Посвящается моему другу Ричарду
Нежное прикосновение к моей щеке отозвалось во всем теле. Тонкий утренний туман воскресного сна стала тихонько растворяться и, сквозь все еще закрытые веки я стал различать отголоски утреннего солнца, вероятно, уже рисовавшими своими лучами случайные картины по стенам моей комнаты. Остатки весьма приятного сна, по всей вероятности, обещали перейти в приятное утреннее продолжение. Дрема, еще путавшая в своих сетях мое сознание, стала отступать все быстрее и быстрее с каждым новым нежным прикосновением. Вот, кто-то вновь провел мне по щеке чем-то упругое и нежное одновременно, словно это был кончик лебединого пера. Через какой-то промежуток, сознание стало постепенно выпутываться из пелен сна, и в голове у меня возник первый и очень важный вопрос: - А кто, собственно, так нежно будит меня сегодня с утра?
Дело в том, что вчерашний почти полостью стерся из моей памяти. Но, почему-то, я был твердо уверен, что никто из этих длинноволосых и длинноногих созданий не мог скрасить мой холостяцкий телевизионно-пивной вечер. Нет, куда-то я, безусловно, вчера ездил, но, совершенно точно, не в женское общество. Вчера было какое то важное дело, но это что-то по хозяйству. По-моему, только по хозяйству.
Остатки хмеля и сна все еще кружили голову, и открывать глаза совсем не хотелось. Мало-помалу, чувствительность возвращалась к моим, размякшим под толстым и тяжелым одеялом членам. На всякий случай, я осторожно, растопырив пальцы, стал продвигать руку под одеялом влево от себя, чтобы убедиться, не затерялось ли там чье-то так незаслуженно забытое нежное тело. Рука прорыла кучу ходов в пододеяльном пространстве на всю свою длину, но никого там не обнаружила. Что ж, может быть, это был только сон, точнее его продолжение. Я с удовлетворением повернулся на правый бок, натянул одеяло повыше, и приготовился как следует растянуть приятные моменты сладкого неспешного пробуждения, как вдруг, мой нос ощутил нотку незнакомого запаха. Букет был немого резковат, но в целом, мог быть расценен как весьма оригинальный. Все-таки, это чьи-то духи. И где это я вчера умудрился зацепить эту девицу? Сейчас она вероятно в ванне или где-то еще неподалеку. Ладно, подождем ее тут. Так и быть.
Через некоторое время за спиной раздался легкий шорох. Кто-то аккуратно ступил на кровать. Так-так – сюрприз! Глаза не открываем. Нежное и влажное – ого! – прикосновение к уху кончиком язычка. Ну, все – пора! Крепко зажмурившись, я перекатился на спину, и… открыл глаза.
Черт! Что это? Вы помните, как вас отбросило в сторону, когда вы в первый раз, подстрекаемые своими многоопытными друзьями вставили мамину черную железную заколку в круглые отверстия электрической розетки? Так вот, в одно мгновение – и одеяло полетело в одну сторону, а я полетел в другую. Голова моя пребольно ударилась о деревянную спинку кровати. А слева от меня, на кровати, сидело маленькое серое существо. С короткой серой шерстью, большими оранжевыми глазами и длинными предлинными серыми усами. Оно достаточно удивленно посмотрело на меня, когда я почесывал ушибленный о кровать затылок, подошло на мягких лапках к моей ноге, потерлось о пальцы ног и сказало: - У-мау-у! В ту же секунду, я понял, откуда исходит тот самый новый для меня необычный запах, который я, спросонья, принял за аромат духов. Справа, на полу, у прикроватной тумбочки, лежал аккуратно свернутый свежий кренделек. Кошачий кренделек. Я взглянул на него, зажал нос пальцами, и… воспоминания о вчерашнем дне хлынули на меня сквозь прорвавшуюся завесу утреннего беспамятства.
Пожилой врач, держа очки за дужку перед листочком сероватой бумаги кучей циферок, старательно шевелил губами, словно отчитывался перед кем-то за читаемое содержание. Я сидел напротив него, на краешке кресла в ординаторской. Вытягивая шею, он словно старался вникнуть в неясное шептание врача или высмотреть что-то напросвет через листочек бумаги. Тусклый свет питерского ноябрьского полдня однако не оставлял ему шансов различить все равно непонятные шифры и сокращения этих докторских китайских грамот. Врач отложил серый листочек в сторону и взялся за изучение другого листочка – пожухлого и желтоватого. Откуда только в больницах берут эту скверную бумагу? Захочешь ее купить так и не найдешь нигде – не советское теперь время. А они где-то умудряются доставать! Желтый клочок бумаги содержал гораздо меньше информации и врач, достаточно быстро пробежал его глазами, но не стал опускать его на стол, а продолжал держать на весу, в руке, словно закрываясь от молодого человека. Очки он поднес к лицу, но не одел их, а лишь почесал дужкой седые волосы за ухом, и, затем опустил руку с очками на стол перед собой.
- Вот что, - оправа очков приподнялась в воздух и вновь рухнула на меламиновую поверхность докторского стола. – В общем, я не буду делать вид, что впервые вижу эти результаты анализов, - вы уже вполне взрослый человек, так что послушайте внимательно, что я вам скажу. Начнем, с хорошего. Сначала, - с самого хорошего. Цирроза печени у вас нет. Пока нет, во всяком случае. Это раз. Нет у вас и гепатита. Ни Е, ни D, ни С, и ни В. Как и других, вновь открытых гепатитных букв алфавита. Это два.
Доктор выразительно посмотрел на меня. Радости в его взгляде было немного. Я почувствовал, как большая капля пота начинает медленно сползать по его виску.
- Но, несмотря на проведенное лечение, распад вашей печени все равно продолжается. Аминотрансферазы стабильно повышены, трпанспептидазы также… - врач застрочил малопонятными простому человеческому уху терминами, которые через мгновение уже слились в нежно журчащий лесной ручеек, катящийся через камушки у подножий вековых деревьев, кроны которых шумят чарующим жестким шепотом…
- Вы меня слушаете? – Врач несколько мгновений вглядывался в свое отражение в роговице начавших стекленеть глаз пациента, смотрящих куда-то далеко, сквозь самого доктора.
Громкий треск ломающийся ветви где-то вверху, нет…это…- о Боже, лес и ручей исчезли. Врач еще раз громко щелкнул пальцами перед самым лицом. – Вы здесь? Нашатыря дать? Уж, держитесь пожалуйста, вы мужчина все таки, а не барышня какая. Ничего смертельного в том, что я вам говорю, - нет. Прогноз может быть благоприятным. При соответствующем лечении конечно. Соблюдении всех правил лечебного питания. Полного исключения алкоголя и … вашей счастливой звезды, конечно. Давайте сделаем вот что, вы приляжете к нам в клинику деньков на десять. Больничный мы вам оформим, все как полагается. Обследуем вас еще разок, копнем, так сказать, поглубже. И на капельнице вас подержим – прокапаем вам курс гептрала. Есть такое сильное современное средство. На диете строгой подержим, без ваших любимых тугоплавких жиров в виде сыра, да и за пивом, надеюсь, вы бегать не будете. А там посмотрим, что анализы после покажут… Согласны?
Я автоматически кивнул головой. Да какая, в общем то, разница. Тридцать семь лет, скучная работа, унылая офисная жизнь, редкие радости выходных дней с шашлыком на озерах, от которого теперь также придется отказаться. Что за радость может быть у мужчины под сорок. Глупые двадцатилетние надежды, когда казалось, что весь мир лежит перед тобой и достаточно сделать несколько простых шагов, достигнуть конкретные цели, и мир раскроется перед тобой совершенно новой сочной глубиной, как будто с него треснув, сползет сероватая полупрозрачная пленка, как пленка с вареного вкрутую яйца, обнажая свежую яркую полированную поверхность белка. Первая подружка, первая машина, первая квартира – все это было ярким и запоминающимся, казалось реальным очень важным достижением. Казалось, приложишь еще немного усилий и ты перейдешь в какую то совершенно другую интересную жизнь… Но оказалось, что новое десятилетие после тридцати не принесло ничего подобного. Менялись имена подружек, марка автомобиля в техпаспорте стала несоветской, квартира в панельном доме хоть и обросла всем причитающимся в 21 веке антуражем, призванным замаскировать почти не изменившийся пейзаж за тремя слоями стекол в пластиковом переплете… Но, ничего волшебно-нового не произошло. Те же конверты с зарплатой, те же корпоративные вечеринки с опостылевшими разговорами о том, кто, где и когда забил пятнистый мяч в ворота с сеткой, и почему новый сенсодрайв лучше старого квадродрайва. Год за годом, все оставалось тем же самым, только на темечке начала вырисовываться небольшая полянка, больно выгорающая на первом летнем солнце, а джинсы стали скатываться вниз, с начавшего круглеть живота. Вдруг, стало совершенно, до безумия откровенно понятно, что наивные мечты двадцатилетия так и останутся навсегда несбыточными. Даже, столь мистически невероятное ранее и легкое теперь приобретение в кредит нового иностранного автомобиля, правда без квадродрайва и тем более сенсодрайва, все равно оставит тебя тем же самым человеком, только теперь обремененным ежемесячными платежами, и как следствие, большей покладистостью перед начальством на работе. Со всей ясностью открылось, что мечты о своих невероятных будущих успехах обустройстве своей маленькой империи беспробудно свелись к обыденной необходимости выполнить план продаж текущего месяца. Радость новых знакомств после очередного повторения привычного «цветы-театр-ресторан-постель-вместе-в-отпуск-перевози вещи-зачем жениться-то?» угасла, и теперь невероятные ранее альтернативы спокойного ужина перед телевизором или долгого ничем не прерываемого субботнего сна все чаще кажутся более привлекательными. Лучше пропустить стаканчик виски, или не один со старыми приятелями – те не лезут в душу и принимают тебя таким, как ты есть. Да, теперь и с этой последней отдушиной возникли явные проблемы…
- У нас появится свободное место – числа с 17-го ноября. Разберитесь с делами, возьмите с собой стопку детективов и – милости просим. Вот вам направление на госпитализацию – врач протянул листочек. – Ждем вас, если что – звоните – мой сотовый у вас есть. А теперь - всего хорошего, и скажите следующему в коридоре, чтобы заходил. Врач привстал с кресла, пожал мне руку и стал искать что-то в кипе историй болезни на столе.
А гори оно все синем пламенем. Ради чего жить? Все равно рано или поздно придет всему конец. Иногда, кажется, что лучше чтобы это наступило раньше, чем позже. Пока вокруг есть еще кто-то кто может тебя хоть как то поддержать, пока у тебя есть работа, а не нищая российская пенсия, да и вообще…
В дошкольном детстве каждый вечер ты боялся засыпать, потому что боялся, что ночью, этой таинственной и мрачной опасной ночью, за тобой может придти смерть и забрать обратно туда, в неизвестность, из которой ты еще так недавно родился. Сколько нужно было пройти времени, когда ты все-таки убедился, что даже в самую темную и холодную зиму, за ночью наступает утро, пусть даже и не солнечное, но все-таки утро и жизнь продолжается. За зимой приходит весна, света становится больше и к концу мая, ко времени начала поездок на дачу и совсем незаметных ночей, ты, играя дни напролет с друзьями, начинаешь верить, что смерти, как и длинной, страшной ночи рядом уже нет. Да и вообще - ее не бывает, и каждый из людей, а особенно твоих близких, будет жить вечно. Ты избегаешь кладбищ и больниц. Стараешься отвернуться и не заметить женщину в черном платке на голове. Это счастливая эйфория длится до первой смерти по соседству. Твой счастливый безоблачный выдуманный мир бессмертия рушится, и ты вновь начинаешь бояться Ее. Неужели это может коснуться и меня?
Что сказать на работе? Болезные сотрудники никому не нужны. Раз-два проглотят, а после могут и выставить под благовидным или не очень предлогом. И тогда надо будет напряженно думать, как погашать эти чертовы кредиты. Впрочем, какие, блин, кредиты. Если помирать придется? Вот фокус какой – ты помер, а кредит не выплатил. И наследников нет. То-то банк повертится. Впрочем, наверно не повертится. Обратится в суд, да и отпишут банку твое имущество в погашение задолженности. А на памятнике из отборного железобетона благодарный кредитор напишет первосортной белой краской: «Он, умерев, отдал свои долги. На небесах он – беззаботный, и ты, товарищ, так моги!»
Блин, что за бред в голову лезет. Ну, нельзя так переживать. Конечно, нельзя. Умом ты что угодно понять можешь – и пить нельзя, и на красный свет проезжать, даже если никто не видит. Но понимать одно – а принимать другое.
Ладно, а ничего я говорить на работе не буду. Заболел и заболел – лег в больницу – и взятки гладки. Больничный. А что там и почему – докладывать я никому не обязан. Тогда и никто не будет корчить мне понимающе-сочувствующие рожи. Особенно этот кудрявый Валерка за соседним столом. Как начнет о чем-то рассуждать, да головой покачивать – дескать, все понимаю, все знаю – блин тошнит от него просто. Сам спит и видит, как мое место занять. Место не многим более завидное – всего на сотню больше, но для него это так важно. Он говорит, а ты видишь, как в глазах его зависть тлеет. Ну да с ним все понятно. У него жена – крашеная блондинка из нашей бухгалтерии. В кожаных брюках зимой и летом ходит. Глазами так направо - налево стреляет, лишь бы подцепить кого. С ней, говорят, один из наших директоров шарится, так, а муж вроде бы и знает, но старательно не замечает, делая вид, что исключительно из-за своей природной деликатности и хорошего воспитания. А женушку его контраст раздирает, как директора живут и как они с ним ковыряются. Говорят, что пару лет назад, они купили участок под Зеленогорском. Купили в июне, а к августу ему жена наказала, чтобы дом стоял. Так бедняга весь отпуск на стройке провел, сруб собирал. К августу успел. Под крышу подвел. Только фундамент сделать забыл. Так на землю сруб и установил. Смолой только обмазал нижний венец – но наказ женин выполнил. Гордый – всем рассказывал. Говорил, что в деревнях раньше все так строили – просто потом венцы раз в десять лет меняли и все. Так дешевле. Но они в доме том так и не живут. А у нас в отделе говорят, что жена его недаром так на скорости домостроительства настаивала. У нее тогда целый месяц свободный на личную жизнь образовался.
Да, с ума сойдешь с этой офисной бульонной жизнью – опротивело это все. Может, он и человек хороший, но жизнь его в такую ситуацию поставила. Жизнь она такая – раз и все. Да, вот, похоже, что так и будет раз – и все. Вот дурь с перепугу в голову лезет. Может и обойдется все.
Я спустился на лифте на первый этаж медсанчасти. Забрав куртку в гардеробе и избавившись от синих полиэтиленовых бахил. Вышел на улицу. Ноябрьская смрадь. Трудно представить, как ее переносили первые строители нашего славного города, когда не было ни дорог, ни машин. Тут до стоянки дойти – уже подвиг. Мокрота снега с дождем на лицо липнет, подошвы ботинок хлюпонь снега вперемешку с солью и песком по ногам брызгают, ноги того и гляди выше головы скользнуть на ступенях готовы. Да, с местом для северной столицы царь Петр не сильно угадал. Еще не известно, решил бы он город здесь строить, если бы он вместо весны осенью сюда бы попал.
Вот и мой дружок - Фокус. Как ни в чем не бывало мигнул фарами, пискнул сигнализацией – заходи хозяин – согрею. А ведь и правда – озноб бьет. Я крутанул ручку температуры вправо далеко на красную половинку. Надо согреться. Заодно и окна быстрее отпотеют. Вот так бы сесть, да и поехать отсюда подальше, куда глаза глядят. От больницы этой, от работы плоской, от рутины этой. Фильм такой был – «Достучаться до небес». Там парень помереть должен был и знал об этом, так он море хотел посмотреть. Так и добился своей мечты. И был собой. Хоть немного но – собой. Так на берегу моря и умер. Счастливый. А мы ведь не своей жизнью живем. Это шеф, тот, что с Валеркиной женой гуляет – он своей жизнью живет. Он, что хочет делает, а мы под его дудку живем. И называется это красивым словом – карьера. То есть, они нас, а мы себя убеждаем, что именно этот образ жизни и есть единственно правильный, мы исполняем чужую волю и нам за это дают пожить вечерами, в выходные и в отпуске. Ровно настолько, насколько мы их желания во всех смыслах удовлетворили и получили за это билеты на воплощения своих собственных желаний. Банковские билеты. Кто поменьше, а кто и побольше. Но время-то уходит. Ты попросту продаешь свое время другим. Вот засада-то в чем.
Стук по стеклу прервал поток моих мыслей.
– Вы что заснули там? – Парковщик склонился к окошку форда. – У нас тут с работающим двигателем стоять нельзя. Больница все-таки. Вы уж либо выключите мотор, либо поезжайте вон на улицу – там и стойте.
Я приспустил дверное стекло и просунул в щель две скомканные десятки. – Извините, я поехал.
Парковщик нажал на кнопку дистанционного управления и шлагбаум рывком взмыл ввысь, сбрасывая водянистую хлябь осеннего снега.
Когда мой курс лечения подходил к концу, и до выписки из медсанчасти оставался день, старенькая уборщица, моя пол в палате, поинтересовалась, насколько успешным был курс лечения.
- А что вас правда это так интересует? – немного грубо ответил я ей.
- Так, милок, это тебя в первую очередь интересовать должно-то. А я так баю, чтобы внимание твое на этот вопрос обратить. – Немного странно ответила бабушка.
- Мое внимание… Так мое внимание и так сплошь в этом вопросе. По уши в этом вопросе. Только результаты, по-моему, не очень важные. – Раздраженно ответил я.
- Так я тебя потому и спрашиваю, что лечение тебе не сильно на пользу пошло. – грустно улыбнулась старушка и продолжила возить шваброй с тряпкой по полу.
Я присел в кровати, и свесил ноги.
- А ну теперь уже можно – под твоей кроватью я уж помыла. Всю грязь собрала. Много ее там. Да все винтами лежит. Вот я и говорю, что лечение тебе только душу потешило.
Я озадаченно уставился на старушку:
- А вы, что же, по грязи под кроватью болезни разгадываете?
- Ну, зачем по грязи, я и так вижу. Кто здоровеет, кто худеет, а по ком и поминки скоро справлять будут. А грязь – это так, то, что каждый увидеть может. – Бабушка подмигнула мне. – Но, ты не бойся. Поминки – это не по тебе. По тебе не скоро справлять будут. А лечится тебе по-другому надо.
Все, приехали. Сейчас бабка мне будет продавать волшебные мази, кропить водой и читать наговоры. И как их тут в больнице держат. Ведь приличное-то отделение. Надо будет врачу пожаловаться. Или… тут в больнице каждый свой небольшой бизнес на больных делает?
- Не-ет, милок, напраслину ты на меня думаешь. Ничего мне от тебя не надо. – Бабка улыбнулась, обнажив ряд зубов, похожий на деревенский штакетник с выбитыми досками. – Но совет как тебе лечиться я тебе дам. Бесплатно. Если ты, конечно, пожелаешь его услышать.
- Святой водой поливаться? – съязвил я.
- Святая вода лишней никогда не бывает, - посерьезнела бабка, - если ты конечно не бес сам. Но ты-то точно не бес. Бесы редки теперь. А тебе кот нужен. Кот твою болезнь излечит.
- Кот? – Переспросил я. – Непременно, черный? А потом, его изжарить надо?
- Дурень ты, зубоскальный, - бабка шлепнула шваброй об пол. – Кто же котов жарит? Коты… Коты - это… ну, в общем, если кота возьмешь – уйдет твоя болезнь. Вот и весь сказ.
- Кота? Не кошку? – глядя на то, как рассердилась бабка, я решил завершить острословие.
- Куда тебе кошку? Из тебя и так бабы тянут. И болезнь твоя – от баб. Тебе равновести нужно. Своей силы не хватает – так у кота займешь.
- А собака? Собака сильнее кота? – поинтересовался я.
- Собака! Ты хоть раз видел, чтобы в храм божий собака зашла? Нет? А коты там сколько угодно ходят. Собака! Да собака у хозяина только часть отъедает. Он то думает, что она его защищает. А сам даже и не догадывается – что это его часть в собаке живет. Храбрый хозяин – храбрая собака. Трусливый хозяин – трусливая собака. Гадкий хозяин – гадкая собака. А кот – кот тебе себя отдает. Только взять надо уметь. Не каждый на это способен.
Бабка помолчала, затем смотала тряпку на швабру, ловко прокрутив ее в воздухе.
- Тебе не черный кот нужен. Не дорос ты еще до черного кота. Но и не белый. И не рыжий. Тебе серый кот нужен. Просто серый. Без полос, без пятен. Как в пепел его окунули – такого кота и ищи. Как искать-то своего кота, хоть представляешь?
- А как котов ищут? В магазине или по объявлениям – как еще? – удивился я.
- Ты и жену себе, небось, по объявлениям искал? – съехидничала бабка. – Ну как успешно? Нашел кралю?
Я нахмурился.
- Да не дуйся. Жену и кота ищут одинаково. Но, тебе до жены еще тоже рано. Сначала сил наберись да от всей дряни вокруг себя избавься. А там уж и жена появится.
За котом иди на базар, где котов много. Иди себе и иди. Ни с кем не говори, кто зовет – не подходи. Кот тебя сам найдет.
- Да, а как я об этом узнаю? Что кот меня нашел? А если он не того цвета будет? – я почесал голову – процесс поиска кота озадачивал меня не меньше, чем перспектива поиска жены.
- Да не волнуйся, милок. Узнаешь. Твой кот тебя не упустит. Ну, ладно. Вот еще – когда поправишься – сходи в церковь, сам найдешь в какую – да поставь свечку самую простую, только чтоб из воска – поставь Параскеве-то, Пятнице. Редки ей иконы-то – но, - ты найдешь. Если кота найдешь, то и икону найдешь. Икону найдешь, и жену обретешь. И все у тебя будет, как на роду написано, да не списано, да не переписано.
Я сидел на кровати, и честно говоря, совсем не знал, как мне реагировать и вообще воспринимать эту полу- или совсем сумасшедшую бабку.
- Спасибо… - все, что я нашелся сказать.
- Эк, спасибо, да за что же? Я тебе ничем не помогла. Да и ты у меня не просил ничего. Выслушал хоть – и ладно. Живи – не тужи.
Бабка подняла швабру, взяла ее обеими руками как знамя за древко, и пошаркала в коридор.
Вечером, я спросил у дежурной сестры, Вероники, о том что за странная уборщица приходила ко мне.
- А это-то. И тебе всяких глупостей наговорила? – Вероника улыбнулась. – Это Валентины, старшей сестры, тетка или бабка. В-общем, пристроили ее здесь на работу. Она где-то в деревне жила, а в колхоз никогда не вступала. Так ей советская власть такую пенсию положила в отместку, что не то, что прожить, так и помереть невозможно. А новая власть пенсию подняла, но и на нее никак не разгуляешься. Вот и моет бабка полы, да всех рассказиками своими развлекает. Мы уж привыкли. Она странная, но не злобная. Знаешь как бывает – глаз дурной , говорят. Посмотрит – и все валится, и болезни приходят и несчастия. А та – нет. У нее глаз добрый. Небылицы она всем рассказывает. Кто –то верит, кто –то нет. Кто-то поправляется. За незлобность ее и терпят.
- А она мне сказала и что кому помирать видит. – Вдохнул я.
- Ну, раз сказала – так и нечего переживать. Она ведь не со всеми разговаривает. – Вика поправила свое глубокое декольте. – А только с теми, кто поправится, и еще жить будет. Это мы уже давно заметили. А кого обходит – так ясно, что дело плохо. Тут хочешь - верь, хочешь не верь – а факт остается фактом. Но, по счастью, у нас таких больных немного бывает. Так что щебечет она почти со всеми. А больному что в больнице – скучно, поговорить всегда хочется. Да и ей все разнообразие. У стариков как: пока дело есть – живешь. Как смысл жизни пропал, все уже переделал, и занятия больше нет – так и все. Потому – пусть болтает, да пол моет. Ну и живет, конечно.
Выписавшись из больницы, я опять как раб на галерах, вернулся к своему веслу, к которому был крепко прикован необходимостью выплачивать кредиты, за вещи, которые мне, в сущности были нужны только для того, чтобы ходить на работу в офис. Замкнутый круг. Новая машина нужна только потому, чтобы было не хуже чем у других сотрудников. А так, меня полностью устраивала и моя старая иномарочка. Но тут начальство сказало, что надо соответствовать. И годовая запрплата ушла на “соответствие”. Костюмы – не каждый ж день в одном костюме… И не в джинсах на работу ходить? Еще полугодовая зарплата. Два дорогих портфеля, часы, коммуникатор, эти дурацкие ботинки… Еще полугодовая зарплата. Теперь я – “как все”. И еще в долгах на три года вперед… По моему – это заговор. Работодателю выгодно подсадить тебя на кредит, как на иглу, чтобы ты уже никуда не слез и тихо покорно работал.
Вернувшись из больницы, я, видимо, потому, что некоторое время отдыхал от стандартных портфелей, часов, галстуков, машин и улыбок, со всей грустью запоздалого понимания, осознал, что живу чужой жизнью, навязанной мне чужим дядей, со своими собственными интересами. И его интересы никак не отражают мои стремления и желания, в которых я еще, правда, и сам не очень разобрался.
Досидев до пятницы-пьяницы, я, со вздохом облегчения, сославшись на предписанный врачом режим воздержания от типовых радостей жизни, отговорился от обязанности присутствовать на очередном опостылевшем корпоративе-самолюбовании своего шефа.
Вечер в пустой квартире без пива и даже телевизора – ломать стереотипы, так ломать – был непривычен. Я пробовал почитать книгу, но от цифр и на работе так пухла голова – а буквы от цифр не так сильно и отличаются. Книжка была отложена в сторону, и я банально отправился спать.
Пробуждение в тихое субботнее утро на трезвую голову также было непривычно. Однако, отсутствия тяготы в душе и теле придало мне оптимизма, и я стал раздумывать над тем, чем бы мне заняться.
Умывшись и проглотив йогурт, я расположился перед телевизором – и куда мне в моей маленькой квартирке такой громадный экран? Шел “Квартирный вопрос” с переделкой библиотеки для заслуженной бабушки-переводчицы. Неожиданно в кадр попал бабушкин кот – большой и серый – и не единой полоски. Он лежал на кремовом диване из кожи и лениво щурился. Толстые щеки и шея как у небольшого бульдога – и самое интересное – его морда улыбалась. Да- да – кот улыбался. Никогда не видел таких котов. Что за кот? Не о таком ли мне говорила полусумасшедшая уборщица?
Я сел за компьютер. Мне пришлось пересмотреть массу улыбающихся, по мнению авторов снимков, котов, прежде, чем я нашел нужную мне настоящую улыбку на толстой серой котовой морде. Британская короткошерстная. Покладистый и спокойный характер. Чистоплотен, содержит шерсть в идеальном состоянии.
Описание породы внушило оптимизм. Я пощелкал еще снимки котов. Обаятельная плюшевость. Умный взгляд. И главное – он настоящий серый. Точнее – голубой, как пишут в описании породы. Но голубым он становится только на солнце. А так – типичный серый кот. То, что мне нужно.
Нужно? А эти.. лотки, корм. Прививки, отрыжка шерстью, подранная мебель, мартовыские завывания? М-ммм. А оно мне надо?
Ни котов, ни кошек ни у меня, ни у моих родителей никогда не было. В детстве я всегда мечтал о собаке – о спаниеле, как тогда было модно. Но родители оставили меня без этой маленькой радости – гулять каждый день в любую погоду. Собака осталась лишь в мечтах. Но, надо сказать, что в ту пору я больше мечтал о преданном друге, больше чем о собаке. Собака – казалось, была самым простым путем обретения такого друга. Но, можно ли дружить с котом? Кошки, как известно, гуляют сами по себе.
Да. Но, с другой стороны, мне не надо пить рассол и Алка-Зельтцер и отлеживаться до вечера. Теперь у меня ест целый свободный и трезвый день. А не прокатиться ли посмотреть на котов. На базар… Нет. Таких мордатых там точно не продают. А если продают, то, наверняка, - поддельных. Где же берут котов? Я прозвонил пару знакомых, у которых часто были подраны руки – в такие длинные продольные царапины – и выяснил, что вообще котов берут в питомниках у заводчиков, но там, естественно все дорого и по записи. А так, вообще, есть кошачья выставка в ДК Горького – на последнем этаже. И там продают довольно недурных котов. Ехать со мной все наотрез отказались – драгоценная суббота – самый лучший день отдыха – когда назавтра еще есть в запасе воскресение – никто не захотел ее тратить со мной на кота. Семейные люди – что с них возьмешь!
На выставку отправился я один.
Никогда не думал, что котов можно держать в аквариумах. Только в полиэтиленовых.
Весь зал, где проходила еженедельная кошачья выставка был заполнен рядами одинаковых пластиковых садков. В них в самых различных позах спали или лениво возлежали самые различные коты. Вернее – котята. От пестроты окрасов у меня зарябило в глазах. Или это больше зарябило от нарядов их продавщиц, которые почти все как одна, почему-то оказались крашеными блондинками. Завидев потенциального покупателя – как они вычислили, что я действительно пришел покупать кота, а не просто посмотреть? – котовые девушки стали махать палочками с перышками на конце, старясь, чтобы их питомцы раззадорились и показали себя во всей красе. Котята стали прыгать, старясь поймать лапами приманку, а девушки стали наперебой кричать:
- Ко мне, ко мне подойдите, у меня самые лучшие котята, лиловые, белые, вы посмотрите, в только на них посмотрите!
Я чувствовал себя ужасно глупо. Больше всего мне хотелось уйти. Но, я пересилил себя и подошел к одной наименее агрессивной продавщице:
- Скажите, а просто серые коты у вас продаются?
Она посмотрела на меня так, словно я попросил у нее домашний телефон ее бабушки.
- Молодой человек! – блондинка гневно размахивала котовой приманкой. – Серые коты сейчас не в моде. Серые – это… это просто… - Она явно не могла подобрать правильное вежливое слово, живописующее как недопустимо продвинутому человеку покупать серого кота. – Вот – лиловые, самые модные. Их все берут! Правда, Люба? – Она обернулась к своей соседке и та энергично закивала головой. Разумеется, у не продавались тоже только лиловые коты. Весь ряд кивал головами, даже те, у кого коты были белые.
Тут я вдруг заметил, что одной продавщице совершенно все равно, подойду я к ней или нет. Она, мирно сидела возле своего котового вольерчика и что-то вязала на спицах. Вероятно, такую же шапочку, как та, что красовалась у нее на голове.
Еще бормоча дежурные и пустые слова благодарности продавщицам лиловых котов, я двинулся вдоль ряда. Девушки, увидев, куда я смотрю, вдруг, как то разом сникли, отложили свои игрушки и вернулись к своей обычной болтовне.
Пожилая женщина, с седыми волосами, выбивающимися из-под синей вязаной шапочки, спокойно сидела у вольерчика, где мирно посапывали… два настоящих серых кота! Точнее - котенка . Они обращали внимания на покупателей ровно столько же, сколько и сама продавщица. Толстые серые хвосты с еле заметными полосками стелились по вольеру. Широкие крепкие серые лапы были простерты в стороны. Щекастые серые морды с застывшей блаженной улыбкой и серыми носами возлежали на подстеленном одеяльце.
- Здравствуйте, - сказал я пожилой женщине.
Она подняла глаза и улыбнулась: - Здравствуйте, вы пришли за котом?
Я слегка удивился: - Да, а откуда вы знаете?
Она рассмеялась: - А за чем же сюда еще приходят? За кошками… и котами. Вы пришли за котом. Ну что же, он вас давно ждет.
Она открыла вольерчик и погладила кота, который лежал слева:
- Маркиз, вставай, за тобой пришли.
Котенок открыл глаза, и словно маленькие оранжевые огоньки вспыхнули на фоне серого бархата его шкурки. Зверек встал на лапы и потянулся практически сложившись пополам и распушив хвост. Облизал свой нос и сказал:
- У-ау !
Хозяйка взяла его на руки и поднесла ко мне. Я хотел было взять котенка на руки, но она немного отстранила зверя от меня. Котенок внимательно посмотрел на меня и стал принюхиваться. Он кивал головой, а его серый нос смешно шевелился, когда он втягивал воздух. Хозяйка внимательно следила за ним.
Вдруг котенок, зашевелил лапами, стараясь освободиться из рук хозяйки, и потянулся ко мне.
- Ну что же – берите. – Старушка передала мне кота.
Шелковистая бархатная шерсть коснулась моих ладоней. Тепло из его горячего тельца влилось мне в ладони. Я хотел прижать котенка к груди, но он ловко вкарабкался из моих рук и в одно мгновение оказался у меня на плече. Я придерживал его одной рукой. Котенок старательно обнюхал мое ухо, лизнул его, а затем уложил голову на мое плечо и громко-прегромко замурчал.
Продавщица улыбнулась: - Да, это ваш кот. Можете забирать.
Я поглаживал пригревшегося на моем плече котенка, рукой ощущая чудесные вибрации его мурчания.
- А деньги? – я совсем забыл спросить, сколько стоит настоящий серый кот.
- Деньги? – переспросила старушка. – Деньги… Ах, да. Вообще британчики стоят 12 тысяч.
Лицо у меня огорченно вытянулось. Я и не думал, что коты могут быть такими дорогими. В кармане у меня лежало от силы тысяч девять.
Старушка улыбнулась: - Не беспокойтесь. Вам я отдам кота за половину стоимости.
Стоявшие рядом молодые продавщицы лиловых котов возмущенно зашикали.
- Да, за половину. Это ведь кот вас выбрал. Дайте-ка мне его на минутку – я с ним попрощаюсь.
Пока я отсчитывал шесть тысяч, старушка взяла кота на руки, и стала ему что-то нашептывать в его милое округлое серое ушко. Кот замер и, казалось, внимательно слушал, что ему говорили. Во всяком случае, он не пытался вырваться, а мирно толстой серой колбаской свисал у нее из рук. Закончив, продавщица поцеловала котенка в лобик и передала его мне. Перекрестила нас:
- Идите с Богом!
Я не нашел ничего лучше как слегка поклониться старушке:
- Большое вам спасибо!
И тут вспомнил: - А как мне его нести? Просто на руках? Он не убежит?
Старушка улыбнулась: - Можете быть спокойны, от вас он не убежит. Идите.
Проходя через зал, я еще раз обернулся. Женщина вновь взяла свое вязание и присела на скамеечку, продолжая свою прерванную работу. Продавщицы лиловых котят одарили меня букетом гневных взглядов.
Я шел к машине, а за пазухой моего пальто у меня сидел маленький трехмесячный британский котенок серого цвета, со смешными темными полосками на хвосте. Наружу торчал его нос, топорщились серые усы и блестели любопытные большущие еще не оранжевые, а голубые глаза.
Продолжение будет...