Хорошо косится свежая, пыщущая здоровьем земля. Да, почва нетверда - дальше начинается болото. Так и косец - не крестьянский мужик, и жнёт он, не вооруженный долголетним опытом.
Жнёт Ваня из барского любопытсва. Ваня - рыжий, коренастый паренёк, приехавший навестить деда. Деду ванино поведение в диковинку: ты, дескать, ванюша чего. А ванюша - ничего, ему косу подавай - да раззудись плечо. Воткнёт косу в землю - тут же её и вытянет.
Недоволен дед работой внука - крутит он самокруточку, пыхает дымком, а работы внуковой не разумеет. Плюнет, подойдёт, отберёт косу -чтоб пяткой выше, а носом к земле. Косит Ваня как попало - траву оставляет, пропускает крапиву или срубает сор-траву до середины. Толку с такой внуковой работы немного, да и расстройтсва никакого нет. Убытка деду немного - единственного своего бычка сеном он обеспечил ранее. Уж если бесится молодёжь - так пусть бесится, не наработалась значит.
А приезжает Ваня косить уже третий год. Не в сенокос, как с работою разберётся, едет он в деревню, в деревне ждёт его печёный хлеб и скука смертная. Вот он три года назад и упросил дедушку обучиться косьбе. Дед жизнь вёл крестьянскую, премудростей разумел много: умел сточить хоть табурет, хоть гроб, мотоцикл до гаечки разобрать да веничков наплести. Всё умел дед, а внуку умений не передалось. Растили Ванечку в белом теле, от материной юбки неотрывно - только стукнуло парню семнадцать. Оглянулся он на себя - на детство своё и юность, чему научился, и взгрустнулось ему. Тут ещё подобающим образом "обработал" его Толстой со своим Левиным и крестьянскими ребятами. И страстно захотелось Ване земли.
Приехал в деревню - ни тебе уездов, ни крестьян, ни подушного хозяйства, ни земства, ни совхозов, ни складчины. Одна коса висела у деда в сарае, напоминая о славном крестьянском прошлом. И коса эта для Вани стала всё равно что скудное, наследство, перешедшее от старого к молодому.
Тяжело пришлось Ване в косьбе. Вся его практика - три июльских дня, за то время мало, что освоишь. И теперь, уже возмужавшему Ивану неудобно перед косящим одним глазком дедом - плоха его работа. И кажется деду нет в ней, в такой работе смысла, а только прихоть.
Но чудятся Ване в падающей, срубленной на земь траве все судьбы человеческие, всё природное великолепие. Опьяняет его запах травы и собственного пота, приятно подёргивается мокрая спина, сладко кусают за шею комары и слепни. И какую-то странную связь, неописанную тягу, единение с землёй ощущает Ваня каждою клеткою тела.
Расстройтсво деду - заново надо точить косу после Вани. Забота деду - не обрезался бы внук.
Над обоими светит солнце. Каждому светит оно ровно и одинаково, а больше всего лучей льёт оно на землю, как бы заживляя неглубокие раны растревоженной почвы.
* * *
Прошло чуть менее десяти лет, и только теперь, схоронив дедушку в окаменевшей, оледеневшей за зиму глинистой земле, начал я понимать, зачем была нужна эта косьба, эта пустая и вредная работа, которую - я видел это совершенно точно - он не одобрял. Не всегда находя нужные слова, разведенные жизнью и расстоянием, мы разговаривали о важном не словами, а взмахами, и от этого теплее становилось и мне, или рыжему конопатому Ване - этому преждевременно изнеженному городскому подростку, и ему, - из числа переживших послевоенный голод, и его долговременно загрубевшей, как трудовые ладони крестьянина или древесная кора, душе.