Часть 3. Перекресток

--- ГЛАВА 1 ---


           Человек человеку друг, товарищ и брат. И это – правильно. Это – красиво. Изящно. Талантливо. Мудро и модно. Главное – звучит гордо.
           Правда, к реальности не имеет отношения.
           В действительности – как раз наоборот. Что вполне объяснимо. Речь идет об идеале. Идеал от натуры – как небо от земли. Недосягаемая высота. Прекрасное далеко. Лозунг. Призыв. Мечта.
           Для кого?
           Не для него же, наученного всему. Что только ни создали, воздвигли, построили, объявили. Свободу, равенство, братство. Социализм с человеческим и нечеловеческим лицом. Коммунизм завтра и через двадцать лет.
           За полвека с лишним насмотрелся, наслушался, нанюхался. Убедился. Идеологическая песня и натуральная повседневность – совершенно разные понятия. Полная противоположность. Никаких сомнений.
           Миллионы – верят. Кто – по молодости. Другие – по желанию. Хотят – и верят. Всему, что скажут. Что черное – это белое. Потому что красиво. И приятно верить и говорить. Быть и чувствовать себя идеалистом.
           Страна дураков. Не мною сказано.
           Нет, Борис Николаевич Петрушов на сей раз не философствует. Переваривает обиду. Удивительно, что именно у него появилась обида и вызвала горечь и разочарование в конкретных людях. Практика еще жестче любой теории.
           Кто он? Реалист и прагматик, воспитанный суровыми обстоятельствами. Законченный циник. Сам себя знаю, сам себе говорю. И при этом, несмотря на полное отсутствие иллюзий, хоть чего-то человеческого хочется в общении с коллегами, самыми, по сути, близкими людьми. Общее дело. Не друзья, не братья. Не приятели даже. Но – товарищи. Казалось бы, товарищеские и отношения. Готовность помочь. Кроме, конечно, борьбы за выживание. И карьерного расталкивания. Там – своя идеология, индивидуальная. Скрытая, открытая – у кого как. Но здесь-то. Не ожидал. Хотя, обратиться к собственному опыту… Не ожидал, все равно.
           Дело, видимо, в том, что год начался на нервах. Все ждали поездки Тесленко, но Владимир Савельевич приболел и сразу отправиться не смог, а без него решение о постановке производства принять невозможно. Ожидание становилось угрожающим. Борис Николаевич принял без возражений план изготовления оснастки на январь и предупредил Лобанова, чтобы на февраль план не готовил, всех людей снимает на новое изделие, монтирует стапели и оборудование и начинает производство контейнеров.
           Заместитель главного технолога пообещал задание на февраль по возможности сократить, но полностью отказаться от производства оснастки для основных изделий в цехе нечего думать. Он, Лобанов, этого не допустит, хотя согласен, что такая продолжительная неясность с производством тары – форменное безобразие.
           Утром одиннадцатого января заместителя директора увидели на работе, и это воодушевило всех его ожидавших. Петушков в душе уж согласен на любой результат, лишь бы закончилось дурацкое состояние неопределенности. На благополучный итог поездки Тесленко надежда почти улетучилась, укреплялась готовность к любому исходу.
           Семнадцатого на еженедельном совещании разбирали состояние изготовления основных изделий. Как  всегда, сначала рассматривали вопросы и претензии начальников цехов к службам и цехам подготовки производства.
           Прежде чем отпустить приглашенных работников технических служб, начальник производства обратился к Петрушову.
           — Борис Николаевич, февраль, видимо, будет вам дан для подготовки к запуску контейнеров. Я вас не трогаю. В марте начнем проверять наравне со всей продукцией завода. Готовьте необходимую документацию, графики утвердите, как положено. Завтра получите приказ директора.
           — Только мне? – уточнил Петрушов.
           — Сообщаю всем. Позвонил заместитель директора Тесленко. В этом году тару номер два и три делать не будем. Оставили за прежним исполнителем. К внедрению назначена только тара номер один.
           И тут раздался хохот. Смеялись начальники цехов. Все они сидели за рабочим столом и дружно смеялись. Даже хмурый начальник производства улыбнулся. Борис Николаевич сидел в стороне, его место на совещаниях – среди приглашенных руководителей служб подготовки производства, и сидящие рядом с ним, не понимая причины веселья, были серьезны. Поэтому обида возникла только по отношению к начальникам цехов. Коллеги. Возможно,  выражение лица вызвало веселую реакцию. Но видеть его могли только те, кто сидели по ту сторону стола. А обрадовались все и сразу. Зная его болезненное отношение к новому производству, смеялись тому, что досталось оно именно ему, даже тридцать первый цех теперь избавлен, хотя Романов, его начальник, в принципе и не возражал взять к себе контейнеры взамен той продукции, которую собирались у него забрать.
           Начальники цехов весело смеялись именно тому, что беда ударила его одного, не коснулась их, согласных и несогласных ее взять, и радостнее всего для них оказалось именно то, что удар получил их коллега, товарищ, соратник, больше всех не желающий его получить.
           Лежачих бьют. Радостным смехом. Отсутствием всякого сочувствия.
           Он – повержен. Один из всех. Уложен на обе лопатки. И осмеян своими товарищами.
           Вот они, друзья и братья. С человеческим лицом.
           В нужном месте в нужный момент.
           Для создания полноты чувств. Себе и ему.
           Ладно, переживем. Обида – не главное. Так, за компанию со всем остальным.
           Хавроничев не зашел в цех. Позвонил, пригласил к себе. В кабинете был один, сидел в кресле за столом серьезный, сосредоточенный.
           — Уже знаешь?
           На хмурый взгляд Петрушова отозвался настойчиво и благодушно.
           — Не злись. Получилось, как мы предлагали. Будешь один осваивать. Нечего завод ломать на полгода или на год. Моя задача теперь – новый корпус. Займусь, Савину покоя не дам. В начале февраля директор едет в министерство по вопросам строительства.
           — Я в сказки не верю - сухо возразил Петрушов
           — Поживем, увидим. Помощь тебе нужна?
           — На этот месяц план взял, буду выполнять. На февраль и март от плана по оснастке освободите полностью. Попробую в марте выпустить первую тару. Организуем?
           — Хорошо, кроме аварийных работ все перенесем. Скажу Лобанову.
           — С ним не договориться. На себя возьми.
           — Решим, не волнуйся. Поддержим, занимайся. Кого поставишь руководить участком, определился?
           — Говоришь временно?
           — Считаю, на год. Там будем цех создавать, директор найдет кому предложить.
           — Временно на год, думаю, Ларина поставлю.
           — Хорошего технолога теряешь. Кого старшим в техбюро назначишь?
           — Его же оставлю. Справится, ничего. Молодой, пусть покрутится. Опытных мастеров ему на участок дадим.
           — Смотри. Кандидатуру одобряю. Жаль только на год такого технолога от основных дел отрывать.
           — Отрывать не станем. Участок организуем, может, раньше освободим, дадим ему задание подготовить себе замену. А сейчас поставим, попробуем.
           — Давай, - согласился Хавроничев. – С ним уже говорил?
           — Ни с кем не говорил. Ждал всё и надеялся. По твоему совету. И теперь хвост задрав бежать не собираюсь. Дай помозговать пару дней. Слава богу, все помаленьку движется. С понедельника начну полным ходом.
           — Согласится ли Ларин?
           — В этом парне стопроцентно уверен.
           Больше всего мы ошибаемся при абсолютной уверенности, подумал Хавроничев, не имея, однако, в виду никакого конкретного случая. Просто так подумал.


--- ГЛАВА 2 ---


           — Закончена пауза, - сказал Яночкин. – Теперь полная ясность. Возобновим совещания?
           — Ежедневные, думаю, нет необходимости, - ответил Сигаев. – Паузы фактически не было, все движется.
           После восьми вечера в заводоуправлении тихо, покойно, тепло и уютно, даже в обширном кабинете директора завода. Они сидят вдвоем за столом и  не замечают размеров кабинета и обилия в нем мебели, все знакомо и привычно, тепло и тишина располагают к мирной неторопливой беседе. Именно в такой обстановке нравится Яночкину обстоятельно, капитально обсуждать с главным инженером серьезные вопросы и принимать ответственные решения. Не отвлекаясь, без суеты и спешки. Без помех.
           — Посмотрим, - Яночкин задумался. – Два месяца совсем не занимались. Половина трудоемкости – это хорошо. Полугодичный задел – тоже понимаю. Однако в целом нагрузка не снимается. Задача поставлена, стоит, и от успешного её решения нас никто не освобождал. У меня пока нет полной уверенности в нашем успехе. И в том, что мы приняли все необходимые меры для досрочного достижения цели. Июнь устроить не может. Мне нужна тара в апреле.
           — Так и планируем.
           — Поэтому установим должный контроль. Снова обозначим темой номер один. От вас потребуются графики на оснастку в полном объеме.
           — Это все сесть. Завтра же установим сроки и подпишу. Тару номер два и три выкинем. По первой продуманы три очереди. Первая очередь почти закрыта. Вторая и третья – последовательно на февраль и март. Практически все в работе. Петрушов стреляный воробей, форсирует до утверждения сроков, молодец.
           — На производство второй и третьей тары тоже оснастку изготовил?
           — По графикам первой очереди – да. Думаю, пригодится. Через год – не исключено?
           — Возможно. Вполне вероятно.
           — Прекращать не будем. Прослежу, чтобы закончили все, что запустили, и потом сохранили. Второй и третий графики пока отложим. До востребованности.
           — Кто ответственный за техническое обеспечение производства?
           — За технологию, проектирование, обеспечение инструментом и оснасткой – главный технолог. За обеспечение оборудованием – главный механик.
           — За производство?
           — Начальник производства, естественно. Со своим аппаратом.
           — Получаются три различных службы. Приглашаем их на совещания и разбираемся с взаимными претензиями. Это – не работа.
           — Да, есть смысл обязать главного технолога. Правильно будет. Сам взял на себя производство и подготовку. Пусть отвечает.
           Главный технолог не сможет потребовать ни с главного механики, ни с главного диспетчера, ни с начальника отдела снабжения. Они ему не подчинены. Мы не все стороны подготовки производства тары перечислили. Новым корпусом, например, предстоит заниматься постоянно и неотступно. Разные проблемы будут возникать неожиданно, наше разделение труда по службам неповоротливо, надежной уверенности не внушает. Значит, нам с вами предполагается осуществлять полные руководство и контроль за деятельностью всех служб и структур на заводе в этом направлении, соединяя их усилия фактически на нашем уровне. Откровенно говоря, мне бы не хотелось опускаться на такую глубину.
           — Пока не настроился как-то, - сказал Сигаев. – Не думал.
           — Мне представляется необходимым руководство всеми работами по организации и производству тары сосредоточить в одних руках. Поручить одному человеку. Поставить его в ответственное положение и дать достаточную власть.
           Кого он решил возвысить, подумал Сигаев. А может быть, понизить? Всегда непредсказуем.
           Вслух сказал:
           — Что ж. Надо подумать. Вы имеете в виду должность вашего заместителя?
           — Полагаю, достаточен уровень заместителя главного инженера. Все-таки основные задачи – инженерные, включая строительство корпуса. Снимает с нас все оперативные дела. Останется стратегия и, разумеется, жесткий контроль. Но уже с одного человека спрос. Согласны?
           — Одного из моих заместителей запряжем?
           — Кого предлагаете?
           — Никого. Не их профиль.
           — Считаю так же. Вводим дополнительно штатную единицу заместителя главного инженера.
           — Николай Прокофьевич, у меня их и так три.
           — Станет четвертый. По развитию производства. Или проще – по новой продукции. По контейнерам, по таре, как вам понравится. Ничего страшного. Вас не намерен загружать. Фактически будет моим помощником, по производству мне докладывать и мои задания выполнять. Вы с него станете спрашивать когда сочтете нужным – как со своего заместителя. По мере необходимости.
           — Как прикажете, - грустно сказал Сигаев.
           — Я советуюсь. Ваше мнение знать хочу.
           — Мне казалось, мы хорошо сразу взялись. Подготовка идет по плану, даже веселее. Окончательно только что определились, теперь займемся организацией на месте. Не вижу повода для тревоги и принятия специальных мер.
           — Борис Александрович, - тихо и настойчиво проговорил Яночкин, - мне нужна полная уверенность в нашей правоте. Успокаиваться нельзя при всех обстоятельствах. Постоянное беспокойство должно присутствовать до тех пор, пока не решим все вопросы с полной постановкой производства, включая строительство корпуса и организацию нового цеха с гарантией стабильного выпуска продукции. Чувствую, не на один год проблема. И её решение зависит только от моего с вашим подхода. Если не поставим доверенного ответственного человека, будем постоянно заниматься сами, что, считаю, отвлечет и помешает нормальной нашей деятельности по основным изделиям.
           Сигаев подумал, нервно постучал пальцами по столу. Мягкое сукно почти погасило стук. Помолчали.
           — Убедили, - кивнул главный инженер. Что ему еще оставалось.
           — Согласны со мной? – настаивал директор.
           — Удивительное дело. Такое облегчение. Все упрощается, теперь на заводе ничего перестраивать не требуется, одну первую тару производить и пару лет у Петрушова сможем, приспособимся. Я как-то уже смирился с этим. А ведь безобразие – стапельный  цех фактически уничтожить. Но переигрывать не буду. Вы правы: нужно решать все в комплексе. Цех двадцать семь освобождать и о таре два и три тоже думать. Пусть через год.
           — Вот именно. Однако хочется знать ваше мнение по моему конкретному предложению.
           На заводе четкая система разделения труда. И разграничения обязанностей. И степени подчиненности.
           Система. Вся подготовка – за главным инженером. В его непосредственном подчинении главные технолог, механик, сварщик, металлург со своими службами. Каждый знает свое дело и меру ответственности, способен спросить с подчиненных по полной программе. Заняты десятки людей, каждый на своем участке выполняет порученную работу. Его, главного инженера, задача разработать план мероприятий, утвердить графики окончания работ и периодически контролировать их выполнение. Раз в неделю – вполне достаточно. Начальник отдела капитального строительства получил задание – напоминать не нужно. Только новым корпусом занят и о результатах докладывает ежедневно. Какие к главному инженеру претензии? Кто ему еще нужен? Зачем?
           Да, производством непосредственно он не занимается. Материальное снабжение, производство и экономика – сам директор. Лично. Ну и что? Раз в неделю, даже, пожалуй, в две недели достаточно контролировать. Дело, в принципе, простое. Каждый заместитель директора на своем месте. Какой еще руководитель нужен Тесленко? Или помощник – как этого нового работника расценивать? Или с заместителей директора тоже часть нагрузки снимать? Без снятия ответственности?
           Яночкин закурил. Не мешал думать главному инженеру, терпеливо ждал. Сигаев прекрасно понимал бесполезность публичного несогласия, искал вескую, неожиданную, особо значимую причину возражения, не сумел найти, подавил раздражение, заставил себя успокоиться. Бог с ним, не смертельно, директор имеет право на самостоятельное решение. С ним советуется – спасибо за доверие. Оценим и согласимся, чтобы не счел ситуацию конфликтной.
           Оба почти не курили, редко, две-три сигареты за день, при деловых чрезвычайно важных встречах. Закурив, директор обозначил серьезность темы и свою готовность терпеливо ждать обдуманного решения главного инженера.
           Сигаев закуривать не стал.
           Подумал, но совсем немного.
           — Видимо, так будет правильно, - сказал твердо и уверенно. – Зацепиться не за что. Категорически не найти оснований для возражения. Потому – утверждаем.
           Яночкин удовлетворительно кивнул. Молча докурил сигарету, погасил в пепельнице. Посмотрел на собеседника.
           — Принимаем решение. Заместителем главного инженера по развитию производства назначаем товарища Лобанова.
           Сигаев сдвинул брови. Нахмурился.
           — Алексея Никифоровича, - добавил Яночкин.
           — Вам придется самому объявить ему об этом. Без меня, если можно.
           — Больше того, - согласился директор – я лично и приказ продиктую. Однако представляется необходимым всем заявлять, что вы согласны.
           — Разумеется.
           — Рад, что поддержали. Завтра утром встречаюсь с Лобановым и подписываю приказ. Считаю нашу с вами акцию благоразумной и  полезной для дела.
           — Пусть работает, - сказал Сигаев и тут же торопливо попрощался.


--- ГЛАВА 3 ---


           Восемнадцатого Лобанов получил назначение и двадцатого уже оформил служебную командировку в Таллин. С собой повез команду из трех человек, отобрал каждого сам, лично. Специалистов соответственного уровня. Рядовых технологов и мастеров отверг сразу, молодость тут совсем не причем, ему требуются руководители, способные разобраться в тонкостях действующей технологии и затем организовать производство на заводе. На простых инженеров надежды у него нет. И потом – определенной должна быть высота представительства. Все-таки едет бригада заместителя главного инженера завода. Крупного, оборонного, номерного, закрытого. Во взаимоотношениях с другими предприятиями необходимо иметь лицо. Демонстрировать превосходство. Держать авторитет.
           Такого назначения Алексей Никифорович не ожидал. В мечтах явиться, во сне привидеться не могло. Хотя знал особое расположение к себе директора завода и полное его доверие. Однако – шестой десяток, заместитель главного технолога – видная фигура на заводе, достаточно уважаемая должность, спокойная работа, по возрасту как раз.
           Предложение директора обрадовало и воодушевило чрезвычайно. Ни секунды не раздумывая, Лобанов согласился без всяких вопросов и условий. Он сразу понял, что от него требуется. Результат. Главное – в апреле выпустить первые изделия. Поэтому отложил в сторону все, что сегодня может подождать. Строительство  корпуса отбросил сразу, пусть старается Савин, до него очередь дойдет не скоро. Исключил из круга своих интересов все, что относится к деятельности службы главного металлурга. Термическая обработка, химические покрытия, покраска деталей производятся в последнюю очередь, сначала эти детали нужно сделать.
           Из разговора с Тесленко Лобанов понял необходимость срочной поездки в Таллин. Там заканчиваются работы по изготовлению тары, еще возможно посмотреть на месте живую технологию сборки и сварки, а главное – собрать, не дать выбросить ненужную  теперь для таллинцев станочную и сборочную оснастку. Может быть, и какое-нибудь оборудование. Из цеха холодной штамповки заместитель главного инженера взял в командировку молодого заместителя начальника цеха Вениамина Викторова, уже опытного и уверенного в себе инженера. В двадцать седьмом тоже выбрал заместителя начальника, хотя знал, что тот совсем в стороне от подготовки к новому производству. Это легко поправить. Михлин отличный специалист, мигом разберется если подключить. Однако Петрушова переубедить не удалось. Борис Николаевич сам изъявил желание прокатиться в Таллин, но Лобанову нужны рабочие лошадки, а не погонщики скота, потребуется рядовая черная работа, для организации и руководства одного его вполне достаточно. Собственно, против Ларина он ничего не имеет, хороший технолог, теперь поручено участок организовать, наверно, справится, хотя во избежания риска все-таки следовало поставить опытного производственника Михлина. Что ж, Петрушову виднее. Молодежь нужно выдвигать, остановимся на такой формуле. При явных достоинствах старшего технолога не устраивает Лобанова единственное: скромное служебное положение. Ниже установленной планки. Ну. Чем-то всегда приходится жертвовать во имя дела. Поступаться принципами, идти на компромисс, делать шаг в одну строну, в другую, прежде чем двинуть вперед. Ничего, свое возьмет. Как понял, он свободен в своих возможностях и поступках. Сделает все, чтобы выполнить возложенное задание. Заставит всех вертеться так, как посчитает нужным. Пусть кто-то попробует возразить. Но сначала самому нужно разобраться как следует, с наскока и дров наломать можно, прислушаемся на первых порах к знающим людям. Ларин, так Ларин. Пусть будет так. Пока.
           Итак, три основных вопроса: изготовление деталей, сборка и сварка. Со станочниками ясно. Двух специалистов достаточно вполне. Ларин и сборкой займется, его дело. Сварку тоже берем в Таллине. Возможно, и оборудование отдадут. Тесленко подсказал, к кому обратиться, с кем проще всего связь иметь. Лучше всех справится Игорь Павлович Замятин, слов нет. Но главный  сварщик Лобанова не устраивает. Замятин слишком самостоятелен. Лобанову в командировке нужны попутчики, которыми от сможет командовать и они станут безоговорочно подчиняться. В результате разговора главный сварщик согласился заняться организацией процесса сварки контейнеров на заводе, а в Таллин направил юного начальника лаборатории Игоря Мельникова. В воскресенье вчетвером выехали вечерним поездом с тем, чтобы утром в понедельник быть на месте.
           Срок командировки установили в две недели.
           — Что там две недели делать? – удивился Викторов.
           — Увидим, - объяснил Лобанов. – Справимся скорее – раньше уедем. Главное, чтобы хватило времени. Хотя, не успеем – продлим срок, в наших руках. Я решил, примерно такое время понадобится.
           — Нам без разницы, - отозвался Игорь Мельников. – Будем работать сколько надо.
           Поселили приезжих в заводской  гостинице, трехэтажном кирпичном здании, скорее смахивающем на общежитие. Гостиничные номера – просто комнаты разной площади с дверьми, выходящими в длинный общий коридор. В конце коридора – кухня, туалет, даже душ. А в самой первой маленькой комнате – дежурная по этажу. Там же – доска с гвоздями. На которые ключи от комнат вешают, уходя из дома.
           На четверых ленинградцам дали просторный номер на втором этаже. Кроме кроватей, в комнате оказались два большущих шкафа у стены и стол посередине, а на столе – металлический поднос со стеклянным графином и четырьмя стаканами.
           — Стаканы – хорошо, - одобрил Викторов, - пригодятся.
           — Что на сегодня планируете, Алексей Никифорович? – поинтересовался Ларин.
           — Вы свободны. Весь день. Я иду на завод. Познакомлюсь с руководством. Побываю в цехах, определюсь с организацией нашей работы. Закажу пропуска. Завтра с раннего утра засучиваем рукава.
           — А где завтракать будем? – спросил Мельников. – Надо бы поесть для начала.
           — Здесь и позавтракаем, - решил Викторов. – Все всего набрали. Я фляжку прихватил.
           — Я тоже прихватил, - отозвался Ларин
           — Ну вот, стаканы и пригодились. По капельке за благополучное прибытие – грех не отметить.
           Веня взял стакан, внимательно посмотрел на свет.
           — Вы тут отмечайте, устраивайтесь, я пошел. С утра легче застать директора. - Лобанов даже не раздевался.
           — Надо позавтракать, Алексей Никифорович, - с сомнением произнес Игорь Мельников. – Двадцать минут роли не играют. Куда-нибудь заходить, больше времени потеряете. Тут колбаса, сыр. Консервы откроем. Пойду, чай спрошу.
           — У меня самого полный портфель еды. Я  вообще не хотел.
           — А фляга? – сказал Викторов. – Чистый спирт. Отметить.
           — Я же к руководству иду. К директору.
           — По капле. Совсем незаметно. Закусить как следует
           — Ладно, давайте. – Лобанов уступил неожиданно для себя быстро и как-то совсем не солидно. – Только в темпе и дружно.
           — Другое дело! – радостно воскликнул Веня.
           — Давайте, мой портфель опустошим, - Лобанов держал в руках инициативу.
           — Давайте, - согласился Игорь. – Какая разница, чей первый. Друзья моментально собрали на стол. Разложили газету. Нарезали хлеб. Вскрыли банку шпрот и банку тушеной говядины. Алексей Никифорович извлек из портфеля жареные котлеты и копченую рыбу, кто-то положил вареные яйца. Колбаса и сыр – само собой. Графин наполнили из водопроводного крана. В стаканы налили по чуть-чуть чистого спирта, каждый разбавил водой по своему вкусу.
           — За благополучное прибытие, - повторил свой тост Викторов, и все чокнулись стаканами. Поспешно закусили.
           — На скорости еще по одной, - распорядился Вениамин, снова доставая флягу.
           — Нет, я пошел, - решительно поднялся Лобанов, - вы меня тут окончательно расслабите.
           — Так ведь пути не будет, если за успех не выпить, - настаивал Викторов.
           — Закусите хоть, - вмешался Ларин. – Выпивать больше не обязательно. Ты Алексею Никифоровичу не наливай, а нам побольше маленько, выпьем за удачу как следует. Все равно отдыхать потом.
           — Нет уж, - возмутился Лобанов, - давайте всем одинаково. Вместе приехали, вместе работать, вместе отмечать. Поехали!
           Славно посидели. Хорошо отметили приезд. Крепко. Спирт – он ведь незаметно действует. Не почувствуешь, как опьянел. Кажется, выпил всего ничего, а уже готов. Причем, не постепенно, а сразу. Лобанов как тяжелел – не ощущал, но вдруг сознание подсказало, что в таком состоянии на завод идти не годится. И он не рассердился. Даже не расстроился. Хотя помнил свои обязанности и планы на первый день здесь. На улице холод, ветер, а тут, в комнате, в гостиничном, так сказать, номере тепло, приятно и на душе уютно и весело.
           — Так что будем делать? – спросил требовательно.
           — Хватит для начала, - определил Вениамин. Есть и пить до обеда не будем.
           — Со стола уберем? – предложил Илья.
           — Пусть все лежит. Обедать тут будем. Сегодня надо постараться все съесть, иначе испортится, холодильника не видать.
           — Горячего бы на обед.
           — Завтра горячее будет. Сегодня чай попьем. Если захотим.
           — Может, в город съездим, пошляемся, центр поглядим, - Мельников был трезвее других, мог нормально держаться на ногах. Непонятно, почему. Закусывал одинаково со всеми.
           — Ноги не больно ходят – пожаловался Веня. – Давайте отдохнем до обеда.
           — Ага, обживем кровати, каждый свою, - обрадовался Ларин. – Выбирайте, Алексей Никифорович.
           Выбрали кровати, разделись – кто сразу, кто повременив. Мельников куда-то сходил, пришел – Лобанов и Ларин уже сладко спали, Викторов за столом что-то жевал. Скоро и они улеглись.
           Хорошо начиналась командировка. Нормально.
           Спирт есть спирт. С ног валит предательски, да, но это когда переборщишь. Зато никаких последствий: ни головной боли, ни противной тошноты, ни общего разбитого состояния. Сегодня приложились скромно, никто не перебрал, с дороги прекрасно отдохнули. Сон – самая полезная штука для здоровья. Лобанов проснулся первым. Так и должно быть – молодежь любит поспать. Проскочило всего два-три часа, еще, можно сказать, утро. В самый раз. Не обязательно даже торопиться. И до обеда успеешь попасть на завод, там и пообедать, скорее всего. Ребята пусть спят, это лучше, чем болтаться по городу на холодном ветру.
           Алексей Никифорович сходил в туалет, умылся холодной водой. В умывальнике была горячая, но он специально пустил только холодную, крякнул от пронзительного холода и вместе – от острого наслаждения. Хорошо, взял в дорогу махровое полотенце, с удовольствием долго вытирался, радуясь мохнатому теплу. Доброе утро и добрый день. После дополнительного отдыха ощущал себя молодым, здоровым и сильным. Трезвый, как огурчик. Возбужденный удачным днем и превосходным настроением. Наполненный чувством высокого назначения и ожиданием радостной удачи. Жизнь – основательная, прочная, благополучная, значительная и монотонная, оборачивалась давно уже им оставленной, но совсем не забытой формой деятельности: круглосуточная работа, постоянное напряжение, непрерывное беспокойство, навязчивая идея ответственности и внутреннее состояние готовности к немедленным действиям по свистящему сигналу тревоги.
           И – одновременно – полная независимость, свобода действий, власть над ситуацией и людьми и возможность пользоваться этой властью. Безраздельно и безотчетно. Вот, как сегодня. От него требуется одно: результат.
           Не будем торопиться. Без суеты. Выдержка и солидность – главное. Все решим. Подчиненные спят, заместитель главного инженера работает. И – правильно. Молодежь нужно беречь. Сегодня. Завтра будет наоборот. После обеда сходит в технические отделы, потом в цех, со всеми познакомится, определит план работ и даст своим людям направление и задание. Самому останется наблюдать и поправлять, когда потребуется. Ничего, народ грамотный. Поспят, работоспособность повысят, уважение к заботливому руководителю увеличат, ответственность за порученное дело прибавят – погонять не надо, справятся. Сил, здоровья, молодости - каждому не занимать. Желания трудиться – тоже, особенно после отдыха ими незапланированного.
           Знал, кого выбирал и знает, как с ними обращаться.
           И Яночкин – директор, что надо. Тоже разбирается, кому и что доверять. Не побоялся. И не пожалеет.


--- ГЛАВА 4 ---


           Утро – как утро. Обычное. Привычное начало рабочего дня. Раннее утро трудовых суток. Раннее? Как для кого. Дневная смена начинается в семь тридцать, цеховые работники Викторов и Ларин встают дома не позднее шести, привыкли, нормально. Не поздно, не рано, в самый раз, как надо. Хорошо выспались и готовы к работе. В большинстве случаев. Поздно легли, не получилось выспаться – все равно пора вставать. Тяжело, напряженно – только сначала, быстро проскочит, организм войдет в норму, дело молодое, саморегуляция. И сегодня оба поднялись около шести, еще не заговорило радио, тишина и в доме, и за окном, на улице.
           Услышал, зашевелился Мельников, хотя ему. до его нормы еще час валяться.
           Раскрыл глаза. Лобанов.
           — Можно немного поспать, - сказал начальственно - благосклонно. - На завод – к половине девятого. Давайте еще хотя бы час.
           — Красота, - обрадовался Игорь, - я отключаюсь.
           — Можно, - согласился Вениамин, - полежу, почитаю.
           Илья успел натянуть тренировочные брюки, не стал снимать, молча улегся под одеяло. Перед тем как лечь выключил оживший радиорепродуктор. На час возвратилась ночная тишина.
           Встали дружно и весело, готовые к славным делам и подвигам. Потолкались в умывальнике, Викторов там побрился безопасным лезвием. Остальные в номере пожужжали электрическими бритвами. Пахло свежестью и тройным одеколоном. У Лобанова одеколон оказался иным, явно дорогим, но его аромат сквозь общий запах тройного не пробился. Молодежь красивый флакон заметила, но достоинств его содержимого не ощутила и оценить не смогла. И желания не имела, пропустила факт мимо внимания. Лобанову хотелось блеснуть исключительностью, но вида не подал. Он поднялся вместе со всеми, однако не торопился окончательно приводить себя в порядок. Даже, в отличие от соседей, не заправил сразу постель. Надел брюки, но оставался в майке, без рубашки. Наблюдал сборы команды, не торопил и не сдерживал, нужды не было. Терпеливо дождался когда ребята оделись, пригласил молодежь к столу.
           — Значит, так, - объявил значительно, веско, почти торжественно: первое совещание все-таки, сразу нужно поставить все на свое место, исключить случайности и недоразумения, провести границу, чтобы каким-нибудь образом кто-то из подчиненных не посчитал его своим собутыльником, даже повода не получил воспользоваться демократичностью руководителя. Вообще, взаимоотношения определить и правила установить. В работе и в жизни – на время командировки
           — На заводе - порядок. Вас ждут в цехах. В бюро пропусков лежат готовые временные удостоверения на две недели. Я вчера все сделал за вас. Вам покажут производство, подготовят перечень инструмента и оснастки, определят номенклатуру того, что готовы передать нам. Останется только все проверить и организованно у них получить.
           Вы работаете бригадой, постарайтесь вместе держаться, хотя на разных участках. Но – без меня. У меня свои задачи, это ваши с ходу решил. Миллион проблем. С транспортом хотя бы. Найду адреса, для начала познакомлюсь, выберу автохозяйство. В горком партии, возможно, придется пойти за поддержкой. Работайте самостоятельно, на меня не надейтесь, все вопросы вечером, пожалуйста. Не забудьте на завод взять паспорта, без них пропуск не получите.
           Заместитель главного инженера подумал и не отпустил сразу друзей, вспомнил, задержал. Предложил присесть не надолго.
           — Давайте обсудим и настроимся. В работе у них сегодня больше сорока контейнеров. Разная степень готовности. Практически на каждой технологической операции стоят изделия. За исключением самых первых, к началу сборки мы опоздали. Они хотят за месяц все закончить и сдать нам окончательно готовую продукцию. Понятно, им выгодно.
           Я решил взять именно полуфабрикаты. Пусть на каждом рабочем месте у нас окажется полная готовность к сборке. Чтобы мы не ждали, пока подойдут вновь запущенные в производство контейнеры на последующие операции, а по всему циклу начали работу сразу, одновременно. Нарисуем технологическую планировку участка, установим стапели, приспособления, сварочные посты и тут же приступим к делу по всей длине. Как?
           — Мы им не дадим доделать тару? - Мельников смотрел озадаченно. - И недосчитаемся десятков штук?
           — У нас достаточное количество. Можем себе позволить.
           — Как же отдадут недоделанные? Жалко ведь, выгоднее самим закончить.
           — А я подпишу приемку как окончательно готовых всех, даже, не состыкованных, только собранных в. отсеки. Им интересно и нам – превосходно. Быстро освоить производство важнее, чем получить еще три-четыре десятка готовых изделий. Не согласны?
           — Здорово, - сказал Ларин. - Это здорово!
           — Значит, мое решение правильное, - Лобанов был доволен реакцией.
           — Это здорово, - Ларин с уважением смотрел на руководителя. - Я бы не смог. Даже не догадался. Замечательно. Сразу начать сборку по всему циклу. Это – да!
           Ничего парень, подумал Лобанов, соображает, хорошо реагирует. Надо присмотреться. Вслух объяснил порядок действий.
           — Даем им на работу неделю. Пять рабочих дней со вчерашним. И все прекращаем. С понедельника комплектуют незавершенку, отдельно по каждой операции, демонтируют оборудование и крупную оснастку, собирают мелочь и специнструмент, составляют перечень того, что нам передается. Вам, таким образом, на изучение технологических процессов на рабочих местах – четыре дня. Продления не будет, успевайте все увидеть и освоить. В твоем цехе, Викторов, детали изготовлены. Оцени качество их. Как подходят, не требуют ли доработки при сборке, мне кажется, найдешь, над чем задуматься.
           Сборка и сварка не в одну смену идут, надеюсь, вам времени достаточно, нужно полностью использовать здешние возможности. Следующую неделю потратим на подготовку к отправке имущества. Комплектация, упаковка. Вопросы есть? Вопросов нет. Появятся в процессе работы и будут решаться в оперативном, порядке по вечерам, как договорились. За дело, гвардейцы.
           — Можно идти?
           — Желаю успеха. И посмелее тут, ничего не стесняйтесь.
           — Все поняли. До свиданья, Алексей Никифорович.
           — До вечера. Вечером увидимся. Будьте здоровы.
           Лобанов отправил ребят и слегка задумался. Плана собственных занятий у него еще не было. Обеспечением транспортом займется Тесленко, просил не вмешиваться. У него связи, пришлет машины из Ленинграда. Может организовать железнодорожные вагоны, ему нужно знать, когда и сколько. Все это – в дальнейшем. Задания лично себе на текущую неделю заместитель главного инженера пока не наметил. Что-нибудь сообразим. Организовать труд людей – организовал. Определиться с местным руководством – определился. Ладно, дело идет, а с самим собой разберемся. Об автохозяйствах заикнулся случайно, неожиданно для себя – может быть, действительно познакомиться. Окажется намного выгоднее – заказать машины, использовать здешний транспорт. Хотя бы овладеть темой, на всякий случай.
           Опыт организатора подсказывал: нельзя лодыря гонять в самом начале. Где-то в середине, когда дело налажено, настроено, двинуто, идет – можно дурака валять иногда. В первый период новой деятельности свободное время просто необходимо употребить с пользой для дела, а еще лучше – для себя. Сбор информации, расширение связей, новые знакомства, интересное общение. И – представительство. На разных уровнях, в различных сферах, с одинаковым – впечатляющим! – результатом. Какой-нибудь донесется до Яночкина. Авось.
           Обедать приспособились в заводской столовой. Собственно, что значит приспособились? Посоветовали работники, с которыми в первый же день познакомились. Действительно, кормят здесь неплохо и значительно, говорят, дешевле, чем в городских столовых, тем более – в кафе. И удобнее: рядом, не приходится терять лишнее время. Хотя, спорный вопрос: уезжая пообедать в город, можно отвлечься от работы на пару часов, поглядеть центр и старые кварталы, побродить по узким улочкам – про Таллин слышали, увидеть нужно. Но – холодина, мороз держится с ветром, особо пока не нагуляешься. И в работу как надо не втянулись. А как - надо? А кто его знает.
           Их действительно ждали, встретили с веселым любопытством, пообещали откровенно ответить на все вопросы, посоветовали просто смотреть и, пока не поздно, на рабочих местах впитывать их опыт. Лобанов не предупредил, но друзья сами догадались не сообщать местным работникам об окончании работ на этой неделе. Те гнали план и на сборке трудились в две смены. У Ларина проблем не намечалось. Должен успеть. Прошел всю цепочку, от начала до конца, оценил организацию производства. Технологический процесс на бумаге пролистал дома, здесь увидел его реальное исполнение в действительности. Не обнаружил ничего сложного, на первый взгляд рядовая понятная работа.
           После обеда вернулся к началу цикла сборки и решил сверить текст технологической операции с фактическим ее выполнением. Оказалось, что сверять как раз нечего. В технологических картах порядок работы, последовательность переходов, условия выполнения элементов сборки вовсе не были обозначены. Было написано: Операция номер двадцать. Сборка отсека номер один. И текст: собрать отсек номер один с кронштейнами номер 2, 3 и 4, втулками 14 и 15, узлами 22, 23, 24. Прихватить. Приварить по чертежу.
           Как, в какой последовательности, на каком приспособлении, с помощью какого инструмента? Номера специального инструмента и приспособлений стояли в соответствующей графе операционной карты. Где и когда ими пользоваться, следовало догадаться, изучив их чертежи.
           Можно ругать технологический процесс, оказавшийся по существу перечислением деталей на сборке, да еще, как выяснилось, не всех. Можно ругать технологов, сидящих в кабинете и не появляющихся на участке, бесконечно занятых оформлением листков разрешений на допуск изделий с незначительными отклонениями от чертежа. Можно растеряться, развести руками и отказаться от выполнения задания по изучению технологического процесса.
           У Ларина мысли не возникло возмутиться или кому-то пожаловаться,- Илья поступил решительно и просто. Отложил в сторону технологию с перечислением деталей. Достал тетрадь, шариковую ручку, все это привез с собой, встал рядом со слесарем на операции номер сорок – на этой операции производили сборку двух последних отставших отсеков контейнеров, завтра здесь все будет кончено, - и принялся подробно записывать, как производится работа. Рабочий с удовольствием отвечал на вопросы, сам подсказывал, что обязательно писать, на что обращать особое внимание, чего требуется опасаться, какие дефекты случаются и как их избегать. Не отошел, пока не записал всего на взгляд свой и слесаря - исполнителя.
           — Важное дело решаете, - одобрил сборщик. - Уважаю. Вам легко будет освоить процесс.
           Он отвел по собственной инициативе Ларина к соседям, на следующее рабочее место, представил своим товарищам. Дальше оказалось проще. Изделий к следующей операции скопилось больше, можно не спешить и не опасаться что-то прозевать, обозначилась система работы. Тревоги никакой с самого начала не было, теперь появилась уверенность: прикинул, успевал нормально, правда при работе в две смены. Четыре вечера – не разговор. У себя на заводе по две недели в две смены приходилось, не в виде исключения, а сколько угодно. Кроме всего прочего, иного выхода нет, так оказалось необходимым и не о чем спорить и не на что жаловаться и хорошо использовать удачные обстоятельства, и это приятно сознавать.
           На друзей он не оглядывался, занятый по горло. Они заходили за Лариным на обед и после дневной смены перед уходом с работы, но вечером с первого дня не получилось, попросил уходить без него. Время неслось, однако не ускользало, не вырывалось, было под контролем, Ларин надежно оседлал эту лошадь и уверенно держался в седле. Все четко.
           Единственная несогласованность – взаимодействие с друзьями. Не клеится. Разные нагрузки, поэтому слабое взаимопонимание. Им что – пары дней хватило на все дела. В четверг до обеда оба слонялись по сборочному участку, наблюдали работу слесарей, интересовались занятием Ларина – с дружеским любопытством, по мере удовлетворения постепенно слабеющим и к полудню исчезнувшим вовсе. Потом они пропали, наверно, отправились прогуляться по другим цехам, но в половине второго, как обычно, по пути в столовую завернули за товарищем. Он их ждал.
           — Хватит тебе напрягаться, - сказал Викторов. Они не очень активно беседовали за столом, обстановка в столовой не слишком располагала к затягиванию процедуры отдыха, все рядом спешили, сосредоточенные, занятые, деловые, не ресторан, словом. Викторов и не собирался затевать разговор. Добавил только:
           — Пошли отдохнем после обеда. Рекомендуется.
           — Можно, - согласился Ларин. - Как раз – перерыв. Операцию закончил, вы видели – да? Следующая – самая трудоемкая, за смену одну штуку успевают собрать. Надо подождать начала смены. Перескакивать не хочется.
           — Вот и хорошо. Поели - и домой. На тихий час.
           — Как в доме отдыха, - сравнил Мельников.
           — Как в нормальной служебной командировке, - уточнил Викторов.


--- ГЛАВА 5 ---


.
           — Сразу – по коням, - предложил Игорь, - под теплое одеяло?
           — На час, - отозвался Илья с одобрением.
           — А что дальше? - Викторов настороженно смотрел на Ларина.
           — Мне – на работу. К началу второй смены.
           — Обязательно – в вечер? Завтра утром нельзя?
           — Никак. Не успеваю. Так спланировал.
           — Тебе что, больше всех надо?
           — Почему?
           — В две смены молотишь потому что. Или тебе сверхурочные оплачивают?
           — Зачем. Срок мне установлен, требуется уложиться.
           — Срок, срок. Мы сегодня на твоем участке погуляли, поглядели. Я – не специалист, но мне полдня хватило изучить весь процесс. Так что зубы начальству можешь заговаривать, не нам. Я бы лично тебе два дня от силы дал.
           — Вот и видно, не специалист. Мне технологию внедрять, нужно вникнуть в глубину, не просто глянуть.
           Ларина разговор задел, но ругаться не хотелось.
           — Чем вам-то помешал?
           — Нечего выставляться. Перед начальством юлить. Смотрите, я один работаю, остальные филонят. Не так, скажешь?
           — Ничего не скажу. Мы задание получили. Каждый выполняет, как может. Вы справились быстро, и молодцы. У меня не получается. Требуется время. И усилия. Вот и все. Что касается начальства, я его вообще не вижу, и он моей деятельности не касается.
           — Не рассказывай сказки. Лобанов, в семь-восемь вечера уже здесь, нас всегда застает и каждый раз один вопрос: Ларин еще на заводе? Посмотрел бы, как доволен патрон твоей услужливость.
           — Какая услужливость. При чем. Делом занимаюсь. Необходимо мне, самому. Тупой я, хочу подробно записать все до мелочи. Какие к кому претензии?
           — Перед нами Ваньку-то не валяй. Мы тебе не Лобанов.
           — Перед ним вовсе незачем. - Ларина беседа начинала раздражать. - Кстати, благодарен ему за то, что взял меня сюда. Во многом разобрался и понял в технологическом процессе главное. Хороший руководитель Лобанов.
           — Какой он руководитель. Ноль без палки.
           — Так нельзя сказать, - вмешался Мельников, - заместитель главного инженера все-таки.
           — По спец.продукции – так в приказе. По таре, то есть. Нашли продукцию. Для нашего завода.
           — Все не очень просто, - сказал негромко, как бы подумал вслух Ларин.—Со стороны кажется легко, а самому влезть – сложностей не сосчитать. Заместителем главного инженера любого не поставят.
           — Тебя поставь, и ты справишься.
           — Нет, не справлюсь.
           — Еще лучше.
           — У меня опыта нет. Посмотри, как он все организовал.
           — Где? Что организовал? Что вообще он здесь делает? С директором поговорил – по телефону было достаточно. Пропуска на завод нам оформил – по командировке и без него без проблем. Где он? Чем занимается? На заводе, нет его. Информацией не владеет. Знает: ты в две смены трудишься, мы - в одну. Все! Вся игра.
           — Ты неправ, - возразил Игорь Мельников. - Мы не в курсе, чем занят руководитель, нам и не положено. Он за все отвечает и знает, что делает. Мы знать ничего не можем. Илья Семенович прав в чем: Лобанова нам ругать не пристойно. Он дал нам полную свободу действий – спасибо ему.
           — С вами действительно шею набок свернешь, - возмутился Вениамин, глядя то на Илью, то на Игоря. – Вы что, в самом деле! Мы все не совсем же рядовые работники, способны хоть чуть анализировать. Лобанова расхвалили, шишки еловые. Я с ним постоянно сталкиваюсь на работе. Он безграмотный и упрямый, вижу сам и от других слышу. Должность – совсем еще не показатель. Вот я – заместитель начальника цеха, да? По подготовке производства, не по производству даже. Очень редко исполняю обязанности начальника. Редко, но – бывает. Поэтому вникаю во все, разбираюсь в любом вопросе, обязан и технологию знать, и планирование, .и дефицит, и состояние производства в цехе, потому что в любой момент могут спросить. Всегда готов оказаться на месте своего начальника – по должности.
           Лобанова назначили на прошлой неделе. Только что. Приехали на действующее производство. Пройди, посмотри, не говорю – разберись, познакомься хотя бы. Составь собственное мнение. Приблизительно, если вникнуть не в состоянии. Кто как не он обязан это сделать в первую очередь. Нам доверил, да? А если я завтра уйду с завода, кому вопросы по штамповке станут задавать – о том, как здесь делали? Ему, он сюда со мной приезжал. Даже наоборот – я с ним. Мы с ним приехали, ему в помощь, его сопровождаем. То, что нам поручил – правильно, для того взял, но сам-то должен общее представление получить? Обязан!
           Что же касается должности – вы представьте, сможет он замещать главного инженера, в натуре? Ну! Что он знает и что может? Изделие ни одно не знает, точно. Даже вон тару. Только название да общий вид. По-моему, так техника его не интересует вообще. Типичный хозяйственный руководитель. Начальник – универсал. А инженер тут ни причем.
           — Начальство ругать – последнее дело, - поморщился Мельников.
           — Тут зря ты нас провоцируешь.
           — Тем более за его спиной, – поддержал Илья.
           — Я и в глаза ему скажу, - разозлился Вениамин. - Разговор затеем – и скажу.
           — Ни к чему, - Ларин советовал осторожно, не настойчиво.
           — И тебе скажу, не сомневайся. Вроде даже постарше нас, а приходится учить. Поговорим?
           — Давай, - рассмеялся Мельников и заинтересованно присел к столу. Викторов сидел на кровати. Ларин успел раздеться, лег и не собирался подниматься, на разговор молчаливо соглашаясь. Хотя, о чем говорить? Работать надо и друг другу не мешать. Образовался час, отдохнуть бы. Ну, да ладно. Не заняты люди, свобода вечно тянет человека не туда, куда следует.
           — Мы где находимся? - спросил Викторов, - скажи!
           — В командировке.
           — Понимает, - обратился Вениамин к Игорю. - Не совсем бестолковый. Я тупой – попытка нам втолковать.
           Ларин равнодушно слушал. Что – дальше?
           — Зачем люди ездят в командировку?
           — Работать.
           — И только?
           — Думаю, да.
           — Да? Ты как думаешь? – Викторов снова подключал Игоря.
           — Ну, в основном, - неуверенно отозвался Игорь.
           — А дома у нас – тоже в основном работа?
           — Дома – семья, - сказал Мельников.— Дома – разнообразие.
           — И тоже в основном – работа, - настаивал Илья.
           — С вами все ясно, - удовлетворенно подтвердил Викторов.
           — Теперь послушайте меня. Ты, Илья Семенович, думаешь, я на тебя наезжаю? Ничего подобного. Трудись на здоровье. Только смотреть на твое поведение не в силах. Не по-человечески. Мы с тобой играем в разных командах. Люди бывают двух категорий. Давно замечено, никакая не новость, я просто озвучиваю. Одни – работают, чтобы жить. Другие – живут, чтобы работать. Вся жизнь для них – работа, труд, занятость. Не ради денег или благополучия. Такая им необходимость, потребность, идея, убежденность, постоянная внутренняя тяга, настрой. Среди них есть и лодыри, и бездарности – а все равно, будут торчать на работе без всякого принуждения, ничего больше не нужно, никуда не тянет, полное жизненное удовлетворение.
           — Лодыри – едва ли,— усомнился Игорь.
           — Лодыри, может, и нет. А могут быть, такая категория, всякие там. Я с Игорем к этой категории, не относимся. Я считаю такое поведение ненормальным. Думаю, с этим надо бороться. Просто-напросто, вредная идеология. Жизнь, полна неожиданностей. И прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно.
           — Нахватался; - одобрил Мельников. – Комплексный обед.
           — Улица полна неожиданностей, - уточнил Ларин, - при чем тут жизнь.
           — Грамотные, - обрадовался Викторов. – Так давайте грамотно рассуждать. Переубеждать тебя не собираюсь, бесполезно, но интеллигентный образованный человек очевидные вещи понимать должен. Согласен? Да, у каждого свое отношение. Но есть же объективные истины.
           Жизнь – это труд, и отдых, и развлечения, и наслаждения. Права и обязанности, которые надо использовать.
           Труд – необходимость. Потребность человека – да! Трудимся на производстве и дома. На производстве – для общественного блага и материального обеспечения себя и своей семьи. Дома – для личного благополучия. Кому-то личного благополучия не нужно. У тебя дача есть? Нет, и не надо. Так? Так. Машина есть? Тоже нет. Трудишься не считаясь со временем. Хоть семья обеспечена? Жена работает? Приходится. Так смысл, какой, скажи, в твоей бесконечной работе на заводе? Жила бы страна родная? Тебе, лично, польза есть? Полный абсурд, поглядеть со стороны.
           Да и не имеешь права слишком работать, по крупному счету. Люди труда, - читал историю партии? – рабочий класс прежде всего, в смертельной борьбе добивались восьмичасового рабочего дня. Научно обосновано. Треть суток – на труд, треть – на сон и треть – на отдых. Активный или пассивный, как угодно, на личную жизнь. В нашей стране узаконено конституцией.
           — Для инженерно-технических работников ненормированный рабочий день.
           — Не постоянно же. В исключительных случаях. Большому начальству положено, так у них и льготы, и компенсации, и привилегии соответственные. К их положению стремиться нужно, согласен. Не каждому и удается. Да и у них эта треть естественно соблюдается, одна видимость многочасовой работы. Им постоянные приглашения на вечера, премьеры, встречи, матчи, короче, уже государство беспокоится об их полной правильной удовлетворенности. Но речь о нас. Совсем или почти рядовых пока. В командировку попали как не самые плохие работники и не слишком скверные люди – так надо понимать? И вести себя следует соответственно. И командировку использовать по-человечески, а не по-лошадиному. Треть – на труд. Треть – на отдых. По закону. По конституции. По делу. Я – не прав?
           — Я что, призываю вас круглосуточно трудиться? – Ларин вынужден реагировать на вопрос к нему.
           — Ты своим дурацким примером агитируешь. Нас тут всего-то трое. Новое место, другая республика, незнакомый город. Есть чем заняться образованным людям. Молодым к тому же. И разбегаться ни к чему, вместе держаться – красиво и порядочно.
           — Да я не против, - растрогался Ларин. – Я не возражаю. Мне только два вечера еще, завтра кончаю. В выходные мы свободны. Следующая неделя у всех одинаковая, никаких сверхурочных не намечается.
           — Ты на ровном месте способен нагнетать обстановку. С ног на голову поставить. С тобой никакой уверенности.
           — Следующая неделя – одна смена. Обещаю.
           — Другое дело. В субботу тогда, по существу, начинаем командировку.
           — Как раз погоду обещают, - обрадовал Игорь Мельников. – По городу полазаем, музеи обойдем.
           — В театр сходим? – предложил Илья.
           — Дома сходим, у нас немного побольше этого добра и получше, кажется.
           — Здесь поет Георг Отс.
           — Нет, оперу вообще не люблю. Лучше уж балет. Дома.
           — Хорошо, в субботу сходим в музеи. А дальше? Мы же в командировке, шишки еловые. Совсем, что ли, не соображаем? Главное культурное мероприятие в поездке – женщины. Без женщин жить нельзя на свете, нет.
           — Ну, ты – ходячая энциклопедия, Веня, - поддержал Игорь. – Напичкан под завязку.
           — На все случаи жизни, - заверил Викторов. – Что, не так?
           — Кто спорит!
           — Женщины – дома, - напомнил Илья. – Здесь – откуда?
           — А дома – откуда?
           — Ну, как. Семья. Жена.
           — У меня тоже дома жена. И любимая женщина. Жена – хозяйка в семье. Воспитательница детей. Спутница жизни. Хороший человек. Любимая женщина – это возвышенное чувство и удовлетворенное самолюбие. Предмет гордости и чужой зависти. Богом данное счастливое разнообразие.
           — Бога нет.
           — Бог есть. И красавицы – тоже. Собственно, все женщины красивы. А самые прекрасные – в командировке. Самые доступные.
           — Что ты хочешь этим сказать? – заинтересовался Игорь.
           — Я все сказал. Каково ваше мнение?
           — Я не все понял. Конкретного предложения не слышу.
           — Вы, сварщики, все такие. Твоему Замятину тоже конкретно излагай, сколько сталкивался. Рационалисты. Предлагаю не конкретику, а романтику. Развлечение. Удовольствие. И моральное наслаждение. Было чтобы о чем вспомнить. Первое, что спросят друзья, сколько женщин перепробовал за командировку. Меня не поймут, если окажется ни одной. Такого и невозможно представить.
           — Где их брать собираешься?
           — А, вон ты о чем! Дело техники. Элементарно. Программа, значит, следующая. В субботу днем шляемся по Таллину. Новый город, старый город. Четыре часа – хватит? Много? Посмотрим. Старый нужно обойти, забраться наверх, как советуют. В музей. Потом в церковь, у них своя церковь, обязательно посмотреть. Для чего? Для расширения кругозора. Как же, в Ригу ездили – Домский собор посетили. В Литве – костелы не пропускали. Кто к нам приезжает – Исаакиевский с Казанским соборы обязательны.
           — Они же музеи.
           — Церкви тут тоже как музеи. Наверняка. Можно, познакомиться с оформлением и с обычаями. С церемониями.
           — Понятно, - согласился Ларин. – Программа принимается.
           — Вечером заваливаемся в кабак. Можем себе позволить. Каждый выбирает свободную женщину. Или девицу, без разницы. Есть танцы – танцуем. Танцев нет – приглашаем к столу. Захватили флягу, угощаем спиртом – увлекательно! Люди молодые, рослые, видные – кто откажет? Знакомимся. Посидели, развлеклись, нагрузились – по домам. Взяли такси, разъехались, каждый к своей. В кабаках знакомства ищут девки самостоятельные, на ночь квартира у каждой и желания выпить, закусить и переспать с мужчиной достаточно. Не проститутки, платить не надо, просто доступные веселые девочки.
           — Так просто? – поинтересовался Ларин.
           — Еще проще, чем я рассказал. Можете не сомневаться.
           — Как по нотам, - определил Мельников.
           — Вот именно. Мы в командировке, и нас тут ждут. Настоящий мужик должен быть мужиком. Как?
           — Нормально.
           — Так ты согласен?
           — Так, а что, - Игорь пожал плечами. – Согласен.
           — А ты? - Вениамин испытующе смотрел на Ларина. Илья подумал. Не испугался, не бегал глазами, не перебирал пальцами. Спокойно задумался, не надолго.
           — Я – как все, - сообщил легко и уверенно.
           —О! - удовлетворенно произнес Викторов. - В нем я не сомневался, - показал он на Мельникова, - а в тебе совсем не был уверен. Рад, что ошибся.
           — А колебался? – поинтересовался Игорь.
           — Решил побывать настоящим мужиком, - объяснил Илья.
           — Все! Порядок! Заживем! Все – впереди, - бурно радовался Викторов. – Вы, настоящие друзья. Тогда я вам еще кое-что расскажу. Лучше – завтра, не все сразу. Теперь – тихий час, время подремать после обеда.
           — С вами подремлешь, - деланно проворчал Илья, - затеяли болтовню, придумали вопросы, когда и так все ясно. Ладно, чуть полежу, потом бежать, не могу опаздывать. Молчим, ни слова больше. Через пятнадцать минут, если усну, меня будить обязательно. Убедительная просьба.
           И в комнату вошла тишина.


--- ГЛАВА 6 ---


.
           Перемену погоды обнаружили утром, сразу как встали: за окном сыпал снег. Значит, потеплело, синоптики не ошиблись. Редкий случай. Впрочем, в последнее время таким, краткосрочным прогнозам, кажется, можно верить: чаще стали угадывать. Поднялось настроение, все отлично, наступают лучшие времена. Пятница, последний день, два выходных впереди и принятая программа.
           Вчерашний разговор и предложение Вениамина – сплошной треп и чистая ерунда, это Игорь Мельников понимает. Видимо, у парня семейные проблемы, неприятности с женой, возможно, мужская неудовлетворенность и отсюда – потребность поиска женщины. А ловить приличную девицу с их спиртом и сэкономленной полусотней рублей – несерьезное занятие. Там требуются дорогой коньяк с фруктами зимой да еще отдельный номер в хорошей гостинице. С их уровнем можно завести знакомство, никто не спорит, и найдется женщина, с которой сойдешься, к взаимному удовольствию и обоюдной радости. Но на это требуется время, в один вечер не получится, даже в кафе-ресторане. Все просто на словах. Хотя, его величество случай способен на что угодно. Но Венька не случай предлагает ловить, надеется ухватить за хвост удачу вне всяких сомнений. И всем троим уверенно обещает. Не чепуха?
           Сам он, Игорь, относится не к тем, кто ищет – к тем, кого ищут. Не всем ищущим уступает, само собой, выбор, естественно, за ним, но только среди активисток. Условно, конечно, но в принципе – так. И жена, Марина, его нашла, и не возразил, принял, увлекся, и все получилось. Слава богу. Детей, правда, пока нет, но молодые еще, все впереди, жена организует – мигом сообразим.
           Не считает себя мужчиной слабым, вроде все нормально, но одной женщины, Марины, ему вполне достаточно, никого больше не надо. В сравнении, с другими женщинами Марина выигрывает всегда. И здесь, в командировке, о ней только мысли.
           Предложение Вениамина принял как игру. Почему не поиграть в ловеласов? Слегка не захотелось выглядеть чересчур казенным, недоразвитым, трусоватым. Хотя бравада, хвастливость, распущенность – не для него, если по-настоящему. Программу Викторова одобрил от скуки. От нечего делать. Какая разница, чем заняться условно, во что поиграть, чем утешиться в свободное время. Флирт с девицами? Да пожалуйста, на здоровье, получится если – посмотрим, да не получится никак. А если вдруг выпадет случай – поглядим как это бывает, залезем в шкуру медведя, поиграем в красивую жизнь, миг удачи поймаем, развлечемся на досуге.
           Игорь себя знает. С ним такого не бывает.
           — Все, - заявил за обедом Ларин, - через два часа заканчиваю совсем. Вторую смену сегодня отменили. Наверно, Лобанов сообщил решение остановить производство. Я в основном справился. Так что вечером уже свободен.
           — Сегодня и начнем, - обрадовался Викторов. – Вечером - в кабак.
           Мельников не согласился.
           — Программу менять не будем. Начальство точно придет раньше, обсудим задачи на неделю. Посидим вчетвером или, может, втроем, поиграем в карты, в домино, с первого дня не садились. Дома отдохнем, а уж с утра двинем искать приключений.
           — Согласен, - сказал Вениамин.
           Так и решили.
           Не угадали: Лобанов, наоборот, пришел позднее обычного. Ларин явился сразу после пяти, довольный, веселый. Все закончил. Успел. Разделся и отправился в душ смыть грязь и отметить, таким образом, выполнение части первой их задания. Коллеги его принимали душ ежедневно, благо времени доставало на бесплатное удовольствие. Сегодня они тоже успели выкупаться, еще до прихода Ларина. Присоединились к празднику товарища. Илья из душа вернулся к готовому столу. Лежал нарезанный хлеб, стояла надежно закупоренная фляга, рядом – банка рыбных консервов, уже без крышки. Аромат консервного томата традиционно адресует к водке или спирту, только. Направленно и радостно - возбуждающе.
           Но – не позволили себе распуститься. Выпили по одной, по второй, закусили, еще кое-что нашлось на закуску, хватило. Все! Основные нагрузки переносим на завтра. Завтра необходимо быть в форме. Утром начинаем командировку. Сегодня – конец вступительной части. Подготовительного периода. Предварительного заключения. Конец начала.
           Втроем – не вдвоем. Хоть в карты, хоть в домино. Живо и дружно. Не потому, что выпили. Хотя, и не без того. Трое – уже команда. Вдвоем и выпивать не хотелось, особенно зная, что есть третий, и не желая его обижать. Пошла игра. Совсем иной интерес. Еще лучше, понятно, вчетвером. Бутылку распивать на троих удобнее – это да. Флягу – не имеет значения, за раз все равно не одолеть. Тем более, выяснилось: алкоголиков среди них нет.
           — Вот ты не обиделся на меня за тот наезд,- проговорил Викторов, обращаясь к Ларину, - и поставил меня в неловкое положение. Потому что теперь, через день, я понял, что был неправ. Потому что ты не такой человек. Не держи на меня обиды, ладно?
           — Ладно,- сказал Илья, - бывает. Что уж. Проехали.
           — Хорошие вы товарищи, - не успокоился Вениамин. – Правильно, что сегодня никуда не пошли. Помаленьку выпили, посидим компанией. Надо Лобанова предупредить. Пусть знает, что вперед можем не приходить ночевать, да так и будет, а то еще стал бы нас разыскивать, не зная-то. В общем, будем считать официальную часть командировки у нас оконченной.
           — Как! - удивился Игорь. – А комплектация к отправке?
           — Без нас укомплектуют. Помешать только можем.
           — Нет, надо проследить. Поручили ведь взять под контроль.
           — Мне, например, это неинтересно. Кому надо! Сами справятся.
           — А если что-то важное не отправят. Забудут. И выкинут.
           — Так ты за всем и уследил. Тоже прозевать можешь. Людям нужно доверять. Здесь народ надежный, кажется.
           — Но мы – все равно тут. Днем – чем заниматься?
           — Тем, что по душе. Ладно, за выходные определимся. Пока не сели за домино, скажу вам еще кое-что. Не хотел раньше времени вообще никому, но вам – можно, вижу, народ надежный. Трепаться не станете. Заодно выясним, есть идея. Ухожу с завода – в этом дело. Увольняюсь. Перехожу на другой.
            — Когда?
           — Сразу как приедем. Две недели, что здесь, оформляется перевод. В прошлую среду отдал, все документы в отдел кадров.
           — И куда?
           — На серьезный завод. Вчетверо крупнее нашего. Не сравниваю, наша фабрика тоже что надо, понимаю. Иду на рост.
           — Что, у нас роста нет?
           — У нас как получится. А там – наверняка.
           — Есть рука мохнатая?
           — В том суть. Директором – родной дядька моей жены. Фамилии разные, в моральном плане все в порядке. Я, вроде, его любимец. Не просился, сам к себе тащит. На выдвижение. Иду начальником цеха. Основного, крупного, шестьсот человек рабочих; Не это главное. Он сам уже в возрасте и заместители его тоже. Хочет меня скоро двинуть: заместителем главного инженера, потом главным, чтобы уходя с завода меня директором оставить. У него в друзьях заместители министра и в обкоме отличные связи, полностью уверен во всем. Постепенно собирается ввести меня в круг высоких знакомств, определиться с покровительством, словом, как положено. Поэтому мне как-то до лампочки, все штампы на тару восьмой цех получит или пяти штук нехватит. Нехватит – закажут, изготовят.
           — То есть ты считаешь себя с завода ушедшим?
           — Именно.
           — Зачем же в командировку поехал?
           — Я не просился. Лобанов выбрал, начальник отпустил. Знал, что ухожу, специально подальше отправил.
           — Ну, дела, - сказал Игорь.
           — Успехов тебе, - пожелал Илья – после школы нашего завода справишься с чем угодно.
           — Без уверенности в себе нечего рыпаться. Уверен. Думаю, лучше мне не одному идти, а хотя бы вдвоем. Доверенный человек рядом необходим всегда. Из своего цеха взять не могу, обещал начальнику. С вами хорошо познакомились, подружились - да? Тебя, Илья Семенович, с собой не зову, не нужен мне. Ты хороший работник, отличный – на своем месте. Такие как ты – рядовые деятели. На тебя можно надеяться во всем. Дал задание – проверять не нужно, выполнишь в срок в лучшем виде, день и ночь трудиться станешь, когда надо и не надо. Тебя удовлетворяет работа, которой занят, и устраивает общественное положение и не привлекает служебный рост. Ты – исполнитель, а не руководитель. Пошел бы начальником цеха надолго, взял тебя заместителем, лучшего не желал. Иду на возвышение, нужен мне постоянный помощник, на большую работу. Предлагаю тебе, Игорь: пошли со мной. Перевод, правда, организовать не смогу. Ничего, уволишься и сразу оформишься моим заместителем.
           — Подумать надо, - весело сказал Мельников.
           — О чем думать. Такое предложение получает один из тысячи. Раз в жизни.
           — Молод еще. Работа интересная. Считаю, пока мне всем хорошо. От добра добра не ищут
           — Это работа. Какое здесь у тебя развитие? Ну, станешь заместителем главного сварщика. Все! Замятина тебе не перепрыгнуть. Ладно, уйдет он, допустим, в институт. Предложат кафедру, может не отказаться. Станешь главным сварщиком. Это – предел. Как Замятин, станешь торчать на заводе с утра до ночи, наслаждаться своими идеями. Я тебе предлагаю другой уровень. Иную жизнь. Не работу, а уровень жизни. Миллионером не станешь, но про деньги думать забудешь где достать. Их просто хватит. И продукты привезут домой. Там это дело для руководства поставлено. И тебя самого будут возить на машине куда захочешь. Соответственная квартира, соответственная дача. Путевки особые в специальные санатории хоть у нас, хоть за границу. Дети подрастут – в любой вуз без проблем.
           — Сплошная красота, - согласился Мельников. – Мечта поэта.
           — Зря смеешься. Конечно, придется вкалывать, еще как. Но это уже иной уровень. Получишь власть над людьми и научишься ей пользоваться. Чем выше должность, тем крепче власть, тем больше влияния на всех, тем шире твоя личная свобода, сильнее собственное чувство полноценности, удовлетворения, счастья и надежнее твое общественное положение.
           Разделяй и властвуй, вот и все дела. Никому такое не предложат. Это – случай. Тебе предложили, и ты не можешь отказаться.
           — Могу, - улыбнулся Игорь, - я все могу.
           — Такое предложение не отклоняют.
           — Отклоняют и такое.
           — Не веришь? Мне или в меня? Зря. Не имеешь права.
           — Тут два момента. Если брать вообще, я не против. Серьезно, мне твоя приманка по душе. Но, во-первых, не хочется бросать интересное дело, ты знаешь, на каком подъеме у нас технология сварки, диссертация светит, руководитель мировой, все отлично. Во-вторых, колоссальная разница между нами. Ты идешь к дядьке. Как ни получится, тебя защитят и поберегут. Если ты сорвешься, обвинят меня. Не всегда все хорошо.
           — Тебя поберегу я. В обиду не дам.
           — Сегодня. А завтра у тебя появится племянник. У твоей жены. Подрастет, закончит институт. Он всегда тебе будет ближе других. И вообще, не нравятся мне эти семейные нити. Грязноватое дело. Лучше на своем заводе расти. У нас ничего такого нет, двигают по заслугам.
           — Ты кто, слепой или слишком глупый?
           — Почему?
           — Потому что на именно нашем заводе очевиднее всего родственные связи. Все теплые места заняты родственниками. Дурачок Варламов, почему начальник хозяйственного цеха? Племянник Сигаева потому что. Начальник отдела Аксенов Володя – родной брат заместителя главного конструктора.
           — Володя – толковый парень.
           — Толковый, но молодой для начальника. Выдвинули для роста. Я тебе мог бы полчаса перечислять.
           — Не знал. Не думал даже.
           — О многих и никто не знает. Кроме Филимонова. Он кадрами занимается и угождает всему начальству. Крупнейший специалист по внутренним интригам. Нет, на трудные участки ставят достойных, да. На тепленькие места подбирают по совсем иным достоинствам, будь уверен. И быстро выше двигают.
           — Я на теплое место не претендент, - согласился Игорь.
           — Значит, со мной не идешь?
           — Значит.
           — .Не судьба, жаль. Тогда – забыли разговор. Навсегда. Учти, к этому разговору я не вернусь.
           — Учел.
           — Я, конечно, человек посторонний, - вмешался в беседу Ларин, - но интерес возник. Вдруг. На отвлеченную тему можно вопрос?
           — Кому, мне?
           — Тебе, ясно. Игорь не ответит.
           — Ну, давай.
           — Карьера – это мне понятно. Может быть, не очень красиво, но вполне объяснимо. Словом, нормально. Кабаки, женщины, в меру выпивон – тоже ладно. А вот тяга к власти, мечта обладать ей – как это с моралью и порядочностью?
           — Говорю, ты человек без полета. Личность заурядная. Извини, конечно. На своем месте ты, возможно, герой, да место твое на первом-втором этаже, выше не забраться. Игорь, вон, таких вопросов не задает. Как говорится, каждому свое. Тебе объясняю.
           Мораль и нравственность – это для человечества. В целом. Толпу надо держать в рамках. Масса требует организованного управления. Прежде всего, идейного. Отсюда заповеди Христа, и кодексы коммунизма. Проповеди морали и воспитание нравственности для всей массы жителей, рядовых тружеников бывших, настоящих и будущих. В любом обществе, в том числе нашем. И требование выполнения людьми правил, законов, положений и установок. Полного выполнения – по принуждению, а лучше – по внутреннему убеждению, то есть по естественной потребности – в  результате толкования, внушения, обучения, воспитания. Единого для всего общества. Кроме избранных. Тех, кто законы и правила создает. У кого власть над другими и свобода для себя. Для кого своя мораль и полная независимость от общества.
           — Значит, хочешь стать над людьми?
           — Над толпой. Массой. Наравне с избранными.
           — Но это аморально. Я и говорю.
           — Ты не понял? Возвыситься может только тот, кто способен перешагнуть через общую мораль. Понять, что человека двигает смелость и отвага. Готовность переступить любую границу серости и повседневности. Желание получить в руки вожжи и кнут для управления несущимся жеребцом. Не каждому дано и не всем доверят. Мне намекнули – попробую. Иду! Мораль – своя, согласен;. А со стороны нравственности – порядок. Нравственно и для общества необходимо воспитывать, готовить, растить и иметь такой класс.
           — Класс носителей власти?
           — Именно. Удивительно, как Игорь, не понимает.
           — Не дорос, - улыбнулся Мельников и развел руками. Хорошо, не согласился, подумал удовлетворенно. Впрочем, всерьез сразу не принял. С таким лоб расшибешь, куда ни потянет. Несет чушь и, кажется, верит во все, что несет. В психбольницу ему дорога, хотя не скажешь, пока ближе не узнаешь. Не уверен теперь, что он вообще с завода уходит. Придурок, одним словом. За что в заместителях держат?
           Вроде не пьян Венька, пытался рассудить Ларин. С двух рюмок едва ли. Это надо быть голодным или шибко усталым. Ни то, ни то. Хотя, фляга у него, мог до моего прихода принять сколько угодно. Мог. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. С нами откровенничать безопасно, это он понял. Потерял чувство меры. Если оно есть. У таких вообще может не быть. Вполне вероятно, именно так вырастают наши властители. В конце концов, какая разница, откуда и как они получаются. Чем плох товарищ Викторов? Не лучше и не хуже других. Умный, не дурак. А то, что разобрался в общественном устройстве и не боится громко признаваться – молодец. В открытую прет, уверен: никто не остановит. Прав, наверно.
           Что касается морали, у всех она двойная: говорим одно, делаем другое. Делаем, что хотим, при этом всегда знаем, как объяснить. Про ту мораль, к которой Вениамин стремится, вернее – про ту аморальность властную, наслышан давно. Забылось, кто рассказывал, но запомнил навсегда. Почему-то получил потрясение. Впервые услышал такое – потому, наверное. Говорили о блокаде. Ленинградцы, у каждого родственники на Пискаревском. Подростком еще был, но беседовали взрослые. И вдруг кто-то тихо сказал:
           — Мы выжили чудом, да. Завод подкармливал совсем немного, большинство все равно не выдержали. Все умирали. А в Смольном в это время вино рекой текло.
           — И ананасы ели, - добавил другой.
           — И замолчали. Совсем. Закончили разговор. То, что власть заботится о себе, знали все. Даже мальчишки. Наверно, еще дошкольники, потому что уже в первом классе всем было понятно, какие вопросы ни за что задавать нельзя. О чем говорить или смеяться можно, о чем категорически запрещено. Впитано с материнским молоком. Власть от людей – как небо от земли. Ясно. Но война – священна. И – блокада. Пережившие смерть и оставшиеся в живых – святые. А те, кто в Смольном, если все правда, пусть организаторы великой победы, пусть увешаны звездами героев – просто предатели тех сотен тысяч своих товарищей, которые умерли и которые выжили в блокаду. В правду рассказа поверилось без колебаний. А ведь знал он правительство, разделявшее голод со всем народом. Ленинское правительство. Где министр продовольствия падал в голодный обморок. И члены правительства отдавали свои пайки детям и только специальными постановлениями заставляли съедать их самих. Об этом учили в школе, и это прекрасно и понятно, потому что революцию делали идейные люди, честные, открытые и порядочные. Что поделать, власть переродилась, теперь к ней рвутся такие, как Веня Викторов. Наверно, такие. Он не пойдет далеко, директор завода – не та власть, о которой, дурак, мечтает. Его заставят пахать на совесть, да и сам готов, без сомнений. Есть такие же ребята его амбиций да не его уровня, масштаб не тот, тем со старта определены высота и вес, без малейшей задержки поднимаются по готовым ступенькам на свои этажи.
           Жизни абсолютно не знают. Не видели. Это плохо. В остальном – почему бы и не так? Венька прав: власть должна заботиться о себе. Беречь и сохранять свой класс. Создать систему жизни. Не пускать кого не надо и вытаскивать тех, кто заслужил, по ее мнению.
           Кто знает, что лучше, что хуже.
           Плохая система лучше хорошего бессистемья.
           Плохая система. Хуже некуда. Да и пусть.
           Меня не касается, и забудем. Прикоснулся – хватит! Недоставало еще ввязаться в какой-нибудь спор. Пить надо меньше.
           — Все! - заключил Илья. - Сели играть. Вечер отдыха. Раздавай, Игорь.
           — С удовольствием.
           — Поехали, - распорядился Вениамин.
           Серьезные дела на сегодня закончили. Решили закончить. Постарались. Отодвинули. Отбросили. Показалось.
           Уже надоедали карты, пора переходить либо на деньги, либо в домино. Преферанс – надолго, неохота ввязываться, требуется выспаться перед завтрашним походом. А домино может чуть еще подождать.
           За игрой как-то забылось про Лобанова. Потому его приход показался почти неожиданным. Но Ларин сразу сообразил, не растерялся.
           — Возьмете рюмочку, Алексей Никифорович?
           — Только поужинал, - пожалел тот. – Хотя, рюмочку можно. -Выпил рюмку, понюхал горбушку черного хлеба, пожевал. Фляга, хлеб, рюмки, вилки, банка консервов были на столе, сдвинуты на край, чтобы не мешали. Поставил рюмку. Ларин тут же снова налил.
           — Вторую - и все, - скомандовал Лобанов. - Будет разговор.
           — Ага, - поддержал Викторов, - и у нас вопросы есть.
           — Тогда давайте кончайте игру. Наиграться еще успеем. Подведем предварительные итоги нашей работы.
           Заместитель главного инженера передвинулся к середине стола, оказался в центре компании. Не улыбнулся, смотрел строго.
           — По сварке ясность полная? Игорь! Сомнения какие есть?
           — Ясность полная, Алексей Никифорович.
           — По их технологии можно работать?
           — Ручная дуговая сварка везде одинакова, наши сварщики не хуже здешних, тут абсолютная уверенность. Обшивку они варят полуавтоматами в среде углекислого газа. Мы на заводе такой вид сварки не применяем. У нас этого нет.
           — Нет смысла по-твоему?
           — Просто и дешево. Думаю, на таре можно внедрить. У них женщины стоят на этих операциях, в принципе удобно. Я – за. Мы в отделе обсуждали, все – не против.
           — Потребуется оборудование? Полуавтоматы?
           — Не проблема. Ленинградский завод выпускает. Для начала используем свои возможности, поварим в среде аргона или под слоем флюса, двадцать седьмой цех справится.
           — Много полуавтоматов требуется?
           — Мы считали. Штук двенадцать для начала нужно.
           — Так вами заказаны?
           — Мы все сварочное оборудование заказали. Заявку в министерство два месяца назад отправили. Там, если не ошибаюсь, тридцать комплектов заявлены.
           — А здесь у них много техники?
           — Тридцать штук точно найдется. Можно ли взять, к этому клоните? Думаю, стоит попросить. Кажется, полуавтоматы только на наших контейнерах использовались. Должны отдать, к чему им теперь.
           — Попробуем попросить, - согласился Лобанов и сделал пометку в записной книжке.
           — Так, что еще предлагается записать? Давайте ваши вопросы. Только серьезные, не мелочь, текущие задачи будем решать без всяких записей, в рабочем порядке. Будущая неделя у нас ответственная, надо твердо знать, что нам нужно и за что бороться. Ларин зафиксировал каждый гаечный ключ и слесарный молоток, не так ли?
           — Да, я учел все подробности. Осталось только обобщить.
           — Какие подробности ты учел? Чем занимался? Я такую примитивную технологию вообще бы не стал учитывать. Смотри, что они делают. После гнутья листа на вальцах края догибают вручную молотком. В каком колхозе живем? Демидовская мануфактура. Наши так работать не будут, приспособление придумают. Даже, погоди. Викторов, Вениамин, наверно, у вас в цехе можно подогнуть на штампе?
           — Только не после, а до гнутья основного.
           — Как это?
           — Сначала на штампе согнуть концы, а после – вальцевать. Только не просто. Технологи должны точно рассчитать длину заготовки, еще как следует уточнить в процессе внедрения, там усадка и все прочее.
           — Но можно?
           — Нужно!
           — Записал. Так что ты, Илья Семенович, зря, считаю, время потратил.
           — Не думаю, - возразил Илья. – Разобраться нужно было непременно. Если сразу начнем сборку по всему фронту, значит только по старой технологии. Совершенствовать станем в процессе работы.
           — Не будем спорить, - Лобанов смотрел по-доброму. – Потрудились хорошо, а результат закрепим на будущей неделе. У меня как основные образовались два момента. Первый – подготовка под сварку. Это мы обсудили, займемся сразу, как вернемся, и занят будет в основном восьмой цех с Вениамином во главе. А второй момент – заготовки. Тут вообще безобразие. И Ларин молчит почему-то. Не заметил? Они карты собирают из листа размерами один на два метра. Потому дуговой сварки столько. Все силовые швы. Заказать листы три на четыре метра – остается один продольный шов после гнутья и три поперечных после стыковки. Никаких карт. Ну, еще там силовые узлы приварить. Все! Сварки с гулькин нос. И сварщиков столько не понадобится. Ну?
           — Метр на два и нами заказаны, - объяснил Илья. – Такой стандарт .
           — Есть такой, а может, есть и не такой, если нет, значит заказать нестандартный. Что такое, непросто? То, что другим трудно, нам легко. Мы – авиационная промышленность. Понятно? Не осилим у нас – закажем за границу. Да глупости, черный металл из заграницы тащить. У нас что угодно сделают, настойчивость только проявить. Займусь непременно. Но на твоем месте, Илья Семенович, в их подробности я бы не полез. Слесари двадцать седьмого цеха по такой убогой технологии работать не станут, иначе пойдут, как им привычнее.
           — Двадцать седьмого - да, - согласился Ларин, - но Петрушов надеется получить сборщиков из других цехов.
           — Бригадирами все равно ваших поставим. Больше того: кого ты скажешь, того и возьмем. Так что готовься заранее.
           — С Борисом Николаевичем мне не хочется спорить.
           — С его согласия все сделаем, не волнуйся. Ладно, на сегодня хватит. Всем – благодарность. Сейчас вернусь, обсудим, как выходные будем проводить. Я – к директору гостиницы, на заводе меня предупредили: просила зайти. Поиграйте пока.
           — Ну и ну, - сказал Игорь. - Вот вам и не в курсе. Разобрался получше всех нас. Когда успел?
           — Кажется, недооценил я его, - признался Вениамин.
           — Теперь не переоцените, - проворчал Илья. - Что особенного? Подумаешь, два момента заметил.
           Викторов весело рассмеялся.
           — Интересная картина. Я его ругал, вы защищали. Теперь хвалю, ты опять не даешь. С вами не соскучишься.
           — Такова жизнь, - рассудил Мельников. – Человечество. Плюс, минус. Равенство. Всего должно иметься в достатке. Но не в избытке. Естественное стремление.
           — Человека чтобы узнать, нужно с ним обязательно пожить. Неделю пожили, узнали друг друга. Я точно переменил мнение о боссе. Вроде, ничего человек. Честно.
           — Все мы хорошие люди, - подтвердил Илья. – И все просто, не над чем голову ломать. Ты будь человеком, и каждый к тебе отнесется по-человечески.
           — Я не о том, - Викторов говорил с раздражением оттого, что его неправильно поняли. – Он в целом, видать, мужик ничего. И по работе, и вообще. Может, возьмем его с собой завтра? В кабак и по бабам.
            Вместо меня, хотел сказать Ларин. Не сказал, подавил желание, стратегически промолчал.
           — Посмотрим, - отозвался Мельников. - Не торопись. Утром решим.
           Лобанов скоро вернулся, друзья не успели карты раздать. Смотрел слегка озабоченно, хотя растерянным не был и не хмурился. Сообщил серьезно и спокойно, без нервозности.
           — Ларина вызывают в Ленинград. Передали телефонограмму на мое имя. Срочно, днем в воскресенье тебя ждет Хавроничев. Сегодня не успеть, завтра утром – на вокзал, поезд идет ежедневно. Не знаю, что случилось. Думаю, формальность какая-нибудь. Расчет какой срочно сделать или документы оформить. Не догадаешься, что к чему?
           — Понятия не имею.
           — В любом случае, думаю, ненадолго. Как приедешь, сразу звони домой главному технологу, все выясни. В понедельник дела с ним закончишь, вечером на вокзал и сюда. Это – в лучшем случае. В худшем – жду тебя в среду утром. Не позднее. Пока туда-сюда катаешься, приведи в порядок свои записи, составь полный перечень всего, что желательно получить от них, и список того, что необходимо взять обязательно. Приедешь, будем работать. Без тебя начнем пока сверять по официальному документу и по их спискам. Значит, на выходные разбегаемся. Один едет домой. У меня тут двоюродный брат живет, никак до него не добрался. Оба дня у него буду. Хотелось вместе провести время, но раз нашу компанию разбили, проведем поотдельности.
           — У нас тоже здесь родственники, - сказал Вениамин,- Если получится, у них заночуем. Так что тоже нас не теряйте.
           — Ну и хорошо, - Лобанов почему-то оживился. - Будем, стало быть, встречаться на производстве. Но это – обязательно. Обязательно в понедельник.
           — Сегодня еще никуда не идем, - успокоил Викторов, - и ночуем здесь. Садитесь с нами, Алексей Викторович. Играем исключительно по вашим заявкам. Домино? Карты? Преферанс, кинг, очко, тысяча, дурак? Подкидной? Переводной? Как прикажете. Мы – в вашем распоряжении. Еще по одной? Принимается! Только под хлебную корочку, из закуски – одна горбушка черная. Отлично! Разбавлять больше не нужно, фляга кончается, все разбавлено. Разливаем помаленьку, и – вперед. К подкидному дураку. Для начала.
           Ларина удивило равнодушие, с каким он принял сообщение об отъезде. Ни беспокойства, ни удивления, элементарного интереса не ощутил. Как будто в порядке вещей – уехать за тысячу километров, потом вернуться на день-два, одному из группы, самому рядовому участнику, снова потом уехать на тысячу верст. Дома ничего не случилось, днем разговаривал, разрешили позвонить с завода. На заводе вряд ли тоже что-нибудь произошло чрезвычайное. Не такая он значительная фигура чтобы отзывать по чрезвычайной ситуации. Скорее всего, кому-то понадобилось разобрать чертежи технологической планировки участка. Они в столе, в среднем ящике справа, проектов шесть-семь, не рассмотрены еще. Хавроничев может захотеть ознакомиться с предложениями, посмотреть варианты, принять, допустим, предварительное решение. Саша Лившиц остался за старшего технолога, должен знать, что где находится. Забыл, растерялся? Исключено, парень толковый и организованный. Петрушов мог просто у него не спросить, привык по таре иметь дело только со мной. По видимому, так и есть. Приеду, отдам чертежи, сразу назад. Можно было связаться по телефону, решить все вопросы. Хотят обсудить варианты со мной, знакомым теперь с ситуацией на месте? Вероятно, но не вполне. Главным по производству тары назначен Лобанов, без него такие вопросы решать не совсем корректно. Впрочем, Хавроничев человек более чем самостоятельный. И потом, предварительное решение, конечно, будет принимать с Петрушовым, только. Для окончательного соберут консилиум предложат план один, выбранный ими.
           Возможно, для этого вызывает, возможно, нет. Даже элементарное любопытство не защекотало нервы. Отвлеченные мысли медленно проползли в голове, не вызывая малейших эмоций. Нейтральная реакция. До утра я здесь, и нет смысла задумываться.
           — Свою флягу ты оставишь, с собой не заберешь? - поинтересовался Мельников.
           — Она не моя, общая, - Ларин показал на шкаф. – Слева внизу стоит. Пейте, меня не ждите. Постараюсь еще привезти. Привезу, надеюсь.
           — Да уж постарайся, - сказал Викторов, и все одобрительно рассмеялись.


--- ГЛАВА 7 ---


           Кто бы подумал, что можно так разволноваться перед входной дверью. На лестничной площадке. Первый этаж, но все равно девять ступенек вверх. Соседки кокетливо называют такой подъем бельэтажем. Ерунда все, первый и есть первый, чуть выше, чуть ниже – неважно. Девять ступенек, это верно, однако при желании или при необходимости можно спокойно выпрыгнуть из окна, сигануть на газон перед домом без всякой опасности даже ушибиться. И наоборот, влезть в комнату через окно при случае.
           Ни выпрыгивать, ни назад влезать случая не представлялось, но уверенность полная, потому что высота не так велика, как хотелось бы представить. И какую не мешало бы иметь.
           Всего-то не был дома неделю. Звонил, только позавчера говорили. Все в порядке. Не такой молодой уже, не юноша. А сердца стучит. Скачет. Разбежалось. Безобразие. Успокоиться трудно, как будто год не меньше отсутствовал. Сколько еще стоять перед дверью, обязан взять себя в руки, мужчина, в конце-концов. Коммунальная квартира, показывать волнение соседкам – дело лишнее. Давать повод бесконечным на кухне, а то и во дворе разговорам, неизвестно куда повернутым и как наигранным – совсем ни к чему.
           Зайти уверенно, поздороваться сдержанно, выглядеть солидно и чуть отрешенно – инженер все-таки. Муж, отец, глава семейства. Зять еще при этом. Теща хороший человек, дружим, но перед ней дергаться тоже не годится. Ленка волнение увидит – точно, засмеет. Хотя и по-доброму.
           Совсем недолго постоял. Покопался в карманах, сделал вид – ключ ищу. Хотя никого на лестнице нет. Сам с собой играю – забавно. Но – не зря. Оборвал сердечную пляску. Успокоил. Загнал волнение внутрь, совсем не снимается. Сердце тянет сладкой истомой, замерло в томительном ожидании радостной нежной встречи. Дверь отворилась тихо, постарался войти без шума. И никого в коридоре, хотя еще совсем утро. Сюрприз! Хотя, нет, объяснимо. Воскресенье, выходной, забыл ведь поначалу. Можно было входить без опасений. Елена – в комнате или на кухне? Или в ванной? В комнату дверь не заперта. Так. Потихоньку. Недавно смазывал, чтобы не скрипела. Никогда такими делами не занимался, а тут по просьбе жены смазал, ей скрип надоел постоянный, который сам, честно, просто не замечал. Теперь – заметил, что скрипа нет, обрадовался, вошел неслышно, сам точно не обратил бы внимания. У Елены – шестое чувство, чего почти нет – все равно слышит. Или видит. Обоняет. Улавливает малейшее изменение обстановки. Для ее чуткого организма сжатое пространство четырнадцатиметровой комнаты – отличное место проверки возможности ощущений.
           Склонилась над детской кроваткой, не оборачиваясь спросила:
           — Что так тихо? Мама, это ты?
           — Это я.
           — Ой!
           Она выпрямилась, обернулась, радостно удивленная.
           — А мы тебя сегодня не ждали.
           — А я взял и приехал.
           — Молодец! На выходной или совсем?
           — Не знаю пока. Соскучилась?
           — Не успела, - жена засмеялась и протянула руки. Обнялись, поцеловались. Подошли к самой кроватке. Сын смотрел внимательно большими глазами.
           — Мы с тобой не успели соскучиться, правда? Елена улыбалась сыну, смеялась над мужем.
           — Здравствуйте, ребята. - Илья, продолжая обнимать жену, протянул руку к лежащему ребенку. – Мишка, привет. Здравствуй, сынок.
           — Не трогай грязными руками. Сначала умойся, потом касайся ребенка, - приказала Елена. Патологическая чистоплотность. Дочь хирурга. Успел отвыкнуть за неделю.
           — Где же бабушка?
           — Уехала к подруге рано утром. На весь день.
           — Ты как, справляешься?
           — Так она все время со мной. Помогает, конечно, но и сама бы отлично справилась, я тебе говорила. Но маме спасибо все равно. Скоро уедет, отпуск кончается. Ей звонили, ждут на работе. Иди, мой руки. Будем завтракать.
           — Ты еще не успела?
           — Я рано не умею. Сейчас приготовлю. Погоди, мы с тобой поздоровались или забыли? Поцеловались? А, ну да. Еще раз давай. Здравствуй, дорогой. С приездом.
           Снова обнялись, прильнули друг к другу. Елена оглянулась на кроватку.
           — Погляди, как смотрит твой сын. В полгода такой осмысленный взгляд. Серьезно и, мне кажется, строго. Следит за нами. Мне стыдно при нем с тобой целоваться. Честное слово!
           — К сожалению, другой комнаты или отдельной квартиры нет. И надежды на получение тоже. Ничего, в тесноте – не в обиде.
           — Я не жалуюсь и не требую. Просто констатирую. Иди, умывайся. Отметим приезд? Осталось немного ликера, помнишь?
           — По рюмочке, одной.
           — Хорошо, сэр.
           — Я только позвоню, ладно?
           — Давай. Пока готовлю. В комнате позавтракаем, не на кухне?
           — Да где хочешь.
           — В комнате. Праздничный завтрак. Мужа дождались, еще бы!
           — Кончай хулиганить. В меру шути.
           — Слушаю, сэр!
           Хавроничев – дома, обрадовался звонку. Спросил, как дела в Таллине. Услышал, что работы еще на неделю осталось, хмыкнул в трубку. Не понять: удовлетворен или недоволен. Уточнять не стал, сказал:
           — Я тебя срочно вызвал. Нужно встретиться. Лучше всего на заводе. Когда сможем?
           — Перекусить хотел бы, - попросил неуверенно.
           — Так когда?
           — Через полтора часа – приемлемо?
           — В одиннадцать встречаемся в приемной директора.
           — Хорошо, Павел Константинович.
           — О чем договорились? - проходя по коридору мимо спросила Елена. Илья пошагал за ней в комнату.
           — В одиннадцать встреча на заводе. Никогда не назначали свиданий в приемной директора. Не мой уровень. Что там случилось?
           — Что-нибудь связано с командировкой?
           — Не похоже. Нет. Что-то совсем другое.
           — Не ломай голову. Отметим твой приезд, поешь и беги, по воскресеньям беда с транспортом, неизвестно сколько придется ждать трамвай. На месте все узнаешь, а теперь брось думать.
           Как всегда, Елена права. Но самое странное, что и дома, и после короткого разговора с главным технологом ему не стало любопытно или тревожно или, допустим, интересно, зачем все-таки вызвали? Полное равнодушие и безразличие. Вопрос Елене задал формально, спокойно, по инерции, вроде на эту тему надо заикнуться. Себе вовсе не задавал. Без переживаний. Апатия, так сказать. У него задание, курс. Пытаются сбить – ни к чему. А главное - вся его надежда на Петрушова. Знает: случись что серьезное, Борис Николаевич сообщит первым. Свяжется. Найдет возможность. Пока начальник цеха не тревожит, ничто не способно лишить покоя и возмутить душу. С Петрушовым бы желательно прежде увидеться, но раз так получилось – пусть. Посмотрим и увидим.
           — Садись, - предложил Хавроничев и показал на кожаное мягкое кресло. Он встретил Илью рукопожатием. Ларин не спросил своего руководителя, давно ли он здесь, постеснялся. Опустился на кресло и утонул в нем безнадежно глубоко. Перебирая руками, неуклюже выбрался, посмотрел виновато:
           — Я лучше на стул.
           — Тогда выйдем в коридор, там стол и как раз два стула.
           — Садитесь за тот стол, - посоветовал дежурный по заводу. Воскресный директор, так его еще называют. Естественно, он не против компании.
           — Пошли, не будем тут мешать.
           — Вы не мешаете, - пытался задержать дежурный, но Хавроничев его не слушал. Сели к столу. Главный технолог расстегнул молнию своей кожаной папки, достал документы, отобрал нужные, протянул Илье.
           — Держи. Твои, командировочное удостоверение, приказ-задание и билет на поезд. Завтра утром выезжаем. Сегодня бы лучше – не успели. Я вчера все оформил, отправляемся рано, сюда не успеем зайти. Кажется, появилась возможность разместить производство тары в провинции.
           — Далеко?
           — Около тысячи километров.
           — Есть ли смысл, Павел Константинович?
           — Думаешь, Таллин намного ближе?
           — Да, действительно. А там что?
           — Торфопредприятие.
           — Что?!
           — Торф добывают. Давно, скоро сто лет будет. База истощается, количество торфа на глазах тает. Предприятие старое, а производственные корпуса молодые. Нам предложили организовать у них изготовление тары.
           — Нам организовать?
           — Нам. Они же торфяники, механики есть на ремонте тракторов, но, видимо, к нам не перейдут пока их техника остается. Нам внедрять и осваивать.
           — Что же, и рабочих наших туда?
           — Не знаю. Возможно, набрать желающих и отвезти к нам на завод для обучения. Понадобятся все профессии. Станочники, слесари, сварщики, штамповщики, маляры.
           — Термисты, гальваники, контролеры, подготовители, мастера, технологи, - включился Ларин.
           — Именно. Потребуется время. Эти полгода, может, год придется делать в двадцать седьмом цехе. Там же обучать людей.
           — Или? - спросил Илья.
           — Или наших специалистов туда. Инженеров и рабочих. Внедрять производство и учить людей, на месте. Нам с тобой предстоит оценить возможности и целесообразность вариантов. Задание директора.
           — Он что, и мою фамилию назвал?
           — Твою фамилию назвал я. Командировочные удостоверения подписаны директором.
           — Павел Константинович, вам бы лучше с Борисом Николаевичем такие вопросы решать. Петрушов опытный начальник, быстро и правильно разберется, это точно.
           — Быстро и правильно я и без Петрушова разберусь. Ты мне нужен для другого. Главное для завода - не промахнуться в основном. Можно ли вообще на существующих площадях разместить производство. Хватит ли помещений. И в этом для меня ты – единственный помощник. Так случилось, что ты лучше всех вник в тонкости этого дела. Вот консультируй теперь начальство. Возможно, и директор, и главный инженер станут к тебе обращаться за консультацией, будь готов.
           — Не станут, - сердито возразил Илья. – Есть заместитель главного инженера. Лобанов полностью вошел в курс дела. Не хуже меня. Его бы взяли.
           — Если мы с тобой выберем это место, а директор утвердит, Лобанов поедет ставить производство. Не выберем, станет командовать на заводе. Ты что же, не согласен ехать со мной? Не желаешь освободить двадцать седьмой цех от ярма? И весь завод?
           — Вы же сказали, нашими руками там производство создавать. Ползавода туда отправить неизвестно насколько. Может быть, лучше уж самим у себя. Проще и легче. Надежнее.
           — Это и предстоит решить. Разве неинтересно? Ответственное задание.
           — Мне в Таллине еще работы на неделю. Все бросил. Тоже важно и тоже ответственно. Лобанов просил вернуться до среды.
           — Не успеешь. Передадим через дежурного Петрушову распоряжение в понедельник отправить в Таллин – кого? Анатолия Левина? Правильно, грамотный технолог. Позвонишь ему домой, продиктуешь все, что понадобится ему приготовить к поездке. Отлично, передай список и пусть займется вместо тебя. Мы отправляемся на серьезнейшее задание. Что я тебя как маленького уговариваю, честное слово. Там, кроме всего, красота. Природа. Лес. Самая середина России. Глаз не отвести.
           — Вы что, были там?
           — Был. В четверг. Яночкин возил. Мы с ним оказались в Москве, в министерстве. Ему предложили поглядеть, дали машину. Николай Прокофьевич нашел меня, посадил, поехали. Директор торфопредприятия в отпуске, главный инженер нам понравился, проявил интерес к нашей продукции, выразил желание ее производить. Полтора часа там были, дольше не смогли. Первое впечатление удовлетворительное. Обольщаться особенно нечем, но определить возможности следует. Времени у нас – в обрез. Отсюда такая срочность. За пару дней предстоит изучить этот вопрос и дать обоснованный ответ: да или нет. Ясно излагаю?
           — Понял, Павел Константинович. С вами готов заниматься чем угодно, сами знаете. Думаю только, переоцениваете мои способности.
           — Ладно, не прибедняйся. Кланяйся супруге, пусть не обижается на тебя, что разъездился, такая необходимость. Завтра на перроне за десять минут до отхода поезда. Да? Тогда - до завтра.
           Просто необходимо поговорить с Петрушовым, услышать его мнение на этот счет. Очень важно знать мнение начальника цеха. Непосредственный начальник, под его руководством пойдет вся работа, его инструкции получить в дорогу. Днем звонил. Поздно вечером. Рано утром. Не судьба. В конце-концов, он едва ли сможет что-то решать. Главный технолог существует для этого. Зачем Хавроничеву понадобилось его тащить с собой. Пускай. Приказ начальника – закон для подчиненного. Так учили в армии. И это правильно. Согласен. Дисциплина прежде всего. И никаких возражений.


--- ГЛАВА 8 ---


           — Вот и приехали, - сказал Хавроничев и спрыгнул с подножки вагона.
           Выходившая следом за ним толстая женщина в тяжелом пальто неуклюже застряла на нижней ступеньке. Держась обеими руками за поручни, она присела на одной ноге, а другой пыталась достать до земли, хотя и видела, что это невозможно. На нее нажимали из вагона, но она грузно висела на подножке и только беспорядочно водила ногой по воздуху, словно пробуя наощупь его плотность.
           Хавроничев обернулся.
           — Прыгайте, - сказал он.
           — Эй, что там такое, - кричали из вагона. – Поезд же пойдет, что вы делаете! Нажмите, передние!
           Хавроничев бросил чемодан и кинулся к вагону.
           — Разжимайте руки и прыгайте, - приказал он, подхватывая женщину подмышки. Из тамбура полетели чемодан и корзина, и Хавроничев помог ей поймать вещи.
           —Такой молодой надо проворнее быть, - сказал он добродушно. -Это нам, старикам, простительно.
           — Ты, что ли, старик?
           Хавроничев улыбнулся: - На пенсию собираюсь.
           — Скоро мужики с пеленок на пенсию собираться будут. Ишь, бегаешь-то, как лось. Небось, по девкам ходишь. Советчик: прыгай да проворней. Нет чтобы сразу помочь женщине.
           — Что, попало? - смеялся, подходя, Ларин. – А вы не знаете, Павел Константинович, почему красивым женщинам, особенно полным, так идет ругаться? Смотрите, какие у нее румяные и сердитые щеки.
           — А ну вас, - махнула рукой женщина и подхватила чемодан.
           — Ты где отстал? - спросил Хавроничев.
           — Там с детьми выходили, пропустил вперед.
           — Ну и что?
           — Последним оказался.
           — Не отставай.
           Они пошли вдоль состава к вокзалу. Поезд тронулся без гудка, а может быть, они не услышали сигнала, и сразу набрал скорость. С грохотом подкатил и пронесся последний вагон, и за полотном железной дороги открылся ряд белых засыпанных снегом одноэтажных домиков, притиснутых к железной дороге высокой стеной леса. Лес, как сказочный великан, стоял темный и так неожиданно близкий, что Ларин воскликнул:
           — Павел Константинович, смотрите: лес!
           — Как будто никогда не видел, - проворчал Хавроничев.
           — Как будто и не видел. Чтобы в городе так: из дома вышел и в лесу, не видел.
           — Увидишь. Если здесь тебе так нравится, посмотрим, что скажешь в Чащине.
           — Интересно здесь, правда?
           — На новом месте всегда интересно.
           Они прошли на привокзальную площадь и долго стояли на автобусной остановке, коченея и боясь отойти чтобы не прозевать машины. Замерзший, покрытый толстым, как снег, слоем инея и снаружи и внутри, на стенах и потолке, с белыми в снегу непрозрачными окнами, автобус тащился медленно, качался, неуклюже переваливался из стороны в сторону и скрипел так, что казалось, вот-вот развалится. Пассажиров кидало друг на друга, на ухабах их подбрасывало, и все в раз подскакивали на сидениях; сидящие сзади едва не доставали головой потолка. Несмотря на беспрерывные движения, Ларин за полчаса замерз окончательно. Выйдя из автобуса, он уже совершенно не намерен был любоваться поселком и лесом и белыми полями, уходящими за горизонт. Единственной его мыслью было быстрее спрятаться от мороза, согреться – он чувствовал, как от холода на глаза наворачиваются слезы. Подвигаться бы, попрыгать, руками помахать – но ему было стыдно перед Хавроничевым: старик не жаловался и вида не подавал, что мерзнет. То, что Хавроничев одет теплее, не имеет значения: Ларину тоже советовали закутаться, а он только отмахивался. До-махался.
           С маленькими дорожными чемоданчиками, изящно, легче, чем другие прохожие, одетые, они выделялись в группе идущих с автобуса. Местные жители смотрели на приезжих с любопытством, некоторые с удивлением провожали их взглядами. Ларин с трудом сдерживался, чтобы не рвануть вперед. Он, быть может, и побежал бы даже, но не знал куда и вынужден был держаться рядом с Хавроничевым. С автобусной остановки они вышли на прямую широкую улицу, и в замороженном мозгу Ларина мелькнула мысль, что улице – конца не видно. От этой мысли стало жутко; он почувствовал, как в перчатках защипало кончики пальцев.
           Выдержу. Не умру. Он стиснул зубы и сомкнул веки, чтобы убрать слезы с глаз; веки слиплись, и он сделал усилие, размыкая их, но влага на глазах осталась, холодная, застывшая, и улица выглядела словно в тумане. Мороз забрался под одежду, и Ларин ощущал, как холод окутывает его тело целиком, с ног до головы. Такое ощущение испытываешь, когда забираешься под свежую холодную простыню. Но там холод быстро уходит и сменяется приятным теплом. А здесь – усиливается и переходит в колючий мороз. Ларин бессознательно передвигал ноги и ни о чем уже не думал. Он даже не среагировал на то, что Хавроничев свернул с дороги, равнодушно и покорно сделал еще несколько шагов вперед, пока оцепенелая мысль не дала торможения его движению. Тогда он вернулся и вошел вслед за своим проводником в двухэтажное деревянное здание.
           — Контора предприятия, - объяснил Хавроничев. Спасибо ему: не сразу повел наверх, к начальству, дал возможность оттаять. Возможно, сам он тоже замерз и решил прийти в себя здесь, в полутемном коридоре, без посторонних глаз - Ларин об этом не думал, занятый собой и благодарный старику за организованную передышку. Коридор, куда они вошли, был широкий и короткий, как вестибюль; он заканчивался лестницей на второй этаж. Справа у стены стояла длинная деревянная скамья со спинкой; Хавроничев поставил на нее портфель и неторопливо принялся расстегивать пальто. Потом снял перчатки, взялся за шарф; хотел было снять его, но передумал – просто расправил, освободив шею.
           — Тепло здесь, - сказал он с удовольствием. Ларин, войдя, бросил свой чемодан на скамейку и, не раздеваясь, начал быстро ходить вперед и назад. Иногда он делал круги по коридору, чтобы удлинить путь. Энергично махал руками, старался двигать всем телом, но никак не мог согреться. Ноги, как деревянные, не сгибались даже в коленях; он шагал, как на ходулях. Когда нестерпимо тянуче стало щипать пальцы ног и рук, он еле сдержался чтобы не вскрикнуть и почти забегал по кругу, но подумал, что все-таки сейчас это должно кончиться. Глаза его застилали слезы; он не стирал их, и они, крупные, холодные, выкатывались на щеки. Отморозил, сверлила голову мысль. Все отморозил. Руки и ноги наверняка. Безусловно. Он с силой сжимал кулаки и снова разжимал и ступал на носки, чтобы дать нагрузку пальцам.
           Ему казалось, целую вечность ходит в этом пустом коридоре – хорошо, хоть пустом, без свидетелей. Наконец, боль утихла, и Ларин почувствовал глубокое облегчение. Он остановился и снял шапку.
           — Отошло? - сказал Хавроничев.
           Ларин виновато улыбнулся.
           — Есть же дураки на свете, Павел Константинович. Собрался, как в Крым на курорт. А ведь десять лет в Сибири прожил – знаю, что такое настоящая зима. На что надеялся – что в России зимы не будет, что ли?
           — Нашел мороз. Завтра градусов под сорок да с ветерком – как тогда?
           — Я и говорю! К чему выфрантился? Дома зимнее пальто висит – нет, надел демисезонное: приличнее. Должен был обморозиться, чудом уцелел. Ладно, вперед наука будет.
           Они застегнулись, взяли вещи и поднялись по лестнице. Хавроничев первым вошел в приемную. Поздоровался и, не задерживаясь, шагнул к кабинету главного инженера. Секретарь остановила его.
           — Василий Петрович у директора, - сообщила она.
           Хавроничев повернул, обошел стол и уверенно толкнул дверь к директору. По-хозяйски держится, с недоумением подумал Ларин. Сам он следовал за Хавроничевым и робел: не привык так запросто входить к директорам.
           Прием, оказанный главному технологу, изумил Ларина: ничего подобного он не ожидал. Хавроничев широко распахнул дверь и шагнул в кабинет дерзко, с тем веселым озорством, с каким, бывает, входит в дом дорогой, желанный гость, приехавший неожиданно и знающий, что его приезд для хозяев – приятный сюрприз.
           При его появлении хозяева встали.
           — О! – воскликнул главный инженер и, разведя руками, словно собираясь обнять гостя, двинулся к нему.
           — Здравствуйте, - торжественно провозгласил Хавроничев.
           — Здравствуйте, Павел Константинович, - радушно ответил Петушков, обеими руками пожимая ему руку.
           — С приездом, - приветливо сказал директор. Он вышел из-за стола и ждал, когда подойдут к нему.
           Илья Семенович сразу понял, кто из них директор. Главный инженер моложе – это он знал. Однако, на первый взгляд, большой разницы не нашел: обветренные, смуглые от прошлогоднего загара лица, сильные фигуры, крепкие затылки, темные, почти без седин волосы и у обоих – начинающиеся на висках лысины почти не обнаруживали сразу разницы в возрасте. Петушков – массивный, грузный, но по-юношески порывистые движения, энергичные, выразительные жесты и открытая, искренняя улыбка сделали его совсем молодым. Директор, строгий, сдержанный, тоже стариком не казался; поднявшись со стула, не сутулился и не опирался о стол или спинку стула, но серьезные спокойные глаза больше всего говорили о зрелости и мудрости его возраста. Ларин закрыл за собой дверь и, не решаясь пройти вперед, издали разглядывал лица новых знакомых. Естественное занятие: нормальная потребность человека – рассмотреть собеседника и если не изучить, то хотя бы составить первое мнение о нем. Главный инженер был совсем некрасив: толстый нос, плоские губы, маленькие глубоко спрятанные глазки, одутловатые щеки – и в то же время открытое русское лицо, мягкое и простоватое, веселые хитроватые глаза, искренняя улыбка удивительно располагали к себе, очень шли Петушкову и делали его чрезвычайно симпатичным. Простота его внешности предполагала простоту в обращении, и Ларин тут же почувствовал расположение к этому интересному человеку.
           Черты лица директора были тоньше, выразительнее. Прямой нос, энергичный подбородок, резкие скулы и большой чистый лоб без морщин делали его лицо аскетически суровым. Эту суровость не меняли, только несколько смягчали не выцветшие с годами серые глаза под густыми черными бровями – мудрые, проницательные, немного усталые. Разве можно сравнить гладкое, здоровое, загорелое лицо Захарова с бледным, изрезанным морщинами лицом Хавроничева? Должно быть, Павел Константинович ошибался, когда рассказывал, что он и директор ровесники: больше пятидесяти директору ни за что не дашь. И только подойдя ближе, знакомясь с ним, Ларин понял, что Захаров значительно старше, чем выглядит издали. Однако, нужно быть наблюдательным, чтобы это увидеть. Молодой инженер наблюдательностью не отличался и сумел разглядеть только потому, что знал возраст директора и искал подтверждения тому, что знал. Во всяком случае, два признака только указывали на годы Захарова. Высохшие, бескровные веки, морщинистые, когда их поднимал, и бесцветные, почти прозрачные, как тонкая бумага, когда опускал - в то время как у молодых или людей средних лет веки налитые, сильные; у Петушкова – тяжелые, выпуклые, будто опухшие.
           Второй признак: пучки морщин, лучами отходящих от глаз; обычно на загорелом лице морщины видны лучше, чем на бледном но здесь они совсем не были светлыми – казалось, солнце проникло сквозь кожу, в самую глубину всех ее складок и борозд. Издали Ларину казалось, что Захаров прищурился, и от глаз его поэтому пошли лучи складок, и только вблизи он рассмотрел их глубину и понял, что это – возрастное; впрочем, категоричность такого утверждения можно оспаривать, потому что глубокие морщины у глаз встречаются и на молодых лицах. А вообще: не мелочь ли - эти признаки? Так или иначе, хотя обнаружились несомненные подтверждения весьма зрелого возраста директора, выглядел он молодо, был здоров, крепок. Рядом с веселой общительностью главного инженера его сдержанность казалась тяжелой медлительностью, но ее скорее хотелось объяснить не возрастом, не складом характера, а служебным положением: директору так следует.
           И если Ларин к Петушкову ощутил дружескую близость, то Захарова поставил на почтительном отдалении должностного уважения.
           — Я – с помощником, - сказал Хавроничев, обменявшись рукопожатием с Захаровым, и представил: - Ларин Илья Семенович.
           — Раздевайтесь, - предложил Петушков и тут же сам начал расстегивать пальто смущенного гостя. – Раздевайтесь, не стесняйтесь, - преодолевая неловкое сопротивление молодого человека, главный инженер снял с него пальто и повесил на крючок.
           — Вы у нас впервые, - пояснил он. – Вот Павел Константинович здесь старожил, его раздевать не будем.
           Хавроничев тщательно причесался, потом отыскал глазами чемодан, поднял его и с размаха поставил на стол.
           — Работать приехали, - сказал он.
           — Понятно, - с одобрением отозвался главный инженер.
           — Я сейчас позвоню в столовую, чтобы чай заварили покрепче, - предложил директор .-Согреетесь с дороги, тогда – и к делу.
           — Мы в вагоне позавтракали и чай пили. Может быть, ты хочешь? - обратился Хавроничев к Ларину.
           — Нет, какой теперь чай.
           — Правильно! - воскликнул Петушков. – Какой теперь чай, когда обедать скоро. Забираю я товарищей, Григорий Петрович, у меня займемся
           — Погоди. С чем пожаловали, Павел Константинович? Что за спешная работа?
           — Самая черновая. Привез трудоемкости по профессиям. Подсчитаем количество станков и потребность в людях по специальностям. Уточним ваши производственные площади, надо взвесить обоюдные возможности.
           — Значит, по продукции никаких изменений нет?
           — Это – вопрос окончательный.
           — Мое мнение по данной продукции вы знаете. Я не верю в наши возможности ее производства. Подведем, мне кажется, просто-напросто. Однако, ответственное решение за главным инженером. Его идея. Так мы договорились. Попробовать можно, не возражаю. Но – без обязательств и каких-либо договоров.
           — Мы – чистые технологи, - пояснил Хавроничев. - Наша задача – подробно выяснить, можно ли у вас на имеющихся площадях разместить производство контейнеров. Если не получается – не о чем говорить вообще. Раньше времени дискутировать ни к чему. Нам на изучение обстановки, думаю, дня три понадобится.
           — Добре. Ну, тогда я не возражаю, забирай гостей, главный. В десять я на бюро горкома – надеюсь, еще сегодня увидимся.
           — Пошли, - нетерпеливо пригласил Петушков и первым вышел из кабинета.            — Я сегодня весь день занят, – сказал он секретарю. – Ко мне – никого.
           У главного инженера было холодно. Войдя, он прикрыл форточки и с досадой посмотрел на гостей.
           — С утра жарко было, а пока у директора сидел, продуло. Зря обе форточки распахивал.
           — Ничего, не замерзнем, – успокоил Хавроничев. – Итак, Василий Петрович, мне бы хотелось снова обойти на сей раз все твои площади и зарисовать их, чтобы составить технологические планировки.
           — Зачем рисовать, они нарисованы. Скомандую, вам отсинят планы помещений, каких скажете. Все вам не нужны, а что потребуется – сделаем.
           — Тогда пошли смотреть.
           — Только здесь, на Чащине, или по участкам поедем?
           — Все предприятие надо бы.
           Петушков с сомнением посмотрел на Хавроничева, потом на Ларина, перевел взгляд на его ботинки.
           — На улице – минус тридцать два. Мы-то здесь в валенках да шубах. Ладно, - заявил решительно, – сейчас.
           — Я не замерзну, – быстро сказал Хавроничев. – Мои сапоги на меху, а под пиджаком шерстяной джемпер. Вот мой друг – иное дело.
           — Я – ничего, согрелся, – неуверенно произнес Ларин. Главный инженер улыбнулся. Подумал мгновение и попросил по телефону свою квартиру.
           — Наташа? В чулане мои валенки черные и шуба – принеси, пожалуйста, мне в кабинет. Да, сейчас. В школу не опаздываешь? Ну, давай. Если меня не будет, оставишь. Это если поедем на участки, – пояснил он. – А здесь не должны замерзнуть, в помещения заходить будем. Что ж, одеваться! – он решительно встал, с шумом отодвинув стул.


--- ГЛАВА 9 ---


           — Мне показалось, когда подъезжали, что здесь деревья и домики маленькие, а у вас, оказывается, почти город: прямые улицы и двухэтажные дома, - сказал Ларин, когда они из конторы шли к мастерским. Поселок съежился от мороза, закутался в снежные шубы: возле домов громоздились сугробы и казалось, будто дома прячутся за ними, как живые существа, пытаются втянуть в плечи озябшие головы. Снега лежало много, но дорога, по которой направились инженеры, была расчищена бульдозером, и они свободно и, как показалось Ларину, торжественно шагали самой ее серединой.
           — Вы видели частный поселок – там как деревня, - пояснил Петушков. – На предприятии – в основном дома большие.
           — Значит, там не ваши работники живут?
           — Наши, отчего же. Просто, дома частные. Люди здесь все наши.
           — Сколько всего жителей в поселке? - поинтересовался Хавроничев.
           — Четыре с половиной тысячи.
           — Только здесь или с участками?
           — Только здесь.
           — А рабочих на предприятии?
           — Тысяча двести. Вот это – со всеми участками, – улыбнулся Петушков.
           — Ясно.
           До обеда они обошли все производственные помещения в Чащине. В механической мастерской Ларин по заданию своего руководителя записал все установленные станки и сварочные аппараты. Второй цех, корпус, где вырабатывалась прежде побочная продукция предприятия, основную площадь, предлагаемую предприятием для нового производства, Хавроничев осмотрел быстро, Ларину показалось – поверхностно; это удивило, потому что, на его взгляд, именно здесь следовало задержаться дольше всего. Однако, главный технолог основное внимание обращал на мелочи.
           Проваливаясь в глубокий снег, он забрался в недостроенный, без крыши, кирпичный сарай, рассмотрел его изнутри и подробнейшим образом расспросил Петушкова, какие предполагается сделать перекрытия и крышу, сколько времени потребуется для окончания строительства, выдержит ли фундамент, если поднять стены на метр-полтора, можно ли увеличить площадь и в какую сторону тогда придется удлинять. В котельной он уточнил производительность котлов и сразу заинтересовался, предусмотрена ли возможность их замены на более производительные и допустимо ли расширение котельной в смысле установки дополнительных котлов. Под деревянным навесом, без стен, зимовали торфоуборочные машины – главный технолог проник туда и шагами промерил площадь под навесом. Видя такую дотошность Хавроничева, Петушков повел его по всем мелким помещениям, складам и сараям, деревянным и кирпичным. По удовольствию, с каким главный технолог следовал за проводником, чувствовалось, что это-то ему и нужно.
           Синий морозный день стоял равнодушный и неподвижный, словно неживой. Ларину казалось, время совсем не идет. Тусклое солнце расползлось слепым пятном по пустому бесцветному небу. Воздух – сухой, неосязаемый, настолько неощутимый, что создавалось впечатление, будто его вообще нет, будто вымерз. Впечатление усиливалось оттого, что трудно было дышать – может быть, действительно воздуха не хватало?
           Хавроничев разгорячился, готов был лазать в снегу без передышки, для него словно и мороза не было. Ларин, по крайней мере, дважды попадал в критическое положение и, наверно, мог поморозиться, если бы не внимательность главного инженера: он все время наблюдал за легко одетым спутником и специально уводил гостей в помещение, когда видел, что тому невмоготу.
           — Еще есть строения? – спрашивал Хавроничев после очередного осмотра
           — Есть.
           —Пошли, – весело торопил главный технолог.
           — Все? - спросил он, когда, кажется, ничего не оставалось осматривать.
           — Почти. На нефтебазе два маленьких кирпичных сарайчика стоят.
           — Идем!
           — Далеко идти. Сараи-то по двадцать метров. Лучше я вам нарисую, все ясно будет.
           — Надо посмотреть, – сказал Хавроничев.
           — У вас что, своя нефтебаза? - спросил он по дороге.
           — Нефтебаза – громко, конечно, сказано. Небольшое мазутохозяйство, бензин, масла. Не наше – транспортного управления. Наши два сарайчика – рядом.
           — Чудесно! – обрадовался Хавроничев, осмотрев кирпичные строения. – Это же готовые склады красок и химикатов. Очень, очень пригодится.
           Они вернулись в контору, и он, достав записную книжку, молча долго делал в ней пометки. Иногда задумывался, видимо, вспоминал что-то, потом вновь склонялся над столом и писал.
           Как корреспондент, подумал Ларин. Он не мешал начальнику; без интереса, со стороны смотрел на него и отогревался. Петушков вышел в приемную и там громким голосом отдавал распоряжения.
           Наконец, главный технолог кончил. С удовлетворением захлопнул книжку, встал, спросил помощника:
           — Как, не совсем замерз?
           — Совсем не замерз.
           — Тогда зови Василия Петровича. Едем дальше!
           — Едем! – весело подхватил Петушков, заходя в кабинет.- Ну-ка, обувайтесь, - перегнувшись через стол, он достал из угла валенки и протянул их Ларину. – Извините, конечно, не новые, подшитые и с кожаными заплатами, зато не замерзнете.
           — Это же чудо! – пришел в восторг инженер. – Десять лет таких не обувал.
           — Вот и хорошо. А это – надевайте.
           — Овечья шуба?
           — Овчиная.
           До самого отъезда домой Ларин ходил в этих валенках и шубе и больше не мерз, хотя мороз назавтра не ослаб. Наоборот: тепло одетому, ему нравилось дышать сухим  морозным воздухом и, как в детстве, тереть нос и щеки, с удовольствием ощущая приятное покалывание. Понятно, игра с огнем, но надеялся не переборщить. Подставляя морозу и солнцу лицо, он чувствовал себя необыкновенно здоровым; кровь разгонялась в сосудах и горячила щеки, и он ощущал, как они румянятся и горят. Хорошо!
           На дрезине в этот день они успели побывать на двух участках. На остальные главный инженер ехать категорически отказался.
           — Хватит, - сказал он. – Хватит, Павел Константинович. Уважаю трудяг, сам работать люблю, но на сегодня достаточно. Без еды, без отдыха. Накормить, конечно, я бы вас мог везде – у нас неплохие столовые. Но давайте кончим. Уже темно. Все основное поглядели. Поверьте, на оставшихся двух участках интересного нет ничего. Никаких площадей. В конце-концов, завтра доберемся. Едем обратно?
           Окончательное слово, все-таки, было за главным гостем, и Петушков требовательно смотрел на него.
           — Ладно.
           Хавроничев согласился с таким откровенным сожалением, что Петушков рассмеялся. Он обнял главного технолога за плечи и повел к дрезине, уговаривая, как больного:
           — Полно, Павел Константинович. Не расстраивайтесь. Всего сразу не объять. Сегодня и так сделано много. Еще побываете везде, все посмотрите. Теперь приедем, отдохнем, поужинаем, поговорим. Ведь так? Домой позвонил, нас ждут, готовятся. Вы – с дороги.
           Занятый своими мыслями, Хавроничев не заметил, что покорно позволил Петушкову вести себя; неожиданно заметив, приостановился, усмехнулся, освободился от его рук и сказал уже без сожаления, примирительно:
           — Ладно.
           Обратно молчали в темноте и доехали быстро.


--- ГЛАВА 10 ---


           Со станции прошли в контору. Долго стучали в запертую дверь: уборщица мыла полы на втором этаже и не слышала стука. Забрали вещи, и Петушков, перекинув на руке пальто Ларина, еще раз удивился.
           — Кто же зимой за тысячу километров в таком пальтишке ездит?
           На столе лежали заказанные Хавроничевым планы, он попытался тут же их посмотреть, но Петушков не дал.
           — Не сомневайтесь, Павел Константинович, здесь все. Берите не глядя. Пошли в дом приезжих – устроиться вам надо или нет?
           Одноэтажный домик, куда привел гостей главный инженер, оказался в трех минутах ходьбы от конторы. С дороги пробрались к нему гуськом по узкой тропинке, проложенной в глубоком снегу. В крошечной прихожей их сразу обдало сухим теплом и приятным горьким запахом березовых дров. Потоптались, стряхивая снег. Маша, хозяйка дома, предложила выбрать любую из трех комнат: они оказались единственными постояльцами.
           — Уютная у вас гостиница, – сказал Хавроничев, пройдясь по комнатам, – но мала.
           — Теперь будет мала, – уточнил Петушков. Он посоветовал приезжим выбрать среднюю комнату, самую теплую, и приказал Маше еще раз на ночь протопить печь.
           — Тепло же – удивился Ларин.
           — Пусть жарко будет. Вам как следует отогреться надо. А впрочем, – он улыбнулся, – греться придете ко мне. Жду вас через двадцать минут.
           В комнате было чисто. Три кровати, заправленные свежим бельем, старый шкаф у стены, стол посредине и четыре стула не только разместились в небольшой комнате, но еще оставляли свободное место, достаточное, чтобы боком пройти между столом и кроватями. Утомленные не столько работой, сколько тем, что весь день не ели, хотя совсем не чувствовали голода, инженеры разделись, сняли обувь, обули домашние тапочки и по очереди тщательно умылись, наплескав в умывальнике. От этого оба почувствовали неловкость, и Ларин постучал к хозяйке.
           — Мы набрызгали на пол, не дадите ли мне тряпку, чтобы вытереть?
           — Что вы, – Маша даже растерялась, – я сама уберу. И не думайте, что вы!
           Главный технолог стоял над раскрытым чемоданом и вопросительно смотрел на помощника.
           — Бриться будем? По-английски – там, говорят, дважды на день бреются. Предстоит – как выразиться? – визит.
           — Я, наверно, не пойду.
           — Почему?
           — Приглашали вас. Я вроде как под руку попал. С вами. Неловко было не пригласить. Неловко и идти. Что я им?
           Хавроничев нахмурился.
           — Собирайся, не мудри. Я и ты – представители завода, вот кто мы. Принимают нас как друзей, мы не имеем права отказываться от дружбы. Вполне возможно, вместе нам теперь не один год работать. Окончательное решение, конечно, неизвестно, но полазали сегодня – полагаю, найдется тема разговора. Главное – люди с охотой берутся.
           — Зачем я вообще сюда приехал? - с тоской спросил Ларин.
           — Работать. Сегодня мы все осмотрели, подготовились. Завтра займемся работой. А сейчас – приведи себя в порядок, пойдем с визитом к начальству. Посмотрим, как живет сельская интеллигенция. Так будем бриться или нет?
           — Можно, – с неохотой согласился Ларин. Настроение было скверным. И так весь день ходил без дела: главный технолог с увлечением изучал обстановку, а он тащился за ним, словно боясь отстать. Понятно, Хавроничеву некогда посвящать его в свои дела: торопился, да и стужа лютая, на морозе много не поговоришь. А может быть, он считал, что Ларин без консультации обо всем догадается. В общем, конечно, дело ясное, по дороге немного поговорили. Илья свое мнение высказал прямо: за тысячу километров от Ленинграда создавать для себя новое производство не имеет смысла. Если не хотим у себя на заводе, давайте искать места поблизости. Даже экономически нецелесообразно. Чего хочет сейчас главный технолог и – основное – чем конкретно заниматься ему, молодой инженер не знал. Болтаться без дела – для этого не стоило приезжать.
           Теперь этот званый обед или ужин – как точнее назвать? Опять он хвостом за Хавроничевым потянется. Собирается начальство, станет заниматься высокими материями – он-то что с ними будет делать? Это хуже всего – чувствовать себя не в своей тарелке.
           Однако, деваться некуда: приказано собраться. Побреемся, хоть выглядеть поприличнее. Павел Константинович нашел в шкафу гуталин, наверно, кто-то оставил, почистил обувь. Ларину сегодня не везет, так уж до конца. Коричневую обувь черным кремом не почистишь, а другого – нет. А почистить бы тоже не мешало. Он посмотрел на свои ботинки, и случайно в поле зрения попали его брюки. Мама родная! Как он мог забыть, что ходил в валенках! В вагоне столько было неудобств, но ухитрился снять и повесить брюки чтобы не помять. А сейчас! Не просто измятые – какие-то изжеванные, вытертые, цвет – и тот потеряли, вместо темно-серых стали местами черными, а кое-где чуть ли не белыми. Обрадовался валенкам и не подумал о брюках, затолкал штанины, как попало – ишь, городской житель, забыл начисто об аккуратности. Что теперь делать? Гладить? Задержка.
           — Иди так, – посоветовал Хавроничев. – Вон, возьми щетку, почисть немного и пойдем.
           — Скажут, приехал неряха из столицы.
           — Иди в валенках, - придумал Хавроничев. – По такому снегу в твоих штиблетах и не пролезешь.
           — Неудобно.
           — Удобно.
           Удивительно, но Ларин после такого совета повеселел. Забавно. В поношенных, к тому же чужих валенках идти в гости к незнакомым людям. Действительно, по-деревенски. Этим сразу все упростилось. Сама возможность такой ситуации, естественность, с какой предложил ее Хавроничев, вдруг сняли напряжение и натянутость, заранее овладевшие Лариным. Э, будь что будет, бесшабашно подумал он и быстро, в два счета собрался. На всякий случай, если возвратятся поздно, Маша дала им ключ от входной двери.


--- ГЛАВА 11 ---


           — Вы тоже впервые у Петушкова? – спросил Хавроничева Ларин.
           — Впервые.
           С первого взгляда квартира главного инженера показалась им большущей. Осмотревшись, они поняли, что такое впечатление создают две большие остекленные веранды: одна выходит на улицу, другая – перпендикулярно первой, на центральную площадь. Если не считать этих холодных нежилых веранд, квартира не выглядела чересчур просторной. Кухня – большая, с газовой плитой и раковиной, зато в тесной ванной комнате нет умывальника – руки мыли под краном, прямо над ванной. Из трех комнат – одна совсем маленькая: детская. Другая, побольше: спальня; по-современному, в ней посредине стояла широченная кровать, две тумбочки по сторонам примкнули к ней вплотную, а у стены расположились торшер со столиком и широкий полированный шкаф. Самая большая, гостиная, квадратная комната метров двадцати двух, выглядела очень нарядной, хотя мебель здесь помещалась неоднородная. В центре стоял круглый стол. У каждой из стен находилось по одному предмету: слева от входной двери – книжный шкаф, напротив – сервант с посудой, справа – маленький диван и, наконец, рядом с дверью – пианино. К столу приставлены несколько стульев.
           Полы в комнатах были крашеные, очень чистые; в большой комнате лежала широкая ковровая дорожка; стены оклеены светло-синими обоями; над столом висела металлическая люстра с золочеными стержнями и белыми плафонами; высокий потолок был ровно побелен – отделка комнаты придавала ей вид праздничный, а скромная обстановка – простоту и уют.
           Хозяева встретили гостей на веранде. Распахнув дверь, Василий Петрович командовал:
           — Проходите. Проходите в тепло.
           — Не отряхивайте снег, лучше снять обувь-то – мягким, певучим голосом советовала хозяйка. – Заходите, я вам домашние тапочки приготовила.
           Гости переглянулись, а Хавроничев улыбнулся товарищу:
           — Торопись, выстудим квартиру.
           — Ничего, у нас тепла хватит.
           Разделись в маленьком коридоре.
           — Моя жена, Нина, – представил Петушков.
           — А вас уж я знаю, – сообщила Нина. – Только об вас и разговоры сегодня.
           — Отлично, – похвалил Хавроничев. – Значит, разделись. Может быть, без тапок, в носках проходим?
           — Что это? Чай не лето, зима на дворе.
           Ларин скинул валенки и растерянно посмотрел на брюки.
           — Вот, понимаете.
           Все рассмеялись.
           — Ничего, сойдет, – определил Василий Петрович.
           — А вот что, – предложила Нина, – пока вы тут говорите да приготавливаетесь, я вам их поглажу. Хорошо?
           — Спасибо, – засмеялся Ларин. – Не выйдет.
           — Нашла время, – возразил жене Петушков. – Сейчас – до того ли? Завтра днем зайдет – и погладишь.
           — Сам выглажу, - сказал Илья. Он еще раз глянул на измятые брюки, и ему вдруг стало смешно. Интересный разговор и забавное положение сразу сблизили его с хозяевами.
           Показав им квартиру, Василий Петрович усадил гостей на диван. Закурили.
           — Теперь вы посидите, – попросил он, - а я схожу на кухню, Нине помогу. Ладно?
           — Пожалуйста.
           — Нравится жилье главного инженера? – Спросил Хавроничев Ларина.
           — Неплохо.
           — Угу.
           Стол был раздвинут и накрыт еще до их прихода. На белой скатерти стояли тарелочки, хрустальные рюмки и фужеры. Вина не было, но закуски – глаза разбегались от их обилия. В мелких тарелках лежали нарезанные сыр и копченая колбаса. На широком блюде – заливное рыбы. Окунь и щука, определил Хавроничев. Он поднял блюдо и, любуясь, посмотрел на свет, как рассматривают драгоценные камни.
           — Вещь, – одобрил он и осторожно поставил на стол. В глубоких тарелках помещались соленые огурчики, грибы – отдельно белые и грузди, моченые яблоки и красные помидоры.
           — Неужели свежие помидоры? – удивился Ларин. Хавроничев потрогал ножом.
           — Кажется, соленые.
           — Красные же!
           — А вот погоди, попробуем. Обрати внимание: за исключением колбасы и сыра все – собственное. Местное сырье.
           — Со своего огорода?
           — Конечно.
           — Молодцы, правда?
           Петушков принес тарелку с квашеной капустой – не рубленной, а целым кочаном, разрезанным пополам; половинки развалились, точно бутон нераспустившегося цветка: плотные, белые, со спрессованными лепестками, они внесли в комнату свежий запах с тонким аппетитным ароматом.
           — Стол мал, – пожаловался Василий Петрович, – тарелку негде поставить.
           — Вам никакого стола не хватит, – сказал Ларин. – Столько еды.
           — Какая еда, это закуски. У нас по-простому, не обессудьте.
           — Ни в одном ресторане такого не закажешь.
           Петушков пожал плечами: – Чем богаты.
           Не найдя на столе свободного места, он убрал тарелку с колбасой на подоконник, а на ее место поставил капусту.
           — Так будет лучше. Колбасу, как хлеб, будем подавать и убирать. Согласны?
           Гости засмеялись.
           Нина занималась на кухне и в гостиной не появлялась.
           Василий Петрович скоро надолго вернулся к гостям.
           — Ну вот, теперь и я с вами посижу.
           Поговорили о погоде в Ленинграде. О том, что Петушковы никогда там не бывали.
           — Надеюсь, теперь будете, - сказал Хавроничев.
           — Хотелось бы.
           И все. Чувствовалось: главный инженер уклоняется от разговора о производстве, об их общем деле. Поэтому и Хавроничев с Лариным этой темы не трогали.
           — В шахматы играете?
           — Играем.
           — Правильно. Инженер должен уметь играть в шахматы. У нас в армии был командир батальона майор Шалимов – он говорил: каждый офицер обязан быть шахматистом. Гимнастика мозга. Я с ним согласен. А инженер – командир производства. Так ли?
           Хавроничев кивнул.
           — Немного упрощенно, но в принципе не возражаю. Так что ж, сыграем?
           Шахматы расставили на диване. Ларин уступил место Василию Петровичу, отошел, заинтересовался книжным шкафом. Большинство библиотечки – школьные учебники. Потом – стихи: Блок, Есенин. Несколько песенников. Ноты: фортепианные пьесы, учебные пособия. Наконец, беллетристика: Ильф и Петров, Мамин-Сибиряк, «Молодая Гвардия», «Даурия», несколько, новых книг. Подписных изданий нет. В общем, небогато, подумал Ларин.
           Было ясно: кого-то ждут. Ожидание не назовешь томительным: все заняты, содержательно молчат. Но стол накрыт на шесть человек, и по длинной паузе, которую устроили хозяева, не приглашая гостей к столу, ясно, что двоих здесь нахватает.
           Так и есть.
           — Можно?
           — Опоздали и спрашивают! – за стеной, в коридоре, добродушно по-свойски ворча, встречала опоздавших Нина. Василий Петрович встал.
           — Давайте, Павел Константинович, отложим партию? Поставим на шкаф, потом доиграем.
           — Можем вообще прекратить.
           — Обязательно доиграем. А сейчас – все в сборе, время ужинать. Я ведь понимаю, что вы умираете от голода. Пошли встречать Григория Петровича.
           — Извините, – сказал, входя, директор, – задержались немножко. Правда, немного?
           — Ничего, – согласился Петушков. – Бывает и больше. Хотя, должен сказать, Григорий Петрович человек аккуратный. Мы не согласовали точно время.
           — Верно. Все-таки, мы торопились и жалеем, что заставили себя ждать. Проходи, мать, знакомься. Товарищи из Ленинграда.
           — Мне кажется, в таком красивом городе должны жить только красивые люди, – сказала Захарова, здороваясь за руку с приезжими. – В моем представлении ленинградцы – народ особенный.
           — Вот мы, например, – уточнил Хавроничев.
           — И вы...
           Ларин с возмущением снова подумал об измятых брюках, проклятой неаккуратности.
           — Против своих мужей мы, конечно, ничего не имеем, правда, Нина? – продолжала Евгения Ивановна, – но должна сознаться, что галстуки они повязали, кажется, впервые после ноябрьских праздников.
           — Полно, мать, – прервал жену Захаров, – ты тут наговоришь.
           — Обиделся? – удивилась Евгения Ивановна. – Обиделся! А ты не обижайся. Почаще устраивайте для нас культурные мероприятия – и вовсе претензий не будет. Что у нас? – обратилась она к ленинградцам. – Работа да хозяйство – все. Отдыхать мы не умеем.
           — Ничего себе, – сказал Хавроничев. – Такой стол – и не умеем.
           — Что – стол! – Захарова махнула рукой. – К столу еще общество требуется. Кстати – за стол! Приглашайте, хозяева, что стоим? Да, мы принесли баночки грибков и помидоров – пойди, распечатай, Василий Петрович, у вас маринованных нет, известно.
           — Не любим с уксусом.
           — И зря. Вечный спор, – объяснила приезжим, – и никак друг друга убедить не можем.
           Как по-хозяйски женщины у них в доме держатся, подумал Ларин.
           Стол придвинули к дивану, и он с Хавроничевым снова оказались рядом. Остальные сели на стулья. Петушков принес две бутылки водки, бутылку коньяка и две большие бутыли, запечатанные самодельными бумажными пробками. Столько – на шестерых? - изумился Ларин. Они что, с ума сошли?
           Распоряжался за столом Петушков.
           Сначала он открыл бутыли и разлил вино в фужеры.
           — Это наше, самодельное. Попробуйте, сам не знаю, какое получилось. Но начнем с крепкого. Кому что, заказывайте.
           Только Хавроничев попросил коньяк, остальным налили водку.
           — Так вот, – провозгласил главный инженер. – Предлагаю выпить за наше знакомство. За то, чтобы знакомство перешло в хорошую крепкую дружбу. Чтобы задача, которую поставили перед собой, была решена на благо наших предприятий, а в конечном счете на благо государства.
           Торжественный момент, подумал Ларин. Все встали, чокнулись и стоя выпили.
           Петушков разнес хлеб, потом положил всем на тарелочки кружки колбасы.
           — У меня еще салат есть, другой, – неуверенно предложила Нина.
           — Потом, – сказал Василий Петрович. – Сначала - что на столе. Берите, все по порядку, не стесняйтесь. Помидоры, Павел Константинович. Подставьте, я вам положу. И грибки. Нет, погодите, не убирайте, тех и других отведайте. Они разные. Ну, погодите, говорю, дайте положить.
           За Лариным ухаживала Евгения Ивановна.
           — Вы любите острое? Я знаю, молодежь любит острое. Тогда возьмите маринованные. Берите сами, мы тут ухаживать не умеем. Больше берите, что одну штучку-то взяли.
           Приговаривая, она положила гостю столько грибов и помидоров, что тому стало неудобно.
           — Что вы, что вы, достаточно, взмолился Илья Семенович. – У Григория Петровича, посмотрите, совсем пустая тарелка.
           — О нем не беспокойтесь. Он всегда ест мало. А сколько надо – возьмет. Мы – дома, вы – в гостях. Вот и угощайтесь.
           — Не тычьте вилкой в помидоры, – деланно грубовато учил хозяин. – Вот смотрите, как надо есть.
           Петушков положил на тарелку крупный помидор, придерживая пальцами, разрезал на четыре части.
           — Видите, целый, как яблоко: ни капли сока не вытекло.
           И руками по очереди отправил в рот два куска.
           Илья тут же проделал эту операцию.
           Удивительные помидоры! Плотные, мясистые, они таяли во рту если их немного подержать – любитель томатного сока, Ларин с наслаждением всасывал густой ароматный сок.
           — Здорово! И соленые помидоры и свежие – одновременно.
           — В этом – соль.
           Смешно: есть руками. Приеду, Ленке расскажу, подумал Илья. И тут же представил, как жена заругается: нашел, чем хвастать, вместо того чтобы в деревню городскую культуру нести, ухватил деревенскую грязь. Разве это грязь? Прелесть! Иначе просто нельзя. Вон, Хавроничев вилкой тычет – весь сок по тарелке разлился. Интересно: ножом режешь – ничего, а вилкой – все вытекает. Хавроничева не уговаривали, понимали: старый интеллигент, руками брать не будет. Только сочувственные взгляды показывали: остальным жаль, что человек лишен красивого и вкусного угощенья.
           Нина сияла. Пока не начинали закусывать, она трепетала в беспокойной настороженности – вдруг не понравится? Мало ли что им самим – сами привыкли, потом – свое всегда по душе. А как покажется чужим людям, да еще городским? Теперь, когда без конца хвалили ее угощение, она не скрывала удовольствия.
           — Кушайте, – уговаривала она – берите, я еще принесу, у нас много, на весь год запасено.
           Под нажимом хозяев гости пробовали все подряд и наперебой расхваливали. Хотя тарелочки их были полны, пробовали скромно, понемногу – отчасти из вежливости, отчасти от обилия блюд. Однако сдержанность гостей исчезла, когда они притронулись к белым грибам.
           — Слушайте, – удивился Хавроничев, - они совсем свежие!
           — А их и не солили, – подтвердил Петушков. – Отварили свежими и закатали в банки. Причем, шляпки отдельно, а ножки – отдельно. Чуть-чуть, правда, посолили и специи положили, как надо.
           Грибы нисколько не почернели и не примялись, и рассол, в котором они лежали, был светлым, чистым и густым, как кисель.
           Но – вкус!
           Они были чуть твердоватыми, иногда хрустели на зубах, особенно ножки. Но положишь в рот – и распространяются от них свежесть только что срезанного белого гриба и терпкая горечь осенней земли, сухой запах летнего солнца и хвойный аромат соснового леса, глубокая лесная прохлада и даже легкий запах сада: оказывается, в банку положили, кроме всего, лист черной смородины.
           — Простите, пожалуйста, – сказал Илья, – мне не совсем удобно, но нельзя ли еще немножко принести этих грибов?
           — Господи, – поднялась Нина, – сколько угодно, лишь бы вам нравилось.
           — Маринованные пробовали? – ревниво спросила Захарова. – Что, неудачные?
           — Изумительные!
           Нина задержалась у стола.
           — А соленые грузди?
           — Прелесть! Все превосходно. Но эти, белые – необыкновенные. Ничего подобного никогда не ел. Впервые в жизни.
           — Миску грибов гостям! - скомандовал Петушков. – И одних шляпок.
           — Так что ж, – сказал он, когда Нина с гордым видом принесла и поставила на стол большое блюдо. – Под такие грибы, раз понравились, требуется выпить. Так ли?
           — Я пью только одну рюмку, - встал Хавроничев. – Но сегодня с удовольствием поднимаю вторую. Предлагаю тост за гостеприимных хозяев. За ваше благородное и человечное стремление вдохнуть новую жизнь в предприятие. За успех нашей миссии. Окончательно вопрос о сотрудничестве между нами не решен, но я, в меру своего влияния, буду на этом настаивать. Вижу прямой смысл развития здесь нашего производства. За следующую встречу – в Ленинграде.
           Одобрительно зашумели, выпили и дружно вернулись к закускам. Хозяева, улыбаясь, смотрели, как приезжие налегают на грибы. Тех уже ничто не смущало.
           — Не хочу обидеть хозяек, – сказал Ларин, – но, честное слово, можно было поставить на стол только эти грибы.
           — Но-но,- отозвался Петушков, – это – баловство. Побалуемся вдоволь – и за еду. Все-таки, поужинать собрались. А грибы, по-моему, они – как устрицы.
           — Вот чего никогда не пробовал.
           — Я тоже не пробовал. Но думаю, что-то вроде. Давайте, положу вам заливное.
           — Погоди, Петрович, - остановила Евгения Ивановна. – Покурить надо бы.
           — Это верно.
           Ларин не терпел курящих женщин. Они казались ему грубыми, неприятными, даже неопрятными – пускали дым, точно сквернословили. Эту маленькую женщину курение совершенно не портило. Она не затягивалась старательно и подчеркнуто глубоко, как это характерно для многих женщин. И в то же время курила по-настоящему. Не было в ней позы или показательного наслаждения занятием – просто и естественно, свободно, как опытный курильщик, она легко брала губами кончик сигареты, затягивалась на мгновение, словно задумавшись, потом неторопливо ртом выпускала дым. Скорее всего, она при этом походила на подростка, в общем понимавшего, что занимается не вполне дозволенным делом, но уже настолько привыкшего к курению, что переставшего замечать в своем занятии какой бы-то ни было криминал.
           — А вы не курите, Григорий Петрович? – спросил Хавроничев.
           — В семье может курить кто-то один.
           — Никогда не пробовали?
           — В прошлом году бросил. Надоело.
           Ларин с уважением посмотрел на директора.
           — Говорят, кто долго курил, не может бросить.
           — Говорят слабовольные. Курил всю жизнь.
           — А вот я не могу, – призналась Захарова. – Вместе договорились бросать – не смогла. Больно уж стаж велик: с института курю.
           — Она у нас учительница, – пояснил директор, – физику ведет.
           — Самая вредная в школе, ученики говорят, – заметил Василий Петрович.
           — Они скажут, – протянула Нина.
           — Про других не скажут.
           — Злая я, – подтвердила Евгения Ивановна. – Не могу, когда не знают моего предмета. Пусть только попробует кто-нибудь не ответить – готова не знаю что с ним сделать.
           — Например? – заинтересовался Хавроничев. – Ударить можете?
           — Ударить – не ударить, а по лбу иной раз и щелкну. Когда совсем выведут из себя.
           — У нее на уроках сидят, как шелковые, – засмеялась Нина.
           — И предмет, наверно, знают?
           — Знают. Из-под палки.
           — В наше время, – включился в разговор Ларин, -  математика и физика – науки необходимые.
           — Не разделяю время на наше и не наше, – возразила Захарова. – Школа – не академия. Готовит не ученых, а грамотных и разносторонне умеренно образованных людей. На то рассчитаны школьные программы. Я как учитель в пределах своей программы должна подготовить учеников – способны они к моему предмету или нет, хотят ли, не хотят его учить. О способных – отдельный разговор. Знать и сдать в пределах школьных требований ученик обязан все – в том и заключается его образование. На физиков и лириков потом делиться будут.
           — Все-таки есть же в школе предметы основные и не основные.
           — Этого тоже не признаю. Во всяком случае, для учителя предмет, который он преподает – единственный. Значит, основной. И он должен обучить ему ребят. Стало быть, все дисциплины – главные. Да преподавай я пение, они бы у меня все пели, как миленькие. Потребовала бы, не сомневаюсь. И музыкальную грамоту усвоили. Как положено. Еще благодарили бы после.
           — Благодарностей тебе и сейчас хватает от бывших учеников – добродушно сказал Захаров.
           — Пишут. Сама иногда удивляюсь, от кого, случается, письма приходят: Они ведь умные, все понимают. До кого в школе не все доходит, потом дойдет. Народ теперь очень толковый пошел. Ого, знаете я сколько могла бы вам рассказать! Однако, заговорились, а Петрович дело предлагал. Поддержим! Руководи, Петрович, накладывай, что хотел.
           — Рыбу. Заливное. Свежее, сегодня Нина готовила. Кстати, можно и салат обещанный принести.
           — Уже салат поздно. У меня еще студень есть и заливное кролика. Сейчас подавать – как раз будет.
           — Кролика? - удивился Хавроничев.
           — Кролика. Что – не частое блюдо? А вот и отведаете. Петушков разложил рыбу, потом разделил заливное кролика и всем положил по куску мяса и прозрачного желе. Хавроничев ахнул, хотел протестовать, но Василий Петрович прикрикнул:
           — Не мешайте, уберите руки! Ей-богу, Павел Константинович, уговаривать вас приходится. Не дело. Надо попробовать – для вас старались. Дайте, положу.
           — Так много очень.
           — Не много.
           Хавроничев только головой покрутил.
           — Пить больше не буду, – твердо сказал он, видя, что Петушков потянулся к его рюмке, и прикрыл рюмку рукой.
           — Пожалуйста. Попробуйте из бокала наше, самодельное.
           Попробовал.
           — Что скажете?
           Вместо ответа Павел Константинович повернулся к соседу.
           — Попей-ка, Илья Семенович, есть смысл.
           — Настоящее шампанское, - констатировал Ларин. –И вкус, и шипит. Вы газировали его?
           — Ничего не газировали.
           — Из винограда?
           — Из красной смородины.
           — Не может быть.
           — С нашего огорода ягода.
           — Невероятно!
           — Что значит городской народ, – засмеялся Петушков. – Такое вино из любой ягоды можно делать. Еще лучше. Из крыжовника, например. Что ж, раз нравится, давайте все его выпьем.
           — Не буду мешать, – отказалась Евгения Ивановна. - Мне лучше каплю водки.
           — Значит, всем водку.
           — Теперь выпьем за мужчин, – предложила Захарова. – Без нас они, конечно, никуда, но все-таки земля на них держится.
           Мужчины выпили по рюмке, женщины только пригубили. Все разрумянились, стало жарко.
           — Хоть жены нами недовольны, – сказал хозяин, – и хотят всегда нас видеть красивыми, все же попросим, у них разрешения снять галстуки.
           — Конечно, снимите – согласилась Нина.
           — Выдержки не хватило? – съязвила Захарова.
           — Полно, Евгения Ивановна, что мужикам мучиться? Чай, не в театре. Снимайте без разговоров и рубашки расстегивайте, нечего комедию-то разыгрывать.
           Евгения Ивановна рассмеялась.
           — Добрая у тебя жена, Петрович.
           — Одну минутку, – вспомнил Захаров – Сегодня же хоккей по телевизору. Пора включать.
           — Кто играет?
           — Как раз – ленинградцы с московскими армейцами.
           — Это неинтересно, – сказала Евгения Ивановна. – Я люблю, когда наши с не нашими играют. Тогда – настоящий хоккей. Особенно канадцы когда участвовали – они, конечно, уступали нашим, но игры были азартные, да еще с дракой – красота!
           — А вы знаток, – одобрил Хавроничев.
           — Вместе с Григорием Петровичем интересуемся.
           — Не будем включать, – решил Петушков. – Споем, Евгения Ивановна?
           — Споем, Петрович.
           — Начинайте.
           Захарова посерьезнела, прикрыла глаза. Негромко, задумчиво начала низким глуховатым голосом.
           — В низенькой светелке огонек горит.
           — Молодая пряха у окна сидит, – громко, грубовато подтянул Петушков.
           Не выделяясь, вполголоса подпевали Нина и Григорий Петрович.
           Удивленный Ларин заметил, что тоже поет. Рядом мурлыкал Хавроничев.
           Видя, что Павел Константинович не знает слов, Петушков достал из книжного шкафа песенник и протянул гостю. Хавроничев кивком поблагодарил, надел очки, полистал, нашел нужную страницу и начал подпевать уверенно, хотя так же тихо.
           Закончив грустную песню, помолчали.
           — Теперь твою, Петрович.
           — Клен ты мой, опавший, – Петушков запел не совсем точно, но очень старательно, – клен заледенелый. Что стоишь согнувшись под метелью белой.
           Это была его песня, и он один пел громко – остальные подпевали вполголоса. Ларин начал подтягивать в полную силу, но под взглядами женщин тут же сбавил. Воспитанный слух его возмущала фальшь мелодии, но он не мог протестовать, потому что старательность, страдание, с каким Петушков переживал песню, прекрасные слова, выразительно передаваемые им с искренним чувством, вызывали уважение.
           — А у вас хороший голос, – заметила Захарова. – Спойте что-нибудь.
           — Пожалуйста, – от выпитого вина Ларин осмелел. – Шуточная: «Вот не везет»
           Он знал, что совсем не умеет петь, не может держать дыхания, но голос действительно есть, и тоже старался во всю; кажется, получилось неплохо, с живым озорством, что и требуется веселой компании – Ларин сам остался доволен. Похлопали но сдержанно, без оживления, и Ларин понял, что не произвел впечатления: то ли песня не понравилась, то ли исполнение, а может быть, то и другое. Сказать, что компания настроена на грустный лад, нельзя: песни они запевали лирические, однако разговор шел веселый. Вдруг Илья догадался: зря вылез с сольным исполнением, надо было, конечно, запеть что-нибудь общее, коллективное. Выскочил, балда, с топорным юмором – показал себя индивидуалистом. Хорошее начало знакомства, ничего не скажешь.
           — Вась, а спой ту песню, знаешь, которую ты пел тот раз в клубе, – попросила Нина.
           Понятно, подумал Ларин, у нас тоже есть кому петь, посидите, послушайте.
           — Нет, – добродушно отказался Петушков. – Давайте лучше все вместе, ленинградскую.
           И с энтузиазмом начал про город над вольной Невой – все сразу подхватили и дружно спели до конца.
           — Здорово! - воскликнул Василий Петрович.
           — Хороша, – согласился Захаров.
           — Спасибо, – сказал Хавроничев. '
           Потом пели много, почти без перерыва. Про подмосковные вечера и Черное море, про ямщика и хуторок – русские песни пели без сокращений, по песеннику, бесконечно длинно и ненадоедливо. Когда Василий Петрович в темпе марша, четко начал «Молодую Гвардию», все оживились, выпрямились, помолодели; посветлели лица, заблестели глаза и даже голоса зазвенели молодо – пели и улыбались.
           «Там, вдали за рекой» получилась трогательно-печальная и вместе с тем торжественная. В ней прозвучали и скорбь, и грусть по погибшему герою и гордость за славное боевое время и восхищение прекрасной песней и, наконец, эстетическое наслаждение от вдохновенного исполнения. Удивительная штука – песня! Она летит высоко над головами, и за ней устремляются и взлетают человеческие сердца. Нет такого сердца, которое не волнует песня. Сколько чувств она будит в каждом из нас! Чувство досады приносит плохая песня. Горечь – неудачное исполнение: бывает, песня неплохая – а вот, не получилась. Зато хорошая и хорошо спетая – это счастье! Интересна реакция на песню. Веселая – может вызвать раздражение и тоску, когда спета без настроения. Грустная – принести радостное возбуждение от переполняющего душу чувства прекрасного.
           Раскрываются и тянутся навстречу хорошей песне отзывчивые души. Попадет она в унисон настроению – и усиливает настроение, и текут слезы из раскрытых глаз – иногда от горя, а иногда и от радости. Слушают песню – и объединяются люди под ее впечатлением, а уж когда вместе поют – сближаются всегда. Потому что у них появляется одно общее – самое сейчас важное, драгоценное, прекрасное: песня.
           Ларин не помнил, когда в последний раз пел в компании. В городе они редко почему-то собирались со сверстниками так вот, дома посидеть – по праздникам обычно приходили родственники, весь вечер обменивались бесконечными новостями и смотрели телевизор, а с друзьями, встречаясь, ходили в театр или – иногда – в ресторан. Поэтому пел с удовольствием. Подчиняясь компании, не возражал, когда наливали в его рюмку, хотя не мог, казалось, ни пить, ни есть больше. Еще выпивали и закусывали. Нина принесла свой запоздалый салат, и все взяли и пробовали и хвалили, чтобы польстить хозяйке. Потом она подавала тушеное мясо с картошкой и, в заключение, освободив середину стола, поставила туда большую сковороду жаренных в сметане карасей. Не хочешь – возьмешь. Не можешь – попробуешь. Впрочем, за вечер, конечно, была возможность не один раз отдышаться и отдохнуть от еды и снова за нее взяться. О делах почти не говорили, да и что говорить, если пока ничего определенно не решено. Будет решение – будет и разговор. Только главный инженер, провожая гостей, еще раз напомнил, что было бы хорошо сделать все так, как задумано. Директор промолчал.
           — Вы знаете, сколько времени сейчас? - спросил Хавроничева Ларин, когда они, войдя в комнату дома приезжих, включили свет и принялись раздеваться.
           — Знаю: половина второго.
           — Удивительно незаметно прошло время. Хавроничев улыбнулся: - А тебя чуть не силой пришлось туда тянуть.
           — Все-таки это невозможно, столько есть. Обжорство настоящее. Да главное, все так вкусно и приготовлено здорово.
           — Для первого раза они нас так угостили. А, собственно, если учесть продолжительность ужина, может быть, не так много окажется. Другое дело, на столе всего было вдоволь.
           — Нет, блюд сколько всяких разных!
           — Много. Чему удивляться: народ здоровый, живут на природе; хозяйство свое, занимаются физическим трудом – после работы плотно поесть полезно. Мы, городские, чахлые, ленивые, нам перебирать нельзя: сил не прибавится, зато брюхо вырастет.
           — Всегда считал, что к еде безразличен, а тут, как гурман, навалился – не остановишь. Главное, удовольствие испытываешь от всей этой кулинарии – вот ерунда какая.
           — Ладно, – засмеялся Хавроничев, – хватит философствовать. Спать пора, завтра вставать рано.
           — Выпили ведь каждый не мало, а никто даже не захмелел.
           — С такой закуской – смешно было бы.
           — Все-таки настроение попеть – это от вина?
           — Не обязательно. Но – возможно.
           — Без выпивки столько ни за что бы не съесть, правда?
           — Правда. Хватит, а? Чувствуешь: ты лишнего выпил, заснуть не можешь.
           — Спокойной ночи.
           — Спокойной ночи.


--- ГЛАВА 12 ---


           Ларин не мог точно определить: кашель Хавроничева его разбудил или он проснулся раньше. После вчерашнего товарищеского ужина спалось крепко, что на новом месте редкая случайность. Полежал в темноте. Светает поздно, и сколько на самом деле времени теперь, угадать совсем невозможно. Включить свет не решился, боясь разбудить соседа. Хавроничев кашлял приглушенно, старался сдержаться, но не мог. Получилось громко, и он тихо выругался. Потом встал, подошел к столу и в темноте налил из графина воды в стакан.
           — Простыли, наверно, Павел Константинович? – подал голос Ларин.
           — Ты не спишь?
           Хавроничев включил настольную лампу.
           — Восемь часов. Ничего себе. Спать сюда приехали? Давай вставать.
           Они умылись по очереди, и когда Ларин входил в комнату, вытирая на ходу руки, главный технолог уже освободил стол: графин с водой, стакан, пепельницу, книги и папки с документами убрал на стулья; скатерть снял и, сложив, повесил на спинку кровати.
           Ларин заторопился, надел рубашку и заправил постель – просто накрыл одеялом простыню и подушки. Сел на одеяло и молча глянул на Хавроничева: я готов.
           — Доставай-ка миллиметровку.
           — Откуда?
           — Вон рулон, на шкафу.
           — Как вы заметили, Павел Константинович?
           — А вчера еще подглядел, пока ты к вечеру готовился. Хавроничев посмотрел на один стул, потом на другой; не найдя свободного, вышел в коридор и внес табурет.
           — Разматывай на нем, отрежем сколько надо.
           Из рулона выскользнул раньше отрезанный кусок. Лист миллиметровки свободно поместился на столе. Не они первые здесь чертят: крышка стола сверху точно жучком источена, столько на ней осталось следов от кнопок. Кнопки и сейчас торчат сбоку в столе. Хавроничев раскрыл складной нож, отколол из них несколько и помог Ларину прикрепить лист. Потом машинально – в этом никакой не было нужды – разгладил бумагу. На секунду задумался.
           — Приступим к делу, – сказал. – Пошарим в столе, думаю, обнаружим линейку, Желательно найти линейку и карандаш.
           — Что будем делать? – спросил Илья.
           — Будем рисовать планировку цеха.
           — Зачем? Дома гораздо проще и удобнее. Дадим задание, посадим четверых технологов, планы помещений есть все, получим десять вариантов, выберем лучший. Перед отъездом мы не собирались заниматься здесь этой работой. Вы говорили, едем познакомиться, поглядеть, без всяких решений на месте – я так понял.
           — Понимаешь, Илья Семенович, так обернулось дело. Действуем по обстановке, мне, между прочим, не дано права определять, разместим здесь наше производство или нет. Директор завода поручил поехать, разобраться и привезти свое мнение о целесообразности такого шага. Решать будет он и, наверно, не только на основании одних моих выводов. Дело серьезное. Но мне здесь понравилось. Думаю, это то, что нам нужно. Энергетическая база отличная: новую котельную пускают и электроэнергии достаточно. В моем представлении производство наших контейнеров прекрасно вписывается на имеющиеся площади, а возможно, ошибаюсь. Точнее покажется на бумаге. Мы технологи, говорим на языке чертежа. Кроме всего прочего, готовая планировка, к тому же удачная – представляешь, какой веский аргумент в пользу этого предприятия?
           Перед отъездом я, конечно, не думал заниматься здесь проектированием. Но приглашая тебя, в принципе имел в виду и это, предполагая, что два инженера должны справиться со всеми делами. Не согласен?
           — Как-то в стороне я от этого экспромта.
           — Отлично выразился! Экспромт бывает удачнее долгой работы – разве не так? Элементы творчества. Художественный поиск – в хорошем смысле.
           — Я, Павел Константинович, не готов. Попросту. Отодвинут. Вы все сами вышагиваете, мне даже не говорите, что к чему. Я не мешаю, в стороне. И не понимаю. Догадываюсь – не исключено, совсем и неверно. Мне бы услышать, что вы хотите, тоже может заинтересуюсь.
           — Вот тебе на, – удивился Хавроничев. – Ты по технологии изготовления тары больше всех в курсе. Включая меня. Думал, с полуслова все понимаешь. А что хочу – могу повторить. Хочу именно здесь поставить производство. Нравится место. И главный инженер. Энергичный руководитель – тоже очень много. Тут чувствуется общая заинтересованность. Люди без работы остаются. Петушков озабочен по-серьезному. Занять людей – благородное дело. Нам должно быть по душе. Надо помогать ему. Вот этим и займемся. Конечно, при наличии возможностей. Я, во всяком случае, поступлю пристрастно. Все за – принимаются без возражений. Все против – через жесткую критику. Нравится тебе?
           — Не знаю. Ничего привлекательного пока здесь не вижу.
           — Тогда ты должен с недоверием относиться к любому моему предложению. Отвергать сколько можно. Возражай. Нам с тобой следует остерегаться обоюдной ошибки.
           — Хорошо, – согласился Ларин.
           — А не обидитесь?
           — Наоборот!
           — Тогда согласен. И сразу не согласен. Насчет благородной цели. Не знаю, что там у этого Петушкова, но думаю, любой начальник или директор заботятся прежде о своем престиже, своем авторитете, стало быть, о значении предприятия, а уж потом о людях и всем прочем. Крупное предприятие – нужно его таким сохранить вопреки условиям. Естественно, нам это на руку. Но наша-то основная цель – избавить завод от этой продукции независимо от того, что на уме у здешнего руководства. Только бы подошло и лишь бы взяли. Не так?
           — Не совсем. В принципе, да, основная задача такова. Но дело в том, что у нас появился выбор. Кроме этого, нам предложили еще одно предприятие почти рядом, под Ярославлем. Тут если не подойдет, поедем туда. Там никто из наших не был. В министерстве послали сначала именно сюда, значит, есть какие-то основания. По тому, как люди здесь заинтересованы, мне кажется, у нас получится.
           — У нас. А у них? Получается, мы не избавляемся от изделия, а наоборот, влезаем в производство за тысячу верст от дома. По мне, так если искать – только готовое предприятие, способное самостоятельно освоить несложное в основе дело.
           — Ты идеалист. Нет готового. Спасибо, это нашли.
           — Представляете, сколько здесь сидеть и какому количеству наших людей?
           — Сколько нужно. Все! Твои возражения пока неубедительны. Приступим к делу.
           — У меня опять другое предложение. Вчера ходил в стороне, как-то не вникал, надеялся, вы без меня все сделаете. Мы не могли бы еще раз, сами пройти по основным помещениям, всмотреться, пошагать так это направленно, специально для проектирования? Пусть время потратим, зато приобретем кое-что, думаю. По дороге заскочим в столовую, перекусим хоть маленько, чаю, что ли, выпьем. Не хотите?
           — Хочу за дело приняться. Но – не возражаю. Надевай свои шубу с валенками и – вперед! Где-нибудь в конторе линейку с карандашом не забыть взять, здесь пока не вижу. Напомни, ладно?
           — Зачем напоминать – сам попрошу. Не откажут, надеюсь.
           — Уверен.
           А в столовой их встретила сама заведующая, молодая полная смешливая Екатерина Ивановна. Подошла, представилась, не позволила подойти к стойке, к столику провела, усадила в уголке.
           — Вы, пожалуйста, нами не занимайтесь, – попросил Хавроничев, – мы на минуту заскочили, по стакану чая выпьем и бегом. Времени нет. Возможно, пообедать заберемся капитальнее.
           — Обед – само собой. Позавтракать тоже надо. Безоговорочно. Я закончила техникум, нас учили: люди обязаны воспитывать у себя режим питания. Завтрак необходим. Не спорьте. Григорий Петрович просил приготовить вам легкий завтрак. Поэтому жареная картошка с мясом и чай или какао с пирожками. Можно еще глазунью из двух-трех яиц.
           Хавроничев рассмеялся.
           — Легкий завтрак? Из того, что вы назвали – чай, и только чай. С пирожком. Ладно, двумя.
           — Жареная картошка, Павел Константинович, с мясом. Горячая пища. По пол-порции хотя бы, а? Давайте?
           Ларину захотелось как следует позавтракать. Откуда, зачем, почему такое желание – самому не понять. Вчера вечером наполняли желудки – может быть, инерция появилась, продолжение требуется.
           — Нужно ждать, готовить? - заколебался Хавроничев.
           — Все готово, уже несем.
           И действительно, через три минуты во всю уплетали по-деревенски просто и по-домашнему вкусно приготовленную еду. И нисколько не испортилось настроение, наоборот. Заглянул в столовую молодой человек в длинном сером пальто с темным воротником, шапке с опущенными ушами, худой румяный, медленно подошел к приезжим, приветливо заговорил:
           — А – вас ищу. Василий Петрович послал. Помочь – как если потребуется. Паршивиков Костя. Технолог по торфу. По образованию я – технолог по холодной обработке металла. Так что – с удовольствием. В доме приезжих сначала посмотрел, а здесь вот догнал.
           — Спасибо, мы пока, наверно, сами, – Ларину показался технолог недостаточно внушительным, но Хавроничев перебил.
           — А почему, Илья Семенович? Очень даже кстати. Поможете, точно. Совсем в обрез времени. Поэтому проведите-ка нас в ваши корпуса самой короткой дорогой. Мы знаем только от конторы.
           — Зачем, - Костя оживился, – прямо за столовой тропа. Тут совсем рядом будет.
           Действительно, обогнули домик столовой, поднялись на покрытую густым снегом высокую насыпь, вышли на тропу и, миновав плотный забор, точнее – протиснувшись в дыру, проделанную в нем над тропой, оказались перед недостроенным корпусом. Таких было два, требующих окончания строительства. Этот – большой, площадью в две с лишним тысячи квадратных метров. Петушков называл вчера. За ним сразу – второй недостроенный, пятисотметровый, тот вообще без одной стены, не говоря о полах и окнах. Однако, под крышей.
           — Н-да, – заговорил Хавроничев. – Фактически же у вас единственный корпус – соседняя механическая мастерская. Все.
           — Почему, – возразил Костя. – Тот как раз не свободен. Там ремонт тракторов. Туда пока нельзя.
           — О чем тогда говорим? – Хавроничев смотрел на Ларина.
           — Так вот же корпус, – удивился Паршивиков.
           — Где? Его построить надо.
           — Как думаете, – спросил Хавроничев, – когда можно закончить эту стройку?
           — Что думать. Весной кончат. К первому мая сдадут.
           — Когда? Тут столько работы.
           — Не сомневайтесь. Могут и раньше даже. Руки только приложить. Им почему-то бросили заниматься, отвлекло, а то бы давно закончили. Все есть, людей поставят, доделают, точно.
           — Петушков так не говорил.
           — И он знает. От него зависит. Даст Латынычеву задание, тот выполнит. Надежный мужик. И все условия. Василий Петрович, сказать, считает здание законченным. В основном.
           — А второй корпус?
           — Второй считается этот. А тот – первый. У нас так. Тот – не знаю. Нет, летом не успеть. Людей много снимают, летом – торф. Осенью – да. До холодов должны, думаю. На конец октября можно рассчитывать.
           — Ясно. – Хавроничев задумался. Как верить молодому человеку? Естественно, все можно согласовать. Обсудить. Записать. А если сорвется? Вдруг не получится. И как столько времени ждать? Начинать работу необходимо немедленно. Месяц на подготовку от силы. И того нет.
           Костя угадал настроение гостей.
           — Работы по сборке можно начинать и в таких корпусах с апреля, - сказал Паршивиков. - И все лето. Строительство заканчивать параллельно.
           — С марта, – уточнил Хавроничев.
           — А можно и с марта, – согласился Костя, хотя не слишком уверенно. – Какая весна. Да можно, если надо.
           С молодым технологом говорим, как с директором предприятия, подумал Хавроничев. Подумал коротко, на мгновение, мысль мелькнула и улетела. Отбросил сознательно. Обязан верить рядовому работнику, ему этого хочется. Удивительно, что Ларин молчит, думает, не возражает, несмотря на уговор. О чем думает?
           — Не вижу площадей, Павел Константинович, - заговорил наконец Илья. – Фактически одна механическая мастерская. И та под вопросом, пустят ли? Там если поместится, то только сборка. А испытания? Покраска? Станочный парк?
           — В механической мастерской есть станочный участок, – сказал Паршивиков. – Не видели?
           — Видели, но как-то не очень внимательно. Вчера в основном свободные площади оценивали, действующие участки проскочили мимо. Ваше оборудование, правда, переписали.
           — Там свободно, – настаивал Костя, – еще много чего можно поставить. И установленные станки использовать, они слабо заняты у нас. Хотя токари опытные и фрезеровщик хороший.
           — Пошли, – обрадовался Ларин, – веди, Костя, посмотрим подробно, примерим.
           — Нет, нет, – Хавроничев снял перчатку, почесал нос, потом приподнял спереди шапку, почесал лоб, натянул перчатку, сжал в кулак ладонь, покачал кулаком.
           — Давайте пока не отвлекаться от главного. Первое, что решаем – разместим ли на реальных площадях сборку. Все остальное потом. Пока не вполне ясно, что нам рисовать.
           — В одной механической мастерской – думать нечего, – сказал Илья. – Все не поместится.
           — Там трактора ремонтируют, – подтвердил Костя. – Занято помещение.
           — Временно. Пусть не на полную программу, – рассуждал Хавроничев.- Надо подумать. Прикинуть варианты. Родить предложения. Размыслить на бумаге. Спасибо, Костя, – Хавроничев протянул руку технологу. – Пойдем рисовать, Илья Семенович.
           — Все-таки рисовать?
           — Обязательно. Найдем решение, уверен. Почти уверен.
           — Надо бы Петушкова спросить, что он думает.
           — Спросим. Что думает, знаем. Намерен заняться немедленно и не сомневается в своих возможностях. В чем пока сомнения у нас. Главному инженеру все наши разговоры передаст Константин.
           — Нынче же.
           — Не забудь назвать ему сроки окончания строительства, какие нам пообещал. Ему придется под ними подписаться.
           — Он их знает, это уж точно.
           — Тогда, до свиданья. Мы пошли работать.


--- ГЛАВА 13 ---


           — А ты говоришь, дома четырех технологов. – Хавроничев на миллиметровке чертил контуры производственных помещений. Отстранил Илью, сам наносил в масштабе планы корпусов. Разделил обязанности: он обозначает площади, Ларин размещает на них оборудование.
           — Нам решать, и только нам. Разместим на этих площадях, сумеем защищать наши проекты. Не сможем – попрощаемся. И только. Подготовлю три комплекта планов основных помещений. Пока рисую, ты возьми там ножницы и вырезай фигурки стапелей и стендов. А пресса и станки подождем. Есть идеи, нужно их с руководством согласовать. Готовь только рабочие места на сборку. И на испытания. Пожалуй, на покраску тоже. Все! Это разместим, с остальным – справимся. Валяй. Мне на мою работу требуется час. Вот и тебе – столько же. Можешь перекуривать, можешь гулять – через час приступаем к проектированию.
           На этом разговоры закончились. Дальше в сосредоточенном молчании пошла неинтересная скучная абсолютно бездарная, но совершенно необходимая работа, которую нужно свернуть возможно скорее. Ларин не заинтересовался, не увлекся, почти не задумывался, он вгляделся в технологию сборки со всеми ее подробностями, наизусть теперь помнит все операции и всю оснастку, последовательно чертил на миллиметровке и сразу вырезал ножницами контуры стапелей. Хорошо, догадались попросить две линейки да еще угольник, вооружились инструментом в достаточном количестве. Никто не мешал, инженеры подготовились к основному занятию почти вовремя, и Хавроничев объявил перекур. Довольный, как будто все дела закончили. Ничего, начало складывается удачно, уже хорошо.
           — Кури здесь, – предложил молодому коллеге, – я не возражаю.
           — Не могу.
           — Почему это? Я же не против.
           — Не могу. Везде выхожу. Привык. Когда все курят, в компании позволительно. И то не всегда.
           Илья накинул пиджак, достал из пачки сигарету, прихватил коробок спичек, шагнул в коридор и там нос к носу столкнулся с Петушковым. За главным инженером следовал Костя Паршивиков.
           —Курить? - уточнил Василий Петрович.
           — Да вот.
           — И я перекурю, – остановился Костя.
           — Валяйте.
           Петушков шагнул в комнату, протянул руку Хавроничеву, посмотрел на стол, удивился.
           — Здравствуйте, Павел Константинович. Жду вас целый час, не знал, отчего не идете. Мне Костя передал, что собрались работать, думал усадить вас в конструкторском или у Паршивикова в плановом, за кульманом или чертежным столом, у нас есть. А вы вон где. Не нас ли сторонитесь?
           — Кого же еще?
           — Смеетесь или серьезно?
           — Шучу. Торопимся. Здесь действительно в стороне. Удобно и тихо. Нужно спешить. Ищем возможности, хотим найти. Закончим, сразу придем, обсудим, мы пока в общих чертах.
           — Это понятно. Но не думал, откровенно, что вы так вот сразу приступите проектировать.
           — Как иначе? Пока у меня уверенности нет.
           — Зря. Должна быть полная уверенность. Производство ставим только у нас. Все условия. Все.
           Хавроничев медленно кивнул. Медленно и натянуто.
           — Скажи, Василий Петрович, на какие площади можно нам рассчитывать? Механическую мастерскую разрешено занимать?
           — Полностью.
           — Ваш технолог, например, не позволяет. Там, объяснил, тракторы ремонтируют.
           — На новое дело сегодня отдаются все производственные площади. Все! Надо – контору отдам. Свой кабинет в том числе. Забирайте! Используйте. Для общего дела.
           — Не получится, – Хавроничев колебался, – договоримся, привезем оборудование, а у вас сотня тракторов на ремонте в механической, не выкинешь сразу, вынужденное ожидание до лета – а куда деваться? И – срыв.
           — Получится, Павел Константинович. Я тебя понимаю, мы еще друг к другу не привыкли. Придется поверить мне просто так, на слово. На своих чертежах занимай все наши площади, еще раз говорю. Что касается ремонта тракторов, по графику должны закончить к середине марта. Не успеем или если понадобится раньше – немедленно, за два дня выгоняю всех во двор. Будем ремонт кончать на улице, под открытым небом. В лучшем случае, под навесом. Пусть это вас не волнует. Беру все на себя.
           — А два недостроенных корпуса?
           — Что значит недостроенных? Сегодня – да. К времени заселения достроятся.
           — Оба?
           — Один. Большой. Второй – осенью. Но крыша есть, и работать в нем возможно сегодня.
           — В мороз?
           — Сегодня – мороз. Завтра – тепло. Завтра – весна. Лето. Рисуйте везде. Помещайте производство там, где удобнее. Свободно и грамотно. Хочу, Павел Константинович, чтобы ты меня понял. Я не отдам ваше изделие. Понравилась идея. То, что нам нужно. Большое и ответственное дело. Будет очень трудно. Очень. Поможете. Ты нам пришлешь для постановки производства твоего помощника – Ларин его фамилия?
           — Ларин. Он не мой помощник. Технолог – инструментальщик. Найдем, кого прислать. Поможем, ясно. Если решим у вас остановиться.
           — Все решим. Надеюсь на тебя, товарищ главный технолог. И Яночкин надеется. Думаешь, почему именно тебя прислал разобраться и дать заключение? Рассчитывает на твою именно эрудицию и объективность.
           — Не льсти, – нахмурился Хавроничев, – ничего подобного. Чисто технологический вопрос – кого как не меня?
           — Вопрос и организационный, и социальный, и сугубо производственный. Это для тебя чисто технологический. Можно было, наверно, главного инженера или его заместителя прислать, разве нет? Выбрал, однако, тебя. Не случайно. Значит, доверяет. Подумай. Главное не то, что вместе здесь были, главное, что одинаково мыслите. У нас будем осваивать. Готовьте проект. Мешать не станем, помочь, что потребуется, готовы. А ставить производство попрошу прислать твоего товарища – как, Ларина?
           — Можно считать, Ларин случайно попал в эту орбиту, - Хавроничев не понимал, зачем пытается объяснить Петушкову ситуацию. – Хотя, честно говоря, взял его с собой как специалиста.
           — Я же вижу, кто есть кто, – добродушно настаивал главный инженер. – Этот парень нам очень пригодится. Именно он. Буду настаивать.
           — Нет, не выйдет. Здесь придется сидеть месяцы. У него только что ребенок родился, полгода всего. Ларин отпадает.
           — Создадим условия. Он сам заведется. Будет работать. Маленький ребенок не всегда помеха. Сам с ним поработаю. С женой познакомлюсь. Уговорю.
           — Сразу за горло берешь, молодой человек. Хватка мертвая, это хорошо. Пока все это сказки. Поработаем, поглядим результат, предварительно решим, с чем едем к нашему директору, тогда станем дальше думать. Нам надо часов пять-шесть, ладно?
           — Договорились. А когда обедать пойдете?
           — Обедать - в три.
           — Встречаемся в столовой. Я тоже подойду.
           — Только не заказывайте нам ничего персонального. Общее меню. Пусть, правда, оставят, если будет кончаться.
           — Накормим, не волнуйтесь. Работайте. Не мешаем больше. Пошли, Костя, тут без нас обойдутся. Пока. С нами хоть согласуете что получится?
           — Нет необходимости. Это не рабочий проект. Если производство полностью разместим, с тем и поедем, нечего согласовывать. Не поместится – другое дело, тогда вместе подумаем. Приступай, Илья Семенович, твоя очередь. Я теперь тебе в помощниках если потребуется. Слава богу, ушли, снова никто не мешает.
           — Давайте определимся, – Ларин любил полную ясность, учился у Хавроничева. Тот не утвердит технологический процесс, не выяснив до конца всех подробностей, не опасаясь своей въедливостью восстановить против себя людей, что, кстати, случается нередко. Здесь неясностей – вагон.
           — Первое. Сколько вариантов рисуем – три?
           — Сколько получится. Если красивый и верный – можно даже один. Понравится, остановимся. Получился без сомнений – кончено, принимаем. Не устраивает, не нравится, требуется доработка, уточнение, дополнение – делаем варианты. На будущее усовершенствование. Мало трех – еще нарисуем, сколько понадобится. Не успеем сегодня – задержимся на завтра. На мой взгляд, трех вариантов хватит.
           — Похоже, – согласился Ларин. – Цехи пока недостроены.
           — Все помещения считать окончательно готовыми.
           — Рискованно, Павел Константинович. Ответственность-то.
           — Ты слышал. Главный инженер обещает.
           — Мало ли что он говорит. Сам не знает.
           — Пока у меня нет оснований, не могу сомневаться в правдивости человека. Не имею права оскорблять недоверием.
           — Мало вас обманывают?
           — Зря говоришь. С теми, кто обманывает, стараюсь не иметь ничего общего. Тебя с собой взял, потому что доверяю.
           — Иногда приходится лгать поневоле. Для пользы дела. Бывает, даже без понятия. А порой, сознательно.
           — С тобой так случается?
           — Мне как-то не приходилось. Врать в принципе противно. Не было необходимости, я человек маленький. Рядовой работник может позволить себе роскошь жить правдиво. Если не рвется вверх. Начальству чтобы усидеть на высоте, обманывать необходимо. Убеждался не однажды, просто бывает человеку деваться некуда. Случатся, единственный выход – самому обмануться или других обмануть или хотя бы слегка слукавить, вовсе и не желая. Проза жизни. Так что понимаю, жизненный опыт подсказывает. Не одобряю, но и не осуждаю, избави бог, просто констатирую факт. Мы сегодня имеем дело с незнакомым человеком, большим здесь начальником, заинтересованным в положительном решении вопроса. Для этого вам что хочешь наобещает.
           — У нас есть человек, который не обманывает никогда. Не обещает сделать без твердой уверенности в полной выполнимости обещания. Николай Прокофьевич Яночкин. С ним работаю. Ему верю. Подчиняюсь. Уважаю. Ценю. Что еще?
           — Исключение. Слышал. На заводе два исключения: он и вы. Яночкин и Хавроничев. Все знают.
           — Не хами, – рассердился Павел Константинович. – Не унижай наших коллег. Честных, правдивых людей на свете большинство. Откуда в тебе, молодом человеке, столько желчи?
           — Что вы, – протестующее покачал головой Ларин, – я ведь без всякого зла. Но жизнь – такова. Не обманешь, не проедешь. Печальная реальность. Вот партия и правительство...
           — Брось! Партия и правительство высоко, и трогать не будем. Политика – не наша сфера, пусть интересуются другие. В такие высокие материи залезать ни к чему. Здесь давай разбираться. Вот скажи, кстати, у тебя в технологическом бюро двенадцать технологов. Всем доверяешь или есть обманщики?
           — У меня ребята молодые, смелые. О них что говорить. Хотя, один пытается вильнуть чуть что.
           — Один из двенадцати. А обвиняешь всех.
           — Никого не хочу обвинять. Предупредить вас обязан. Мне – что. Будет обидно, если доверитесь и вас по-черному подведут. Надеетесь, а стройку задержат, прозевают, сорвут, просто не справятся – что тогда?
           — Риск есть, разумеется. Как тебе объяснить. Встречается человек, которому веришь сразу без опасения ошибиться, доверяешь полностью и во всем. Таким для меня оказался Петушков. Здешний главный инженер. От него исходит уверенность – не замечал?
           — Настойчивость – не всегда уверенность, - возразил Ларин. – Потом, уверенность – тоже далеко еще не правота. Может сам ошибаться в своих силах. Ему что: не выполнил, сорвал, подвел – извинился, и весь ответ. Вам – постановка производства в назначенный срок. Ответственность представляю какая.
           — Ладно, - сказал Хавроничев, – поговорили, хватит. Принял твои аргументы и запомнил. Если что-то не получится, сорвется – скажу громко про них и прославлю тебя на заводе как пророка.
           — Я – нет. Не предсказываю. Привожу вариант, только.
           — Никаких вариантов. Принимаю решение. Размещаем производство во всех трех корпусах. Свободно и надежно. Делаем проект. Начинаем рисовать. Все!
           — Зачем, Павел Константинович? У себя, в двадцать седьмом, планировали занять три тысячи метров. Тут – пять тысяч. О чем забота? Даем заключение, дома спокойно и грамотно разрабатываем проект.
           — Дома – окончательно, да. Здесь – предварительно. На месте. Три – не три варианта, но один – обязательно. Непременно. Лучше, все-таки, два. Ты проектируешь, я утверждаю. И оба проекта послезавтра лягут на стол директора завода. И по ним будет принято решение. И здесь станет создаваться завод по производству тары для наших изделий. Возможно, в будущем не только наших. А для начала – цех по изготовлению тары номер один. И мы с тобой, стало быть, первопроходцы этого дела.
           — Красиво говорим, – заметил с сомнением Ларин.
           — Красиво сделаем, – убежденно сказал Хавроничев.
           Увлекся все-таки Ларин. Не один, не два-три варианта изобразил на планировках. И еще несколько отличных предложений крутились в голове и просились на бумагу. Молодого инженера потянуло к творчеству, он уже не сомневался в возможностях тор-фопредприятия, производственных площадей оказалось вполне достаточно, их следует использовать верно, точно, грамотно и обязательно красиво. Новый цех обязан стать просторным, приятным для работы и удобным во всех отношениях.
           Илья Семенович закончил поздно. Хавроничев его не торопил и не вмешивался вовсе. Под вечер ушел в контору, отметил командировочные удостоверения, пообщался с директором и главным инженером. Сказал, что план цеха без сомнений получается и пообещал поддержать перед директором завода предложение организовать производство тары именно здесь.
           Петушков горячо благодарил, обнял представителя ленинградского завода, снова заверял в том, что все получится отлично. Директор молчал. Ничего не обещал, умно и тревожно улыбался. В его взгляде было сомнение и держалось беспокойство, он чувства свои не прятал, однако слишком открыто не выражал. Понимайте, как хотите.
           Рано утром их отправили в областной центр на прямой поезд в Ленинград. Можно было ехать от Октябрьска вечером через Москву, но не захотели связываться с пересадкой. Из столицы сразу отправиться всегда проблема, вечные трудности с билетами, постоянные очереди в кассы. Инженеры подошли к зданию управления в своих легких пальто с чемоданчиками в руках. Директорский газик стоял наготове с работающим двигателем, мелко и часто дрожал, словно его колотило от холода. Ларин представил себе температуру внутри машины, мысленно поежился, однако протянул шубу главному инженеру. Петушков засмеялся, подошел к автомобилю, отворил дверцу и кинул шубу на заднее сиденье.
           — Час езды до вокзала, – объяснил отъезжающим. – По очереди погреетесь, в машине тепла нет.
           Попрощались коротко, по-деловому. Ни времени не было, ни желания говорить на морозе. Оба руководителя стояли возле конторы пока гости не скрылись за поворотом.


--- ГЛАВА 14 ---


           Мы все во власти предрассудков.
           Ох, уж эта власть.
           И все же.
           Считается: понедельник – день тяжелый.
           А с какой стати, собственно?
           Отдохнувшие, выспавшиеся, свежие после выходных дней уже скучающие по работе люди с радостью приступают к прерванному труду, возвращаются к активной деятельности, начинают разбег и врубились, готовы, настроены на трудовую неделю, очередную пятидневную дистанцию. Не спринтерскую, не стайерскую – среднюю. С естественной раскачкой, замедленным стартом, неторопливым ускорением движения. Легко и просто. Какая тяжесть, откуда?
           Совсем иное – пятница. Последний день недели. Да, впереди отдых, но до него требуется дотянуть. Добраться. Приползти. Напряженные будни. Напряженные нервы. Потребность разрядки. Желание скоре бы перерыва, пора, кажется, снять нагрузку. Расслабиться. Настроиться на следующий рывок. Набрать силы. Вернуть уверенность и радость. И вкус к работе. Но еще целый день, и никуда, не деться. Его не выкинуть, он впереди, отдых маячит ближним берегом, до которого еще требуется, догрести..
           Где понедельник? Еще три дня. А пятница – вот она, сегодня. И угнетает своей непредсказуемостью. Ну, поработали в командировке, но по-прежнему уверен, что, практически ничем не помог руководителю, все Хавроничев отлично проделал бы без меня. И то, что назначил встречу в девять утра в заводоуправлении и снова подтвердил, что могу понадобиться в разговоре у директора, да к тому же, с собственным мнением, настроения не прибавило. Не робость, нет. Мнение не меняется. Какой смысл залезать на тысячу километров с постановкой производства. Если бы готовый завод, взял дополнительно нашу продукцию – пожалуйста, пусть пять тысяч верст, сколько угодно. Самим организовать? Большое расстояние – большое неудобство. Искать поближе раз в пять и найти. Торфопредприятие. Деревенское что-нибудь. Совсем рядом есть торф и сельское хозяйство. Нужно искать. Добиваться. Не хвататься за первое предложение. Спросят, скажу. Откровенно и безбоязненно.
           Но – не мой уровень. Зачем директору меня спрашивать, рядового инженера? На заводе хватает умных ответственных специалистов. Главных и не главных, начальников и заместителей. Зачем главный технолог притянул меня вообще к, этому делу? Зачем ввязываться? Понятно, когда встал вопрос изготовления тары на заводе, именно в нашем цехе, Петрушов выбрал меня, доверил, поручил, спасибо ему, поставил на ответственный участок, двинул на интересное дело. Взялся с радостью и удовольствием, дома. Это совсем не значит, что должен заниматься на краю земли. Потом, для работы там и просто для решения проблем международного, пусть межобластного масштаба требуется специалист высокого уровня. Лобанов, например. Что – я? И зачем знать мое мнение? Я сам с такой несерьезностью не согласен. Надо будет не откладывая сегодня же еще раз определиться с Павлом Константиновичем. В начальство не лезу, место свое знаю, в цехе работы накопилось по горло, та же оснастка на тару, пора возвращаться на свое место. Самое правильное.


--- ГЛАВА 15 ---


           Половина, шестого утра. Только что расстались на перроне. Хавроничев – на такси, я – на метро. Мне – до Финляндского, дальше – трамваем.
           Пятница – день тяжелый. Может, это мне не везет по пятницам? Все равно.
           Елена приболела немного. Пожаловалась на желудок. Очень редко, но у нее такое бывает. Сегодня, в пятницу – обязательно. С самого утра. Удивилась: к какому врачу? Мама – врач, рядом, ей не говорю. Пройдет. Расскажи лучше, как съездил. Все закончили?
           Как ей объяснить. Сам не знаю, что предстоит. Во всяком случае, близким окончанием не пахнет. Не знаю, правда, настолько глубоко увяз в этом болоте. Как понимаю, не исключено, что срочно придется катить в Таллин, оттуда переадресовать оборудование и оснастку. Даже в случае возвращения в цех. Необходимость, деваться некуда. Хотя полмесяца в командировке при полугодовалом ребенке – куда годится! Ленке нездоровится, одно к одному. А что делать?
           — Работа есть работа, – сказала Елена. – Нужно выполнять то, что требуется. Если на пользу дела. Без оглядки на нас. И в командировки – на сколько необходимо, мы не пропадем, что с нами случится. Мама уезжает, но не беда. Мишка уже большой, справимся, ты не беспокойся. Я уже могу его и на полчаса, и на целый час оставлять одного, привыкает. Так что не отказывайся по семейным обстоятельствам, поступай, как считаешь правильным. Занимайся тем, что тебе интересно. Что касается командировок, сама бы с тобой поехала, люблю кататься по новым местам, завидую тебе, но, как видишь, болтовней занимаюсь, мне с грудным ребенком хотя бы до года на месте сидеть. А ты, есть возможность, разъезжай по свету. Понимаю, понимаю, что работа, но и путешествие тоже. В общем, не волнуйся только за нас.
           — Гонишь, значит?
           — Бога ради. Счастлива, когда ты рядом. Но ни в коем случае не держу если требуют обстоятельства.
           — Думаю, сегодня многое должно решиться. Так кажется. Когда вернусь, не знаю. Приду, все расскажу. Ты, давай, поберегись. Если что, маму подключай. Поправляйся совсем, ладно?
           — Не беспокойся, со мной будет все в порядке. Обязательно пообедай в столовой, иди, я закрою.
           Вышли на площадку и, как всегда, на расставанье поцеловались.


--- ГЛАВА 16 ---


           Не случайно Ларин раньше вышел из дома. До назначенного часа еще уйма времени. Но ему обязательно нужно увидеться с Петрушовым. Заранее, До встречи с Хавроничевым. Непременно – до. Утверждать не может, зачем, но знает, чувствует, понимает необходимость разговора с начальником цеха. Нужен, крайне важен его совет, рекомендация, поддержка. Надо было встретиться с ним до поездки. Не уверен, что Петрушов одобрил бы эту его командировку. Какое место начальник цеха определил теперь для него, старшего технолога? Продукцию, считай, из цеха забрали, все становится на прежние места.  Кому-то придется ехать начинать, производство контейнеров на торфопредприятии. Если там – за тысячу километров отсюда. Ближе найдут – все равно, скорее всего, не один десяток, если не сотни верст. Кто этим займется? Хавроничев, не иначе, какую-то роль в этом деле отводит ему, Ларину, видно невооруженным глазом. Его не спрашивая. Не похоже, что Петрушов в курсе. Определенно – нет. Введем в курс. Проинформируем. И получим реакцию. При наших добрых отношениях начальнику цеха не безразличны манипуляции руководства с его работником. Если, конечно, с ним все не согласовано. Что – едва ли.
           Технологи обрадовались приходу товарища. Виктор Кузьмин, Саша Лившиц, Гена Павлов оставили свои бумаги, вышли из-за столов навстречу, Дружески поздоровались. Молча ждали объяснений. Давно, две недели не виделись.
           — Ребята, – попросил Илья, – обязательно поговорим. Не сейчас. Минуты нет. Дьявольски нужен Петрушов, и немедленно. В кабинете – нет. Не в службу, а в дружбу. Разбежимся, поищем? Наверно, в цехе. Не видали?
           — Здесь он, точно. Две минуты. Иди в его кабинет и жди. Мигом.
           Борис Николаевич вошел стремительно, поздоровался на ходу, проследовал за свой стол, брякнулся в кресло, показал технологу на стул.
           — Рассказывай.
           — Вы знаете, куда я ездил?
           — Знаю, конечно. С чем приехали? Какой результат?
           — Еще неизвестно. С Павлом Константиновичем встречаемся в заводоуправлении через полчаса.
           — Зачем?
           — Он идет на доклад к директору. Возможно, хочет меня с собой прихватить.
           — Зачем?
           — У нас немного разное мнение. По-моему, его это слегка смущает.
           — Постой, постой. Какое еще мнение. Ты мне скажи итог поездки. Помещается, там производство или нет?
           — В принципе, помещается.
           — Ну так что?
           — А вы полностью в курсе, что это и где?
           — Примерно. От Хавроничева слыхал. Поддержал его предложение тебя взять с собой.
           — Вот как? Думал, с вами не согласовано. Звонил перед поездкой, не застал.
           — Знаю, уезжал из города на выходные. Ладно, это лирика. С чем вернулись, говори. Какое привезли заключение?
           — В общем, лично мне не понравилось.
           — Что?
           — Все. Сама идея.
           — Как понять?
           — За тысячу километров ставить производство. Ближний свет.
           — Да причем километры. Площадей хватает?
           — Условно.
           — Поясни.
           — Есть две тысячи метров, но пока корпус занят. Еще две тысячи – не достроен. Еще пятьсот – вообще без стены.
           — Что местное руководство?
           — Обещает все отдать и достроить.
           — Когда?
           — К началу работы. К моменту поступления оборудования.
           — Можно надеяться?
           — Хавроничев им верит полностью. Я – нет.
           — Почему?
           — А почему должен доверять незнакомым людям? И вообще отношение отрицательное. За тысячу километров отсюда людей гонять, держать там не знаю сколько и сколько еще народа понадобится – нецелесообразно, уверен полностью.
           — Целесообразно на заводе, в цехе делать?
           — На худой конец, да.
           — Боже милостивый! И это говорит мой помощник.
           — Вы же спросили.
           — Никогда не думал, что самый грамотный в цехе инженер окажется настолько глупым.
           — Ну, спасибо.
           — Я не шучу. Сплю и вижу, как бы производство тары передать кому угодно. На любых условиях. И мой доверенный человек готов свинью подложить в самый ответственный момент. Для меня счастьем было узнать о находке предприятия, готового взять производство.
           — Борис Николаевич, наверно, нам придется людей там держать все время освоения.
           — Илья, дорогой, я готов половину цеха туда отправить. И сам отправиться. Что угодно, только отдать
           — Настолько важно для вас?
           — Для нас. Для завода. Хочу, чтоб услышал. Понял. И все сделал как наш посланец для перевода изготовления продукции на подходящее предприятие. Где бы оно ни находилось. Хоть у черта на куличках. Проникнись. Обрадуйся тому, что своевременно нашелся вариант. Стань человеком. Будь другом. Сделай все, чтобы решили в нашу пользу.
           — Ну ладно, – пробормотал Илья. – Не думал, что вы так. Надеялся, мыслю одинаково с вами.
           — На коленях умоляю, – нажимал Петрушов, – не испорти картину. Дай возможность использовать шанс. Сделаю, что в силах, помогу, чем смогу, на меня можно рассчитывать во всем. Вперед Хавроничева агитируй за это предприятие. Павлу Константиновичу скажи, встретился с Петрушовым, обсудили. Переменил мнение.
           — Ну, хорошо, – сказал Ларин. –
           — С вами у меня разногласий быть не может в серьезных делах.
           — Может, все может. Но в данном случае – я тебя прошу. Молю. Взываю. Пытаюсь убедить. Обещаешь?
           — Обещаю.
           — Беги. Время. Главного технолога нельзя заставлять ждать. Теперь я жду. Жду и надеюсь. Беги, с добром.


--- ГЛАВА 17 ---


           — Извините, Павел Константинович, кажется, чуть опоздал.
           — Да нет, будем считать вовремя. У нас перерыв с тобой был слишком невелик, я сам опасался не успеть.
           — На заводе я полчаса уже. В цех заходил.
           — Петрушова видел?'
           — Ну, да.
           — Поговорили?
           — Десять минут.
           — Каков настрой начальника, цеха?
           — Рвется организовать производство на торфопредприятии. Готов взяться сам и половину цеха туда отправить. Обещает сделать все, что потребуется, лишь бы передать работу тем, кто ее ищет.
           — Свое мнение сказал ему?
           — Обсудили.
           — Ну?
           — Теперь мое личное мнение не имеет никакого значения. Уговорил молчать. Если бы вы приказали, я тоже не вылезал со своими соображениями.
           — Зачем. Мне интересны твои мысли. Здравый смысл в них есть. Но отношение начальника цеха в нашем деле, пожалуй, главное. Тем более, Борис Николаевич, как видишь, солидарен со мной. Поэтому наше предложение одно. Присоединяешься?
           — Если вы за, как я могу быть против?
           — Можешь. Но лучше не надо. Меняй настроение и присоединяйся.
           — Слушаюсь.
           — То есть, прошу тебя свои возражения не выражать публично. Ладно? Давай убеждать всех в необходимости передачи производства именно туда. Согласен?
           — Решили, значит так. Что я, предатель какой?
           — Извини, но требовалось определиться до конца. Итак, я иду к директору, а ты ждешь здесь, можешь понадобиться, мало ли, хотя и сомнительно. Надеюсь, способен ответить на все вопросы. Но директор непредсказуем, вдруг захочет послушать тебя. Знает, что со мной ездил. Так что потерпи, хорошо? Надеюсь, не слишком долго.


--- ГЛАВА 18 ---


           Все решилось за полчаса. Впрочем, Ларин не, ожидал ничего иного. После такой подготовки, какую он видел и в какой сам принимал непосредственное участие, альтернативы быть не могло. Если только у директора не имелось под рукой известного только ему подходящего запасного варианта. Не оказалось. Поразмыслив, Ларин обрадовался тому, что Хавроничев не взял его на доклад к директору. После представления проектов размещения производства лично его мнение на этот счет, положительное или отрицательное, ничего не значит. Тем более, что сам директор там был, впечатление получил, собственное мнение составил, теперь укрепил его, отбросил сомнения и никаких возражений не примет. Не получит. И не спросит. Ларину, лучше теперь не светиться перед руководством завода. Волей случая попал на орбиту освоения производства новой продукции, обладает самой большой суммой информации, изучил технологический процесс – теперь требуется умно и хитро передать тем, кого назначат этим заниматься на Октябрьском торфопредприятии. Ему никто не предлагал, не успели. И не будут. Маленький ребенок. Да и не в нем дело. Кто – он? Старший технолог цеха. Рядовой инженер. Да, главный технолог взял, так получилось. Факт ни о чем не говорит. На постановку производства нужен авторитетный специалист. Честно говоря, он отлично видит перспективу, оценил объем работы и не сомневается, что справится если поставят и если возьмется. Уверен. Но это сколько месяцев в командировке сидеть? Четыре? Шесть? Невозможно. Должны понимать и Хавроничев с Петрушовым. Он бы справился, точно. Да любой справится. Найдут. Поможем. Подскажем. Ему бы, конечно, было легче, столько занимается этим делом. Нет, сидеть в командировке не годится. Хотя, начинается привыкание, как будто. Туда - сюда. Это не есть хорошо.
           — Надо ехать, – сказал Хавроничев. – Теперь полная ясность. Отобрать, что туда отправлять, что к нам. На завод всю станочную оснастку, все штампы. Пока детали будем делать тут. Все. Сборочные приспособления, требующие капитального ремонта – сюда. Разберешься, распорядишься. Посмотри, может быть незначительный ремонт организуем там? Отправим отсюда бригаду.
           — Как угодно, – сказал Петрушов. – Мне безразлично. Как скажете, так сделаем. Надо ли ехать Илье Семеновичу? Там Лобанов и наш Левин.
           — Я подписал у директора телеграмму, задерживаем их до выполнения работы по отправке. Справятся ли? Давай у Ларина спросим.
           — Надо ехать, – признался Илья. – Получается так, что я один полностью в курсе. Дело с отправкой осложнилось, можно многое напутать, требуется, четко сработать с направлениями. Безобразие перед семьей, но надо ехать.
           — Держи Левина до конца, твой основной помощник – посоветовал Петрушов.
           — Заказ транспорта – через Лобанова, - уточнял Хавроничев, – он связан с Тесленко. Задержки не будет.
           — Отсюда все, что нами изготовлено, отправляю немедленно – воодушевился Петрушов. Главный технолог его охладил.
           — Погоди. Не все сразу. Сперва, вывезем из Таллина. С середины недели потоком пойдет. В крайнем случае, со следующей. Твое отправим после получения. Подготовят место, создадут условия. У тебя новая оснастка, нужно сразу беречь. Отправишь стапели, пошлешь людей для монтажа. Скоро, но без поспешности.
           — Как скажешь, – Петрушов не возражал. Он теперь вообще не вылезал с инициативой. Все идет как надо, и нечего подгонять события. С него сняли груз, он рядовой исполнитель распоряжений начальства, оно в шляпах, у них головы большие, пусть думают и приказывают, он выполнит, сделает, все сумеет, ни от чего не откажется, никого не подведет. Но и не попрет поперед батьки. Скромно, потихоньку отодвинется в сторону. Своих бы еще никого при этом не отдать. Ну, тут как получится. Так вышло, что цех оказался главным действующим лицом на таре номер один. Хавроничеву спасибо. Без потерь едва ли выйти из этого сражения. Первое время всем цехом придется кинуться на постановку производства за тридевять земель. И это великолепно, потому что главное – производство-то забрали. За это не грех отработать сколько потребуется.
           Ларин уехал в субботу вечерним поездом. В понедельник рано утром должен быть на рабочем месте. Время помчалось со скоростью света.