После рабочего дня, то бишь, утомительного взаимодействия с «телепопиками» - персоналом «Кефира» (напомню, это телекомпания такая), я стараюсь немного отвлечься. Например, резко останавливаюсь посреди тротуара, или в парке, или на площади, - просто так, по капризу, как правило, за секунду до этого не зная, что стану, - и стою столбом, сколько смогу. Вернее, сколько захочу. Неподвижно. Однажды два с половиной часа простоял надалеко от храма Святого Фомы на бульваре. Не двигался. Только иногда переносил центр тяжести моего пятидесятикилограммового тела с одной ноги на другую. Даже дождик меня не согнал, пока я сам не решил идти дальше. Кайф!
Наши новостники недавно снимали резонансный репортаж про доктора самоубийцу. Преуспевающий врач, в полном расцвете сил, в меру профессионально-сострадательный (синхроны пациентов), в меру брал деньги (это в сюжет не включили), браслет у него неприлично золотой был. Почему-то разорвался при падении.
Сколько пересудов для нашей-то провинции! Оператор, прозванный у нас Бунюэлем, утверждал тогда, что это наверняка на половой почве. Импотенция там, или чего похуже. А когда Пусикэт спросила, что похуже, я подумал, что сейчас тоже кто-то вылетит в окно – или сам бородатый Бунюэль или Катя. (Позже мы узнали подноготную, - увы, такие мерзости меня больше не повергают в отчаяние…)
Итак, главред отправил сумасшедшую Неллу с микрофоном к жене самоубийцы за слезами и воспоминаниями, а я, мастеря инопланетный вездеход из элементов разобранных шариковых ручек, сидел в нашем кабинете и ждал восемнадцати ноль-ноль. Это вызывает ассоциацию с безобразным баскетбольным счётом. То ли ничья, то ли кошмарый проигрыш.
Коллеги всё обсуждали самоубийцу, - я узнал, что он был красавчик, чистоплюй и зам главврача. Дался он им! Я уже не восклицаю, как восклицал в свои восемнадцать лет: почему земля не поглотила, подобно злонравному Корею (о нём мне поведал Сашенька Лунин) «Матвеевского маньяка», садиста-легенду девяносто третьего года, который три с половиной часа насиловал, резал двеннадцатилетнюю девочку в посадке, за два часа до восхода солнца (сколько цифр!..), разложив ея в таинственных предрассветных сумерках на золотистой осенней листве, пахнущей корицей, под стройными клёнами, хрупкими берёзами и причудливыми ветвями акаций. Об этом писала газета «Утренний голос», где я тогда работал и пил. Этот, как выяснилось со временем, примерный семьянин, отец двоих отличников и золотых медалистов, глаза ребёнку вышкреб чайной ложечкой. Тьфу ты! Раньше меня переворачивало от этого, - а ведь это лишь один из многих и многих случаев в истории человечности, то бишь, человечества. Хотелось выть.
Нет, не о страшной мести для этого монстра тогда думал я, как многие праведные домохозяйки и быковатые домостроевцы, которые так часто и легко жаждут крови. Их тоже «переворачивает», но разве это я имел в виду! Для меня преступление было чем-то неотъемлемым от этого мира, вот что ужасало Даниила Веньяминова в те далёкие дни. Ужасал вывод: в этом мире это нормально. (И азартные речи обывателей о способах лютого мщения маньяку, ностальгия по кровожадному самосуду – тому ещё одно доказательство.) Если бы это было ненормально для этого мира – в нём не происходило бы такого. И не общество я понимал под словом «мир»!.. Моё сердце словно чувствовало трагическую взаимосвязь между катаклизмами природы, болезнями, отталкивающей мертвенностью космоса – и этой, уму непостижимой, жестокостью человека…
Кстати, мой друг Саша говорит, что такое мировосприятие не может сочетаться с атеизмом. Почему? Он пытался объяснить, но я до сих пор так и не понял. По-моему, это непрошеная дружеская лояльность, - дескать, ты, Веньяминов, и не понимаешь, какой ты хороший, ха-ха…
Вот, вспомнил я «Матвеевского маньяка»… А ведь теперь я уже не скажу, как тогда, Лунину что-то вроде: «Почему твой бог это допустил?!» Да и кто может ответить на этот вопрос, не прибегая к софистике и богословской тригонометрии?
Впрочем, Саша меня очень хорошо знает, мы друзья детства. Он не пытается толдычить что-нибудь на тему – не исповедимы, мол, пути господни, адамы, мол, этот мир угробили, коий из божьих рук совершенным вышел. Он мне всё про материю говорит, хитрец. Что, говорит, такое материя? Можно ли непосредственно измерить земное притяжение?.. Волны космоса? Где кончается микромир? Материальна ли наша словесная мысль? Или вот математика – если сжечь все учебники, растрелять математиков, и вообще, взорвать весь наш голубой шарик вместе с маньяками и праведниками (как я предлагал Лунинскому богу), то останется ли математика? Где она? Можно ли сказать, что некое правило, суждение, понятие, некий тезис, - существуют? А если можно, - то материальны ли они?
Или вот поэт – сочинил прекрасную строфу, но увлекся с ****ями и забыл своё уникальное прекрасное плетение образов и рифм. И не смог вспомнить. Где теперь она, эта вовремя не записанная на материальные носители, чарующая (вернее, чаровавшая бы) информация? Можно ли сказать – она принципиально есть, только недоступна, как граница вселенной? Вообще, что такое «быть»? Ведь о многом мы говорим «оно есть», хотя этого нельзя ни пощупать, ни увидеть…
В принципе всё это забавно, хотя я мало об этом думал. Но уж мне-то понятно, куда Лунин клонит. Он надеется размыть фундамент под моим нехитрым учением, самой короткой, самой чёткой, самой сжатой и крепкой доктриной: бога нет. А дом без фундамента не устоит, христиане это хорошо знают.
Уже лет пять прошло, как мой друг стал правоверным католиком (почему католиком?.. у нас же типа православие – аж трёх патриархатов, или как там это называется, - загадка…), и всё это время он пытается, - не торопясь, ласково, постепенно, как психолог, работающий с дебилом, - втолковать мне, что «Бога нельзя взвесить». Мои вопросы типа «Если он есть, то где именно?» или заявления вроде «Бог тоже должен был когда-то возникнуть!» - Сашу Лунина уже давно не смущают. Он терпеливо, на разные, очень разные, лады повторяет: «Бог – вне пространства и времени. Он – не создан.»
Но про маньяка он не сказал ничего. И про врача-самубийцу тоже, - мы с Сашей вчера общались, - отмолчался, в общем. «Грустная история», - говорит. И всё.
С врачом понятно, - грех, извините за выражение, самоубийства. Но то, что мы узнали позже, - переставляет акценты. (Забегая вперёд, скажу: прокурор вынужден был открыто сообщить кое-что из «личного», потому что упорно ходили слухи о возможной насильственной смерти несчастного, - слишком непонятно, какие мотивы, - пришлось эти слухи урезонивать.)
Так, может, некоторые самоубийства оправданы? Но если да, то какие?.. От скуки? Из-за любовной катастрофы? От стыда? От физической боли? Из-за страха будущего? Ради эксперимента? Чтоб досадить кому-то? Из каприза?
Блин, как стыдно и обидно за самого себя! Эх, ты, Данец!.. Вместо взрыва чувств – вялая ирония. Я стал отвратительным. Лучше б я совсем прекратил думать о таких вещах, чем вот так «прикалываться»…
У меня сейчас аж мурашки по спине пошли. Именно от осознания этой внутренней омертвелости. Ведь когда-то шипящий стон вырывался из меня: «Нельзя убивать! Нельзя калечить! Нельзя никому делать больно! Нельзя! Нельзя!..» И опять вопрос: «А могу ли я сделать больно себе?» Губы Лунина подрагивают… Неуверенная полуулыбка в овале испаньолки над пышным воротом свитера. «Данечка, но зачем? Разве жестокость к себе – не то же самое?»
О, вспомнил одно Сашино заявление!.. На счёт моего атеизма. Года три назад это было, я ещё в «Голосе» бумагу марал. Вы, говорит, Даниил, считаете, что вселенная вечна и бесконечна, а на Бога такие атрибуты перенести не желаете. Почему, мол, Вы легко соглашаетесь признать это за мёртвым и тварным, а когда заходит речь о Боге живом, - смеётесь. «Ха-ха! Вечный! Всё должно когда-то возникнуть!»
Ну, в общем, что-то такое он говорил мне. Ну да, я верил в то, что космос вечно существует и что он бесконечный. Меня так в школе учили. А между прочим, сейчас наука уже так не считает. И не хочу я переносить никаких атрибутов!..
Опять сижу за столом, отзвонившись клиентам, и играюсь шариковыми ручками. Ага, вот и 18.00. Пошли, Данец.
У нас очередная сенсация. Снова сюжет делали - сумасшедшая Нелла, которая булькала соплями по поводу бедного доктора, через месяц, со слов городского прокурора, рассказала нашим телезрителям о том, что этот злосчастный «айболит» совращал падчерицу, - ну, в общем, два года подряд имел в извращённой форме (этого в эфире, конечно, сказано не было, - мы от Неллы узнали). И в окошко выпрыгнул, потому что жена узнала и донесла, куда надо. Интеллигентный человек был, не смог вынести позора.
Итак, самоубийство от страха позора. Трус, презренный трус, да? Или это самоказнь? Результат покаяния?.. Но «Матвеевский маньяк», говорят, тоже раскаялся, а вот, поди ж ты, сидит до сих пор живой и здоровый в какой-нибудь камере, рисовать, наверное, начал, маслом, или библию почитывать.
Ты, говорил мне когда-то Лунин, непоследователен во всём. Готов вычеркнуть самого себя из жизни, а когда убивают кого-то, - кричишь: нельзя, нельзя! Как я гневался на него! На самом деле это я в те годы стоял перед ним, христианином, в позе проповедника с горящими глазами. Как я был вдохновлён! «Любой рак, или просто зубная боль, вызванные чем угодно, могут терзать меня, а мне самому нельзя?!» - А Саша в ответ смеялся. Помню, я кричал: «Что же тогда – моё? Я имею в собственности зубную щётку, одежду и прочий хлам, - и это всё?! И что же тогда принадлежит мне, если не моё тело и моя же душа?»
Я подождал зелёного сигнала, шагнул на «зебру» и, вдруг, остановился. Такой каприз. Буду стоять, сколько смогу. Нет, тогда моя жизнь была наполнена каким-то смыслом. Даже когда я самым жалким образом размазывал слёзы за бутылкой, я не чувствовал себя ничтожеством. А теперь размышления о «Матвеевском маньяке» или педофиле в белом халате не вызывают у меня никаких, во всяком случае бурных, эмоций. В отличие от мысли о самоубийстве…
Впрочем, и она – вялая.