Часть 4. Серпантин

--- ГЛАВА 1 ---


           Четырнадцатого февраля пришел первый вагон с металлом. Сразу шестьдесят тонн металла – столько предприятие никогда не получало. Через день пришли еще два вагона. И тут же завод выставил за материалы счет на крупную сумму. Банк произвел операцию, и главный бухгалтер доложил Захарову, что у предприятия не осталось ни копейки. Директор вызвал Петушкова.
           — Что будем делать? – спросил он, объяснив положение. – Через четыре дня зарплата – чем платить? – Он говорил просто, деловым тоном, но торжествующее спокойствие и торопливость, с которыми поспешил все высказать, задели Петушкова. Главный инженер понял, что директор упрекает его и постарается взвалить на него вину за все неприятности. Злорадствует, подумал Петушков.
           — Будем принимать меры, - сказал он.
           — Выписывай командировку, вечерним поездом – в Ленинград. Телеграфом, чем угодно, но к двадцатому чтобы деньги нам вернули. Иначе… - директор развел руками.
            Ясно, подумал Петушков: заварил кашу, сам расхлебывай. И без денег не являйся, не сдобровать.
           — Попробую связаться с заводом по телефону, - сказал он.
           — Пробовать нечего. Ехать надо.
           — Но…
           — Без но. Сегодня же. А завтра оттуда мне позвонишь.
           — Да не могу я ехать сегодня. Телеграмму получили: завтра-послезавтра оборудование приходит.
           — Так что?
           — Принимать надо. Проследить, чтобы разгрузили как следует. Определить, какое куда поставить. Ценное оборудование, дело ответственное.
           — Ну да, кроме главного инженера некому и проследить. Поручи вон главному механику.
           — Я должен сам…
           — Ты должен ехать. Важнее этого дела сегодня нет ничего.
           Директор встал.
           — Хорошо, - сказал Петушков – еду.
           Он вызвал к себе главного механика, старшего мастера Новчихина. Оба пришли через десять минут, но долго ждали в кабинете, пока Петушков смог с ними заняться. Казалось, главный инженер забыл о существовании телефона. Он спустился в бухгалтерию, потом зашел в плановый отдел, поднялся к снабженцам, снова сбежал в бухгалтерию: готовил к поездке необходимые документы и торопился закончить неотложные дела.
           — Я срочно выезжаю в Ленинград, - сообщил приглашенным, вернувшись к себе. – А завтра должны прийти вагоны с оборудованием для нового цеха. Поэтому прошу вас, Анатолий Николаевич, и тебя, Иван Петрович, лично проследить, чтобы разгрузили станки и все, что будет, осторожно, не повредив, и поставили пока на площадку у автогаража. Но не прямо на землю, а подложить доски. Короче, надо работу провести бережно, заботливо и грамотно. Поэтому поручаю ее вам – обоим. Могу я надеяться, что все будет выполнено как надо?
           — Не понял, Василий Петрович. Мне что же, придется заниматься оборудованием нового цеха?
           — Вы же главный механик.
           — Главный механик торфопредприятия. У меня мастерские по ремонту и обслуживанию торфоуборочных машин. Иной техникой не собираюсь заниматься.
           — Как это – не собираюсь?
           — Так. Не умею и не буду. Не хочу.
           — Вы как со мной разговариваете?
           — Что есть, то и говорю. Вы на всякие совещания по новому делу меня не приглашали ни разу.
           — Не время обижаться, Анатолий Николаевич.
           — Не о том речь. Я сразу решил, что в это дело не лезу. Мне хватит ремонта тракторов, за него в ответе. А станками сами занимайтесь, в цехе службу организуйте. Давно вам хотел сказать, так не спрашивали. А теперь приказ: принимай станки.
           — Пока не приказ – просьба.
           — Все равно. Не мое дело.
           — И не его. Кто Иван Петрович – старший мастер несуществующей котельной? Но я вас прошу, как грамотных квалифицированных руководителей организовать выгрузку вагонов с оборудованием, чтобы не угробить станки, которые придут нам, нашему предприятию. Некогда мне сейчас, - беспомощно и печально сказал Петушков, - мы не можем спорить и с разделением обязанностей разберемся потом, а сейчас повторяю: вас прошу и с вас спрошу за приемку станков. Вас обоих. Лично. Вы меня поняли?
           — Ладно, - подумав, ответил Архипов.
           Новчихин согласно промолчал. Главный инженер, отпуская, крепко пожал им руки.


--- ГЛАВА 2 ---


           Поезд пришел в Ленинград без опоздания, ровно в восемь часов, и Петушкова сразу подхватил людской поток; втянул, затолкал, завертел и потащил устойчиво и сильно, вопреки его желанию, совсем не туда: Василий Петрович был уверен, выйдя из вагона, что ему как раз в другую сторону.
           Он попытался выбраться из толчеи, остановиться и оглядеться, но к платформе подошла еще электричка, и оттуда народ повалил в таком стремительном темпе и с таким натиском, что Петушков вынужден был втянуться обратно в поток идущих с его поезда, теперь казавшийся не таким плотным и совсем не быстрым. Противнее нет чувствовать себя покорным бычком, которого тянут на веревочке, но упираться, кажется, бессмысленно: стихия. И Петушков, подавив досаду, махнул рукой и поплыл по течению, прижимаясь почти к самому поезду, возле которого было чуть свободнее. Куда-нибудь да вынесет, а куда – в конце-концов все равно, для него везде незнакомо. Все сюда, и он со всеми – чем плохо? По крайней мере никого ни о чем расспрашивать не нужно. Пока. Он вытянул шею, повертел головой и вдруг обнаружил, что движется правильно: к вокзалу. Усмехнулся про себя: хорошо, дал увлечь себя без сопротивления. Остановись он, упрись покрепче – силы хватит, но каким бы грубым и провинциальным выглядел – мешающий всем. Толкаемый и, естественно, толкающий тех, кого на него несет, как застрявшее на реке бревно, ставшее поперек лесоплава. По-медвежьи неуклюжий, по-детски растерянный, не умеющий ориентироваться среди людей, как дореволюционный крестьянин, впервые попавший из темной глуши на столичный вокзальный перрон. Веселое зрелище: приличный интеллигент в модном пальто, в шляпе – и с разинутым ртом.
           Все-таки не растерялся.
           А отчего, собственно, ему теряться?
           В Ленинграде впервые, зато учился в Москве. Правда, заочно, но по месяцу, бывало, жил, так что к большому городу не привыкать.
           И вообще, поглядеть, народ привык ездить и приезжать. Поезд дальний – семьсот километров – расстояние! – а пассажиры идут налегке, будто с местного поезда. Большинство с портфелями, как у него – сразу видно, командированные. Вылезли – и сразу заторопились, как будто проспали дома и теперь на работу опаздывают. Ни сутолоки, ни праздничности, ни приподнятого оживления, обычно сопровождающих прибытие дальнего поезда – все обыденно, просто и буднично, до удивления. Впрочем, разобраться: какой он дальний? Меньше суток езды. Вечером сели, ночь проспали, а к завтраку прибыли на место. Потому, должно быть, и встречающих нет: не успеть сообщить о выезде, если заранее билет не взят. Хотя, встречающие есть, только не у вагонов, а в начале платформы – стоят в стороне, прощупывают тревожными глазами толпу пассажиров с надеждой и беспокойством, как встречают идущих в кино жаждущие попасть на сеанс и не имеющие билетов; но там они действительно не уверены, что у идущих окажется лишний билет. Здесь знают наверное, что встретят. Знают ли? Может быть, тоже в чем-то не уверены? Иначе должны были встречать у вагона. Хотя… Поезд пришел чуть раньше, зазевались, а против толпы не пойдешь.
           Петушков поморщился: что за пустые мысли. Лезет в глаза всякая ерунда – не обязательно думать о ней. Приехал и приехал, и слава богу. Что же, что давно не был на большом вокзале – теперь часто станет бывать. В следующий раз будет посвободнее, без неприятностей, насмотрится и на людей и на город, кругом удовлетворит свое любопытство. В следующий раз? Его может не быть: как сегодня все обернется. Еще неизвестно, чем кончится нынешний визит, как разговор пойдет с Яночкиным, а то хлопнет дверью и уйдет и покончит разом с этим сомнительным делом. Нет, вообще-то оно не сомнительное, он не думал, что оно сомнительное, он был уверен в этом деле и в том, что отовсюду получит поддержку, стоит только им заняться, а вместо поддержки – под дыхало, прямым ударом и без предупреждения. Ладно, битые – ученые. Его что – никогда не били? Он ли не ученый!
           Иногда засядет гвоздь в голове – и тянет, и сверлит, и точит, не дает покоя. Не позволяет отвлечься на постороннее, а посторонним может быть любое самое важное, необходимое и срочное – мешает работать, нарушает душевное равновесие, острием своим притягивает мысли, как громоотвод - молнии; застрянет, как заноза, и не вытащить его, хоть в кровь исцарапайся. Надоедлив и невыносим, как зубная боль. Ходишь и мучаешься, а отчего мучаешься – толком не знаешь. Так – бывает.
           Сегодня Петушков знает, какой гвоздь торчит в его голове. Сам вбил его, глубоко и прочно. Он раздражает Петушкова, мешает смотреть и думать; любопытному и жадному до нового, не позволяет поддаться этим естественным слабостям характера – и не произвольно, а подчиняясь воле и желанию главного инженера.
           Работа, дело – единственное, что может его занимать.
           Деньги, оплата счета, немедленно – только одна мысль должна сидеть в мозгу, и никаких настроений. И Ленинград здесь не при чем: при чем здесь Ленинград? Никаких проспектов, красоты, архитектуры. Пойдешь по улицам, а перед тобой будет номер счета, четкие черные цифры – неважно, что счет у тебя лежит в портфеле, ты запомнил эти цифры, вот и наслаждайся ими, как самоубийца этикеткой на флаконе с ядом, и директору завода продекламируешь их наизусть.
           Конечно, хотелось сюда приехать не так. Не с такими заботами. А кто сказал, что я здесь? Я на работе – и только. По делам службы отлучился из дома на один день и завтра снова буду дома. Работа – и ни шага в сторону. Ни делом, ни мыслями.
           Как-то про одного знакомого разговаривали: ездил за границу. О, заграница! Приехал, спрашивают: что видел? А ничего, говорит, не видел. Занят сильно был. Понятно: у человека была работа и такая, что никакой там заграницы не было, только работа и забота, и ответственность. Может, как у меня – одни цифры перед глазами.
           Мне-то, поди, никто не скажет: О, Ленинград! Побывал, дескать.
           Не надо!


--- ГЛАВА 3 ---


           В бюро пропусков толкался народ. Большинство ждали заявки на пропуск; стояла, очередь к телефону, по телефону кричали, называли фамилии, просили ускорить оформление заявок – обычная суета в бюро пропусков. Для Петушкова пропуск был подготовлен, он немедленно получил документ и сразу, без проволочек, был пропущен в проходной – ему понравилась такая предупредительность, стало теплее на душе, но он тут же посуровел, приказав себе не радоваться по пустякам. И чему радоваться: так должно быть. Не проситель приехал – главный инженер нужного заводу предприятия. Василий Петрович поднялся по крутой лестнице на третий этаж, свернул в длинный узкий коридор без окон, с дверями по обе стороны. Светло-коричневые монотонные стены, несмотря на хорошее освещение, делали коридор мрачным. Тоннель подземный, а не служебное помещение, неприязненно подумал Петушков. С черной папкой под мышкой он быстро шел, не оглядываясь по сторонам, сосредоточенный и решительный. Вот сейчас должен быть холл, тогда направо – приемная директора.
           — Вы не из Октябрьска?
           — Да?!
           — Петушков?
           — Да.
           Какой-то начальник: хороший костюм, галстук. Пожилой, но крепкий. Лобастый и с лысиной. Глаза спокойные и властные – нахал, конечно. Хочет задержать? Не выйдет!
           — Лобанов, – представился он и протянул руку.
           — Здравствуйте. Извините, я тороплюсь.
           — Николай Прокофьевич предупрежден о вашем приезде.
           — Извините.
           — Одну минуту. Послушайте...
           — Прошу простить: очень спешу. К директору.
           — Понимаю. Николай Прокофьевич велел мне встретить вас и занять, пока...
           — Вы не поняли: я приехал лично к директору. Занимать меня не надо.
           — Директор сейчас вас не примет.
           — Что?!
           Не слушая больше ничего, раздраженный глупой задержкой, в гневе на этого высокомерного пижона, Петушков рванул дальше по тесному коридору и без промедления очутился в приемной. Здесь, наоборот, оказалось просторно, светло и нарядно. Стены, отделанные под дуб, не нуждались в украшениях; в ажурных подставках к ним были прикреплены горшочки с цветами и слева висел трехпрограммный репродуктор. На тумбочке красовался большой телевизор. У стен расставлены легкие кресла; прямо напротив входной двери, между двух окон, стоял большой письменный стол, покрытый зеленым сукном. За столом сидела немолодая модная женщина интеллигентного вида, строго и опрятно одетая – секретарь директора. Справа к столу приставлена громоздкая тумбочка и на ней – несколько телефонов. Секретарь держала трубку одного из них, когда вошел Петушков. Она вопросительно посмотрела на вошедшего, сказала в трубку «хорошо» и не глядя положила ее.
           — Я приехал за восемьсот километров...
           — Василий Петрович?
           — Да, – растерялся Петушков. – А вас как зовут?
           — Татьяна Тимофеевна. Вас ждут. Приказано немедленно пригласить к Николаю Прокофьевичу, как только пойдете.
           — Хорошо.
           — Но сейчас у директора коротенькое совещание. Может быть, вы сможете подождать – не больше десяти минут.
           — Конечно, – великодушно согласился Петушков.
           Его всегда обезоруживала вежливость. Его вопрос самый неотложный, он приехал за сотни верст не для того, чтобы ждать в приемных, со своими работниками директор разберется в любое время, и если бы секретарь говорила с ним казенным языком или, допустим, запретила входить к директору, потому что тот занят, он бы ворвался непременно, благо настроение требовало решительных действий. Но против вежливости он бессилен. Проклиная в душе свою неуместную уступчивость, Петушков присел на стул. Ну вот, первая осечка. Из-за себя, дурака. Джентльмен липовый. Теперь сиди здесь и жди. А время идет. Сколько еще пройдет зря? Нет, долго не должно быть. И не зря: отдышусь, сосредоточусь малость, надо успокоиться, взять себя в руки – и не дело, пожалуй, с ходу, запыхавшись лезть в кабинет. Лишь бы не застрять тут, в приемной. Стоп! Кажется, дверь дрогнула. Что-то медленно отворяется. Ага, кто-то появился! Ну, товарищ Петушков, с богом, как говорится.


--- ГЛАВА 4 ---


           Одна дверь, за ней – сразу – другая. Зачем – две? А, наверно, для звукоизоляции. Что ж, правильно, надо у себя сделать, – зафиксировал мысль.
           Ух, ты!
           Петушков шагнул в кабинет и невольно задержался в дверях.
           Такого масштаба он не ожидал.
           Свой кабинет он считал достаточно вместительным.
           Этот оказался, в пять раз просторнее.
           Может, не в пять, может, в три – от неожиданности глаза разбежались.
           Широкий, а главное – длинный.
           По ковровой дорожке от двери до директорского стола – полчаса идти надо.
           И стол для совещаний – на самом деле, наверно, не узкий, а кажется узким из-за длины: с каждой его стороны приставлено стульев, пожалуй, по двадцать пять.
           Стена – сплошь окно, от потолка, чуть не до пола. На юг – солнце в окна, кабинет залит солнцем.
           Мать родная, сколько света!
           Однако, дверь полагается закрыть.
           Яночкин поднялся с кресла, вышел из-за стола и, протянув приветливо руку, направился навстречу гостю.
           — Здравствуйте, Василий Петрович!
           — Здравствуйте, Николай Прокофьевич.
           — С приездом.
           Директор обнял его за плечи, подвел к своему столу, предложил кресло.
           — Садитесь.
           И оттого, что солидный пожилой человек так неторопливо, уверенно, спокойно и вежливо ведет себя в необъятном кабинете, Петушков ощутил вдруг огромную разницу между собой и этим большим руководителем.
           И не то чтобы оробел, но как-то потерялся.
           — Рассказывайте, Василий Петрович. Чувствую, чем-то озабочены. Слушаю вас.
           — Нельзя же так, Николай Прокофьевич. Мы предприятие относительно небольшое, против вас вообще маленькое, должны понимать, так нас и погубить недолго.
           Готовился возмущаться, а получился просительный, плачущий тон.
           Как набедокуривший школьник, как провинившийся подросток, виноватый подчиненный, а, черт с ним, что уж теперь.
           Директор кивнул, задумался. Лицо строгое, а взгляд сочувственный.
           — Вы правы.
           — Конечно. Еще работать не начали.
           — Да-да. А что произошло?
           — Вы не знаете? Я думал... вам разве не звонил Григорий Петрович?
           — Нет. Мне сообщили только, что вы едете. Одну минутку.
           Директор нажал на кнопку, вошла секретарь.
           — Кто сообщил о приезде товарища, Петушкова?
           — Позвонили из Октябрьска. Просили вам передать.
           — И все?
           — Все.
           — Спасибо. – Он повернулся к Петушкову. – Рассказывайте.
           Яночкин слушал внимательно, не перебивая и ничего не записывая. Когда Петушков кончил, он помолчал, затем решительно нажал на клавишу и сказал в микрофон:
           — Сомова, Тесленко, начальников отделов труда и зарплаты, планового, финансового, главного бухгалтера – всех ко мне. Лобанова найдите. Да, тоже пригласите.
           И – по телефону:
           — Борис Александрович, не могли бы зайти через пять минут? Жду вас.
           Петушков сидел, опустив голову.
           — Вы завтракали, Василий Петрович? – спросил директор. – Кофе хотите? Чаю? Не расстраивайтесь, полагаю, разберемся. Выехали поздно? В шесть? Каким вагоном – мягким? Значит, отдохнули нормально?
           Петушков постыдился признаться, что ехал в общем вагоне, и такой билет с трудом достал, всю ночь дремал сидя, вагон переполненный, шумный, душный – мучение, но ничего, он мужик здоровый. Да и не в этом дело.
           Через пять минут приглашенные сидели за столом. Последним вошел красивый мужчина, высокий, очень интеллигентный, в строгом черном костюме и галстуке, уверенно занял место впереди, перед самым директорским столом. Рядом с Петушковым сел Лобанов.
           Яночкин встал.
           — Я пригласил вас, чтобы познакомить с главным инженером Октябрьского торфопредприятия. Василий Петрович Петушков.
           Все дружно посмотрели на Петушкова и слегка поклонились.
           — Василий Петрович приехал к нам по срочному делу. Но прежде два, слова. Мы поставили цель организовать производство тары для наших изделий в Октябрьске. Не передать производство другому предприятию, а именно организовать. Руководители торфопредприятия согласились взять у нас изготовление контейнеров и впоследствии, через какое-то время, будут их делать самостоятельно. Но пока у них нет никакого опыта производства металлических конструкций. Без нашей помощи им с освоением продукции не справиться. Поэтому прошу всех руководителей Октябрьское предприятие считать не посторонним, а своим, как любой другой цех завода, только вновь организованным, следовательно, требующим особого внимания. К кому бы из вас ни обратился Василий Петрович, оказывать всяческое содействие немедленно. Далее. Мне представляется неудовлетворительной работа завода по организации производства в поселке Чащино. Занимаются ей технические службы. Не вижу участия главного экономиста с его аппаратом. Спим! Или, думаете, вас это не касается? Предупреждаю: вынужден вас разбудить. Прошу иметь в виду и не обижаться. Завтра Василий Петрович должен устанавливать оборудование, начинать монтаж оснастки. Допустим, людей он найдет. Фонда зарплаты у него нет на эти работы. Лимиты по труду мы ему не передали. Так, Георгий Андреевич? Поэтому в первую очередь: определить потребную численность рабочих и ИТР на освоение производства до конца года и передать лимиты по труду Октябрьскому торфопредприятию. Протокол мы не ведем, но срок, Георгий Андреевич, себе запишите: март. Вопросы есть? Товарищ Багров?
           — Кто будет делать расчет численности?
           — Поручаю вам.
           — Николай Прокофьевич!
           — Лично вам, начальнику отдела труда и зарплаты.
           — Это же чисто технологическая работа!
           — Свяжитесь с главным технологом. Подключайте от моего имени кого хотите. За составление документа лично отвечаете.
           — Главное, оформить в Москве – в министерствах, Госплане, – подсказал маленький болезненного вида молодой человек.
           — Вот вы это и сделаете.
           — При чем здесь плановый отдел?
           — Вы едете корректировать план. Заодно оформите передачу лимитов. Ничего, справитесь. Еще вопросы? Так, всем все ясно.
           Директор замолчал, медленно обвел всех тяжелым взглядом. Под этим взглядом, и на секунду не задержанным на нем, Петушкову захотелось поежиться, хотя он понимал, что Яночкин не имеет к нему претензий. Казалось, люди за столом не дышат – такая наступила в кабинете тишина. Директор насупился, заговорил негромко и грозно.
           — Теперь главное. В ответственный момент главный инженер вынужден оставить предприятие и кинуться к друзьям, которые, по существу не успев познакомиться, ограбили его. Грабеж – у меня нет иного определения. Злого умысла не допускаю. Причина одна: бездушность. Что делаем! Отправили вагоны с металлом и тут же сняли деньги. Где они у торфопредприятия – подумал кто-нибудь?
           — Сделано все правильно, – тихо сказал главный бухгалтер. – Такой порядок.
           — Что?!
           — Иначе нельзя, – еще тише, но настойчиво подтвердил, бухгалтер.
           Директор смотрел на, него с уничтожающим презрением.
           — Есть закон, – упрямо возразил главбух.
           — Закон, – отозвался Яночкин. – Закон грабить людей?
           — Николай Прокофьевич, – вмешался заместитель директора Тесленко, – можно было задержать выставление счетов на месяц. Впредь так и будем. Счета можно отозвать.
           — Это будет незаконно, – вставил главный бухгалтер.
           — Прекратите, – раздраженно оборвал директор и – заместителю:
           — Чтобы иметь деньги, предприятию нужно выпустить продукцию. Полагаю, это будет в следующем квартале. Месяц – не устраивает.
           — Здесь, видимо, моя вина, – спокойно сказал сидящий чуть в стороне очень пожилой, седой человек с густыми бровями и внимательными глазами. Главный экономист, шепнул Петушкову Лобанов. – Главный бухгалтер прав: задерживать счета нельзя. Следует сделать другое. Сколько мы с вас сняли? – он смотрел на Петушкова.
           — Восемьдесят шесть тысяч.
           — Наверно, еще отправим материалы, Владимир Савельевич?
           — В основном, укомплектовали квартальную программу.
           — Будем считать, достаточно. Что ж, дадим вам аванс до конца года – сто тысяч рублей.
           — Когда это можно сделать? – спросил Яночкин.
           — Немедленно распоряжусь.
           — Товарищ начальник финансового отдела! Деньги должны быть в Октябрьском банке не позднее послезавтра.
           — Переведем телеграфом, Николай Прокофьевич.
           — Удовлетворит вас, Василий Петрович?
           Петушков кивнул.
           — Впредь предупреждаю: вопросы по Октябрьску решайте сами. У вас достаточно прав и компетентности. Не доводите до меня. В противном случае буду расценивать как нежелание работать на заводе. Все. Прошу остаться товарища Лобанова и вас, Борис Александрович.
           Петушков ликовал. Напряжение, в котором он находился целые сутки, достигло своей высшей точки здесь, на совещании. Когда главный бухгалтер возражал директору, он еле сдержал себя чтобы не возмутиться вслух, вскочить и разразиться угрозами прервать всякие дела с заводом. Теперь он радовался своей выдержке и с благодарностью смотрел на директора, испытывая глубокое облегчение.
           Так руководить надо уметь.
           Это – директор!
           Какое, разве сравнишь с Захаровым.
           Урок, отличный урок – учись, Василий Петрович!
           — Курите, товарищи. – Яночкин предложил папиросы, и хотя Петушков предпочитал сигареты и в его кармане лежала пачка, он не отказался.
           Вот – люди!
           Пять минут назад совсем растаяла надежда на благополучный исход его поездки, казалось, нет выхода – долго ли бросить их на произвол судьбы, сказать: таков порядок, и будьте здоровы, разбирайтесь сами, надо было думать – в глазах его стало темно, а в голове пульсировала натянутая жилка и, сокращаясь, проталкивала одну - единственную мысль: все. К чертям. Конец. Конец. Конец. Наплевать на то, что ему после этого не быть главным инженером: сам уйдет, если даже Захаров не выгонит. И дело не в публичном позоре: мальчишка, организовал серьезное производство и такое легкомыслие, сразу осечка. Крах. Главное – в том, что это несправедливо. Несправедливо срывать большое нужное дело из-за неграмотности одного человека. Да, он показал свою неграмотность. Обязан был предусмотреть такие очевидные трудности и своевременно разобраться: в случае невозможности договориться с заводом, обратиться в трест, может быть, в министерство, кто-то должен решить простой, в сущности, вопрос, а если нет – так нечего было и браться. Он даже не подумал о возможности подобного конфликта. Конечно. Инженер он не плохой, факт. Экономист, выяснилось, никуда не годный. Ладно. Будем учиться. Не боги горшки обжигают. Сегодня уже кое-чему научился. Не зря приехал. И Захаров правильно сделал, отправив его. Правда, сегодня должны прийти вагоны со станками. Эх, вагоны. Ничего, будем надеяться, разгрузят как надо, люди грамотные. Зато здесь понял основное. Друзья познаются в беде. Он целиком доверился им, и они не подвели в трудную для него минуту. Неважно то, что для них это оказалось нетрудным делом - директор завода доказал свою твердую позицию по отношению к их новому производству. Ну, держись! Если вчера чуть поколебалась его уверенность в благополучном исходе, то теперь – никаких колебаний. За тыл – уверен, можно наступать по всему фронту. Никаких отступлений – только вперед, да побыстрее. И – темп. Без проволочек и задержек – к делу!
           Интересный человек Яночкин. Кончилось совещание, остался узкий круг людей, можно разговаривать просто, по-товарищески – он по-прежнему официален, суров, не подобрел, не улыбнется, слова бросает строго, веско, коротко.
           — Порядок дня мне представляется следующим. Сейчас займетесь с Борисом Александровичем – коллеги, полагаю, вам есть что обсудить. Далее, моя машина в вашем распоряжении. Товарищ Лобанов коренной ленинградец, попросим его, чтобы показал вам город. Кстати, ближе познакомитесь: товарищ Лобанов назначен заместителем главного инженера по развитию производства – он поможет вам по всем вопросам. Хочу заметить, Василий Петрович: при любом затруднении обращайтесь ко мне или Борису Александровичу. Не стесняйтесь. А постоянно будете связаны с Алексеем Никифоровичем Лобановым. Он человек авторитетный, поможет вам делом. За деньги не волнуйтесь: переведем вовремя.
           — Спасибо, Николай Прокофьевич. – Петушков встал, за ним поднялись остальные. – Спасибо за все.
           Неужели он чувствительный человек? Нет, конечно. Наверно, это нервы. И усталость, черт возьми. Впрочем, готовность расчувствоваться еще не означает наружного проявления – он умеет держать себя в руках.
           — Одну минуту, – задержал Лобанов. – Николай Прокофьевич, я бы попросил машину на завтра. Пока товарищ Петушков освободится на заводе, время – к обеду, человек с дороги, надо отдохнуть. На вечер организовать взять билеты в театр. А завтра – по городу, можно даже в Пушкин съездить, в Павловск.
           — Я сегодня уезжаю, – с сожалением объяснил Петушков.
           — Так вы только приехали.
           — Да. На один день.
           — Э, где один, там и два. В Ленинград на, день не приезжают.
           — Завтра утром мне надо быть у себя на предприятии.
           До чего назойливый этот Лобанов – в коридоре навязывался и здесь.
           — Василий Петрович сам распоряжается своим временем, – недовольно сказал Яночкин. – У человека дела. Не нужно неволить.
           — Спасибо, Николай Прокофьевич. В следующий раз. Нынче никуда не успеть, в четыре часа уходит поезд, нужно успеть билет взять.
           — Билет мы вам возьмем.
           — Хотелось встретиться с главным технологом. С Хавроничевым.
           Сигаев улыбнулся.
           — Встретитесь, – серьезно сказал Яночкин – Борис Александрович пригласит его к себе.
           — И завод бы поглядеть. Нашу будущую продукцию. На сборке и в работе. Сколько успею.
           — Что ж, товарищи к вашим услугам. Желаю вам успеха. – Яночкин, прощаясь, с Петушковым, задержал его руку в своей:
           — Василий Петрович, дайте продукцию. Обеспечьте мне план. Просите, что хотите, помогу чем угодно, – глаза директора смотрели требовательно и повелительно. – Понимаю все ваши трудности. Но в конце года ссылки на них вместо готовых изделий мне не нужны. Никаких объяснений. Дайте мне план – все для вас сделаю. Я очень рассчитываю на вас.
           — Можете рассчитывать, Николай Прокофьевич, – воскликнул Петушков. – Не подведем.


--- ГЛАВА 5 ---


           — Все, Борис Александрович? – спросил Хавроничев. – Я считаю, пора нам пройти по цехам.
           — Хочешь увести Василия Петровича? Не выйдет: я с вами.
           — Пожалуйста, – рассмеялся Хавроничев.
           Поднимаясь со стула, Петушков вдруг почувствовал слабость и вспомнил, что после вчерашнего обеда в рот ничего не брал. Пока нервничал, не мог думать о еде; теперь не мешало бы перекусить. Ладно, не умру. Закончу на заводе дела, пообедаю. Надо для этого выкроить пару часов до отхода поезда. Ничего себе: только приехал, а уже в цейтноте. Как – только, ничего не только. За чем ехал – все сделал, даже больше. Теперь можно поторопиться.
           Однако, попутный вопрос – нельзя не спросить.
           — Павел Константинович, а где у вас Ларин работает, мы не зайдем к нему? Повидать хочется.
           — Какой Ларин? – насторожился Сигаев.
           — Старший технолог двадцать седьмого цеха, – объяснил Хавроничев.
           — Откуда вы знакомы?
           — Я его с собой брал в Октябрьск. – Видя недоумение главного инженера, Хавроничев улыбнулся. – Сам же командировку разрешал.
           Сигаев махнул рукой: всего не запомнишь.
           — Хороший парень, – сказал Петушков.
           Борис Александрович, вопросительно посмотрел на главного технолога.
           — Ничего, – согласился тот.
           Сигаев пожал плечами.
           — Очень грамотный инженер, – объяснил Петушков.
           — У нас все грамотные.
           — Борис Александрович сердит на Ларина, – добродушно сказал Хавроничев. – Одолел он главного инженера. При переезде в новый корпус выпросил для цеха лишний пролет. Двенадцать раз приходил к главному инженеру, вынудил все-таки утвердить свою планировку.
           — Упрямый слишком, – проворчал Сигаев.
           — Настойчивый.
           — А, оставь.
           — Хорошо или плохо, когда инженер настойчивый?
           — Что хорошего.
           — Между прочим, я его тогда поддерживал. Мне ты не подписал, а ему подписал.
           — Ты ко мне каждый день с планировками ходишь, а он – в первый раз.
           — Угу. Сдался, утвердил ему документ и с тех пор не терпишь его. А ведь он был прав: цех получился отличный.
           — Цех? До сих пор не знаю, куда перевести ремонтный участок. Было единственное место – уговорили меня отдать. С твоей помощью.
           — Перебьемся. Пятнадцать лет терпели, потерпят еще год на старом месте.
           — Тебе хорошо. Я имею уже три предписания. Ладно, этот разговор не для сегодня.
           — А еще Ларин нарвался на главного инженера с установкой станков, – не унимался, Хавроничев.
           — Ну, зря, за это я его даже не ругал.
           — Ничего себе! В цехе станки танцуют, а главный инженер даже не ругает. Помню твое возмущение. Уволить хотел виновника.
           — Брось, Павел Константинович. Может, погорячился сначала, не помню, но ребята молодцы, быстро поправили. И претензий у меня за это нет.
           — Этот Ларин, – объяснил Хавроничев Петушкову, – услышал, что где-то станки ставят не на фундамент, а на резиновые прокладки – просто так, без всякого крепления. Представляете преимущество: за день можно цех перепланировать. Бери станок краном и тащи куда хочешь. Поставил на резиновую пластину, подключил – и работай. Для технолога – благодать. Дай, думает Ларин, попробую. Обратился к Борису Александровичу, тот разрешил. Прокладки вырезать – долго ли? Поставил на них все станки, причем перебросил их мигом, не останавливая производства. Начальник цеха доволен: шутка ли, переехать в новый корпус почти не теряя времени. День работают, два – ничего. А дальше постепенно начало станки трясти, и запрыгали они – танцы, а не работа. Токарные – в первую очередь, дело еще в том, что цех – оснастки, не серийного производства, детали точат различной конфигурации и не только из прутков – из листа, поковок, всевозможных заготовок, многие из которых неконцентричны и, естественно, неотбалансированы. Начинают они стучать, и станки запрыгали. Правда, Борис Александрович напомнил, Ларин быстро сориентировался. Полной уверенности в успехе у него не было, на всякий случай были наготове и болты и цемент; как раз подошли два выходных, он с начальником цеха организовали работу и все токарные станки поставили как прежде. Постепенно установили и закрепили фрезерные.
           — И ни одного не оставили на прокладках? – заинтересовался Петушков.
           — Строгальные оставили. С ними как раз получилось. Впрочем, там работа грубая, неточная. На заготовительном участке оставили фрезерный станок – как память об эксперименте.
           — Знаете этот анекдот? – сказал Сигаев. – Нарисовал художник картину – голую женщину. Такую красивую, что сам в нее влюбился. Настолько, что согрешил с ней как с настоящей любовницей. Пришел он к попу на исповедь и кается: такой вот грех, батюшка. Батюшка подумал-подумал и говорит: да, сын мой, грех велик, но идея – хороша!
           Так идея Ларина, несмотря на все грехи, была правильная. Мы позднее изучили этот вопрос и сейчас в некоторых цехах ставим оборудование на специальные домкраты с резиновыми подушками – в принципе, то же самое, но, конечно, не так примитивно. Собственно, идея не Ларина, он только принес ее на завод.
           — То, что у него не вышло – его вина, – сказал Хавроничев. – Не изучил как следует. А то, что в масштабе цеха провел эксперимент, – его смелость. Знал, что мог и погореть. Хорошо, обошлось.
           — Вот как получается, – удивился Петушков. Ни с того, ни с сего разобрали человека по косточкам. А вначале мне показалось, что Борис Александрович даже не знает его.
           — Главный инженер обязан всех знать, – сказал Сигаев. – Инженерно-технических работников в первую очередь. Кадры, Василий Петрович, – это все. Без людей нет производства. Главное ваше дело – подобрать людей. Технологов. Мастеров. Я вам не советую искать готовых специалистов с опытом и пожилых. Двух-трех таких, не больше. Берите молодежь. Создадите условия, к вам молодые пойдут. Берите молодых инженеров, пошлите к нам на завод на полгода, мы их научим практической работе и будут работать так, как тебе хочется.
           Ну, да, хитро подумал Петушков, вы научите, а работать будут, как мне хочется. Интересная мысль. А вслух сказал:
           — Понимаю. Кадры надо готовить.
           И твердо пообещал:
           — Будем готовить. Обязательно.


--- ГЛАВА 6 ---


           — Лобанова не пригласить с нами? – спросил Хавроничев.
           — На заводе предпочитаю обходиться без дублера, – ответил Сигаев недовольно.
           Петушков отметил: главный инженер не слишком жалует своего заместителя. Борис Александрович надел пальто и пошел из кабинета вовсе без шапки. На улице действительно не холодно, но ведь зима все-таки. На выходе из заводоуправления охранник встал и приветствовал начальство.
           Миновав несколько производственных корпусов, они подошли к неширокой длинной площадке под высоким навесом. Площадка представляла собой ровный настил из бетонных плит и оказалась складом всевозможной тары. Отдельно стояли контейнеры тары номер один. Могучие, внушительные. Эффектные. Суровые и строгие, как экзаменаторы из приемной комиссии. Стояли друг на дружке в три ряда растянутой колонной. Темно-зеленые. Круглые и квадратные одновременно, закрытые и таинственные.
           — Они, – представил главный инженер завода.
           — Да-а ,– протянул Петушков. – Чертежи видел, представлял себе в общих чертах. Да-а, – снова протянул.
           — Непростая вещь. Серьезное производство.
           — Велика ответственность, – согласился Петушков.
           — Точные размеры. Прочность сварных швов. Герметичность. Вакуум. На все – испытания. Надо обеспечить. С абсолютной гарантией.
           — Справимся, – решительно сказал Василий Петрович. – Осилим. Только с вашей помощью. Вместе с вами. Особенно первое время.
           — Обязательно вместе. Нет вопросов. Будем заниматься все. Вот, Павел Константинович первый.
           — Уже занимаемся. Полным ходом.
           — Посылаете к нам людей?
           — Готовим. Комплектуем бригады. На следующей неделе отправим непременно. Время не ждет, понимаем прекрасно. Хорошо вы приехали, Василий Петрович. С размещением наших людей – проблема, наверно? Нужно решать. Человек двадцать может оказаться сразу. Если не больше.
           — Все продумано. В Октябрьске городская гостиница полупустует. На комбинате – своя гостиница. И общежитие. Сколько пришлете, поселим всех. Договоримся с автобусом, будем возить. После – у себя попробуем организовать. Кого-то устроим сразу.
           — Работаем, в общем, вместе, – заключил Сигаев.
           Да, тара производит впечатление. Еще как! Делать такую продукцию – кроме всего прочего, уважительно и почетно. К предприятию изменится отношение сразу, начиная от главка и обкома партии. Даже в правительство может открыться вход. Привилегии всякие – тоже не исключено. Развитие, рост предприятия. Жилищное строительство. Сказка!
           — Нельзя ли поглядеть, что туда кладется? - полюбопытствовал Петушков. – Как ваша основная продукция собирается? Интересно, поди.
           Сигаев одобрительно рассмеялся.
           — Понятный интерес. Не так просто. Там своя, дополнительная охрана. Специальный пропуск. Мне понадобится самое меньшее двадцать минут все оформить. Павел Константинович, вы пока погуляйте, зайдите в открытый цех, у нас везде будет что посмотреть, а я пойду организую вам сборку.
           — Давайте отложим если так. Просто нет времени. Туда, наверно, на пять минут не дело. Забираться, так на полдня, пожалуй. Мне, все-таки, на поезд. В следующий раз приеду, сразу и отправимся. А теперь перед уходом Ларина бы повидать. Можно?
           — Павел Константинович, его хозяйство, – отстраненно пояснил Сигаев. – Цех его и кадр тоже. Тогда здесь попрощаемся на всякий случай?
           — Спасибо за все. До свиданья. И приезжайте к нам.
           — Непременно.
           — Встретим. Обещаю.
           — Ну и отлично. До следующей встречи. Знаете, очень рад, что познакомился с вами.
           — И я тоже. Как это говорится? Взаимно.
           — Совершенно верно. Оставляю вас и желаю удачи.
           Все-таки много слов, подумал Василий Петрович. Лишних. Расшаркались на ровном месте. Начал не я. Поддержал, да. Совсем было не обязательно. И настроения-то нет. Не до любезностей на голодный желудок. Первый час, кстати. Пора бежать с завода, где-то перекусить. Голодным уезжать совсем не годится. Однако Ларина повидать надо. Настроился. Быть на заводе и не повидать одного из трех здесь знакомых – нельзя никак. Тем более имея надежду получить именно его на организацию производства. Такую надежду требуется вселить и в него, инженера Ларина. Павел Константинович недопонял.
           — Мне нравится ваше желание повидать его. Но, говоря откровенно, не вижу такой необходимости. Совсем не обязательно. Особенно в таком цейтноте.
           — И все-таки.
           — Я просто сказал свое мнение. Пошли. Цех номер двадцать семь. Тут недалеко.
           Ларин слегка растерялся когда посередине цеха на глазах заинтересовавшихся рабочих его нашла целая представительная делегация: главный технолог, начальник цеха и приезжий главный инженер. Никакое начальство на работе его никогда не разыскивало. Он искренне обрадовался Петушкову и теперь, стоя рядом с Павлом Константиновичем, сразу вспомнил прием, оказанный им в Чащине, и прежде всего подумал, чем они могут отплатить здесь доброму человеку. Обязаны. Долг платежам красен. А должниками себя чувствовать их заставили радушие и гостеприимство провинциальных жителей. Людей с открытой душой. Надо же. Главный инженер искал по заводу рядового технолога. Это – как оценить?
           — Ну вот, – сказал Петушков, – теперь со спокойной совестью назад отправляюсь. Очень надо было повидаться. Жаль, поговорить некогда. Вы уж извините, на поезд вынужден торопиться. Еще билета нет и перекусить надо куда зайти. В следующий раз обязательно к вам заберусь, покажете все и уж тогда поговорим. Цех, вижу, очень хороший. С Борисом Николаевичем познакомились, теперь у меня тут все свои.
           — Знаете что, – придумал польщенный Ларин, – если не возражаете, я бы вас проводил.
           — Даже чрезвычайно был бы рад.
           — Можно? – спросил Илья.
           — Замечательно, – сказал Хавроничев.
           Петрушов одобрительно кивнул.
           — Пошел одеваться. Борис Николаевич, два слова. – Ларин увлек начальника цеха в коридор. – Мне нужны деньги. Одолжите. Только честно не знаю, когда смогу вернуть. Но – обязательно.
           — Сколько?
           — Хочу главного инженера покормить в ресторане.
           — Молодец!
           — Рублей сорок, думаю. Хватит на двоих?
           — Вполне. Держи. О возврате не думай. Рассчитаемся.
           — Пока не верну, думать не перестану. Спасибо вам. Выручили. Век не забуду.
           Хавроничев напутствовал по-доброму.
           — До поезда три часа, успеете не торопясь. По пути можно зайти куда-нибудь. Насчет билетов на поезд не беспокойтесь, попрошу Бориса Александровича, он распорядится. На заводе человек связан с кассой на вокзале, обеспечивает руководство билетами. Позвоните секретарю директора, она объяснит куда обратиться. Я уточнил, машина вас ждёт за проходной. Счастливого пути, Василий Петрович.
           — Мы куда? – спросил Петушков.
           — На Невский, – провозгласил весело Ларин.
           — Слыхал про такой.
           — Теперь увидим.
           — Гулять?
           — Времени нет. Катастрофически мало. Долго ли вы в цехе были, а полчаса потеряли. Да? Пока с завода, выбирались. Остается всего два часа с небольшим. Пообедать едем. Как?
           — Я в вашем распоряжении. Личных планов на сегодня нет.
           — На Невский, – скомандовал Илья водителю машины – в «Метрополь».


--- ГЛАВА 7 ---


           — Машину отпускаем, – Ларин сказал решительно, однако смотрел на Петушкова, ожидая согласия или возражения, словом, советуясь с товарищем. Сознавал: транспорт выделен не ему – главному инженеру. Гостю и командовать.
           — На вокзал потом не успевать будем? – предположил Петушков. – Может и потребоваться машина.
           — Тут недалеко. Сориентируемся. Держать, думаю, незачем.
           — Надеюсь на вас. Вы – дома.
           — Вот и отлично. На завод? – спросил водителя. – Если спросят, мы час, может, с небольшим, в «Метрополе», Только если спросят, ладно? Вперед, Василий Петрович. В лучший ресторан Ленинграда.
           — Интересно, – сказал Петушков.
           — Может, не самый. Один из лучших – точно. Я, как понимаете, не великий знаток ресторанов, но бываем с женой, случается. Стараемся в разных, чтобы своеобразие узнать. Так этот, на мой взгляд, пока из лучших. Что касается еды, без сомнений. Мы же – не танцевать.
           Ресторан – не дворец, Петушков понимает, но внутри очень даже похож. Мраморная лестница, зеркала, везде и всюду отражения, люстры, стекло и золото. Может, не стекло, может, сплошь хрусталь, а кто его знает, специалист нужен. Дома ваза хрустальная есть, в магазин завозили, Нина купила под фрукты или там еще чего, стоит в буфете без употребления. Для красоты. Красивее стеклянной, вроде. Хрусталь – стекло со свинцом, читал. Свинцовый блеск. Блеску здесь множество, а вот свинцовый ли – поди разбери. Вроде, синева есть, должно быть, хрусталь, да скорее всего так и есть на самом деле.
           Золото сияет. Может, и не золото, может, позолота. Или вообще бронза. Медь, начищенная до сияния. Что угодно. Нержавейку отполируй, тоже будет сиять не хуже золота. Цвет, правда, не тот. Отполированные медь, латунь, бронза, дадут блеск не меньше золотого. Благородный металл. Однако. Вроде, благородное такое сияние. Может, и позолота. Целиком из металла – едва ли. Немыслимая роскошь. Пусть ресторан, но не капиталистическое же общество. Хотя, цены наверняка буржуазные, не иначе. Все это богатство, роскошь и сияние нужно компенсировать ценами на блюда. Совсем не уверен, что наше место – здесь. Хвастун, оказывается, Ларин. Каждый хвастает, чем может. Мы – белыми грибочками. Ларин – шикарным рестораном. Прав, наверно. Хвастать – так уж таким, держать столичный уровень против их, деревенского. Поразить есть чем, бесспорно. Оформление – напоказ. Но пока это все – мишура. Зимний дворец. Объект штурма. Ворвались. Разделись. Поднялись. Поглядим, чем кормить станут. Для того пришли.
           Просторный зал освещен слабо. Петушков представил себе, каков здесь океан света когда зажигают все лампочки. Свободный круг впереди. Ага, танцплощадка. Помост. Рояль. Место для оркестра. Все понятно. Наглядно. Объяснимо. Ha столиках – совершенно белые скатерти. Впечатляет. Нарядная праздничная чистота. Две пары сидят вдалеке за разными столами. Всего. Основательно так устроились. Обедают.
           — Далеко не пойдем, – предложил Ларин. – Сядем тут?
           — Давайте.
           Сели, принялись оглядываться, искать, к кому бы обратиться. Не нашли, посмотрели друг на друга. Мысль ясна. Так ведь и час прождать недолго. Официант возник неожиданно. Ларин глянул на часы.
           — У нас ровно час. Есть надежда успеть пообедать?
           — Постараюсь.
           Официант отошел на мгновение, вернулся, вручил в руки Ларину меню в красивой обложке. Илья взял книжицу, подумал, решительно отложил.
           — Предлагайте, Василий Петрович.
           — Значит, так. По быстрому. Во-первых, бутылка водки.
           — У нас норма – сто граммов на человека. Только двести грамм.
           Петушков привстал, уперся руками в стол, посмотрел на официанта и оглушительно рыкнул:
           — Это на двоих-то мужиков!
           — Хорошо, хорошо, – испуганно проговорил тот, – бутылка водки.
           — Заказывайте вы, Илья Семенович, – сердито сказал главный инженер. – С меня достаточно. Да и не понимаю я наверно в этих блюдах.
           — Первое не будем?
           — Какое первое. Выпить, закусить да успеть на вокзал.
           Официант стоял не двигаясь. Держал в руках блокнот и карандаш.
           — Записывайте. Винегрет, если есть, или салат какой-то. Селедочку или рыбку соленую. Копченую можно, но чтобы соленая была. Мясную закуску. Холодную. Мясо, ветчину, колбасу, что получше, поосновательнее. На горячее – котлеты по-киевски. Говорят, у вас лучшие по-киевски в Ленинграде.
           — Сможете убедиться.
           — Пожалуй, пока все. Дальше сориентируемся по времени.
           — Что пить будете? Чай, кофе, мороженое?
           — Ничего, – сказал Петушков, – хватит. Чай будет в поезде.
           — Бутылку минеральной, – распорядился Ларин. – Все, совсем.
           Молодой человек обещание выполнил: обслужил действительно быстро. Принес водку в графине. Холодные блюда оказались вкусно приготовленными и красиво уложенными по тарелкам, залюбуешься. Порции большие. Ресторанная еда впечатляет. Петушков подобрел, повеселел, доволен обедом и беседой с товарищем. О деле почти не говорили. Так, обо всем. О серьезном в спешке не хотелось. Холодные блюда официант подал почти сразу, горячее пообещал через двадцать пять минут. Очень по душе пришлась Василию Петровичу такая точность. Не двадцать минут, не тридцать – именно двадцать пять.
           — Учиться надо – сказал он Ларину.
           Ресторан ему в принципе понравился. Культурно. Красиво. Чисто. Вкусно. Шикарно и скромно одновременно. Праздничная обстановка и простая, в общем, еда. Немного сковывает с непривычки, а располагает и к свободе. Как-то не выразить ощущения с определенной точностью.
           Вот котлетой по-киевски восхитился. Под горячее выпили, сознательно придержали. Ларин предложил еще попросить, закуска приличная. Василий Петрович предложение отклонил, перед предстоящей дорогой, еще билет доставать – нет, достаточно на сей раз. Растянуть бы трапезу, другое дело, употребляй по возможности. Сегодня – не годится. Словом, допили – и хватит.
           Закусили салатом, доели холодные закуски, приступили к горячему. Котлеты выглядели великолепно. Пышные, поджаренные, палочка вставлена внутрь. Гарнир разнообразный, особенно привлекает жареный картофель соломкой, захрустит на зубах, заранее чувствуется. И действительно, подтвердилось, только попробовал. По кусочку отрезали, поднесли к губам, раскусили. Вкус неожиданный и замечательный. Красота. А когда изнутри котлеты масло потекло и все это мясо и масло и картошка хрустящая и зеленый горошек мягкий во рту оказалось, получилось настоящее удовольствие. Моральное наслаждение. Нравственное удовлетворение. Культурное насыщение. Стоящая процедура – обед в ресторане, бесспорная истина. Ларин удружил, молодец парень. Котлеты по-киевски, запомним. Обязательно. Вслух сказал:
           — Как там со временем? И посмотрел на часы.
           — Нормально. Еще что закажем? Можно не торопиться.
           — Все. Довольно. Котлета понравилась, больно хороша. Недавно Нине книгу по кулинарии купил, пусть разыщет и научится дома готовить. Котлета из кролика или из курицы?
           — Говорят, куриная.
           — Вот, тем более.
           — Нина сумеет. Моя Лена тоже хорошо готовит. По-киевски – наше любимое блюдо. В кулинарии есть, читали. Но решили дома не делать, Дома навалом всяких деликатесов и угощений. Женщины – народ изобретательный и творческий. Как что новое узнают, так попробовать надо, самим приготовить. Но должны быть чисто ресторанные блюда. Иметь право на существование только в ресторане. Для нас хотя бы. Когда туда идешь, чтобы знать, что заказывать, из чего выбирать. Таково наше мнение. Представьте. Приехали с Ниной в Ленинград, пригласили вечером в «Метрополь», по-хозяйски знаете, что заказать чтобы произвести впечатление.
           — Впечатление, значит, производил?
           — Специально сюда затащил. Не скрываю.
           — Спасибо. Оценил. Получилось неплохо, что ж. Пора, однако, вставать. Расплатиться надо.
           — Само собой.
           — Пополам. Вы заплатите, половину отдам.
           — Я сюда вас пригласил и угощаю. Вы меня у себя дома, я – у себя.
-           — Дома – одно, ресторан – другое.
           — Разница не в этом. Вы меня кормили шесть часов подряд, я вас - только час. Так что за мной еще пять раз по столько.
           — Ладно, – миролюбиво сказал Петушков, – не будем считать часы и разы. Не дело. Приедете, снова посидим. Обязательно. И здесь у вас в следующий раз не откажусь встретиться. Как иначе дружбу завязывать?
           — Договорились, – согласился Ларин. Потом подошел к официанту, расплатился в стороне, и Петушков понял, что новый друг хочет скрыть от него стоимость обеда в ресторане. Догадался и про себя улыбнулся.
           Внизу оделись, Ларин дал гардеробщику рубль. Петушков недовольно поморщился.
           — Я сам не перевариваю, – объяснил Илья Семенович, когда отошли в сторону, – унижение человека, конечно. Так здесь принято.
           — Не только здесь, – подтвердил Василий Петрович. – Но я не даю. Нигде.
           — В принципе-то это правильно.
           Позвонили по телефону-автомату, и секретарь директора направила их за билетом на поезд в кассу номер шестнадцать на Московском вокзале.
           — Как-то надо поблагодарить кассира за услугу? – поинтересовался Ларин.
           — Купите шоколадку, этого будет достаточно. Петушков расслышал вопрос, сказал с грустью:
           — Ну и жизнь ваша столичная.
           — Жизнь людей определенного уровня, – отозвался Илья. – Мне билеты не оставляют и благодарить не за что. Вас положено обслуживать на вашем уровне. Все это копейки, в общем-то.
           — Не в копейках дело. Официант. Парикмахер. Теперь – кассир. Лакейские должности. У нас в провинции такого нет.
           — Развивайте производство. Расширяйте поселок. Открывайте ресторан и парикмахерский салон. Чаевые сами собой внедрятся. Культура обслуживания.
           — У нас такого не будет никогда. И у вас когда-нибудь исчезнет
           — Здесь еще дореволюционные традиции. Когда-нибудь. Разве что при коммунизме. При социализме пока не получается.
           Время, однако, идет. Никуда не денешься. Хотелось Ларину прогуляться с гостем по Невскому до вокзала. Есть что показать. Аничков мост чего стоит. Пусть Фонтанка под снегом и фигуры засыпаны, все равно прекрасно. Не судьба на этот раз. В следующий, значит.
           Прямо перед ними остановилась машина. Такси. Вылезла молодая пара. Ларин любезно помог женщине, потом они забрались на заднее сидение и спустя, наверно, пять минут оказались на вокзале. Не обязательно, пожалуй, машину ловить было, пешком спокойно успевали. Но – рискованно, опасаться ни к чему. Кассу искать, там очередь возможна. Никакой очереди не оказалось, без проблем приобрели билет и подошли к вагону за двадцать минут до отправления поезда.
           — Вот и хорошо, – похвалил Петушков, – не торопясь место займу, осмотрюсь, познакомлюсь с попутчиками. Все отлично. Прощаемся до встречи. Спасибо, Илья Семенович.
           Встретились товарищами. Расстались друзьями.


--- ГЛАВА 8 ---


           Петушков приехал рано. В Октябрьске даже не посмотрел расписание автобусов на Чащино, позвонил на квартиру заведующему гаражом, велел приехать за ним на вокзал. Смирнов выполнил распоряжение немедленно. Было темно. Еще не лето, день короткий, солнце встает поздно. Снег почернел; привокзальная площадь в Октябрьске совсем не освещалась, ночью здесь ничего не было видно. Но Петушков ждал машину на площади, сразу узнал ее и, едва она остановилась, тут же открыл дверцу, протиснулся на переднее сидение, рядом с водителем. Михаил Дмитриевич радушно приветствовал главного инженера, поздравил с приездом, ждал, что тот расскажет о своей поездке. Но Петушков, сдержанно поблагодарив за добрые слова, больше ничего не говорил, держал на коленях обеими руками портфель и молча смотрел вперед на освещаемую фарами дорогу. Только перед самым домом, уже в Чащино, спросил, не поворачивая головы:
           — Вагоны с оборудованием пришли?
           — Вагоны и машины, – ответил Смирнов.
           — Машины?
           — Два, вагона и четыре машины.
           — И что на машинах привезли?
           — Станки, по-моему. Ну да, станки, кажется, новые.
           — Ладно, разберемся. Спасибо, Михаил Дмитриевич, – грузный Петушков проворно вылез из автомобиля. – Извини, что потревожил ночью – не обиделся? Ну, будь здоров. Привет твоим женщинам, скажи, пусть тоже на меня не сердятся. Скоро нам с тобой днями и ночами работать. И не только нам.
           — Значит, удачно съездили? – не удержался Смирнов.
           — Все в порядке. Езжай, отдыхай. Спасибо еще раз. -Петушкову не терпелось пройти на площадку, посмотреть, как разгрузили вагоны, но он заставил себя свернуть домой: не мог обидеть Нину, которая – знал – ждет его и волнуется.


--- ГЛАВА 9 ---


           Такое утро может быть только дома! После тусклого ленинградского дня его красота ощущается особенно остро. Сырость ранней весны, пропитанная горечью заводского дыма, тяжелым туманом ползла по широкому и тесному коридору Невского проспекта. Серые фасады многоэтажных домов поблескивали холодной влагой. Вчера, возбужденному удачей и озабоченному недостатком времени, ему было не до любования северными пейзажами. Однако, память сработала. Удивительно, как, попав из этой чистоты в тот смрад, он не задохнулся. Впрочем, все познается в сравнении. Будь сегодняшнее утро пасмурным, он, возможно, не ощутил бы такой разницы, как не заметил ее вчера в Ленинграде.
           Все равно: в гостях хорошо, а дома лучше. Встало солнце. Чистый прозрачный воздух не растворяет его лучи, а разносит по всему миру ослепительным, бешеным светом. Сухой мороз чувствительно покалывает пальцы; легкое покалывание, приятное, родное, не хочется прятать руки в перчатки. Хорошо! Снег тяжелый, плотный, днем под яснымм солнцем сверху подтаял, льдинки блестят и весело трещат под ногами, радостно приветствуя возвращение главного инженера.
           Хорошо посидели вчера в ресторане.
           Котлета по-киевски.
           Все-таки дома лучше.
           Нина потушила кролика с картошкой, сковороду карасей нажарила – плохо разве? Не говоря о закусках. И никаких порций: ешь, сколько влезет. Компоты – тоже свои. Жена есть жена. Наготовила: ешь, отощал, за день-то. Вообще, с дороги отдохнуть не помешало бы.
           Ладно, не к месту лирика. Плохо ночь спал. Куда там!
           Где станки разгрузили?
           Эстакада пустая.
           Неужели на площадку перевезли? Молодцы!
           Груда металлолома в стороне. Целая гора – откуда столько набрали? Позавчера еще ничего не было.
           Где-то кольнуло. Защемило. Сердце?
           Какое сердце выдержит.
           Сволочи!
           Тихо. Спокойно. Немедленно собраться. Без паники. Кажется, станков не видно.
Оснастка. Кладбище оснастки. Может быть, со стороны так страшно. Ближе. Противно, когда руки дрожат. Нервы? Попадись только кто-нибудь, черт побери. Наломали дров. Кто?
           Предупреждал, обращал внимание: приспособления выгружать осторожно, по одному, друг на друга не класть.
           Как могли свалить все в кучу!
           Деревянные ящики разбиты. Как будто нарочно долбанули о землю. Может, сорвались, упали с высоты. Что в них? Мелочь. Инструмент. Рассыпится – не отыщешь. Немедленно поставить людей, все собрать.
           Бог с ними, с ящиками.
           Крупные приспособления на толстых плитах. Плитам ничего не сделается. А узлы? Мать моя! Что наворотили. Хоть бы положили, а то – какое стоя, какое лежа, боком, кверху ногами – тонны груза. Высокие кронштейны сцепились, вонзили один в другой острые углы, как солдаты в штыковом бою, замерли, неестественно изогнутые, искореженные и мертвые.
           Варвары! Дикари первобытные.
           Как сказал Хавроничев? Особенно осторожно с трубчатыми конструкциями. Хилые, слабые, склонны к деформациям. Спасибо, Павел Константинович. Посмотрел бы. Конструкции.
           Что спасать?
           Подставки, козелки всякие – в дугу. Ладно, это поправим. Фермы погнулись – как восстановить? Спиралью, штопором повело.
           Катастрофа.
           Из-под тяжелой плиты высунулись две трубы с прямыми голыми острыми концами. Чудом не погнуты. Так, наверно, торчат человеческие кости при открытых переломах.
           Все это – куча тел и костей. Не движутся и не дышат. Мертвый груз.
           Сердце.
           Почему: у меня болит, у других не болит. Обязанности, дисциплина – оставим. Партийная совесть есть у людей? Гражданская совесть есть? Человеческое что-нибудь должно быть? Всем известно, что и для чего прибыло.
           Вот тебе, Василий Петрович, первое испытание.
           Первое?
           Второе!
           Спокойно, главный инженер. Не показывай своего возмущения, пусть никто не увидит твоего гнева.
           От кого скрывать? Я покажу!
           Интересно, Яночкин в такой ситуации сохранил бы невозмутимость?
           Все-таки, наверно, сохранил.
           Правда, его невозмутимость – будь здоров, весомая.
           И все-таки.
           Что – Яночкин, у меня свое начальство есть.
           Куракин Петр Федорович тоже не сорвется. Трудно представить его потерявшим хладнокровие.
           Ладно. Я не управляющий трестом и не директор завода. Мне эта политика до лампочки, Я инженер, и характер свой прятать ни к чему. Да и не обучен.
           Однако. Все-таки новый завод – на мне. Так сказать, персонально. Захаров только и ждет, что прибегу к нему кричать, возмущаться. И загундосит: я предсказывал, кто теперь ответит, ничего из твоей затеи не выйдет, откажемся, пока не поздно. Не прибегу. Не отступлю. Справлюсь. Без крика и шума, раз такое дело. Посмотрим.
           А наказать – накажу, найти только всех виновных.
           Это – потом.
           В первую очередь – что делать?
           Значит, так. Сюда – кран и трактор с санями. Два трактора.
           И людей. Двенадцать человек.
           Четверых – собирать инструмент и мелочь с разбитых ящиков.
           Остальным – разбирать кучу приспособлений.
           Антона – командовать сортировкой: целые – сюда, подлежащие ремонту – туда, окончательно негодные – в сторону.
           Сегодня к вечеру иметь полную ясность.
           Постараться спасти как можно больше.
           Ничего не поделаешь, придется просить завод изготовить часть оснастки. Одно утешение: не новая. Рано или поздно обновлять пришлось бы. Задержка сейчас – вот беда. По нашей прямой вине. Ну, хватит ныть.
           Так где станки? У гаража? Страшно идти. Кажется, теперь уже нечего пугаться: хуже не бывает. Потом: станки перевезены. Может быть, мои специалисты увлеклись перевозкой оборудования и, занимаясь этим, проворонили разгрузку оснастки? Это не оправдание, но объяснение и если так, то с оборудованием все в порядке? Здесь, за забором должны были поставить. Где же? А!
           Зачем совсем-то в стороне? Под краном, решили кран не гонять. Тоже можно. Ну, отлегло. Слава богу тут не свалка. Смех: не будь безобразия с оснасткой, придрался бы сейчас – что, не найти к чему? – а теперь доволен тем, что хотя бы целы станочки, и стоят на ногах. Стоят? Что за машина на боку? Специальная, не знаю, для чего. Лежит! И хобот треснул – явно от удара. Станина чугунная – как трещину заделать? И тут – эх!
           Кому пожалуешься?
           Кого обвинишь?
           За преступление кто-то ответит.
           Нет, к Захарову не пойду.
           Пойду в партком.
           Пусть разберутся.
           И меня спросят. Отвечу. Не знаю, виноват ли. Выяснят. Дадут, кому надо.
           Не надеялся без трудностей организовать большое дело! Знал, на что иду, и был готов к тому, что не будет получаться и нет кадров и придется день и ночь учиться и работать, искать людей, осваивать машины; даже то, что сплошной брак пойдет вначале и горя не оберешься с этим качеством, пока не научимся как следует, – ясно и, честно говоря, по ночам в дрожь вгоняет от веселого предчувствия, но не страх – азарт и жажда работы, нетерпение скорее схватиться с мельницами и страсть к новому, моему, самим начатому делу взвинтили нервы, лишили сна и покоя и дали возможность ощутить силу и уверенность в себе. Прежде чем начать, расчитывал и думал, представил себе, какие трудности можно ждать, оценил их и внутренне приготовился к нелегкому сражению. Но чтобы сразу, с самого начала спотыкаться на каждом шагу – такого не представить. На каждом шагу, буквально! Какое спотыкаться: падать, лбом брякаться и каждый раз с шишкой на голове – так башки не хватит. Какой сюрприз будет завтра? Или еще сегодня: день только начинается. Если дальше пойдет в том же духе, до начала производства просто не добраться. Даже цех не организовать, все переломают, попортят, а с материалами и деньгами или еще чем-нибудь новый фокус выкинется, там уж от Захарова не отбиться – он спит и видит, как спихнул с себя лишнюю обузу.
           Я как чувствовал, что так получится.
           И Захаров знал, не дурак.
           Оттого и услал меня. Это же вредительство.
           Не докажешь.
           Он прав. Он всегда будет прав, что бы ни делал, при его опыте и положении.
           Старая лиса.
           Ладно. Мы тоже не из-за угла мешком пуганые.
           Учи, Григорий Петрович, всякая наука на пользу идет. Петр говорил шведам спасибо за то, что лупили его и научили драться. Может, и я еще тебя благодарить стану. Только теперь ни под каким нажимом никуда не поеду, если буду считать, что нужен здесь. Хоть увольняй, хоть под суд отдавай – не угонишь.
           Вообще-то, конечно: какой я руководитель. Ни конкретности, ни категоричности мышления. Мысли путаются, перескакивают с одного на другое, никаких выводов, ни делового анализа.
           Полчаса размышляю, а что толку?
           Обо всем – значит, ни о чем.
           Рассуждаю вообще, абстрактно. Какая-то гнилая интеллигентщина. Кому бы поплакаться, кто бы помог, кого осудить.
           Проще всего.
           Вон Яночкин: взял направление и не дал сбить, всех заставил думать и решать в этом направлении. Четко. Конкретно. И коротко. С такими корифеями шутя справился.
           Тут с самим собой не справиться.
           Растерянность, больше ничего.
           Руководитель – не только ум. Прежде всего – воля. Самовоспитание, дорогой Василий Петрович. Пора.
           Итак, спокойно. Выводы.
           Неожиданный удар. Серьезный? Да. Смертельный? Категорически: нет!
           Хорошо.
           Срочные меры.
           Первое. Разобрать оснастку и сегодня же составить ведомость дефектов. Сегодня не успеть. Завтра. Это – Антон.
           Второе. Определить, куда какое оборудование завозить и организовать перевозку. Все-таки главный механик. Его работа. Как ни уворачивается, только его заставить этим заняться.
           Если к вечеру не перевезти, станки накрыть. Выписать толь. Проверить, есть ли на базе.
           Третье. Сразу готовить помещение под монтаж станков. Кстати, на стройке – двигается дело? Нет, так не пойдет. Стройка – потом, сейчас не думать об этом. Значит, помещение. Вызвать Паршивикова. Еще раз посмотреть с ним планировку. Пройти в механические мастерские, на месте проверить, все ли площади освобождены. Опять – с главным механиком. Барышева взять, сразу начать готовить щиты и проводку электропитания.
           Все. На сегодня – все. С Новчихиньм и Архиповым за вчерашнее разобраться позже. Сперва – дело. От главного – ни на шаг. Никаких жалоб. Всю ответственность – на себя. План работы на день. Себе и помощникам. Ежедневный обязательный контроль. И не разбрасываться – закон!
           Что противопоставить старческой осторожности и многоопытной хитрости директора? Прямоту, уверенность и главное: направленность. Меньше мелочей, никаких жалоб, самостоятельность во всем – только так можно успешно решить задачу. Завод начинается, ничто не может помешать его организации. Он необходим людям, которые здесь живут, и всему государству. Не я, так другой взялся бы за его создание. Я понимаю необходимость и сознаю свою силу, мне он нужен для утверждения себя как руководителя и организатора, как инженера, и коммуниста и не отступлюсь, сделаю что смогу, завод начинается – значит, будет, дело справедливое – и быть по сему.


--- ГЛАВА 10 ---


           Ошибки нужно исправлять пока не поздно. Еще есть время отказаться от авантюры. С кем собрался Петушков создавать завод? Где возьмет специалистов? И сам он чистый торфяник – зачем лезет не в свое дело?
           Многообещающее начало: изуродовали оснастку, сломали станок, разгрузить как следует не смогли – что говорить о самой работе. Люди привыкли иметь дело с торфом. Есть, конечно, механизаторы, но они специализировались на обслуживании опять же торфоуборочной техники. Каждый из них на счету; ни одного не дам Петушкову. Тем более, скоро начинается сезон. Молодой, горячий. Не понимает, что предприятие не приспособлено к обработке металла. Ни организации, ни культуры, элементарной подготовки к этому делу нет.
           Как ему удалось склонить на свою сторону управляющего?
           Главное: обком – за.
           В пятьдесят девять лет не пойдешь воевать: скажут, устарел Захаров, перспективы не видишь.
           Перспектива.
           Рога поломаешь на этой авантюре.
           Опять-таки, не получится – с него ответ: директор. До пенсии не доработаешь, снимут.
           Петушков. Всегда, скромный был. Десять лет работали – дай бог каждому. Откуда вдруг такое упорство. И упрямство. Благодетель народный. Не верю я в такое благодетельство. Тут что-то другое. Не копает ли под меня прежде времени? Не похоже. Да и зачем? Жизнь научила: чужая душа – потемки. Слишком часто люди делают непонятные вещи, неизвестно зачем, в меру своего ума гонятся за призрачной удачей. Петушков умен. Без сомнения. Тем более непонятна причина, по которой добровольно с таким упорством натягивает на себя это ярмо. Взбрыкнул – и никаких советов не слушает. Главное в работе – целеустремленность. Он, Захаров, всю жизнь посвятил делу, которому его выучили и на которое поставили: добыче торфа. Сначала был гидроторф, потом переходили на фрезер. Два показателя, за которые он всегда боролся: увеличение добычи и снижение себестоимости. Двенадцать лет руководит предприятием, при нем Октябрьское достигло высшей производительности и наибольшей добычи. В этом, в первую очередь, его заслуга, именно его целеустремленности, потому ему и почет и уважение. Разбрасывайся он, попробуй организовать побочное производство – всегда можно было, в принципе, это сделать – не видать предприятию переходящего знамени министерства, которое держали подряд три года, не видать бы ему и ордена. Красного Знамени. За двумя зайцами...
           Люди освобождаются? Да, теперь освобождаются. Торфяники. И надо их агитировать и отправлять на новые предприятия, где каждому специалисту рады. Хотят, не хотят, нужда заставит. Здесь работы не будет, сами поедут. Правильно, через десять-пятнадцать лет торф может кончиться. Вот тогда пусть кто-то, кому положено, строит здесь завод или какое другое предприятие. Зато торфяники будут на другом месте заниматься своим делом. Сюда придут другие специалисты, может быть, поселок заново оборудуют, как знать. Но это уже не наше дело. А что мы можем, даже если взялись? Сейчас прибежит Петушков, начнет возмущаться, и плакать – скажу: видишь, я предупреждал и еще раз предупреждаю. Это – начало, то ли еще будет – представь! Откажемся, еще можно, признаемся: не по плечу ноша, не тот профиль, квалификации не хватит ни у кого – от рабочих до руководства. Взвесили, прикинули как следует и убедились: не потянуть нам. Извините и заберите то, что прислали. Не получилось, сами видите. Самое правильное, что можно сделать.
           Ты коммунист; признай свою ошибку и исправь – за это тебе уважение. А головой в стену биться – столько шишек набьешь, что и не вылечить.
           Молодо – зелено. Не так и зелено. Я в его возрасте был серьезнее. И выдержаннее. Ишь, бежит. Ноги не вытер перед входом: кипит, так и есть. Давай, давай, беги, поговорим. Авось, сегодня договоримся, коли накипело у тебя.
           Захаров быстро отошел от окна, сел за стол и к своему удивлению почувствовал, что волнуется, словно перед отчетом в горкоме. Придвинув бумаги, попытался отвлечься и успокоиться, но не смог читать, то и дело поднимал голову и смотрел на дверь. Наконец, совсем не мог отвести взгляд от двери, в которую сейчас ворвется главный инженер.
           Пульсирующими толчками по кабинету двигалась гулкая тишина.
           Дверь не отворялась.


--- ГЛАВА 11 ---


           Ждет Захаров. Пусть. Не до него. Сегодня дела поважнее, чем с ним дипломатию разводить. Некогда, надо бежать на площадку. Вообще-то неудобно, наверно, надо доложить о поездке, все-таки начальство. О беде – ни звука.
           Одетый, он быстро, подчеркивая свою занятость, вошел к Захарову, на ходу поздоровался.
           — Ну, что, – предупреждая вопросы директора, доложил весело и с удовольствием, – все в порядке. Съездил хорошо, познакомился с людьми. Деньги при мне перечислили телеграфом, сегодня к вечеру надо проверить поступление.
           — Значит, все нормально?
           — По-моему, да.
           — Рад.
           — Побегу, Григорий Петрович. У вас ко мне ничего нет? Работы невпроворот. Времени – секунды свободной не видно. Надо торопиться. Буду на площадке или в мастерских.
           Он сдержал улыбку при виде озадаченной физиономии директора. Захаров смотрел на него изумленно и недоверчиво, однако удержался от вопроса. Молча директор проводил взглядом главного инженера.
           Выйдя на улицу, глотнув свежего морозного воздуха. Петушков, испытал такое чувство, словно вырвался из темницы на волю. Опять нервы. Плохо. Ненормально. Трудно ему приходится каждая встреча с директором. И долго еще так будет?
           На площадке приступали к работе. Панчехин распоряжался, как всегда, тихо, незаметно, без крика и споров. Он не приказывал – просил, но настойчиво и без колебаний.
           — Кран перегони сюда. Не все равно где, что ж, что разница в трех метрах, здесь будет удобнее. Ну погляди сам, тебе неохота на три метра кран подвинуть, споришь, а не поглядел как следует. Прикинь. Видишь? Вот сюда и двигай.
           — А вы двое станьте с той стороны. Не ждите крана, отбирайте что полегче. Рукавицы наденьте. Не холодно, а руки побьете. Привычные, не привычные, вы на работе, значит соблюдайте технику безопасности.
           — Хватит народу?
           — Хватит, Василий Петрович. Больше – толкаться будут.
           — А по-моему, ты неправ. Думаю, человек восьми тебе недостает. Сейчас пришлю. И учти, сегодня все надо разобрать.
           — Не-ет, сегодня не управиться.
           — Надо, Антон Абрамович, пойми: надо.
           — Оно – так. Да не управиться.
           — Задержи людей. Пусть поработают, завтра дадим отдохнуть.
           — Толку-то. До семи – только, там уж темно.
           — Сделай, что сможешь, но сегодня кончи, очень прошу.
           — Что сказать: будем стараться. От меня что зависит, сделаю, Василий Петрович.
           — Давай, Антон, надеюсь на тебя.
           — Будем стараться.


--- ГЛАВА 12 ---


           Как-то все не по-человечески. Трудное начало. Главное, непонятное. С деньгами – ладно, прокол по неграмотности. Станки-то зачем теперь прислали. Договаривались: детали первое время изготовляет завод. Все. Осваивается в темпе сборка и сварка. Только потом постепенно переход к внедрению механической обработки деталей. Про поставку металлорежущего оборудования речь не шла. Четыре грузовика, новых станков. Куда? Зачем? Не ошибка, ли? С другой стороны, на будущее – совсем неплохо. Убрать, законсервировать, пусть стоят, своей очереди дожидаются. Подтверждают уверенность в обеспеченном завтра. Но – не вовремя, ох, не вовремя. С одной оснасткой бы разобраться.
           Нужно созвать людей. Посоветоваться. Настроить. Определиться конкретно. Разделить обязанности. Решить, в чем на кого следует опереться. На что можно надеяться, в конце-концов.
           Есть повод задуматься. Всерьез и надолго. Никто не мешает. И мысли не бегают, перебивая одна другую, мешая зацепить основную, центральную, главную. Цель ясна, задача поставлена, решение принято и способ понятен. Направление мыслей одно.
           С кем работать? Кого на совет приглашать? Кто помощник, опора, единомышленник? В друзья-товарищи кого теперь записывать? Сегодня. С желанием. Надеждой. Уверенностью. А?
           Василии Петрович Петушков никогда в жизни не знал одиночества. Не испытывал подобного чувства. Избежал. Понимает, такое существует в природе, читал, догадывался, но на себе не примерял. Не помнит, во всяком случае. Человек общественный, окружен людьми. Дома – Нина, верный друг. С ней, бывает, не соскучишься, поспорим, поругаемся, но не допустит бросить в одиночестве. На работе – общее дело, понятные отношения, люди на месте, сам – профессионал, специалист высоко образованный и объективно грамотный. В советах не нуждается, и помощи не требует. Всему кого хочешь научит. Требовательность, настойчивость, смелость и находчивость когда надо - люди слушают, выполняют, подчиняются с готовностью, понятием и сознательной дисциплиной.
           Новое дело требует, оказывается, иного подхода. Нужны надежные помощники, на которых можно без риска опереться. Кто не подведет. Нет, не то. Кто заболеет новым производством и проявит самостоятельность, полезет в самую гущу, займется освоением с желанием и без боязни. С кем в любой момент не страшно отлучиться в полной уверенности, что все осталось под надежным присмотром. По большому счету ему нужен полноценный заместитель по новому производству. Впоследствии – главный инженер предприятия. В скором времени. Меньше года. Не видно такого. Даже в кандидаты на пробу никто не годится. Кадровая пустота.
           Хотя бы ответственных исполнителей отыскать. Пусть не таких инициативных, как хотелось бы, но слушающих его, понимающих ситуацию и настроенных именно ему помогать. Такие, конечно, есть. Но где они? Не приходило в голову заранее готовить кадры для нового дела. Будем подбирать. Надо. Надо-то-надо.
           Пока – один. Без опоры. Без устойчивости. Самому за всем не успеть. Обвал не случаен. И если так дальше, то нынче только начало. Снежный ком?
           Нет, это не испуг. Ни страха, ни ужаса. И обреченность им не овладела. Просто сильно растерялся от нежданного открытия. Растерянность и озадаченность обнаружились в те минуты, когда он задумался, кого вызвать на совещание. Искал и не смог найти. Не выбрал, кого бы пригласить на разговор. Не видел. Не слышал. Не знал.
           Одиночество? Ему – никогда не грозило.
           Дома – семья. Кругом – друзья. На охоту. На рыбалку. Захочется одному, ничего не получится, всегда компания подберется. Да где бы ни было. На работе в том числе. А вот – такое чувство. Новое и дикое.
           Нет, он, разумеется, не один. Антон Панчехин и Костя Паршивиков – друзья ближе некуда. Новчихин Иван – все-таки, с хроническим алкоголизмом и вечной ненадежностью, со светлой своей головой и золотыми руками.
           Четверо – слишком недостаточно. Тем более, что Костя и Антон, умные и надежные советчики, в практических делах просто слабы. К руководству, кажется, вовсе не приспособлены. Другое их назначение. Антон – конструктор божьей милостью, пусть и занимается. Будет завод, станет главные конструктором. Костя – главным технологом, соответственно. Главные технические кадры на, заводе. Его гордость. Конкретные задания им давать можно, нужно, выполнят с радостью, только без перебора, по крайней необходимости. Не утопить таланты в мелкой суете, не соблазниться легкой доступностью.
           На организацию производства – Новчихин. Когда трезв. Заведется, увлечется – пить не станет. Бросит. Петушков уверен, знает Ивана. Пока не увлечен. Осторожен. Насторожен. Кроме него начальником нового цеха не видать никого. Как-то надо увлечь. Назначим руководителем, может, сам разбежится. Время покажет.
           И вчетвером можно испытать одиночество. Раз ощутил, значит можно. Просто больше нет никого. Здесь. У них. На Октябрьском торфопредприятии.
           Кадры на предприятии есть. Хорошие кадры. Грамотные инженеры. Крепкие руководители. Догадывался, что могут не поддержать. Надеялся на всеобщую сознательность. Не получилось.
           Главный механик Архипов на месте, слов нет. Технику знает и умеет организовать обслуживание и ремонт прекрасно и самостоятельно. Главным инженером потянул бы без вопросов. Ушел бы он, Петушков, уверен: Захаров поставит только Архипова. Правильно сделает. Готовый кадр. Не старый еще. Лучше не надо. Нынешнему директору. Впрочем, у того тоже сомнения. Иначе не держался бы так за своего главного инженера, расстаться есть все возможности.
           Ему, Василию Петровичу Петушкову, не нужны руководители не желающие сделать лишний шаг в своей работе. Не способные выйти за рамки должностных обязанностей. Не видящие перспективы предприятия. Не умеющие помочь товарищам в нужный момент. Не болеющие за общее дело, знающие только свой участок и свое место. Раньше на Архипова можно было полагаться. А кто знает. Петушков держал все под жестким контролем, Архипова и его службу прежде всего. Но доверял полностью.
           После того как главный механик наотрез отказался заняться оборудованием нового производства Василии Петрович уволил бы его сразу. По крайней мере, освободил от должности. Не мог. Не имеет права. Еще не директор. А директор не позволит, думать нечего. Замены, опять-таки, нет. Иван? Пьющего Новчихина Захаров не поставит ни за что. И назначение Ивана Петровича в новом, цехе совсем иное.
           Надо создавать бригаду обслуживания станочного оборудования и подбирать бригадира. А подчинить начальнику цеха. Надо Новчихина втянуть по уши, нагрузить так, чтобы про алкоголь думать забыл намертво. Одна бы работа на уме была.
           Александр Федорович Баринов, пожалуй, самый заслуженный работник на предприятии. Сразу после окончания института, еще задолго до войны приехал, здесь женился, отсюда воевать уходил. Вернулся после ранения. Начинал мастером электроучастка. Вырос до главного энергетика. Много лет энергетикой предприятия командует.
           Все знает и все умеет. И принципиален до невозможности. Не хуже Архипова. Два сапога.
           Звонит. Василий Петрович, на четвертом километре линия электропередачи повреждена, сообщили. Так поезжай. Дайте транспорт. Позвони диспетчеру. Не мой вопрос. Значит мой, главного инженера? Не знаю. Диспетчер работник не мой. Позвони начальнику гаража. Он мне тоже не подчинен. Попроси, тебе не откажет никто. При твоем положении. Пусть откажет какой дурак один раз. Отключишь энергию на пару дней, сам с услугами бегать станет следом. Такова наша система построения взаимоотношений. Да этого тебе не надо, все знают и уважают главного энергетика. Нет, ему нужно – ты предоставь.
           Тоже – почти пенсионер. Ровесник Захарова. И тоже – не тронь лишней заботой. В открытую, как механик, не заявляет, а по сути тоже уклонился от участия. Людей нет, все заняты. На организации нового производства, глядите сами, объем работ нам непосильный. Нужно подсчитать, скорее всего с нагрузкой не справиться, придется тянуть дополнительный кабель почти от города, это побольше пяти километров. И внутри – два новых корпуса, силовое оборудование. Нет, нам с нашими возможностями близко подходить – преступление. Не стану и обещать.
           Саботаж руководителей? Утрата желания трудиться в полную силу? Все это – эмоции. Рассуждения, впрочем, правильные. Только тут не вся истина. Безусловная правда в разном отношении к новому производству директора и главного инженера. Всем бросается в глаза. То, что игнорирует директор, обходят стороной его преданные помощники. Еще и солидарные с ним. Захаров нагнетает обстановку, требовательность к специалистам увеличивает, ежедневно теперь требует отчитываться за работу. Строже, чем в сезон, взыскивает за каждый промах, держит высокое напряжение. Дает понять: занимайтесь своим делом, привычным и главным, отвечаете только за торф и поселок. Новое производство меня, не интересует. Ни одного вопроса. Никакого дела. Вы – хотите занимайтесь, хотите – нет, меня не касается.
           Нет, Василий Петрович с такими работниками просто так расставаться не собирается. С их позицией смириться придется. Пока сумеет обходиться без них, пусть сидят на своих местах. Директором станет, предложит взять полные объемы нагрузки, возглавить объединенные участки. К концу года, надеется, исчезнут понятия старого и нового производства, будет единое предприятие. Захотите работать, милости просим. Заранее, в перспективе забыл ваше нынешнее поведение. Пережили, и ладно. Главное – как дальше. При его руководстве такое отношение недопустимо. Не желаешь как следует трудиться – вон! Само собой понятно.
           С планированием – другой вопрос. Анна Васильевна тяжело справляется со своими делами. Старается, но – не дано. И про планирование нового производства с тревогой спросила. Сознает, что придется заниматься, и неуверенна, как всегда. Понятия планово-диспетчерская и планово-экономическая службы Петушков уловил в Ленинграде. Сигаев обратил внимание. Василий Петрович сразу решил: два отдела у себя объединить в один плановый со всеми функциями, диспетчерской и экономической. Только для производства тары. Отделить от планового отдела торфопредприятия. Анну Васильевну не трогать, ей просто не потянуть. А поставить туда Татьяну Кузьмину, она справится, должна, нынче в плановом не в полную силу используется, на многое больше способна. Не теперь, позднее, как поставим производство. Но предполагается сделать именно так, и Татьяне нужно будет сказать скоро, пусть настраивается.
           Отвлекся на будущее, до планирования производства неблизко, мечтать потянуло, больше думать не о чем. Ладно, на минуту отвлекся. С кем сегодня работать? Подготовку производства осуществлять. Освоение. Транспортировку оборудования и оснастки. Монтаж. Пуск. Начало сборки. На всех технологических операциях последовательно, а можно хоть параллельно, так Ларин объяснял.
           Руки вверх? Капитуляция? Один потяну, не сдамся.
           Одному не справиться. Четверым – тоже.
           Значит, Ленинград. Завод. Яночкин. Сказал: проси что угодно, все дам, только обеспечь план.
           Пока и плана нет. Есть время на организацию. Мало. Хотелось сразу навалиться самим, своими силами. Что ж, надежда на завод. Не стесняться, объяснить ситуацию. Пусть отправят мне помощников. Руководителей. Организаторов. Ответственных людей. По разным направлениям. Пусть нас учат. Всю практическую работу возьмут на себя. И Яночкина спрос только со своих. Не так мечтал, самостоятельности желал, с начала. Иного выхода нет. Следует признать. Слаб главный инженер поднять самостоятельно новое дело. Своими силами. Разные масштабы производства. На это – действительно слаб. Сам – не готов. Ничего. Вместе с ленинградцами – осилим. Обязательно. Непременно. Поглядим, на сколько времени потребуется помощь заводских работников. Не помощь, работа – основная, безоглядная, ответственная. Сколько месяцев ему отводится на подготовку собственных кадров. Исполнителей и руководителей. Много не дадут. Городские жители здесь долго не выдержат. Не город, не деревня. Особо нечем привлечь. Но задача ясна. И нужно сделать все, что необходимо. Изобретать что возможно. Увлечь реальной мечтой не только своих – приезжих работников ленинградского завода. Постараться создать им нормальные условия жизни. Искать помещение. Мал, очень тесен дом приезжих. После совещания нужно будет проехать в город, поговорить с директорами гостиниц, уточнить их возможности. Сегодня, не откладывая. Сразу после совещания.
           Вчетвером – какое совещание. Заседанием тоже не назовешь. Совет! Пожалуй, самое точное. Так и определить. Совет предприятия по производству продукции машиностроения. Слишком длинно. Можно проще: по продукции машиностроения. Еще короче: по машиностроению. Отдаю приказ. Создать технический совет предприятия по машиностроению в составе четырех человек под моим руководством. На период освоения нового производства совету собираться ежедневно в кабинете главного инженера. Приказ подписать директором. И задание Тосе: под роспись ознакомить членов совета и собрать сегодня в тринадцать двадцать пять. Ровно. Как в ленинградском ресторане «Метрополь».


--- ГЛАВА 13 ---


           — Пока собираемся в таком составе, – объявил Петушков. – По мере развития производства и появления новых людей будем совет расширять. Сегодня кандидатов не видать. Или у вас есть предложения?
           Все промолчали. Понимающе и благодарно.
           — Ленинградцы приедут, пригласим на совет обязательно. Но в состав не станем вводить. Не имеем права гостям приказывать. Формально. А фактически будем все обсуждать вместе. Должны на следующей неделе. Очень жду. Без них не справиться. Давайте обсудим, что сумеем сделать сегодня. Кому чем заняться. Кого еще привлечь.
           Сразу хочу поблагодарить Антона. Не обещал ведь. И мне казалось, не успеть. Ведь успел. Все закончил. Как мог, исправил положение. Разобрал оснастку, разложил осторожно по порядку. Показал, как следует организовать работу. Продемонстрировал грамотный подход к делу. Спасибо, Антон Абрамович!
           Панчехин нахмурился. Новчихин виновато поерзал.
           — Да, Иван Петрович, ты прав. Панчехин исправлял то, чего ты должен был недопустить. Но тебя не виню. Просил вас с Архиповым проследить за разгрузкой, но главного механика директор с утра в трест отправил, а ты заболел, знаю. Самое главное, точно неизвестно было, когда вагоны придут. Ждали позавчера, но уверенности не было. Думаю, ты не заболел бы, зная наверняка о прибытии груза наутро. Поэтому в том, что произошло, твоей с Архиповым вины нет. Я вообще никого не виню. Кроме себя. Единственный виновник происшедшего – я сам. С вами поговорил, настроил, а директору даже не сказал о своем поручении вам. Он не догадывался о том, кому дано задание получения оснастки, да еще и оборудования. Отослал Архипова. Не поставил в известность тебя. Пусть даже больного. Транспортные работы поручил строителям. Они у нас чаще всего разгружают кирпич и всякие материалы. У них и кран. Лаврентьев тоже получит за то, что станок грохнул. Стропальщиков обоих в тот день отпустил, работали неквалифицированные люди, может, еще и нетрезвые, тоже больные. Выясним. Но единственный основной виновник – я сам. Так дело не организуют. Уехал на день и не потрудился даже официально за себя оставить человека. Хотя бы любого из вас. Ждал же прихода важнейшего груза.
           Потому, все обдумав и взвесив, пишу приказ и попрошу директора подписать его управляющим трестом. За халатность и упущения в работе при организации нового производства главному инженеру предприятия Петушкову Василию Петровичу объявить выговор и лишить премии за март.
           Все сказал. Замолчал. Для эффекта. Такая убедительная информация требует осмысления. Пусть думают друзья. Проникают в суть. Персональная ответственность. Справедливый шаг. Красивый жест. Беспощадная требовательность. Начиная с себя. Сила!
           Пауза однако короче ожидаемой Петушковым оказалась. Прервал ее Панчехин. Сказал напористо и весело.
           — Ты нас позвал зачем, Василий Петрович? Показать, что умеешь лупить и спуску не дашь никому? Так всем известно, не новость для нас. Начал с себя? Даешь понять, чтобы милости после этого другие не ждали? Ставишь в ответственное положение? Вгоняешь страх перед наказанием? На боязни строишь дальнейшую работу? Лишаешь нас, всех и каждого, права на ошибку? Извини, но без ошибок никакое новое не сотворишь. Они неизбежны. И в том, что поначалу случилось, не вина твоя, а просчет. Серия просчетов. Многих работников, не только твоих. Надо учиться, и многому. А ты как главный инженер, на мой взгляд, заслуживаешь не взыскания, а благодарности. За то, что нынче делаешь. И нас пока тоже рано ругать. Такое мое мнение. А если ты сразу начинаешь с паники да угроз да наказаний, то тогда на меня не надейся. Не согласен. Уйду. Жаль, но придется. А не хотелось бы.
           — Ну и ну, – сказал Петушков. – Вы что, тоже согласны?
           — В принципе, – ответил Паршивиков, – хотя уходить я не собираюсь. А так – верно.
           Новчихин упорно молчал. Сегодня лишен слова. Завтра, может, скажет. Что главный инженер прав. Так Петушкову кажется.
           — Порви свой приказ, Василий Петрович, – потребовал Панчехин, – и давайте работать. По делу, никак, собрались.
           — Ну, Антон, – растроганно, чуть растерянно и вместе с неодобрением проговорил Василий Петрович, – не ожидал от тебя.
           — Так ведь серьезное дело требует по-взрослому глядеть на вещи. Не взыщи, Василий Петрович, если что не так, но коли решил на нас опереться, так придется и слушать. На том закончим, ладно? А теперь объясняйте, что и как делать, будем стараться выполнять в лучшем виде. В нас – будьте уверены.
           — Все, что сказано, учту, – пообещал Петушков. – Что делать? Продолжим вчерашнюю работу. Разложим на четверых. Готовься, Иван Петрович, организовать цех. Будешь его начальником. Говорили с тобой, ничего не поменялось, начинай работать. Костя, познакомь Ивана с планировкой цеха самым подробным образом, чтобы все было понятно. Прежде чем вам задания текущие на сегодня, давайте обсудим, куда денем полученные станки? Ситуация непредвиденная.
           — Еще неясно, где вообще будут они стоять, – сказал Паршивиков. – С ленинградцами этот вопрос даже не обсуждали.
           — Подумать надо, – Панчехин потер щеку. Посмотрел на Петушкова. Вопросительно посмотрел.
           — У меня решения нет, – ответил тот. – Ставить пока некуда, ясно. Нужно спрятать. Куда?
           — Станки должны работать, – негромко возразил Новчихин. – Чего их прятать.
           — Так места же нет.
           — Отыскать. Помозговать. Станки должны работать, – упрямо повторил Иван Петрович.
           — Подумаем до завтра? – предложил Антон. – Утром на эту тему и соберемся.
           Правильно поступил, что собрал команду, подумал Петушков, чувствуя, как отходит душой. Создан штаб, неожиданно крепче, чем ожидал. Не ждал такой самостоятельности от друзей, привыкших всегда только подчиняться главному инженеру. Недооценил. Возможно, и еще кого-то недооцениваю. Тем лучше. Стоящие люди покажут себя. Будем присматриваться. К молодежи. Даже к новичкам.
           Обсудили работу на сегодня, выслушали задания каждому. Никто не возразил, все готовы. Отпуская членов совета, Василий Петрович спросил:
           — После позавчерашнего обвала не пропала вера в наши возможности организовать производство?
           — С какой стати? - удивился Антон. – Ну, приспособления уронили. Не в те руки сунули. Поправим.
           — Худое начало – хороший конец, – поддержал Костя. – На ошибках учиться будем.
           — Поглядим. – Иван Петрович все еще сидел хмурый, глаз не поднимал, говорил вроде как себе. – Изделие тяжелое взяли, можем не осилить. С малого бы начинать лучше.
           — Чем лучше, тем хуже, – пошутил Антон.
           — Не будем спорить, – заключил Петушков. – Все правы. Трудное дело, факт. Справимся, тоже факт. Смотреть давайте вперед, весело и уверенно. Надеюсь на вас, а вы на меня, и все будет в порядке. С разговорами на эту тему – покончено.


--- ГЛАВА 14 ---


           Лобанов с портфелем, Ларин с чемоданчиком, румяные с мороза, не раздеваясь, без стука ввалились в кабинет главного инженера. Петушков радостно встал навстречу.
           — Знаете, как вы вовремя.
           — Ну, – сказал Лобанов, – мы всегда вовремя.
           — Серьезно: в самый раз.
           — А мы всегда в самый раз.
           — Ох, и нужны вы мне, не представляете, именно сегодня.
           — К вашим услугам. Как говорится? И сегодня, и вовеки, и присно.
           — Вот и отлично!
           — Так что стоим, граждане? Раздевайся, Илья Семенович, будем работать.
           — Не сразу, – возразил Петушков. – Позавтракайте, устройтесь с жильем, я позвоню чтобы вас определили, а, скажем, через час давайте встретимся снова, уже по делу.
           — Завтракать нам не надо, а с жильем – что с жильем, к вечеру устроимся.
           — Чемоданы в дом приезжих забросим, – вмешался Ларин, - и умоемся как следует, в поезде не умывание было.
           — Да, какой-то грязный вагон попал, – согласился Лобанов. – Я привык к поездам Ленинград-Москва, там чистота и обслуживание идеальные. Тут и вагон купейный, да старый, проводницы ленивые, не убирают, видно, их никто и не контролирует. Словом, не люкс. Как хотите, – махнул он рукой, возвращаясь к разговору, – устраиваться так устраиваться. Через час? Договорились.
           — Помылись? Отдохнули немного? – продолжал оказывать внимание Петушков, когда они снова встретились. – Совсем другое дело, верно? Теперь можно поговорить. Первым делом надо бы Алексея Никифоровича познакомить с директором, но он в горкоме, будет позднее. Так с чего начнем? Или я вам расскажу все, что надо, здесь или пойдем на место, посмотрите состояние.
           — Как удобнее хозяину, – предложил деликатно Лобанов.
           — Я был в Средней Азии, – поделился Ларин. – Там повторяют пословицу: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
           — Увидите вы все равно, я хотел, может быть, сначала свои вопросы вам изложить – есть неотложные. Ладно, не возражаю. В конце-концов, час-полтора ничего не решают и от перестановки слагаемых сумма не изменится. Пошли!
           Они прошли в механическую мастерскую, посмотрели, как двигают станки, как готовят фундаменты, снимают установленное для ремонта тракторов оборудование, в тамбуре начинали белить потолок.
           Работа кипела.
           Лобанов в подробности не вдавался.
           — Хотите знать мое впечатление? – спросил он. – Молодцы вы. Главное, что люди работают. Видны желание и настроение. Направление правильное, темп хороший. Так и доложу директору. Молодцы, право.
           — Не все так хорошо, – грустно сказал Петушков.
           — Все и не может быть хорошо. В целом, давайте брать в целом.
           — А что плохо? – поинтересовался Ларин.
           — Пока плохо все. С самого начала.
           — Например?
           — Угробили много приспособлений. Больше половины. Грохнули при разгрузке.
           — Поправим, – заявил радостно Лобанов. – Бросьте думать. Вызовем бригаду слесарей специально на ремонт. Оснастка вся старая, рано – поздно все равно менять. Запиши, Илья Семенович. Заказывай весь комплект приспособлений, пусть новые изготовят. Я срок дам и прослежу чтобы сделали. Все в наших руках. Это – мелочь. Главное – начать производство.
           — Так где начать без оснастки?
           — Для запуска все, что требуется, исправим здесь. Ларину сегодня-завтра определиться, кого вызвать, что делать и когда. Да, и решить, сколько приспособлений необходимо иметь на каждой операции. Такой первый план должен быть составлен и завтра же нами рассмотрен.
           — С кем я могу заняться? – Ларин был настроен взяться за дело немедленно.
           — Полностью в курсе Костя Паршивиков. Он в вашем распоряжении.
           — Зачем в распоряжении? Костя же технолог. Коллеги, значит. Просто, вместе будем работать.
           — Ты тут не скромничай, – рассердился Лобанов. – Мы приехали распоряжаться и показывать людям, как следует работать и организовать дело. А главный инженер, думаю, поможет нам командовать, учить и требовать с его работников. А мы поможем ему создать базу промышленного производства. И обеспечить выпуск изделий. Правильно я говорю?
           — Очень даже правильно. Только так.
           — А как же. Задача у нас одна.
           — И это здорово, – заключил Петушков. На душе стало легче. Не знал, как пойдет первый разговор. Получился как надо, лучше чем ожидался. Не пришлось ничего доказывать, ни в чем убеждать. Осторожно спросил, не мог удержаться.
           — Вы надолго приехали? Насколько?
           — А насколько надо. Сколько потребуется, столько здесь будем. Пока не наладим производство. Петушков глянул на Ларина.
           — А все-таки?
           — Пока на месяц, – объяснил Алексей Никифорович. – Думаю, этого будет недостаточно. Продлим командировки, посмотрим по ходу. Мы еще ничего не начинали, а вы уже полным ходом работаете. Может быть, без нашей помощи справитесь, своими силами освоите. Нам, главное, все поставить, полностью вас обеспечить, а производство организуете самостоятельно. Сами нас выгоните, чтобы не мешали. Но пока потребуемся, будем здесь.
           Петушков смотрел на Ларина.
           — На какое время настроен Илья Семенович?
           — Объективно? – Ларин задумался. – Думаю, полгода на всю подготовку понадобится. Никак не меньше. Надо вам, Алексей Никифорович, подобрать команду. От того, как поставим дело, зависит вся дальнейшая работа. Организовать надо хорошо и основательно, пусть немного дольше, может быть, зато капитально. Нужен проверенный народ. Я месяц буду точно, Алексей Никифорович прав.
           — Будешь и дольше, если понадобится.
           — Не смогу, жаль. Хавроничев с Петрушовым обещали мне: на месяц, не больше.
           — Я тебе пообещаю столько, сколько нужно. Детский сад устраивать. Серьезным делом заняты. Не о чем спорить.
           — Ну, – миролюбиво сопротивлялся Ларин, – командировка у меня на месяц. Тридцать дней.
           — Это ни о чем не говорит. Бумагу снова напишем.
           — Что ж, – сказал Петушков, – мне бы очень хотелось чтобы вы оба, именно вы, не бросили нас до завершения работы.
           — Это не вопрос, – согласился Лобанов. – Решено. Только так. Ларин промолчал, и Василий Петрович подумал: главная кадровая задача для меня – ре шить с руководством завода вопрос задержки на длительный срок этого парня. Он именно мне нужен здесь, нутром чувствую, душой ощущаю, умом понимаю его необходимость от начала и надолго. Для нашего дела. Решим, не можем не решить. Только не так, как обещает Лобанов. Присмотреться надо к нему, готов с ним работать, вернее всего станем дружить, но первое впечатление от встречи с ним не ушло и неизвестно, чего больше временами лезет из него: настойчивости или нахальства, упрямства или наглости. Не иначе, как всего достаточно. Большое начальство корчит из себя. Поглядим, что в действительности представляет и чего на самом деле стоит. Увидим. А с Лариным решать – в Ленинграде. С Яночкиным, только. Чувствую: он – решит. Не будем торопиться.
           — Ну, а дальше что?
           — Ну, а что дальше?
           — Я и спрашиваю: дальше – что?
           — Ничего, что. Дальше видно будет.
           — Нет, так не пойдет. Видно будет – не годится.
           — Я тоже так считаю, – согласился Ларин. Подошел тихо, спорщики сразу не заметили.
           — О! - воскликнул Костя Паршивиков. – Мы вас ждем.
           — Вот он, я.
           — Это Кузнецов Николай Иванович. Мастер механической мастерской. Тоже интересуется новым производством.
           — Мы, значит, тоже интересуемся? – усмехнулся Ларин.
           — Хотел бы сразу к вам перейти, - объяснил Николай Иванович, –не пускают. Так хоть помогать, чем смогу.
           — И много у нас добровольных помощников?
           — А все, – сказал Костя. – Все, кого не пускают. К кому хотите обратитесь, каждый с радостью любую помощь окажет, что сможет.
           — Об чем толк, бояре?
           — Я говорю, желаешь помочь, помогай. Бери приспособление и осматривай.
           — Ну, а дальше что?
           — А что дальше. Увидишь, сохранилось приспособление или окончательно испорчено. Или частично.
           — На глаз? - удивился Ларин.
           — Пока на глаз. Он у него тренированный. А что еще придумать?
           — Чертеж давай, – рассердился Кузнецов. – Не дело так. Покажется одно, окажется другое. По чертежу конструкцию проверяют. Чертеж давай.
           — Правильно, – поддержал Илья, – только так и не иначе.
           — Знаю, – устало подтвердил Костя. – Нет чертежей. Неизвестно, сколько еще их ждать. Сейчас спросим у Ленинграда. А пока другого выхода не вижу.
           — Как же так? – Ларин был озадачен. – Я лично вместе с оснасткой отправил два ящика чертежей. Все чертежи должны быть здесь. Никуда не делись. Может быть, у конструктора, к нему попали?
           — Антон чем занимается, – сказал Костя, – эскизирует приспособление, которое вроде не пострадало, находит примерно для какой технологической операции предназначено, задает размеры и назначает их контроль. Четыре наименования таким образом проверили.
           — Вот и давайте, я по эскизам проверкой займусь, – обрадовался Кузнецов.
           — По чертежам, – не согласился Ларин. – Втроем займемся. Или вчетвером, конструктора привлечем. Молодцы вы, конечно, чертежи тут дублируете. Но легче поискать то, что нужно.
           — Мы не знали, что нам отправлено.
           — Телефон же есть. Трудно позвонить?
           — Телефон у начальства в кабинете. Нам недоступно.
           — Ладно, не по делу разговор, – оборвал Илья. – Нам, Костя, завтра подробный план составить восстановления и производства вновь оснастки. Пошли, покажешь, где что разгрузили. Найдем ящики с чертежами, я их узнаю сразу, это у вас руки не дошли вскрыть. Разделим на четверых, разберемся. Нам главное выяснить, какие можно доработать, какие нельзя. Часть вообще не пострадала, их проверить тщательно и сразу поставить на место в технологической цепочке. Завтра такой план должны утвердить ваш главный инженер с нашим заместителем. Собирайся, идем.
           — Антона, конструктора, захватим?
           — Можно.
           — Он наверху, как раз у себя.
           — А мне-то что делать? – спросил Николай Иванович.
           — У тебя дело есть. Продолжай свою работу.
           — Ну, а дальше что?
           — А что дальше? – спросил Ларин, глядя на Костю.
           — Дальше видно будет. Ты пока отбирай те, что не покалечены.
           — Через час здесь появятся все чертежи. – Ларин пообещал решительно и твердо. – И никаких вопросов не будет. Организуем проверку как надо. А пока Костя прав – давайте определимся визуально. Поверхностно. Зрительно. Кажется не повреждено – направо. Нет уверенности – налево. Сегодня раскидаем, завтра начнем уточнять по чертежам. Основные параметры. Проверим только годные приспособления, те, что на первый взгляд в полном порядке. Сегодня же вызываю ребят на проверку, ремонт и монтаж. Две бригады. Послезавтра уже могут быть. Вот к их приезду мы обязаны кое-что подготовить. Вместе с Николаем Ивановичем сегодня и завтра постараемся проверить по чертежам сколько сможем приспособлений и отберем для монтажа. Главное для нас – темп. Кто бы ни приехал, сразу включается в ритм, наша задача подготовить фронт работы. Да? Согласны? Вот и отлично. Все, Николай Иванович. Разыскиваем чертежи, возвращаемся и присоединяемся к вам. Идем, Костя. Веди к конструктору, забираем его. А пойдет с нами, уверен?
           — Антон? С радостью. Уверен.
           — Значит, как решили, так и поступим. Пошли знакомиться с Антоном. Вперед.


--- ГЛАВА 15 ---


           Вопреки ожиданиям, Алексей Никифорович Лобанов оказался свободен чрезвычайно рано. Так получилось. В первый день своего первого приезда в Чащино следовало показать энергичный настрой, неукротимую работоспособность, безграничную жажду деятельности. Все, естественно, на фоне надежной уверенности, солидного спокойствия и покровительственной строгости. Увлечь появлением руководителя такого ранга дирекцию предприятия, местных тузов, лишить покоя на хотя бы сутки, осчастливить своим общением первые день и вечер, вылить на них поток информации, накопленный в мозгу. Головном. Не только по производству. По Ленинграду – городу – тоже. Культурный уровень. Произвести впечатление, короче. Вместо чрезмерной занятости – полное освобождение от дел. Ранняя остановка. Проспанный полет. Ничего страшного, понятно. Но и ничего хорошего. Досадно.
           Ларин пропал. Исчез. Да нет, все правильно. Получил задание, пустился его выполнять. Просто и действенно. Долго нет, вечер уже. Хорошо, старается, занят. Нет сомнений. Как работает Ларин, ему известно. За обедом не встретились, не созвонились. Ужинать, видать, придется тоже по отдельности. Разбежались.
           Больше из своих – никого. Грустно руководителю без подчиненных. Совсем невесело. Некому подсказать и не с кого потребовать. Полное отсутствие всякого присутствия, как умно кем-то замечено. Не к чему приложить свои знания. Компетенцию. Авторитетное мнение. Продемонстрировать волю и власть. В итоге – сбросить энергию. Накопленную в избытке и гневно требующую выхода. Впрочем, еще не вечер. Это у них здесь, на селе, рабочий день заканчивается в пять часов. Даже для самого высокого начальства. Баловство, не работа. И думать нечего, сразу их учить трудиться по-человечески. Начнут производство, сами втянутся. Альтернативы нет.
           Собственно, нынешний день тоже не совсем закончен. Но кто его знает. Может, да, может, нет. Скорее всего, ничего положительного уже не дождаться. Петушков – что Петушков. С ним все ясно. Нет проблем. Главный инженер обещания выполняет. Дело на месте организовал. Что-то не получается, слегка растерялся, молодой. Нормально. Поможем. Еще не умеет спланировать работу, составить мероприятия, определить очередность, установить сроки окончания, назначить исполнителей, продумать степень ответственности и способы контроля. После составления первого плана поручить Ларину разработать подробные мероприятия по подготовке производства. Все у него в голове уже есть, двух-трех дней хватит изложить на бумаге. Хорошо иметь под рукой такого готового помощника. В общем, на этой неделе ясность должна быть полная с утвержденными сроками, с определением количества людей на каждый участок работ. Главному инженеру покажем, расскажем, научим, подпишем у него, вернее, им утвердим. Без вопросов.
           Все это – тактика. Оперативность. Повседневность. Петушковым руководить можно из дома, имея здесь постоянно Ларина. Приехать, конечно, надо. Познакомиться. Посмотреть. Своими глазами. Увидел. Разобрался. Убедился. В курсе. Надолго. С его компетенцией и опытом – хватило дня. Определить направление, настроить людей, дать конкретные задания, оформить документально, забрать с собой планы мероприятий, проверять систематически состояние дел – хоть здесь, хоть по телефону с завода. Как душа пожелает, как обстановка подскажет. Это – тактика. Диспетчирование. Рядовая примитивная работа.
           Серьезная деятельность: долгосрочное планирование, капитальное строительство, экономика и кадровая политика – все это с директором, и только с ним. Без главного инженера, напрямую. Захарова – да, свести с Яночкиным, состыковать непосредственно. Два директора. Опыт подсказывает. Здравый смысл диктует. За ним, Лобановым, – связь между директорами. Над главными инженерами. И всеми остальными работникам предприятий, естественно. Над обстоятельствами и ситуацией. С директором подружить – обязательно, в любом случае, независимо ни от чего. Иначе – не получится. Главная задача. Григорий Петрович? Да, точно. К нему – никаких претензий, обид или недовольств. Выше этого ради дела. Политика. Стратегия. Жизнь. Хотя можно предъявить с ходу. Что делать в понедельник весь день в городе? У себя дома новое производство. Процесс разворачивается. Требует присутствия руководителя с первых дней. Что может быть важнее? Провинция. В райкоме сколько заседают? С утра – не до ночи же. Впрочем, тут – кто знает. Все возможно, в принципе.
           Петушков, вообще-то, не прощался. Отправил в дом приезжих отдохнуть. Пообещал как директор объявится, сразу сообщить. Обеспечить встречу. Правда, не согласовали время – до какого часа ждать. Может где-то задержаться допоздна, на работе не появится, прямо домой. Не исключено, уже дома, проскочил незамеченным, чай пьет, телевизор смотрит в спортивном костюме и старых тапочках. Знает, понятно, про приезд гостей из Ленинграда, но бежать, все бросив, с ними встретиться не торопится. И – объяснимо. Директор есть директор.
           Сегодня, по всей вероятности, не получится. Семь часов. Бесполезно надеяться. Столовая открыта до восьми. Не прозевать ужин. Ларин по пути сюда зайдет в столовую, поужинает. Скоро появится со свежими новостями. Послушаем. Единственное, что удерживает здесь, в доме приезжих – телефон. Еще минут десять. Не позвонит главный инженер, прекращаем напрасное ожидание, хотя и теперь вправе смело выбираться за дверь, куда угодно: хоть в магазин, хоть на объект, хоть просто прогуляться. Но сначала – в столовую. Как надеяться на человека, который дал слово позвонить, знает, что его звонка ждут, и обмануть. Сложно. Придется учитывать это обстоятельство. Хавроничев с Лариным уверены в его абсолютной надежности. Все нужно проверять самому. Лично убеждаться.
           Звонок объявился нежданно и как-то неубедительно. Коротко звякнул, как будто нечаянно, словно набрали номер и тут же спохватились, что неверно. Лобанов трубку взял. Услышал голос Петушкова. Главный инженер извинился за вынужденное ожидание, длинную паузу, позднее беспокойство, однако договор дороже денег, только – только подъехал директор, хотели встретиться. Собираемся?
           — Иду, – ответил коротко Лобанов.
           Директор встретил в приемной. Стояли с главным инженером, ждали столичного гостя. Почти столичного. Что сказать, для них и Ленинград – стольный город, да и областной центр – тоже. Против их поселка и окрестных деревень – громадные города, с высокими домами и большим начальством. Не шутки. Шутить можно с Октябрьском, там сорок пять тысяч. Не мало, но не сравнишь. В райцентре люди свои. Приезжие – люди чужие даже одеты не так. Вот не так. Похоже, вроде не отличить, а – иначе. Идет человек и сразу скажешь: не наш. Городской. Из большого города. Столичный, словом. Заместитель главного инженера ленинградского завода - вне конкуренции. Без сомнения. С первого взгляда. С иголочки, как говорится. Обувь, брюки, пальто, ушанка каракулевая. Как надо: начищено что требуется, проглажено что просится и ни пылинки, ни морщинки. В Чащино приехала столичная аккуратность. Любуйтесь.
           — Здравствуйте, Алексей Никифорович. – Захаров протянул руку.
           — Добрый день, Григорий Петрович.
           — Главный собирался знакомить нас. А мы с вами неделю как знакомы. Согласны?
           Директор улыбался.
           — Это вы со мной неделю. Я с вами не меньше полумесяца. Вас в Ленинграде все давно знают.
           — Что значит, все?
           — Кто связан с вашей продукцией. Тарой номер один.
           — Вашей. Нашей назвать пока еще рано.
           Лобанов протестующе поднял руку.
           — Не рано. Можете смело называть. Лишняя скромность ни к чему. Готов обсуждать эту тему.
           — Вы не ужинали? Я тоже хочу. Пойдемте ко мне? Познакомлю с Евгенией Ивановной, она просто влюблена в ленинградцев. Мы с вами поедим, Василий Петрович рядом посидит. Чем-нибудь угостим, сообразим на месте. Заодно поговорим, обменяемся впечатлениями, что непонятно, выясним.
           Петушков тревожно глянул на приезжего гостя.
           — Я – с удовольствием, – согласился Лобанов.
           — Вот и отлично. Тем более, дом рядом, за оградой сразу.
           —Всем известно, – продолжал подыгрывать Лобанов. Петушков молчал.
           — Пошли! – скомандовал директор.
           Во дворе залаяла собака. Вылезла из конуры. На цепи, рвется достать чужих людей, задыхается от злости. Вошедшие не испугались, не обратили внимания на собачью истерику. Зато отозвалась хозяйка. Отворила дверь, встречала гостей на крыльце.
           — Заходите, – пригласила, – милости просим. Вы один с нашими прозаседавшимися?
           — Кого вы имеете в виду? – поинтересовался гость.
           — Павла Константиновича, например. Очень мне понравился мужчина. Не привезли?
           — Приходится огорчить. Не привез. Извините.
           — С ним Ларин был, Илья Семенович. Сказывали, должен приехать.
           — Он здесь. Еще на работе. В цехе, с помощниками. Неотложные дела.
           — Тоже понравился молодой человек. Поет хорошо.
           — Да? Не замечал. Нынче нам тут не до песен.
           — Что так? Делу время, потехе час. Не сможете вечером, соберемся в выходной. Посидим, споем.
           — Выходные пока не светят. Думаю, месяц-два придется обходиться без выходных. И нам, и вашим супругам.
           — Давайте, загружайте, пусть работают. Да и привыкли. Правда, в сезон только. Зимой – отдых.
           — Ладно, мать, придержи наши секреты. Гость-то не ужинал, да и я созрел давно. Василию Петровичу легче, он после работы сходил домой. А Нина его сказками не кормит. Заботится о муже.
           — У меня не дождетесь, – весело заявила женщина. Пропустила мужчин в дом, притворила дверь, щелкнула замком. Вошла вслед за ними в прихожую. Предложила.
           — Все есть. Готово. В кухне. На плите и в холодильнике. Возьмите сами, а? Гриша, похозяйничай, будь другом. Мне не управиться сегодня. Куча тетрадок, завтра трудный день, готовиться много, до полночи не успеть. Уж как-нибудь без меня один раз, ладно?
           — Справимся, – согласился Захаров, – занимайся. Вино наше где - тут есть или все в погребе?
           — А к чему вино, – рассудила хозяйка. – Нового гостя положено водочкой угощать. Со встречей-то.
           — И то верно, – решил Григорий Петрович. – Все ясно, иди, работай.
           Евгения Ивановна удалилась в боковую комнату, прикрыла дверь. Мужчины занялись делом.
           — Что нарезать? – предложил Петушков.
           — Сперва нужно все достать, – распорядился Захаров. – Давай, помогай. Погляди, что в холодильнике возьмем. Я пошурую на плите и в буфете. Хлеб нарезать дадим Алексею Никифоровичу. Они, городские, поди, специалисты в этом деле, не чета нам.
           — Резать – пожалуйста. Что угодно, - отозвался Лобанов.
           — Вот, для начала хлеб.
           На стол собрали мигом. Холодные закуски. Самое необходимое. Огурчики маринованные, помидоры, капусту, мясо порезали мелкими кусками. Сразу поставили греть что надо.
           — Не прозеваем? – в сомнении проговорил директор и посмотрел на плиту.
           — Самый малый огонь включить, - посоветовал Петушков. – Если что, потом прибавим.
           — Все, к столу! – скомандовал Захаров. Сели, принялись наполнять закуской тарелки.
           — Я ужинал, - сказал Петушков. – Капусту разве что положу.
           — Бери что хочешь, – разрешил хозяин. - Яблоки есть, дать?
           — Можно.
           — Алексей Никифорович, может, вам коньяк? Армянский.
           — Только водочки.
           — Поехали, мужики. Как сказала Евгения Ивановна, со встречей.
           — За знакомство и дружбу, – провозгласил Лобанов. Образовалось вкусное молчание, жевали почти бесшумно, интеллигентно, воспитанно. Только вилка иногда случайно брякала о тарелку. Хотелось Лобанову поесть досыта, закусить для начала как следует, все возможности для этого. Нельзя поддаваться животному инстинкту. Отдавать приоритет в коллективе. Уступать первенство в компании.
           — Что могу сказать, – прервал молчание Лобанов. – Главный инженер мнение мое знает. Молодцы вы. Развернулись прилично. Претензий к вам нет и быть не может. В отличном темпе готовите помещения. На этой неделе освобождаете площади под монтаж сборочного оборудования.
           — Придется подождать, - ласково поправил директор.
           — Нечего ждать, – уверенно возразил гость. – Темп взят, даже поддерживать не нужно, сам сохранится. Людям не мешать, все без помех сделают.
           — Придется подождать, – повторил директор. – Завтра утром даю команду прекратить освобождение механической мастерской. Временно. Пока все оставляем на месте как есть. На пару недель. А может, на весь март.
           — Как на март? Почему?
           — Сегодня на горкоме обсуждали подготовку к весне. Отставание в колхозах с ремонтом техники. Нам дали дополнительно восемь тракторов. Возможно, и эти не последние. В районе сложная обстановка. Так что с производством придется подождать.
           — У нас есть согласованный график. В марте должны быть оборудованы все рабочие места на сборочном участке.
           — Сожалею. У нас бывают свои проблемы. Пока не решим, за ваши не возьмемся. За двумя зайцами гоняться не дело.
           — Так не годится, – Лобанов объяснял спокойно, снисходительно терпеливо. Сильный – слабому.
           — А что прикажете? - издевательски вежливо поинтересовался Захаров.
           — Прикажу заниматься делом. Взялся за гуж, не сдавайся.
           — Уж, – срифмовал директор.
           — Уж, – согласился Лобанов. – Взяли производство – организуйте. Тащите. Задача поставлена – решайте. Сами взялись. Мы только поможем. Причем, изо всех сил, с полной ответственностью, и с пониманием.
           — У нас не только ваши изделия.
           — Теперь – ваши. Оборонная продукция – не сельское хозяйство. Авиационная промышленность – не торфяная, тоже. Обязанности не те и ответственность разная. От этого – никуда.
           — Не спорю, – согласился директор. – Чтобы начать новое, следует разобраться со старым. Выполнить что требуется. Закончить что необходимо. У нас, между прочим, не город Ленинград, а Октябрьский район другой области. В нем живем, ему подчиняемся.
           — Теперь и Ленинграду подчиняетесь. Сами подписали договор. Куда ж деваться?
           — Ты договор подписал? – директор требовательно смотрел на главного инженера.
           — Договор – нет. Подписал протокол совместной деятельности.
           — Это не документ. Взаимные пожелания. Обязательства, да. Будем пробовать, постараемся. Видите, делаем что можем. Но нет гарантии, что непременно справимся. Может получиться, может не получиться. Я пока не уверен, что выйдет все удачно из нашей затеи. Сомневаюсь. Дело не в марте, не в апреле. В принципе. С кем осваивать производство? Грамотных людей у нас традиционно немного Есть хорошие механизаторы, готовые слесари, станочники есть. Их если отдам, так единицы, с большим трудом от себя оторву. Говорят, уволенных соберем. Увольняли не лучших, сами понимаете. Так что первый вопрос – кадры. Думаю, главный инженер несколько поторопился с такой серьезной работой. Можно, пока не поздно, задуматься основательно и честно сказать: ошиблись, давайте поправим.
           — Вы что же, против нового производства? Так ли? – Лобанов делал попытку разобраться до конца.
           — Я – за новое производство. Необходимость для нас. Только – за то, которое по силам. Ваше, мне кажется, нам не потянуть.
           — Зачем же брали? Что за шутки?
           — Взял главный инженер.
           — А вы-то? Вы – директор.
           — Я обещал не мешать. И не мешаю. Наоборот, поддерживаю как могу. Только вижу: сил нахватает. Сорваться можем, не начав. И хочу предупредить. Пока серийное производство не наладится, продукция стабильно не пойдет, никакие договоры подписываться не станут. А про нынешний год даже разговора не будет.
           — Как это, - возмутился Лобанов. – Серийное производство начнется с апреля. В полном объеме. Иначе для чего мы здесь.
           — В мае, - подал голос Петушков. До того упорно молчал, в разговор не вмешивался.
           — Почему это в мае? Хорошо, пусть в мае. Никак не позже. Да посмотрите, к этому же дело идет.
           — Дело еще пока никак не идет, – заметил Захаров, – и даже не начиналось. Не нужно себя обманывать. Теперь подготовку вынуждены прервать. Потом опять что-то вылезет. Нельзя все бросить и заниматься только вашим изделием. Это не по-советски.
           — Нет, – сказал Лобанов, – останавливаться мы не можем. Ни двух недель, ни двух дней у нас нет. И задержать подготовку производства нам никто не позволит. Оборона страны – не добыча торфа. Связались с нами, решили участвовать – будьте добры выполнять. Мы вместе обязаны торопиться, чтобы не сорвать задание.
           — Чье задание? – удивился директор. – Я пока заданий не имею.
           — За формальности прячетесь? – Лобанов не повышал тон, продолжал уверенно настаивать ровным голосом. – Мне ведь известно, как мы попали сюда. Вы обратились за работой в наше министерство через свой главк и обком партии. Взяли наши изделия. Это только начало. Подумайте, какую получили перспективу. Испугаться, не попробовав. Кто вам позволит? Немедленно еду к секретарю горкома.
           — Я только от него. Получил задание. Ни за что не отменит.
           — В обком поеду. В ваше министерство.
           — С чем? – в голосе директора прозвучала ирония. – Ни одного согласованного документа. Нигде не сказано, что мы взялись за это дело. Одно ваше желание.
           — И наше, – подсказал Петушков.
           — И наше, – согласился Захаров. – Но только желание. Возможностей пока никаких. Во всяком случае в ближайшее время, исходя из требований городского партийного комитета. Не выполнить их мы не имеем права.
           — Поеду, – решил окончательно Лобанов. – В горком. В обком. Надо – в ЦК.
           — Никуда не нужно ехать, – вмешался Петушков. – И паники не нужно. Все идет по плану, ничего не меняется. Не о чем спорить.
           — А ремонт тракторов? – грозно напомнил директор. – Спросят с нас, в том числе с тебя. Прикрывать не стану и срыва не допущу.
           — Какого срыва, – главный инженер пожал плечами. – Все предусмотрено. Про восемь тракторов давно известно, вы мне до отпуска еще говорили. Своих семь штук не закончили. Планировали на середину марта. И сделаем. Не мешая новому производству.
           — Как это сделаем?
           Человеческому терпению приходит конец. Петушков рассердился.
           — В машиностроении пока смыслю мало. Но трактора ремонтировать я умею. Сказал – выполню. И сомневаться у вас нет оснований.
           — Сомнений нет. Хочу знать, каким образом будешь ремонтировать, отдав производственные площади. Где?
           — Где угодно. На дворе.
           — Не годится. Не позволю.
           — Позволите. Обещали не препятствовать.
           — Обещал. Не собираюсь. Но имею партийное задание. Должен быть уверен. Как? Объясни.
           — Да, пожалуйста. Мной все продумано с самого начала. Возможности ремонтировать трактора сохранили полностью. Разве что не в таком количестве. Тоже, как сказать. Какова будет потребность. В общем, и летом и осенью, когда понадобится. Давайте сколько угодно, отремонтируем. Уборочные машины стоят под навесом. Готовые, проверенные. Перегоняем оттуда к станции, там им тоже место, скоро на участки отправим. Под навесом будем производить разборку-сборку тракторов.
           — На морозе?
           — На чем угодно. Завтра морозов не будет. Весна на днях.
           — При оборудованной рабочей мастерской?
           — Которой нет. Отдали под новое производство. Временно, на полгода. После сезона вернем.
           — Как же контроль? Тоже на улице? Стенды для проверки двигателей. И всего прочего.
           — Стенды оставляем. Участок контрольных испытаний сохраняем. Здесь новую оснастку размещать не будем. Сюда станем привозить агрегаты на проверку и испытания. В самом начале здания, производству тары не шибко помешаем. Неудобство, да, но не без этого. Переживем. Не думаю, что летом, да и весной много тракторов на ремонт получим. Может, вовсе ни одного. После этих восьми. С этими шутя справимся, до конца марта, еще раньше, ни одного не останется. Хоть сегодня перед горкомом отчитывайтесь.
           — Что ж, – сказал Захаров, – обещал – не мешаю. Не обещал бы, не позволил такой халтурой заниматься. Выгонять из мастерских на улицу ремонтировать трактора. Скажи кому – засмеют. Складно сказка складывается, что на деле получится – поглядим. В общем, сомнения мои в отношении вашей продукции, уважаемый Алексей Никифорович, не уходят, а укрепляются. Дай, конечно, бог чтобы у главного все получилось, и помощь ему моя во всем. Но свое мнение должен, обязан донести до вашего директора. Товарищ Яночкин, как я считаю, принимая окончательное решение взвесит как обещания главного инженера, так и мнение директора.
           — Поезжайте и скажите ему, - посоветовал Лобанов.
           — Не могу. Будет прямое вмешательство, а обещал Василию Петровичу этого не делать. Вот когда приедет к нам, тут скажу все, что думаю по этому поводу. Здесь говорить не запретит мне никто и ничто.
           — Значит, хотите, чтобы я ему все передал?
           — Ни о чем вас не прошу. Думаю, так будет правильно. Но поступайте, как желаете.
           — А вы-то чего хотите?
           — Хочу, чтобы вы с директором меня услышали.
           — Ясно, – задумчиво произнес Лобанов. – Понятно.
           — Это всегда понятно, – сказал Петушков. – Еще полгода назад было.
           — Ладно, – распорядился Захаров, – закончили про работу. Хватит. Давайте продолжим трапезу, за столом сидим все-таки. Наливаю под горячее и подогреваю на кухне по быстрому.
           — Да, – не сразу отозвался Лобанов, – накормили вы меня по горло, дальше некуда. Главное, неожиданно. Долго переваривать, что и говорить. Подбросили пищу. Теперь думать надо.
           — Что неожиданного, – скучно произнес Петушков, – так оно и есть. С начала самого. Ничего нового ни для кого. Так, очередной разговор. Дело – оно идет. И только это видеть надо.
           Расстались сердечно, пожали руки. Петушков пошел проводить гостя до дома приезжих. Двадцать каких-нибудь шагов, но это – лишних двадцать шагов. Молча, не торопясь, все равно пришли быстро. Может быть тяжелым было молчание, может быть, легким – не разобрать. Петушков ничего нового в сегодняшнем разговоре не видел. Хотя сознавал: беседа с впервые приехавшим сюда весьма крупным заводским начальником и посвящение его в подробности взаимоотношений здешних руководителей способны осложнить простоту надежно построенной связи завода с торфопредприятием. Осложнить – вполне, разрушить – нет. Такой силы чтобы разрушила эту связь уже не существует. Пусть Захаров что угодно кому угодно шепчет или кричит, все равно. Он, Петушков, доведет то, что начал, до победного конца. Потому что готов. Потому что все предусмотрел. Преодолел кризис. Переступил через испуг и растерянность. И теперь не отступит.
           Лобанову требуется время осмыслить все услышанное. Собственно по большому счету – не его ума дело. Его обязанность – довести до сведения директора завода ситуацию на предприятии. Во всем обязан был с самого начала разобраться главный технолог. Хавроничев очарован здешним директором и его супругой. Угощать умеют, нечего спорить. За угощением надо рассмотреть отношение. Обстановку. Ситуацию. Что теперь?
           Нет, конечно. Уверенности быть не может. Директор – тот еще дипломат. Серый волк. Рыжая лиса. Подставит, не задумается. «Я не против вообще, хотя против в частности». Ни мира, ни войны. Чистый троцкизм. Проходили. Изучали по истории партии.
           Хорошо, сегодня, в первый день разобрался. Не успел втянуться. Стоит ли втягиваться? Дело, возможно, на грани развала. Так или иначе, директор до краха доведет. Боится, трусит, сомневается, неуверен? Кто знает. Не хочет – абсолютно точно. Без ошибки. Нежелание директора – кто пересилит? Главный инженер? Такое предположение – для дураков. Глупость. Что ж, придется принимать решение. Единственно правильный выход. Сегодня – поздно. Завтра утром звонить Яночкину. Полностью доложить обстановку. Сказать свое мнение. Ничего не потеряно. Задание Петрушову немедленно разворачиваться. Отсюда элементарно все отправить на завод на этой неделе. Никакого срыва и полная надежность. Есть бог на свете. Как вовремя приехал и вовремя разобрался. Нужно еще как следует подумать, но в принципе дело ясное.
           — У меня к вам единственная просьба, – сказал Петушков. – Не передавайте Николаю Прокофьевичу что сегодня наговорил Захаров. Пусть сам объяснит ему свою позицию.
           — Не могу, – ответил резко Лобанов. – Не имею права. Обязан. Немедленно.
           — Не думаю.
           Они стояли возле самого крыльца дома приезжих. Дул сильный ветер с острым, колючим снегом. Теплом пока не пахло, однако и мороза сильного уже не было. Так, градусов до десяти. Даже на ветру особого неуюта не ощущалось. Природа на чувства не давила. Настроение создавали только мысли. И слова – сказанные и услышанные. Лобанову сам разговор с Петушковым был неприятен. Все здесь оказалось построенным на песке. Не зря приехал. Немедленно исправить, пока не увязли в этом песке по горло. По самые уши. По самое дальше некуда. На всю глубину.
           — Впрочем, как хотите, – с досадой сказал Петушков. – Могу соединить с Ленинградом хоть сейчас, хоть завтра утром. Когда угодно. Как захотите.
           — Сегодня – поздно, не стоит уже. Завтра позвоню от директора.
           Полномочный представитель завода недвусмысленно дал понять свое отношение к проблеме. На чью сторону намерен становиться.
           — Можно и от директора, – подтвердил Петушков, – разницы никакой. Пожалуй, от него способнее: если что, тут же к разговору его подключить.
           Издевается или смеется, подумал заместитель главного инженера завода. Признаться, такая мысль возникла. Угадал главный инженер. Не дурак, значит. Лояльность проявляет. Или подыграть решил. В чем и как? С ним нужно быть предельно осторожным. Не случайно до сих пор никто не раскусил. Ладно, мне не впервые.
           — Закурим? - предложил Петушков.
           — Не возражаю.
           — Вы в первый раз говорили с Григорием Петровичем. Никому с завода с ним по существу беседовать не приходилось. Мне достается постоянно, привык. Я взялся за наше дело в его отсутствие и его желанию вопреки. Считал и считаю, что директор неправ. Он вообще не против, только не желает заниматься. Обещал не мешать. Фактически и не мешает. Только разговором. Слова есть слова, на них можно реагировать, а можно не замечать совсем. Мне реагировать приходится, иногда что-то усложняется. Вам замечать и прислушиваться вовсе не обязательно. Ни к чему. Я все взял на себя и все, что нам положено, выполняю. Буду выполнять. Перспективный план нами совместно подписан, по нему работаем, нигде не отстаем. Завтра составите план оперативной работы, полностью обеспечим его выполнение. Я вам обещаю. Все мои гарантии сохраняются полностью. Хватит у меня и сил и способностей. И власти. Григорий Петрович директором последний год, в октябре уходит на пенсию. Вам нужен свой директор – буду свой в доску. Потому что дело общее.
           — Что это в расцвете жизни он уйдет на пенсию?
           — Сам так придумал.
           — Очень большой вопрос.
           — Никаких вопросов. Дело решенное.
           — Допустим. Это дело не мое. Меня не касается.
           — Так, к слову. Конечно, Николай Прокофьевич должен быть в курсе и знать настрой директора предприятия. Насколько заметил, директору завода требуется не слово, а дело. Только. Ничье мнение Николая Прокофьевича не интересует, ему важен результат. Итог. Дело. В подтверждение слова или вопреки ему. Узнает сомнения моего директора? И что? В глаза его не видел. Ничего общего с ним. Зато есть главный инженер, который потащил телегу. И он мне верит, знаю. Иначе никому не позволил бы сюда ехать. Я его не обману.
           Лобанов думал. Молча курил. Слушал.
           — Мне отношение Григория Петровича помешать не может. И. нашему общему делу тоже. Мне оно известно всегда. Вопреки его желанию начинаю и думаю, он тоже увлечется. Требуется только преодолеть страх и неуверенность. Я определился. Для меня существуют две вещи: производство тары – с одной стороны и все остальное – с другой. Первое идет по плану и прежде всего. Все остальное – побочно и второстепенно. Привычно и настроено. И – обязательно. Ремонт тракторов – пожалуйста. Людей на посевную – да ради бога. Пойдет сезон добычи торфа – готовность номер один. И все это – рядом. Сделаем. Организуем. Обеспечим. Выполним. Но главное сегодня для меня – постановка производства тары. Ничто не собьет с темпа. Если, конечно, вы не задержите с людьми, как обещали. Вам тоже придется поработать как следует и посидеть у нас.
           Все идет по плану. Согласен ускорить, прибавить темп. Задавайте тон, предлагайте. Монтаж оснастки можно начинать завтра, есть уже свободные площади. Давайте.
           Я тару номер один не отдам никому. За ее производство готов отвечать чем угодно. Свободой.
           — Не знаю. – Лобанов бросил окурок и плюнул. Достал из кармана носовой платок, вытер губы. Спрятал платок в наружный карман пальто. Подумал. Сказал спокойно и значительно.
           Много слов. Тут и там. Отдам, не отдам. Позиция директора понятна.
           — Моя – непонятна? Недостаточна?
           — Главный гарант – директор. Единственный.
           — Не единственный. Может быть, для вас. Для меня – нет. И для вашего директора – тоже. Надеюсь. Уверен.
           — Ваша позиция мне импонирует, – признался Лобанов.
           — Так помогайте. Общему делу. Вас направили сюда не только информировать директора, но и самому принимать решения. Прошу этого не делать сразу. Не звоните пока в Ленинград. Дайте две недели. Через две недели посмотрим, что сотворим, и сделаем первые выводы. Тогда доложите Яночкину.
           — Нагружаете меня всей ответственностью, – определил Лобанов.
           — Разделим пополам. С себя ничего не снимаю.
           — Каких пополам. – Алексей Никифорович задумался. Надолго. Петушков терпеливо ждал. Молчал. Сдерживал дыхание.
           — Неделю, – сказал решительно Лобанов. Через неделю решим. В будущий вторник звоню в Ленинград, докладываю директору и даю свою характеристику обстановки. До следующего вторника ничего не меняем, не задерживаем и не останавливаем. Имейте в виду, мы заинтересованы в производстве тары здесь. Но должны иметь полную уверенность в том, что задача выполнима. Сомнений через неделю быть не может. При наличии малейшей неуверенности я лично постараюсь забрать тару на завод. Там у меня ясность полная, и время еще не будет упущено. Неделю беру на себя. И помоги вам бог.
           Всю ночь за стеной дул ветер. До самого утра шумел не переставая, иногда усиливаясь, иногда слабея. Гудел, будто гонял не на открытом пространстве, а в пустой трубе. Вдруг постоянное гудение переходило в свист, тогда представлялось, ветер проник из широкой трубы в узкую и там теперь мчит со свистом. Ненадолго. Снова вырвался и глухо кличет унывным гудением.
           На широком просторе ночной ветер тоже гудит. Отчаянно и вольно. Прекрасно и разно. В том числе – часто – тоже будто в трубе. Большущей и пустой. Здесь, в поселке, – какая пустота. И какое пространство. Теснота, для ветра порядочная. Дома хоть небольшие, однако сплошь двухэтажные, поставлены в улицу – вот и труба. Отличная слышимость.
           Буря, метель, буран, пурга – такими словами этот ветер не назовешь. Не потянет. Нормальный. Обычный зимний. Почти без снега. Временами. С ног не валит и бед не приносит. Спать, возможно, не дает кому-то непривычному либо шибко озабоченному. Дело переживаемое, хотя и беспокойное, это так.
           Временами ветер бросал в окно дробный стук. Так стучат по стеклу мелкие частые капли дождя. Такое впечатление, что на улице потеплело и мороз кончился. Вещь невозможная. Случалось как исключение и помнится сто лет. Февраль месяц сильных ветров, не таких больших морозов, но уж никак не оттепелей. Здесь не Ленинград с плюсовыми переходами посередине зимы, дождями, лужами и грязью под Новый Год. Ленинград – Европа, здесь – Россия, самая ее глубина. Зима встала – значит, встала, определенно и твердо, без исключений и нарушения. Бывает короткая или затяжная, которая долго не отпускает, держит без ослаблений до первых ласточек. Но раньше наступления весны резкого потепления не бывает. А по стеклу в окно бьются не дождевые капельки, а твердые острые снежинки, швырнутые порывами ветра.
           До наступления весны официально еще неделя. И раньше она не придет. Позже – да, может. Март – месяц весенний, именно в марте, от начала его до конца, появится весна. Все в природе изменит. Определит. Настроит. Утвердит.
           Даже раньше придет март. Неделя – это если бы месяц был нормальным, тридцать дней или тридцать один. Февраль – короткий даже нынче, в високосный год. Тяжелый, предсказывают, неудачный. Олимпийский, с большими надеждами. И здесь – надежды и большие ожидания. Уж так устроено человечество. Придумывает себе задачи, создает проблемы и возникают тревоги и появляются непрочные ожидания. Твердая уверенность в одном: пусть ветер, мороз и снег – весна идет, еще чуть-чуть, она наступит.