Жило-было пианино. Тихий старый инструмент. За долгие годы оно было совершенно расстроено и дом, в котором оно жило, привык к этому и держал его больше для престижа, как знак аристократической породы. В течении многих лет никто на нем не играл. Клавиши обленились, стали сонными и никто вообще не собирался их настраивать.
Все клавиши были согласны с тем, что если никто на пианино не играет, то какой резон всех этих упражнений, поддерживающих струны в форме, а молоточки в готовности. Поэтому они проводили все время в меланхолии и праздных сплетнях. Но была одна клавиша, которая наотрез отказалась сдаваться. Ее звали Си-Бемоль. Она регулярно полировала свое черное лаковое покрытие и натягивала серебряную струну, готовясь к большому дню, дню когда она запоет. Она мучила свой мягкий молоточек непрерывно напоминая о готовности. Другие клавиши шептались, что молоточек Си–Бемоль, да хранит Господь его душу, всегда был под каблучком и никогда не мог сказать “нет”. Си-Бемоль была всегда в форме. «А что, если в один прекрасный день, кто-нибудь откроет крышку пианино и призовет нас? – думала она. - Я должна быть готова. Чистый звук и без всякой фальши!»
«О, дорогая, мы уже слишком стары. Остальные клавиши не способны сыграть даже “Чижик-Пыжик”, - брюзжала Фа-Диез. - Посмотри на среднее До, старик глух и нем уже много лет. Как можно сыграть что-то без среднего До?!» Но Си-Бемоль была к себе безжалостна. Это был ее долг удерживать звук, долг с которым она была рождена. Это была ее ответственность перед жизнью. И это был сам смысл ее существования.
Шли годы... Владельцы дома менялись, а пианино оставалось все на том же месте. И вот однажды, крышка приоткрылась и спящие клавиши были потревожены маленькими тоненькими пальчиками. Си-Бемоль мгновенно проснулась. Это был момент, момент истины, в который она так верила и к которому стремилась всю свою жизнь. Как только меня призовут, подумала она, я буду в полной готовности. Она наполнила легкие воздухом, готовая запеть. Она надеялась, что ее чистый, без фальши звук сможет разорвать вековое проклятие ненужности, в котором они прозябали уже столько лет. Возможно затем, пианино будет перенесено на сцену и толпы людей будут рукоплескать от восторга. И крышка пианино прогнется от моря цветов. «Сейчас, сейчас! Еще одна клавиша!», - умоляла Си-Бемоль. Маленький пальчик со сломанным ноготком нажал на среднее До. «Я следующая», - сказала Си-Бемоль, со все возрастающим возбуждением. В ней все напряглось до предела. И вдруг, ребенок, обладатель пальчика со сломанным ноготком, пролепетал в расстройстве: «Пианино сломано, оно не играет». Среднее До было немым. «Это ничего, - сказала мама, - я куплю тебе новое с электроклавишами, которые не ломаются». Две белые руки подхватили ребенка и унесли прочь. Си-Бемоль не могла допустить, чтобы вот так все просто кончилось. Она не могла понять, как судьба может быть столь безжалостной. Почему ей не дали ни единого шанса? Она дрожала от рыданий, другие клавиши пытались ее утешить. Мягкий молоточек принес чашечку чая, стараясь объяснить, виноватым голосом: «Ну вы же понимаете, это только нервы, она так взвинчена…»
В темном пыльном комфорте пианино, Си-Бемоль совершенно вышла из себя. «Подумайте только, электрические клавиши! Да, что они знают о качестве деревянного покрытия, о твердости молоточков? Как они могут наполнить воздух резонансом несуществующих струн?» Ее стройные черные плечи нервно вздрагивали, а молоточек старался подавить в себе волну молчаливого восторга. Да, это были только нервы…
Дни и месяцы шли чередой, но Си-Бемоль так и осталась невостребованной. Никто так и не открыл мощь ее истинного голоса. Она становилась бесстрастной и раздражительной. Она начала жаловаться на сухость и пыль. Ее струна слегка проржавела и голос потерял прежнюю прозрачность. Ее характер стал меняться. Она превращалась в старую ворчунью.
«Бедный молоточек, ему приходится страдать, так же много, как и ей», - шептались другие клавиши. Глупые мозги из слоновой кости! Они и не подозревали, как счастлив был Молоточек. Он не был талантлив. Звук Си-Бемоль, невостребованный и неслышимый, пел в его сердце все эти годы. Энергия этого чистого звука, нерастраченного и неразвернутого, вибрировала в нем, как нерожденное дитя. Ее падение было его подъемом. Если бы он только мог показать ей насколько он восхищается ею. Он оплакивал ее утерянный дар и с жадностью восхищался им. Она была для него всем. Ее провал сделал его нужным. Ее обыкновенность возвела его на трон. Годы ее забвения, наполнили его жизнь до краев. Он стал востребован. Его обыкновенность была воспринята ее вынужденным молчанием. Они стали равными. Часто она смотрела на него с нежностью.
Наконец, однажды, крышка пианино была неожиданно открыта. «О, пожалуйста, сыграй Бетховена “Лунную сонату”. Я думаю это в Си-Бемоль». Клавиша и молоточек застыли на краю пропасти. Одно мгновение могло бы сломать всю их жизнь. Ее талант раздавил бы его посредственность, превратив его в пустое место. Их союз был бы разбит в дребезги в лучах реальности. Она несла дар таланта, а у него ничего не было. Мягкие глаза молоточка с надеждой, в молчаливом крике, устремились на Клавишу.
«Запоет ли она…?»