Эта единственная скамейка в тени огромных тополей подобна оазису на изнывающей от жары улице. Тяжело дыша, на нее время от времени опускаются женщины. Ставят рядом сумки, битком набитые всякой всячиной и сидят, блаженно вытянув перевитые венами ноги.
Расплывшаяся на лице косметика, усталые тоскливые глаза, вздувшиеся от переноски тяжестей бицепсы. На распухших от стирки пальцах поблескивает потертое золотое колечко, которым клеймят домашних узниц, не певчих птиц с подрезанными крыльями.
Это женщины, попавшие в ловушку быта, кем-то когда-то установленных правил, согласно которым жена должна терпеть, молчать и совершать бесконечные забеги по магазинам с ношей, достойной верблюда. За это она получает от любимого вместо цветов – «верблюжью колючку», а вместо ласковых слов – военные приказы: «подай» и «налей».
Это рабыни, в сознание которых кем-то встроена идея подчинения. Они даже не помышляют о свободе, только осуждающе смотрят со скамейки на тех, других, кто раскованной походкой проходит мимо них с букетами цветов.
Рядом с этими прекрасными экзотическими птицами шествуют властелины рабынь. Они усиленно втягивают животы; позабыв о радикулите, выступают молодцеватой походкой; ради них они лелеют усы и бороды, дарят им дорогие камни и автомобили, а главное, отдают им то, чего никогда не дождутся рабыни – место в своем сердце.
В 16.00 на скамейке произошло непредвиденное событие. Кто-то оставил свои неподъемные баулы с ветчиной, оливками, бурым рисом и апельсинами…
Почему? Чтобы избавиться от несвободы и ощутить себя женщиной?
Простите, но это очередное недоразумение! Вот она бежит, запыхавшись, страдая от колик в левом боку, топоча практичными туфлями на низком каблуке…
Земля страдальчески терпит ее тяжелый бег, потому что рабыни не летают.