеснялась, когда на виду у театральной публики ей приходилось выгружаться из этого «экипажа». А отцу её комплексы были смешны. Он чувствовал себя абсолютно комфортно. Лишь бы были колёса! Тем более, что ездил он всегда только в кабине, рядом с водителем.
В театре он тоже не комплексовал и через пять минут после начала спектакля благополучно засыпал, и храп его был хорошо слышен. Особенно это выглядело пикантно, когда мы сидели в директорской ложе. Отцу, как нужному человеку, администрация театра любезно представляла эту ложу. Мать, смущённо и нервно оглядывалась по сторонам и толкала отца в бок, интеллигентно шепча ему:
-Лёвочка, проснись, ты мешаешь окружающим!
Отец не просыпался, его рулады продолжались и усиливались. Тогда мама со всей силы толкала его локтём в бок , шепотом произнося:
-Да проснись же ты, местечковый из Лядов!
Ключевое слово «Ляды» ( это - название знаменитого еврейского местечка, откуда отец был родом) срабатывало безотказно. Он просыпался. Но бодрствовал недолго, в основном, тогда, когда на сцене появлялся балет. Балерины из кордебалета часто находились вблизи директорской ложи, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки от неё. Отец любовался ими. Будучи очень непосредственным и искренним человеком, он довольно громко восклицал:
-Уй! Какая фигуринька! Какие ноженьки!
Мама снова возмущённо толкала его в бок, но причина её возмущения была уже совсем другая!...
Следующей персональной машиной после грузовика с синим кузовом у отца был маленький «Москвич», изготовленный на базе серийно выпускавшихся «Москвичей» М-401, но в полугрузовом варианте.
Что это такое – «Москвич»-401? Выпущенный в СССР в конце 40-х годов этот легковой автомобиль был сделан на основе двух «Опелей» - «Кадета» и «Олимпии». Он был рассчитан на 4-х пассажиров. Мощность двигателя - аж 19 лошадиных сил! 6-ти вольтовое электрооборудование. В тёмное время суток фары едва мерцали, светили метров на 15-20 вперёд. Вечно перегревался, закипал двигатель, по-моему, из-за отсутствия термостата.
Полученный отцом «Москвич» был рассчитан на водителя и одного пассажира, сзади сидений не было, кузов предназначался для перевозки грузов и имел заднюю дверцу.
В нарушение всех правил, по команде отца эту полугрузовую машину переделали в пассажирский автомобиль. Передние сидения сделали откидными. В кузове возле задней дверцы (которой перестали пользоваться) установили мягкий диванчик на двоих. А вдоль боковых стенок сделали ещё сидения, на которых тоже могли сидеть пассажиры. В итоге, двухместная машина превратилась в шестиместную! Другое дело, насколько удобно было пассажирам такого «лимузина»! Особенно, моей бедной маме, которая смолоду была женщиной довольно пышной и втискивалась в этот «салон», и размещалась в нём с большим трудом.
Возникали проблемы при поездках на этом «модифицированном» авто, когда приходилось встречаться с автоинспекторами. Машина ведь значилась грузовой! Не знаю как, но, в конце – концов, отец решил и эту проблему.
На этой машине у отца появился новый водитель Илья Максимович Мажан, который возил его больше тридцати лет. Он был немного старше отца, Отец называл его уважительно, по имени - отчеству, или, ласково-доверительно - Илюша. А он отца называл Лёв Ивсеич. Между собой они были очень дружны, с годами, стали как братья..
Мажан был близким человеком и для всей нашей семьи. Он прошел всю войну, был водителем генерала, командующего армией. По национальности Мажан - чистокровный грек, родом из Донбасса. Он и внешне был настоящий грек - жгучий брюнет с крупными, грубыми чертами смуглого лица. На этом лице особенно выделялись большой, мясистый, длинный нос и толстые губы. Карие, лукавые, с хитринкой, очень выразительные глаза. Когда смеялся, видны были крупные зубы. Фигура у него была нескладная, он слегка горбился. Руки - длинные, ниже колен, и сильные, как клещи, пальцы.
У него была очень своеобразная, колоритная речь, в ней много исковерканных русских, украинских, белорусских слов. Говорил он с южным, почти одесским акцентом. Выражения были сочными, меткими, образными. Говорил, например, не «глубина», а «глыбына», не «смотрю», а «смотру», не «слушай», а «сушай», когда хотел, чтобы его выслушали – «сушай суда». Ко мне обращался:
- Вовка, сушай, ты можишь мине помочь?
Вот пример красочной речи и Мажана, и «не менее образованного» моего папули, двух «грамотеев». Ко дню 8 марта отец послал Илью в заводскую оранжерею за цветами для женщин. Привозит он цветы к нам домой и, обращаясь к маме, Софье, сообщает:
- Сотва Львовна, я вот тут цветы тебе привёз, свежие, прямо с лянжереи.
Отец слышит этот разговор и вмешивается:
- Какой же ты Илюша неграмотный! Столько лет в городе! Со мной ездишь. Когда же научишься по-русски правильно говорить? Не «лянжерея», а «рянжерея»!
Мажан тут же парирует:
- Все вы евреи грамотные. Вы ж и революцию поэтому сделали!
Был он очень весёлого нрава. Дня не мог прожить, чтобы кого-то не разыграть, или не подначить. Но страшно обижался, когда разыгрывали, или подначивали его. Был вспыльчивый, но хитрый – часто изображал эту вспыльчивость. Очень правдоподобно, смешно копировал отца. При поездках на дальние расстояния, едва усевшись на сидение рядом с Мажаном, отец тут же засыпал. Спустя какое-то время внезапно пробуждался и тут же, спросонья начинал «лечиться»:. Из кармана брюк доставал флаконы с лекарствами и, по очереди, вытряхивал из них в ладонь таблетки. При этом приговаривал::
- От мочи! – От головы!. – От нервов! И т.д.
Илья, в жизни не употреблявший никаких лекарств, с ужасом смотрел на отца и очень жалел его. А потом всю эту процедуру, и жесты, и голос отца изображал уморительно, очень похоже.
.
Он был очень предан ему и всей нашей семье, но вёл себя с большим достоинством и никому не позволял себя унизить.
Его любимой едой был суп - лапша. Когда бы ни приходил к нам, хоть в обед, хоть утром, хоть вечером, с порога спрашивал:
-Сотва Львовна, суп-лапша есть? Налей!
ПЕРВЫЙ СОБСТВЕННЫЙ АВТОМОБИЛЬ РОДИТЕЛЕЙ
Мажану было доверено важное для нашей семьи поручение.
В Крыму, в степном колхозе Сакского района жил и работал единственный, оставшийся в живых после войны, бабушкин племянник Толя Каплун. Во время войны он потерял всю свою семью – мать, отца и двух братьев – офицеров, погибших на фронте.
Оставшись круглым сиротой, он вернулся из эвакуации в свой колхоз, в свой дом. И тут на него неожиданно свалились большие, по тем временам, деньги.
Дело в том, что братья Толи, будучи офицерами, за всё время своей службы не получали денег, переводили их на «аттестаты» (так назывались эти документа). Связи с родными у них не было, и переслать им свои аттестаты они не могли. После войны эти большие деньги через военкомат «нашли» совсем ещё молодого Толю. Какого-то иного применения этим деньгам, кроме как угощать, поить всё село, как было тогда заведено, он не мог найти. Начался всеобщий загул, хотя сам Толя совсем не был пьяницей. Но, слава Богу, нашлись разумные люди, которые посоветовали ему, пока не пропиты все деньги, употребить их на что-нибудь стоящее. Через военкомат ему, как круглому сироте, потерявшему в войне всех родных и близких, выделили дефицитнейшую вещь - автомобиль «Москвич»-401. Стоил он тогда 9000 руб. – большие деньги! Став первым и единственным в селе владельцем «Москвича», Толя загулял ещё больше. Гонял на нём по крымским степям, без дорог, обычно, с весёлой, подвыпившей компанией, набивавшейся в машину, как сельди в бочку, да ещё и с непременным гармонистом. Иногда этого гармониста винные пары и избыток чувств «возносили» на крышу автомобиля, на которой он ещё и пританцовывал. Весёлая компания ездила от дома к дому и продолжала веселиться вместе с довольными, хлебосольными соседями.
От такой развесёлой Толиной жизни машине было совсем не весело. Очень скоро бы ей наступил конец. Но тут Толе пришла повестка о призыве в армию. Оставлять машину в селе ему было некому, поэтому он обратился к моим родителям ( моя мама - его двоюродная сестра) с просьбой забрать машину. Но предупредил, что своим ходом в Харьков она не доедет. Поэтому в Крым, на грузовике и был командирован Илья Максимович Мажан, чтобы забрать машину в Харьков. Увидев её, Мажан пришел в ужас. Она была совершенно в непотребном состоянии. Двигатель полуразобран, фары разбиты, резина абсолютно «лысая», ну, и т.д. Особенно возмутила Мажана исковерканная, погнутая крыша «Москвича – результат пируэтов на ней пьяного гармониста. Он позвонил отцу, обрисовал состояние машины и высказал большое сомнение, мол, стоит ли забирать её. Но у отца сомнений на этот счёт не было.
И вот, в один из дней во дворе нашего дома появилась грузовая машина с этим, нетерпеливо ожидаемым «Москвичом» в кузове. Из кабины вышел несколько растерянный Илья Максимович и предъявил нам его. Он чувствовал себя без вины виноватым, потому что вид у этой машины был чудовищный. Описывать это в деталях не буду, но, как нынче говорят, мы были в шоке! Все, кроме моего отца. Он относился к разряду абсолютных оптимистов. Но при этом, к оптимистам, реализующим все свои задумки. У него всегда всё, за что он брался, получалось. Даже, на взгляд здравомыслящего человека, самое невыполнимое.
И действительно, к началу 1952 года всеми правдами и неправдами машина была восстановлена и выкрашена в цвет «кофе с молоком». Выглядела, как новенькая! Все были счастливы. Но – по-разному. Мы с братом и мамой – что есть собственная машина, а отец – что сделано дело, задача выполнена, и все довольны. По своей натуре мой отец абсолютно не был собственником. Ни в чём. Для главного в его жизни – его работы – транспорт у него был всегда.