…и тогда он сказал: «Вот что. Ты посиди тут и подумай хорошенько. Вспомни всю свою жизнь, всё, что ты когда-то видел и знал. Только ничего не пропускай!, - он нахмурил седые, сросшиеся на переносице брови и поднял указательный палец вверх, - времени у тебя будет достаточно. Выберешь себе то место, в котором ты был счастлив, и я отправлю тебя туда насовсем». Он поднялся, еще раз посмотрел на меня, как будто уже знал заранее все мои мысли, еще раз нахмурил брови, развернулся и вышел, в этот раз уже по-человечески, через дверь. Когда лица его уже не было видно, мне показалось, что он улыбнулся, по-доброму, но с каким-то хитрым прищуром.
Почему-то все мысли были совсем не о том. Я как-то ни к чему вспомнил жаркий день, московскую подземку, как мы с ней договорились встретиться где-то в час пик в центре зала, и по телефону она в шутку спросила меня, как она меня узнает, а я ответил, что буду в костюме зайца. «С морковкой в руке?» - спросила она. Я тогда задумался, а она сказала, что без морковки она меня не узнает, и вот я уже стоял с пластиковой банкой шинкованной корейской морковки посреди станции Краснопресненская и всё думал, как же лучше мне стоять. По всему выходило, что стоять с серьезным лицом было еще глупее. А потом пришла она, держа в руках большую настоящую морковку с прицепленным к ней пучком укропа вместо ботвы, потому что своей ботвы у той морковки уже не было.
А потом почему-то всплыла в голове поездка в Карелию, когда мы заехали по проселочной дороге глубоко в лес и за полчаса насобирали с Вовкой целое заднее сиденье белых грибов, а он всё время звал меня и спрашивал: «Это белый?» Я раздражался и бухтел на него, а он кричал мне опять и опять. А когда мы ехали назад вдоль забытого озера, уже стемнело, фары освещали дорогу и скользили по сосновому лесу. Сосны стояли, как штыки, близко друг к другу, и от бегущих теней казалось, что там, за деревьями, параллельно нашей машине, бежит кто-то страшный и большой, иногда недобро глядя в нашу сторону.
А потом – как мы ходили в Гималаи и остановились на вершине горы, измученные долгой дорогой, в приюте. Маленькие номера с картонными перегородками были расположены на втором этаже, а первый состоял из двух больших комнат, в одной из которых ужинали проводники, а посередине другой стояла большая горячая глиняная печь. Вокруг печи на белых нитках сушились майки, штаны, рюкзаки и полотенца, а за ними сидели за большими деревянными столами путешественники, рассказывали друг другу истории своих приключений, писали открытки друзьям и играли в карты, дожидаясь ужина. В какой-то момент дом наш накрыло мутное желто-зеленое облако, я вышел прямо в него и закурил вместе с ним, и было здорово смотреть, как где-то совсем рядом, внутри, сверкают яркие молнии, скрытые за туманной пеленой, и слышать их легкий треск в глухой тишине. И я тогда подумал, что я тоже – часть облака, и тоже имею полное право потрещать. Чем я хуже молнии?
А еще я подумал про загадочный остров Крит, когда мы заплутали где-то в горах и в поисках ночлега заехали к хозяину таверны на самом обрыве мира, и на этом обрыве мира стояла ветряная мельница, которую он чинил. На наши мольбы об приюте хозяин сказал тогда: «Ноу проблем» и, как ни в чем не бывало, продолжил свою работу, оставив нас в полном неведении о наших дальнейших действиях. И только когда колесо мельницы бодро завращалось, он обернулся, подмигнул нам и крикнул что-то своей жене, которая тут же принялась расселять нас в комнате своей дочери. Ночью мне не спалось, и я вышел во двор. С обрыва были видны огни двух прибрежных городов, с другой стороны можно было с трудом различить высокие строгие горы. Я поднял глаза вверх и чуть не упал на спину, до того много было звезд на этом чудесном небе! Я стоял и дышал космосом и чувствовал, как они говорят между собой на своем неслышном и непонятном языке, показывают на меня пальцем и тихонько хихикают в ладошку.
Потом в голове всплыла картина нашего тихого зеленого района с его неторопливой размеренной жизнью, и вот я уже ехал по тенистым улочкам на велосипеде и разглядывал цветы на вишневых деревьях. Была суббота, люди разъехались по дачам, их низкие кирпичные дома с тихими детскими площадками во дворах пустели, и в редких окнах можно было заметить расслабленное шевеление жизни. Я тогда доехал до канала и долго еще смотрел, как весеннее желтое солнце стекает в Сходненскую пойму, яркими красками малюя напоследок красные железные крыши домов, сочную траву и мутную воду под Западным мостом.
Тут вдруг меня швырнуло в весенний Санкт-Петербург, в первые майские праздники, и я весь день бродил между желтыми домами, и при выходе из темных подворотен глаза мои ослепляло яркими лучами раннее солнце. Потом оно пробивалось через витражи Чайной ложки, и томная пыль вздрагивала в воздухе от малейшего движения, купаясь в его бликах. Мы проплывали по тем потайным местам, где нельзя пройти пешком, и глядели в окна домов с изнанки. На верхней палубе было холодно, и нам раздали коричневые колючие пледы. Мы кутались в них, улыбались и иногда курили, и ветер курил наши сигареты вместе с нами. А утром мы проснулись в гостинице. Окно было прямо у изголовья кровати, поэтому я увидел не сразу. Деревья, тротуары, машины и даже редкие люди, проходившие под нашим окном – всё было завалено настоящим белым снегом, пушистым и мягким, и только кое-где чернели оттаявшие просветы. И мы еще долго не могли толком понять, откуда взялся этот снег?
И когда я вспомнил про снег, я сразу же попал в зиму, одну из тех теплых зим, каких сейчас уже не встретишь в Москве. Я шел вдоль трамвайных путей, освещенных бархатистым желтым светом редких фонарей, и звуки были глухими и мягкими. Шел крупный добрый снег, и иногда он попадал мне за шиворот, отчего сразу хотелось сказать «бррр…», еще больше втянуть шею и поглубже запихнуть руки в карманы. Мимо прогремел желтый трамвай, внутри было совсем пусто и только водитель клевал еще носом в своей каморке.
Мне вспомнилось, как мы завтракали на крыше у Димки после очередной попойки, это было воскресенье, и солнце еще только вставало из-за домов. Тогда были сосиски и, кажется, жареная картошка, и, может быть, это была самая вкусная картошка в моей жизни. Тем более, что ее было мало. Тогда еще с нами был Виталик, который боялся высоты, но совершил геройство и всё-таки пошел с нами. И мы говорили о чем-то вполголоса, чтобы не разбудить заспанных соседей, но всё же в итоге разбудили, и кто-то грозил нам кулаком из окна и говорил грубости, но мы почему-то совсем не обращали на это внимания.
Я вспоминал еще долго и обо всём подряд, и всё было очень хорошо и всё подряд улыбало. Так прошел тридцать один день, вместе получилось сорок. Я, кажется, сам откуда-то знал, что он придет именно сегодня. И он пришел.
- Ну что, вспомнил? - спросил он, по обыкновению сгустив брови.
- Зачем ты постоянно хмуришь брови? Ведь ты же добрый! – спросил я.
Он улыбнулся, но мой вопрос оставил без ответа. Вопрос повис в воздухе, как воздушный шарик, и он не стал протыкать его, дав ему спокойно улететь вверх и исчезнуть в облаке.
- Так ты вспомнил? – повторил он свой вопрос.
- Да, я вспомнил.
- Выбрал? – и сам он весь как-то поджался и стал похож на один большой знак вопроса.
- Знаешь, - сказал я, - не так-то это просто. Я помню, там, когда я не мог выбрать между чем-то, я бросал всё и искал третье. И всегда находил его. Ведь лучшее всегда уникально, а если есть что-то, похожее на это, значит, оно вовсе не лучшее.
С минуту он смотрел на меня молча, как бы листая только что написанные мои мемуары, а после вдруг расхохотался до того, что в уголках его глаз появились слезы. Вытерев их тыльной стороной ладони, он спросил:
- Значит, еще не нашел?
- Нет. Я хочу вернуться обратно и продолжать поиск.
- Но ты будешь жить далеко от того места, где ты жил раньше. Это ты понимаешь? И может быть, ты не будешь счастлив. Единственное, что ты будешь помнить после возвращения – это то, что ты ищещь, но еще не нашел.
- Этого мне достаточно. А счастье – мое дело. Захочу – и буду!
- Да уж, ты, пожалуй, будешь. Вообще-то тут так не принято, - казалось, он светился от радости и никак не мог снова насупить брови, хоть и пытался. - Дуралей! – он снова расхохотался – черт с тобой, будь по-твоему!
Он подошел и потрепал меня по полечу своей большой рукой, и я чувствовал, что он сейчас очень близко. Не только в физическом смысле. Просто близко. Хорошо было вот так стоять рядом и ощущать его теплую ладонь на своем плече. Вскоре он стал удаляться, пока вовсе не исчез из поля моего зрения. Сначала меня понесло куда-то с невероятной быстротой. Я захлебывался от непонятного мерцающего света и скорости, ничего не разбирая вокруг себя, но отчетливо ощущал, что пространство несется мимо. Потом всё остановилось и затихло. Почему-то запахло печеными яблоками.
Где-то на Земле раздался оглушительный крик. На свет появился еще один ребенок.