ИНДИЙСКОЕ КИНО
Первый индийский фильм, что растрогал маленькую Галю до слёз, назывался «Любовь матери», и главную роль, в обязательном порядке, исполнял дядя с усиками, то есть известный Радж Капур. Мари Трофимовна так рассказывала об этом фильме: «Мы все плакали, верите ли Бога? И я, и Панжа, а Юрка как плакал! И Витька тоже, – как-то не очень уверено добавляла она. Опровергать материны слова, насчёт Витькиных слёз, не стоило. Всё одно она будет повторять, что плакал и он! А Галька как плакала!
Вы себе представить не можете. Когда мы её несли из клуба, она всю дорогу плакала. Принесли домой, посадили на припечек, а она говорит: «Мама, ты видела, как Ханум бедный пошёл!» и как заплачет опять! Мы не могли её все успокоить. Вот какой фильм жизненный!»
Ребёнка понять здесь не трудно. Представьте, любимый Ханум, в смысле герой, возвращается из тюрьмы. Куда он попадает, потому что берёт на себя вину родного отца, укравшего государственные деньги. Которые были необходимы для решения каких-то проблем старшему эгоистичному сыну! А младший, добрый и хороший, Ханум спасает от тюремной камеры рискованного родителя. Пока младший сын отматывал срок, отец умер.
И когда, вернувшись домой, добрый-предобрый Ханум подслушал нечаянно разговор родного брата и его невозможно плохой жены. Которая и учила бестолкового мужа, как надо плохо поступать с его же родными. Освободившийся герой понял, что его тут никто не ждёт и дома он никому горемыка не нужен! Развернулся несчастный Ханум, завёл грустную песню и пошёл куда глаза глядят. И вот этот эпизод так оплакивала маленькая зрительница.
Индийское кино девочка любила. Когда загоревшийся экран уводил ее в богатые двухэтажные дома геров, сердце у ребенка казалось останавливалось. Она переставала дышать. Роскошные убранства комнат завораживали - как красиво!
А какие красивые парни и девушки, их наряды, макияж вызывали в детской душе непередаваемое восхищение! И если кадр менялся и Галя оказывалась в нищем квартале, где бедный мальчик жил в шалаше. Ей не было дела до этого мальчика, она сама так жила. И созерцать голодранство не хотелось. Интерес к картине угасал, и зрительница ждала возвращения богатой жизни.
Оценив индийский кинематограф, как он того заслуживает, в столь раннем возрасте Галя вплоть до совершеннолетия будет стыдливо вытирать в полутёмном зале слёзы, чтобы подруги не затюкали. И уже окончательно повзрослев, вдруг увидит, то, чего не могла распознать раньше – неестественность, наигранность.
Но, возможно, в Индии так друг с другом и общаются, и кривляются и в повседневной жизни? А вдруг там влюблённые идут, говорят о любви, а потом начинают петь, а откуда не возьмись – их друзья и начинают ещё и танцевать? Судить здесь трудно, кто в той Индии был? Как бы то ни было, но пришло время, когда Галя разобралась в индийской сентиментальности и отвергла её.
И только иногда, постаревшая, она может уставиться взглядом на экран телевизора, где в поблекших, но не забытых, некогда ярких красках, несутся в танцах герои фильма из её детства! Синее небо и буйная субтропическая зелень, запечатленная на давнишней плёнке, вмиг возвращала в старый клуб с буржуйкой. И уже сквозь слёзы она любуется на неповторимые сафари, украшавшие головки смуглых красавиц, что когда-то сводили с ума маленькую поклонницу!
А вы не обращали внимания, какой рукав на платье актрисы? Строгий и узкий, рука, как влитая в нём. Эту особенность заметила первая Нинка Будякова и поделилась с Галей. Да, действительно, красиво, наблюдательная эта Нинка, однако. Но почему-то кино с названием «Любовь матери» ни разу не показали, к немалому сожалению.
Мари Трофимовна, не в пример, поумневшей дочери, взгляд на индийскую киноиндустрию не изменила. Она так и осталась верной фанаткой индийского кино. Время от времени она подходила к Грише Белошапко, и убедительно просила, чтобы он предупредил её, когда привезёт индийский фильм. Гриша клятвенно заверял, и обещание, надо сказать, выполнял.
Мари Трофимовна, ходившая на просмотр кинофильмов раз в год по заказу, конкретно на индийскую мелодраму, не обязательно шла на взрослый сеанс. Ей всё равно было в какое время плакать, поэтому она могла прийти, вооружившись большим носовым платком, и на пять часов вечера. И вот тут, что называется, свинье не до поросят. Галя следила не за событиями на экране, а прислушивалась к всхлипываниям родной матушки.
Рядом с мамкой дочь, конечно, не садилась. Но сельский клуб есть сельский клуб, он не настолько большой, чтобы можно было спрятаться от этих чрезмерных эмоций. Дети оглядывались на школьную уборщицу, переглядывались между собой, потом косились на Галю. А тёть Маруся громко сморкалась и ничего не видела перед собой, кроме той чужой жизни, что увела тонкослёзную женщину под палящее солнце любимой, но неведомой страны!
Галя злилась про себя на мать, и жалела, что пришла на этот фильм. А Мари Трофимовна вволю наплакавшись, когда эта душераздирающая история заканчивалась с неминуемым справедливым концом, подходила к киномеханику и от души его благодарила. Делясь впечатлениями: «Вот это кино и я понимаю! Спасибо, Гриша! Такой жизненный фильм ты показал, не то, что наши, ну, что в наших кинах хорошего? Только трактора показывают, да как цмокаются! Тьфу!». Она сплёвывала в сторону одним воздухом и умиротворённая шла домой.
Пожилая женщина с большим почтением относилась к факту исключения на экране поцелуев. А то, что буквально чуть ли не в каждой кинокартине, героиня по воле злого рока попадала в бордель, Мари Трофимовну не смущало нисколько – в жизни всё бывает.
Осталось в памяти, как в более позднее время мать смотрела «Семнадцать мгновений весны». Когда новорождённого радистки Кэт положили на сквозняк, советская разведчица падала в обморок, а Мари Трофимовна, обложив матами гестаповца, жмурилась и накрывала голову подушкой. Чтоб не видеть и не слышать плача ребёнка.
А в ещё более позднее время, когда по телевидению фиг увидишь эротику, проскочил прибалтийский фильм, полный безнравственности, на что Мари Трофимовна без конца плевалась. Несмотря на глубокую ночь, на удивление, у экрана не заснула, а, продолжая плеваться, очень даже внимательно следила за судьбами героев.
«Мам, ну, не смотри. Ну, чего ты всё плюёшься и возмущаешься. Иди, спи!» не вытерпела дочь, у которой уже была своя дочка. Немного притихнув, семидесятилетняя бабушка, не переставая бурчать себе под нос, мол, как можно такое показывать, всё-таки досмотрела, как она сама выразилась «бесстыжий» фильм. И только тогда, кряхтя и переваливаясь на больных ногах, пошла спать. В клуб уже к этому времени Мари Трофимовна не ходила, и индийское кино в её лице потеряло преданного и благодарного зрителя, что верил и любил с детской непосредственностью индийскую сказку!
Гриша
Гришу Белошапко Галя помнит ещё парубком. Когда он молоденький блондинчик с симпатичными ямочкам на щеках, необычайно улыбчивый и доброжелательный, отпирал девчатам двери клуба по воскресеньям. Большие девчонки заваливали гурьбой, следом шныряла мелюзга, наподобие Гали, рассаживались в первых рядах и созерцали танцы.
Хлопцы большей частью, сбивались кодляком в каком-нибудь углу и почти не танцевали. Сверстницы Репиной Галки, может, и расстраивались от такого пассивного поведения кавалеров, но виду не подавали. Как только Гриша включал проигрыватель, не гордые и невзыскательные барышни приглашали друг дружку на том и были довольны.
Вечерние танцы, несомненно, вызывали у такой публики, как Галя, бОльший интерес. Молодёжь мужского пола вела себя более раскованно и девчата, приосанившись, таяли в объятиях сильных рук необтёсанных ухажеров. Парочки переговаривались, девки жеманились и хихикали, и за всеми этими непонятными и загадочными шурами-мурами, любопытная девочка наблюдала с неослабевающим интересом. Только дорога на танцы после вечернего сеанса малышам была заказана. Дневные танцульки, лишённые всякой интриги, мало чем радовавшие не только малолетних зрителей, но и танцующих девушек, смотреть было скучновато, но всё одно, лучше, чем дома сидеть.
Когда наступала весна, и по Лёлькиной стороне вытаптывались дорожки, казалось, культурный центр совхоза оживал с новой силой. Молодёжь, скучавшая долгую зиму, просыпалась как от спячки, и принаряженная, в туфельках да ботинках спешила на фокстрот. Гриша молодой и увлечённый, перед началом вечерней киноленты, вытаскивал из клуба на улицу два огромных динамика и врубал музыку!
Галя, заслышав знакомый мотив, выскакивала за калитку, радуясь теплу и грохочущей над Кормосовхозом мелодии! Душа замирала. «Ландыши! ландыши!» разносилось под весенним звёздным небосводом. Всматриваясь в темень, в сторону светящегося огнями клуба, девочка желала только одного – скорей стать взрослой. Чтоб можно было в столь позднее время пойти в кино и остаться потом на танцы! «Ландыши, ландыши! Светлого мая привет!» рвал детское сердце звонкий голос Елены Великановой. Фамилию искусительницы она узнает много позже. «Ландыши, ландыши – белый букет!» Вот в этой жизни, где мало конфет и мяса, вопреки всем невзгодам, уже наступил май, и расцвели ландыши, всё было, кстати, и вовремя, как в песне!
Пока Гриша был холостым парнем, он дневал и ночевал в клубе, уж танцевали совхозные плясуньи, сколько хотели. Безотказный холостяк по первому зову отпирал свою будку киномеханика, и заводил шарманку. Но пришло время, и Белошапко женился на Клаве, тоже белолицей, но менее улыбчивой девушке, и похоже без всякого романтического веяния, склонной больше к прозе будням женатых людей.
Поселился Гриша у тёщи, и чем старше он становился, тем меньше радовался жизни. Обаятельная улыбка, сигнализирующая ямочками, сменилась угрюмым выражением лица, и он стал больше походить на свою жену. Клава, как неотъемлемая половина собственного супруга, умудрилась восстановить против себя, без преувеличения, молодёжь всех поколений. Она буквально пасла Гришу, в тот момент, когда загорался в зале свет после надписи на экране «конец фильма» молодая супруга уже восседала на своём обычном месте и не покидала клуба. Пока бастующий молодняк не вываливался, в высшей степени недовольный отсутствием продолжения вечера – танцы Гриша зажиливал!
Все понимали, что с некоторых пор киномеханик сам себе не господин, сказала Клава, что надо идти домой, значит, надо. После некоторых нестройных выкриков в сторону несознательной четы, клуб, погружённый в темноту, затихал до следующего сеанса.
В 1963 году был достроен и открыт новый клуб! Будем надеяться, что многие видели и помнят классику советского кинематографа – фильм «Дело было в Пенькове». Так вот, примерно в таком духе строился и совхозский клуб: рабочие субботники плюс энтузиазм комсомольцев. Это вам не халам-балам, как говорит Мари Трофимовна, не барак там какой-то, покрытый жестью, а кирпичное современное здание, с цоколем и фундаментом, крыша из шифера!
Это в старом клубе, открываешь дверь и тут же кинозал, если так можно назвать самый большой сарай совхоза, а в новом, прежде поднимаешься по ступенькам, потом заходишь в фойе! Незнакомое слово вмиг подхвачено детьми и используется по назначению, чо они совсем, что ли тупые, что означает фойе, знал каждый маленький житель.
Так вот в этом самом фойе стоял большой и длинный стол, за ним можно посидеть и поиграть в шахматы, Витька часто там играл. За этим же столом тёть Нина Кальчиха продавала билеты, а Клава, правая рука механика, отрывала «контроль». И ещё самое непостижимое, отсутствовала печка-буржуйка, помещение значительно больше по площади старого, отапливалось паровым отоплением, как в городе, у тёти Магды в квартире!
Застрелиться и не жить, во как далеко шагнуло отсталое общество села. Стулья были заказаны новые, правда, ещё пока не мягкие. Обтянутые дерматином с утопающим седалищем появятся через пять лет, не всё сразу. Ну, а портреты советского правительства были вывешены прежние. Фамилий их Галя не знала, но визуально дядьки были, как старые знакомые, ибо помнила их Галя с того самого незабываемого кинофильма про Ханума из Индии!