БОРИС НИКОЛАЕВИЧ ЗАХАРЬЕВ
Желающие могут получить по электронной почте zakharev@theor.jinr.ru
версию этого сочинения со многими фото-иллюстрациями, существенно улучшающие восприятие голого текста. Желательно при этом прислать какой объем памяти предельно допустим для писем на Ваш компьютер.
Чтобы поддерживать ее в читабельном виде, нужно, учитывая быстрое
изменение
техники записи, своевременно переписывать (перекодировать) данную
запись.
Для счастья очень важно взаимопонимание. Его так не хватает
разобщенному человечеству для кардинального
улучшения качества жизни. И верно это для любого индивида от вершины до
основания социальной пирамиды мира. А понять друг друга нельзя без
того,
чтобы каждому рассказать о себе. Это позволит перевести общество в
"сверхпроводящее" состояние. Пока информация об обществе поступает в
основном
с вершины социальной пирамиды от ничтожного меньшинства, управляющего
Средствами
Массовой Информации.
Можно сказать, что мы пользуемся предельно извращенной информацией и
что мы пребываем в условиях информационного разбоя, как в торговле.
Нам необходима информация со всех уровней иерархии (чтобы потом
ликвидировать иерархию?).
Возбудить же информационную активность в массах нужно для повышения
качества
информации (при перекрестном контроле многих субъектов нелинейно
экспоненциально? превращается в объективную) на многие порядки, что
несравненно обогатит общество. Мы еще не воспользовались
беспрецедентной
возможностью обеспечить полноту и достоверность потребляемой духовной
пищи
(довольствуемся "отравой").
Л.Толстой говорил, что каждый может написать по крайней мере одну
интересную
книгу -- о себе. Хочется верить, но еще несомненно, что в процессе
писания
будет происходить совершенствование (хорошая школа самообучения
научиться
излагать свое мировоззрение). Помимо прочего это скажется на нашем
культурном уровне и обернется еще большим благополучием. Не вызывает ли
чувство
протеста факт, что из поколения в поколение люди, составляющие
молчаливое
подавляющее большинство уходят безгласно, не оставляя следа о своих
мыслях,
переживаниях, опыте, обедняя тем самым себя, современников и потомков.
Стимулом начать летопись послужило чтение около 1.5 тысяч мемуаров
самых
разнообразных людей со всех уровней мировой социальной пирамиды. В
некотором
смысле это подобно многократному прожитию жизни вместе самыми
выдающимися и самыми
обыкновенными индивидами. При этом наблюдается нелинейный эффект
украшения
собственной жизни опытом других. Как бы несовершенны ни были мои
усилия,
хотелось бы надеяться, что и эта летопись
послужит толчком для кого-то создать что-то еще лучшее. Кстати, автору
удалось
уже спровоцировать несколько близких и знакомых написать собственные
мемуары и
все потом были довольны: они стали счастливее. Они признавали, что
увлекателен
и сам процесс созидания воспоминаний. Большое удовлетворение давали им
отзывы заинтересованных
читателей.
У этого электронного варианта летописи имеется прототип
(около 50-и томов разложенных в хронологическом порядке писем,
фотографий,
выписок из дневников и т.п. материалов). Электронная память позволяет
неограниченное, дешевое и практически мгновенное размножение летописи,
по
мере надобности, возможность быстрого экономного создания всевозможных
ее
вариантов: мемуаров и т.п., рассчитанных на самых разных потенциальных
читателей, включая вариант, пригодный для интернета. Мне
представляется, что
в идеале каждый человек будет иметь электронную копию своей жизни ,
чтобы все
обо всех могли "все" знать. К какому бы взлету культуры
коммуникабельности
это могло привести в мире и экспоненциальному росту эффективности
всяческой
человеческой деятельности, невообразимому повышению качества жизни
(духовной
окружающей среды).
ПРЕДКИ
Сведения о них убывают по экспоненте с удалением в прошлое, как
квантовые
волны, туннелирующие под барьер. И эти сведения касаются больше внешних
условий жизни, а не ее духовного содержания.
По линии отца.
Прадед Глеб Силаич Самсоненко (умер в 1926-27г.). Ушел из
дома в деревне Клементьево (несколько домов), под Смоленском.
Был солдатом, вернулся домой в Смоленск с деньгами. Потом в Москве
работал швейцаром, затем стал работать на железной дороге (кладовщик
?). В 1887г.
купил в деревне Карауловка (в которой было около 30 домов) 5-8 гектаров
сада.
Полей было около 100га (рожь, ячмень, овес).
Женился на Марии Александровне Переверзевой (из тульских мещан, не
крестьян).
Один работник помогал на кухне, были еще пастух и скотник.
Два работника сезонные: убирали хлеб, жили в кухне или сарае.
Сад сдавали. Правда, эксплуатируемых было меньше, чем членов семьи.
Дом : крылечко сени, передняя, кухня, комната, ЗАЛО-- большая 3 окна
комната, балкон, террасса, 2-е комнаты по два окна и вдвое уже.
Перед домом прадеда был сад, ульи.
В хозяйстве было 3 коровы, 7 лошадей, 10 овец, 3 свиньи, 15 кур, 2
индюшки,
3 утки, 3 собаки.
Вряд ли в доме было сколько-нибудь значительное количество книг. В те
времена
недальновидные высшие классы общества, правительство, духовенство
больше
заботились о помехах образованию [].
Среди 5 детей была моя
бабушка по папиной линии Анна Глебовна. Она вышла замуж в
Малоархангельске,
расположенном тогда в 14 км от ближайшего полустанка ж.д,
за Илью Николаевича Захарьева (моего деда бывшего крестьянина, потом
служившего
по торговой части - приказчиком или компаньоном : арендовали сады,
продавали
яблоки, возили в Москву). У них 25.04.1902г. родился сын --
мой отец Николай Ильич. См. его воспоминания, которые он написал
позднее по
моей просьбе. В 1905 г. Илья Николаич умер, бабушка занималась
торговлей,
чтобы обеспечить семью.
В революцию при раскулачивании в Карауловке взяли "зало" и две комнаты,
а
оставили переднюю и комнату. Брата бабушки сослали в Сибирь.
По линии матери:
Прадед Федор Иванович Обухов 1838(40)-1920(22) - папаня Федя
был из государственных
крестьян. С 1875(77) по 1917г. был волостным старшиной (выборная
должность),
жил в деревне Алпатьево (станция ж.д.) Рязанской губернии,
разъезжал по волости в тарантасе, иногда на дрожках, общался с
крестьянами и помещиками, любил окружение интеллигентной сельской
молодежи -
студентов, гимназистов, учителя, священника, писаря, начальника ж.д.
станции Алпатьево, в молодости был управляющим имением) женат на
Катомкиной
Матрене Галактеоновне 1840-1923(24) - бабане Матрюше, дочери купца. Они
имели бакалейную лавку, были зажиточными. У них родился
мой дед Дмитрий Федорович (1880(78)-1942(3)) служащий торговой
фирмы. Раскулачивание, благодаря хорошим отношениям с односельчанами,
прошло сравнительно мягко. Можно предположить на основании этих
примеров, что забота о культуре
взаимоотношений окупилась бы для всех сторон. Кстати мнение Керенского
(враждебно относившегося к сталинскому режиму и потому вызывающее
больше
доверия, как свидетеля, незаинтересованного в оправдании коммунистов),
что само явление раскулачивания было запрограммировано прославленными
столыпинскими реформами, которые похожи на нашу прихватизацию,
повлекшую
за собой многомиллионные жертвы. Только та прихзватизация общинных
земель
проходила в условиях неграмотности населения и, естественно еще более
грубой
коррупции.
После революции Д.Ф. работал инкассатором на шарико-подшипниковом
заводе.
Другой прадед Иван Трофимович Титов и прабабушка Матрена Яковлевна
Ананьева
жили в соседней деревне Солчино (из крепостных, более бедных),
хотя у них была лавка-сарайчик,
их дочь -- моя бабушка Душа 1880-4.4.1959 (Евдокия) вышла замуж 16-17
лет за
Дмитрия Федоровича.
После революции в 1919-21гг семья была раскулачена и выслана на Урал
(сказались менее благоприятные их отношения жителями в деревне).
Отец в 8 лет (1910г.) поступил в начальную трехклассную школу, потом в
высшее
начальное училище, где был в первой тройке учеников. Затем сдав
дополнительные
экзамены по немецкому и французскому языкам, был принят в 3-ий класс
орловской
гимназии, где проучился с перерывом до 1919 года. Жил на полном
пансионе в семье
служащего. Затем снова Малоархангельске, в реальном училище (летом
1920г.
получил аттестат зрелости).
Об учителях (которые бывали
нередко за границей, становились потом профессорами) остались хорошие
воспоминания.
Во всей губернии гимназий было раз-два и обчелся. Пробиться к свету
сквозь
давящую асфальтовую корку верхних слоев общества могли лишь
счастливчики.
Отец мечтал стать агрономом. В своих воспоминаниях писал: "Мне
много пришлось поездить по белому свету и видеть немало красивых
мест... Но
нигде я не видел такой самобытной природы, какой награждена средняя
Россия...
Мне думается, что (жившие недалеко-- примеч.Б.З.) Тургенев и Толстой,
Бунин и Никитин, Фет и Тютчев... получили большую долю зарядки своего
таланта...
под могучим воздействием облагораживающей человека природы...".
После курсов землемеров в Орле поступил в 1921 г.
еще и в орловский университет, который расформировали и отца перевели в
Воронежский сельско-хозяйственный институт. Подрабатывал на сборке с/х
машин.
В 1923 г. перевелся на 3-ий курс в одно из лучших с/х высших учебных
заведений
страны --Зоотехнический институт в Москве, где
директором была товарищ Ленина по партии Фофонова (у нее на квартире
В.И.
находился в последние дни перед революцией), которая собрала
прекрасный
состав преподавателей и обеспечила необходимое оборудование, кафедр,
лабораторий. хороших учебных хозяйств и т.п. Физику, например,
преподавал
С.И.Вавилов, ставший потом президентом АН СССР. "Вспоминаю свой
зоотехнический
институт и каждый раз вновь и вновь радуюсь и горжусь, что мне довелось
учиться
в нем, получить хорошие теоретические знания и производственные навыки,
воспитать
в себе интернационализм и дружеские чувства к своим товарищам, что
легко потом
передается по окончании ВУЗа на коллектив соратников, работающих вместе
с тобою".
Поработал параллельно некоторое время на строительстве
с/х выставки.
Учился отец с большим удовольствием, вспоминал о студенческой
жизни, как о чудесной поре. Особенно выделял среди своих приятелей дочь
бывшего
барона Соню Черкасову за ее исключительные человеческие качества.
"...всегда
веселая, жизнерадостная ... благодаря своему приветливому характеру,
она была
равной со всеми, хорошим товарищем, коллегой,...не позволяла
подчеркивать своей
действительной необычности,.. было истинным благородством ее воспитания
не
выделяться,не подчеркивать, не подавать вида, если ей что-то не
нравится,
стараться не видеть неблаговидных поступков". У них с отцом был
недолгий роман.
Перед смертью он, вспоминая ее, как-то светлел. С ней после ухода
отца мне
удалось познакомился, а потом несколько лет мы
вели довольно интенсивную дружескую переписку. Она, в частности, по
моей
просьбе написала воспоминания о студенческой жизни, которые подарила
мне вместе
с магнитофонной записью воспоминаний о детстве баронессы.
В этот же институт позднее поступила моя мать. Стипендии (которую
давали
немногим) отец, как переведенный из другого вуза, не получал.
Подрабатывал отец на разгрузке вагонов (железо, соль, дрова), потом
развозил
журналы и газеты по заводам, фабрикам и даже в Кремль. Получал большое
удовольствие от знакомства с многими районами Москвы -- "хорошая,
веселая была
у меня работа и лучшего для студента и не требовалось". Затем
издательство
назначило его распорядителем экспедиции, затем перевели в издательство
"Безбожник" работать в редакцию, разбирать письма. Потом, чтобы быть
поближе к
с/х. стал лаборантом в московском союзе крестьянских молочных
товариществ
(прием и строгий контроль качества поступающего молока -- чем отец
гордился).
Через несколько
месяцев его назначили помощником заведующего, а вскоре технического
руководителя
центральной молочной. Поддерживал тесную связь со своим институтом.
Вечерами бывал в лучших театрах Москвы. Большое удовольствие получал от
посещения библиотеки Ленина. Участвовал с выпускниками МВЗИ в
туристических
походах по Военно-Грузинской и Военно-Сухумской дорогах (см. описание
похода).
Хозяйства, в частности, Бутырский хутор, Марк по дмитровской дороге,
где
проходила практика, были замечательные.
Институт закончил отец в 1924г.
Увлечение учением анархического коммунизма Кропоткина.
1927 г. призыв в Красную Армию в Киев. Характерно для отца получать
удовольствие от
жизни в любых условиях :
"Жизнь в общей казарме (60 человек), в дружной семье хороших
товарищей, отличное отношение ко мне командования артиллерийским полком
и
уважение курсантов как к ближайшему к ним командиру (вскоре произвели
ком.
отделения -- 20 человек, которые почувствовали контраст с прежним
начальником --
спокойное и доброжелательное отношение к рядовому), да и весь наш строй
и
атмосфера военной жизни -- все это оказало
отличное воздействие на укрепление моего доброжелательного отношения к
общегосударственным идеям". Отец был в числе лучших артиллеристов-
стрелков.
Обучение на одногодичных курсах давалось сравнительно легко.
В его послужном списке было несколько поощрительных приказов.
Участвовал в
крупных маневрах Киевского округа (форсировали Днепр, делали большие
переходы,
быстрые ночные передвижения). "Но за все это наградой нам
была приветливая встреча населения сел, через которые проходили наши
маршруты.
Чудная летняя погода, великолепный Днепр, не хуже того, каким он был
при Гоголе,
веселые звучные песни девушек и ко всему этому бархатные вечера, тихие
приднепровские ночи -- все это при самом высоком настрое взаимной
доброжелательности армии и народа создавало у нас великолепное
настроение,
бодрость духа. И усталость, неизбежная при маневрах, переносилась
безболезненно,
без особого напряжения...." Потом были успешные экзамены в училище.
Отцу не раз
предлагали остаться в кадрах
артиллерии с перспективой роста, но тяга к сельскому
хозяйству пересилила. И "в военной
форме с кубиком командира взвода артиллерии я отправился в Москву.
Прощай Киев, артиллерийский полк, моя команда, с которой за десять с
половиной
месяцев сроднился, до свиданья близкие по казарме и по полку
товарищи... Я снова
в Москве, в объятиях ее шумных улиц, ... и милых москвичей, с которыми
многие
месяцы был в разлуке". Зашел и к Обуховым, где его
встретили доброжелательно и началось серьезное увлечение моей будущей
мамой,
с которой познакомился около года назад и она привлекла его внимание
"своей простотой и милым обращением". Побывал в своем институте, откуда
его
направили в Москолхозсоюз, а там ему предложили
"должность контроль-ассистента по Звенигородскому району. Это была
интересная
работа для молодого специалиста на самой первой ступени организатора
производства молока, повышения его удоев, работы со стадом и по
воспитанию
молодняка на скотном дворе. Вместе со мной всегда следовала
походная молочная лаборатория, приобретенная в Дании -- стране
развитого
молочного хозяйства... Очень приятно вспоминать, что уже после двух-
трех
заездов в порученных мне хозяйствах наблюдалось заметное улучшение...
Мне
удалось скоро завоевать доверие у руководителей хозяйств и у работников
молочных
ферм и они охотно ожидали моего очередного приезда.... просили
задержаться на
день-два, чтобы помочь работающим на скотном дворе, и телятнике, что я
охотно
делал....Эта практика пригодилась в последующей работе.
Поработав около полугода, я почувствовал, что для моей квалификации
требуются более крупные масштабы деятельности".
По совету главного своего учителя -- профессора Кулешова отец поехал
в Сибирь,
"где
требовалась огромная работа по породной реконструкции всего молочного
скотоводства...
28.04.1929г. я был зачислен в Сибживотноводсоюз.... В Новосибирске
попал в сильную
компанию зоотехников специалистов, многие из которых были близки мне по
институту,
(окончили его до и после меня)". Выезжал в Барабинский, Омский округа,
Минусинск,
Хакассию, Абакан (это были очень интересные путешествия, большое
впечатление от
величественного, полноводного, поистине грандиозного Енисея, в пору,
когда он
разливался ). В Сибири папа сдружился с семьей Андрея Гоголя--дальнего
родственника великого
писателя. Ездил в европейскую часть страны для закупок и переправки в
Сибирь
50-60 бычков для улучшения породы местного скота. Потом (1930г) на
работе уже
в акционерном обществе "Скотовод" снова участвовал в организации приема
производителей для вновь организованных совхозов.
"... проблемы, которые впервые встретились в моей жизни, были
интересны, дали
моральное удовлетворение, помогли в выполнении наставлений, полученных
от наших
передовых учителей высшей школы -- не игнорировать простую работу.
Особенно
полезны были опыт и назидания Кулешова, который покупал племенных овец
в
Англии и отправлял их в Россию.
Прогрессивную их деятельность сдерживала консервативное
влияние Сибкрайсельхозуправление.
Заехал в Москву. Одним из характерных примеров положительного
восприятия отцом
окружающего,
что частично, надеюсь, передалось и мне, могут служить приводимые здесь
отрывки из его воспоминаний: "Люблю я вечернюю суету пестрой толпы
московских
улиц, когда тысячи
самых разных людей и по возрасту, и по темпераменту, и по роду занятий
спешат
домой, в магазины, на трамвай,в театры или на встречу с друзьями. Улицы
заполнены
шумом, постукивают издалека по рельсам трамвайные колеса, звенят
электрические
звонки, стучат в подножный колокол вагоновожатые, бойко покрикивают
извозчики,
шумят шинами автомобили, изредка подавая сигнал зазевавшимся пешеходам,
медленно
движутся, поскрипывая полозьями ломовые сани, загруженные огромными
поклажи
тюками с капитальной упряжкой отличных клейдесдалей, шайеров и русских
битюгов.
Шум улиц не резкий, не раздражающий, а равномерно приглушенный,
свидетельствующий
о деловой жизни большого города, выполняющего свою разнообразную, но
неотложную.
работу или движение своего многочисленного населения на отдыхе после
трудового
дня".
31.12.1929г. Папа расписался в ЗАГСе. Через несколько дней поехал в
Сибирь,
где 10 марта 1930 г. был назначен главным зоотехником Тайнинского
совхоза
(100 тысяч гектаров) Канского района Красноярского края.
Из его письма своей молодой жене в
Москву: "Я уезжаю сегодня в Канск, в совхоз... Работа предстоит
огромная. Ведь
только подумай -- нужно на голом месте организовать крупнейшее
хозяйство.
Чувствую себя на седьмом небе, хожу как на крыльях. Спешу приступить
скорее к
непосредственной работе. Целый ряд заданий, все срочных, неотложных и
из них
самое боевое -- не имея еще ни семян, ни людей, ни машин -- провести
весенний
сев, обеспечив хозяйство своим фуражем. Думаю организовать машинно-
конную станцию.
Словом планы в голове грандиозные, хочется создать подобное Северо-
Кавказскому
гиганту и думаю, что это сделаю, желание есть, энергии хватит, значит
успех
обеспечен." В феврале мама еще студенткой приезжала к отцу и дней 10
участвовала в
в работе среди сельского населения Барабинского округа по организации
колхозов.
А в начале апреля 20-и летняя мама приехала в Канск, устроилась на
должность
зоотехника, стала формировать курсы животноводов и гуртоправов, была
их
заведующей.
10.1.1931г. в г.Канске родился мой старший брат Лев.
Интересно было бы сравнить родословные других физиков и математиков,
наших и
зарубежных, занимающихся квантовой обратной задачей. В нашей стране
препятствием
развития культуры всегда были ледовая климатическая и, связанная с ней,
политическая блокада. Аналогия : торможение развития более развитыми
государствами
менее развитых, как внутри каждой страны взаимоотношение слоев
общества.
К сожалению, свои воспоминания отец дописал только до этого места. Кое-
что он
рассказывал мне, но не систематично. Правда, то, что им написано,
особенно
ценно для меня, так как период до моего рождения иначе остался бы для
меня
загадкой, а отцу не пришло бы в голову, что я не знаю чего-то очень для
меня
важного (ведь сам-то он все это прекрасно знал, ему все это казалось
таким
естественным, не требующим никаких комментариев??).
Отец перечисляет в мемуарах замечательных людей, с которыми сработался
в
Сибири, но с
новым директором?? они не нашли взаимопонимания. Совершив поездку в
Среднюю Азию,
он неожиданно открыл для себя "рай земной". После этого он с
удовольствием
перешел работать в научно-исследовательский институт животноводства в
город
Алма-Ату. А вскоре в столице соседней Киргизии Фрунзе открылся филиал
НИИЖа,
превратившийся позднее в КирНИИЖ, где отец стал сначала зам. директора,
а потом
и директором, а мама заведующей химической лабораторией.
1933г. В этот год пришел к власти Гитлер. В эти годы в стране был
голод.
(Киргизии это, кажется, не коснулось).
29.09 Я родился в городе Фрунзе Киргизской ССР (ныне г.Бишкек).
Интересно, что у меня и Энрико Ферми (1901г.) совпали дни рождения
(когда
на свет явился я, ему исполнилось 32 года).
Когда я как-то уже взрослым подсчитал, что родился всего через 16 лет
после
революции,то был удивлен: это событие мне представлялось чем-то очень
далеким.
Город Фрунзе, утопающий в зелени садов и аллей, расположился в
Чуйской долине
вблизи горного хребта Ала-Тоо, который виден сплошной стеной дальних
(50 км.)
синих гор со снежными вершинами над голубой полосой более близких гор
и
зеленой полосой внизу холмов предгорий (15 км). Там начинался
удивительный
мир со своей особой красоты природой, куда мы совершали потом наши
походы с
порой небезопасными приключениями. С ледников из горных ущелий сбегали
бурные реки, вода которых растекалась по городским арыкам, обрамлявшим
проезжую часть улиц идущих (направленных) от гор к нижней части
долины. В
прохладной быстрой, а часто и мутной от глины воде арыков мы купались
в
жару, будучи малышами. Вдоль арыков шли пешеходные тротуары, с двух
сторон обсаженные стройными рядами высоких пирамидальных тополей, а
иногда
и карагачей, акаций, так что из-за них в перспективе не было видно
домов.
Приподнятая на 700 м. над уровнем моря, столица "маленькой" горной
киргизской
республики, отличалась от своих среднеазиатских соседей не слишком
жарким летом. Но на рынках всегда были и чудесные дары не только
замечательных
местных, а и ни с чем несравненных фруктов из Узбекистана.
Мне кажется, что репрессии сталинского периода прошлись по Киргизии
со
значительно ослабленной интенсивностью. Родителей они не коснулись. Но
мы общались
со ссыльными из других районов. Так, в пять лет я начал заниматься
немецким языком
с Еленой Николаевной Каргер. Ее с дочерью
Людмилой Николаевной Мазуриной (которая потом стала моей учительницей)
и ее
сыном Олегом выслали в Киргизию (мужа ЛН репрессировали, см. ее
воспоминания,
которые она написала по моей просьбе и подарила экземпляр мне). Занятия
проходили в форме игр. Это было интересно, а не в тягость. Кажется,
писать я
начал по-немецки. Запомнились,
например, тревожившие и манившие меня сказки
братьев Гримм, картинки из немецких книжек, где сравнивались хозяева
аккуратные
и неряхи. Меня, правда, удивляло, что у немцев-"грязнуль" молочные
бидоны были
изображены лишь чуть-чуть тусклее и куда привлекательнее, чем те,
которые мне
встречались в нашей жизни. Написал я это и подумал, что в этом можно
отметить
два аспекта. Поучительный пример немецкой сверхаккуратности
относительной и то,
что эта же прекрасная черта могла содействовать взгляду немцев на
россиян как на
недолюдей, достойных быть лишь рабами аккуратных немцев. Развивать
здесь эту
тему дальше, пожалуй неуместно, к ней я либо еще вернусь, либо можно
заглянуть
ко мне в Homepage и познакомиться с моими современными взглядами на
мировые
социальные проблемы. Ограничусь только замечанием, что способ
переработки
россиян на мыло для блага аккуратного населения другого государства, на
самом
деле принес им гибель чуть ли не в каждую семью, как и нам тоже.
Такой контраст
1939г.В финскую войну пропал без вести муж тети Тани.
Какое-то время ходил в детский сад, расположенный рядом с нашим двором
и садом. Мне очень
нравилось бегать по дорожкам сада с кольцом, которое я представлял себе
автомобильным рулем. Фантазия легко дополняла эту условную деталь до
целого автомобиля. Собственно был важен лишь сам процесс предельно
быстрого движения, послушного поворотам руля на крутых виражах. Детское
тело
(организм) радостно упражнялось в координации движений. Не тогда ли я
был
наказан: поставили в угол (может быть совершил нечаянный "наезд" на
кого-то из
ребятишек) ? С этого эшафота я сбежал, не дождавшись разрешения, и
эмигрировал
за забор сада к своей бабушке, которая в это время варила малиновое
варенье, и получил вместо продолжения наказания угощение (бабушке я в
своем проступке не
признался). Возвращаться в детсад было страшновато в ожидании
возмездия за
побег. Но когда я все-таки вернулся, никто и не вспомнил об моем
преступлении.
Пожалуй, здесь очень поучительным было открытие новой степени
социальной
свободы: жесткость российских законов смягчается их несоблюдением
(иногда это
хорошо: новые измерения позволяют обходить несовершенства человеческой
задачи
многих тел.*
В саду около нашего дома были грядки с овощами, к выращиванию которых
нас порой
приобщали родители (иногда выделяли каждому по грядке).
С братом мы несколько раз совершали вылазки в соседний сад за чужими
фруктами и
овощами, на что соседи жаловались родителям, а те ограничивались лишь
легкими назиданиями нам. Иногда мы сооружали в саду шалаши, где
поглощали
добычу из собственного или соседского сада.В летние ночи мы часто спали
под
открытым небом с
удивительно яркими звездным (город тогда слабо освещался), волновавшим
воображение. До сих пор космические тайны не оставляют меня
равнодушным.
Одно время у бабушки на вешалке висела кожаная плетка, для
предупреждения
малолетним нарушителям дисциплины. Устрашающее действие ее было
довольно
эффективно, хотя практически использовалась она чисто символически.
Когда мне
было лет пять, бабушка торжественно объявила, что "телесные наказания"
отменяются и плетка куда-то пропала (некоторое время мы использовали ее
в своих
играх). Не помню, чтобы шлепала нас мама, никогда не бил нас отец, что
было
контрастом с условиями многих моих сверстников и предметом некоторой
моей
гордости. То же относилось и к сравнению с соседями, где все самое
вкусное
полагалось главе семейства, а у нас -- детям. Думаю, что это
благотворно влияло
на формирование во мне представления о социальной справедливости.
Дом на Киргизской был без водопровода и теплого туалета. За водой
ходили к
колонке на углу квартала. Водопровод провели после войны.
Начало войны застало меня в Москве, куда меня привезла бабушка,
планировавшая
пожить летом на даче родственников в Песках на берегу Москвы-реки.
Объявление
о войне я услышал по радио в доме на нынешнем Ленинском проспекте.
Потом видел,
как по проспекту проносили аэростаты заградительной противовоздушной
обороны.
В Нескучном саду, который отделял от двора лишь забор, начали рыть в
земле
"щели" -короткие окопы, чтобы прятаться во время бомбардировок,
заклеивали
стекла окон перекрестными полосками бумаги -- думали, что это сохранит
их.
Начались учебные
воздушные тревоги. На всю жизнь запомнились очень неприятные, душу
выворачивающие
звуки сирены. Прятались в бомбоубежище в подвале дома.
В Парке Культуры и отдыха начали снимать стеклянные шары с фонарей и
устанавливать
зенитные орудия. Население
учили, как бороться с зажигательными бомбами. Установили дежурства на
крышах
во время воздушных тревог (кажется, лазил на чердак и я). Воображал
себя в
самых опасных ситуациях (невольная психологическая подготовка,
продолжавшаяся и
в снах). Еще до начала
настоящих бомбежек мы с бабушкой, так и не побывав в Песках, о которых
я
столько мечтал, отправились назад в Киргизию. Добирались туда целый
месяц (?) из-за трудностей на железных дорогах в связи с военными
нуждами.
Поезда мне запомнились особым запахом паровозного дыма (уголь,
возможно,
невысокого качества), но это придавало поездке какое-то особое
романтическое
настроение необычности (волнующие). Огни светофоров, свистки
локомотивов, смена
пейзажей за окном вагона .... Бегал за кипятком на
станциях (со взрослыми ?), покупали у местных жителей продукты,
привлекательные для меня своей необычностью.
О том, какой смертельной
опасности подвергалась тогда страна, я не догадывался и по возрасту, и
из-за
государственной информационной политики. Все время была уверенность в
нашей
победе.
Я был любимчиком бабушки Анны Глебовны, о чем узнал через много лет от
родителей. Маминым любимцем был брат Лев. Бабушка часто поддерживала
мои
начинания в играх. Как-то она не пожалела дать мне на время для
строительства
какого-то детского убежища отрез ткани (для будущих нарядов).
Я в течение нескольких лет продолжал игру в
солдатики из бракованных заготовок к пулям и гильзам. Их мы собирали на
железнодорожных путях в районе военного завода, эвакуированного из
Ворошиловграда. Кстати, с этим заводом приехала с Украины во Фрунзе в
товарном
вагоне-теплушке семья моей будущей жены Нины Захаровой. По дороге им
приходилось
выскакивать из вагонов и разбегаться при появлении вражеских
самолетов,
проезжать мимо горящих поездов, только что разбитых при бомбежке.
1.09.1941
Поступил в лучшую в городе (мужскую с 1942г.??) среднюю школу,
расположенную
на красивом, широком центральном бульваре Дзержинского, где уже учился
брат.
Хотя ближе была шк. N28, но 6-я, на центральном парадном
городском бульваре
Дзержинского с тремя широкими аллеями, утопавшими под раскидистыми
кронами
карагачей, большим арыком между двумя полосами автодорог, позднее
заасфальтированными и еще стандартными тополиными аллеями с обычными
арыками по
краям, считалась более престижной, туда устраивали своих детей многие
начальники.
Сначала учились вместе с девочками, потом ввели из военных
соображений раздельное обучение, школа стала мужской с преподаванием
"военного
дела".
В первом классе я получал удовольствие, присваивая себе найденные в
парте
забытые ручки, как-то даже, кажется, украл с парты чернильницу
непроливашку.
Думаю, что
преподавательский состав у нас был послабей, чем в свое время в
орловской
гимназии отца. Вот только индивидуальные дополнительные занятия с
учителями
немецким, английским языками, а примерно за год до аттестата зрелости
--
литературой, математикой (чего отец не имел)
существенно повышали уровень нашей с братом подготовки.
1942г.
Взрослые следили за продвижением немецких войск (незабываемый голос
диктора
радио Левитана: "От советского информбюро..." ). Сомнений в нашей
победе не
было (Киргизия ли была далеко от фронта или хорошо действовала
пропаганда ?).
Приемников не было (запрещение ? или трудно достать), пользовались
только
официальными сообщениями по радио. Под конец войны (или несколько
позднее)
начали слушать зарубежное радио.
Отца назначили зам. наркома сельского хозяйства. Приходилось работать
до
глубокой ночи. В науку он вернулся после войны.
Хотя Киргизия была далеко от фронта, но дефицит товаров чувствовался
остро и
там (не сравнимо, конечно с районами непосредственно страдавшими от
войны).
Не помню в каком году начались военные трудности с бумагой и мы стали
писать
на газетах, из которых делали тетради. Написанное чернилами поверх
газетного
текста вполне можно было читать.
Из Москвы к нам эвакуировались мамины родственники Обуховы: дедушка с
бабушкой
Душей, тетя Саня с
Гришей, тетя Таня с Виктором и Ольгой, бабушки Даша и Наталья Глебовна.
Когда однажды учительница проводила опрос и я сказал, что у нас в семье
5
бабушек с дедушкой, все решили, что я заврался. Питались мы все вместе.
Мои
родители (молодцы) не стали отделяться от более бедных эвакуированных.
Не помню в каком году долго болел брюшным тифом, столько лежал, что
потом
с трудом начинал ходить. Заболел тифом и дедушка Дмитрий Иванович и
умер.
Поездки родителей добывать торф для государственных и семейных нужд
(особенно
мама, на много дней, мы ее ездили проведать). Огород за городом (помню
урожай
кукурузы....до сих пор люблю ее вареные молодые початки). В 1998? на
конференции
в Калифорнии во время прощального ужина среди прочих яств была
прекрасная по
форме американская вареная кукуруза. Я отдал ей должное, а соседи немцы
говорили,
что у них кукурузой кормят только скот (наивный способ
продемонстрировать свое
превосходство по сравнению с американцами?).
Помню походы к горам за тюльпанами, но для удовольствия побывать в
среди
цветочного изобилия нужно было потрудиться. Идти нужно было далеко (15
км) и
вверх под жарким киргизским солнцем. По дороге выкапывали в степи и
жевали
приторные корни солодки.
Стимулированное братом увлечение коллекционированием марок (вообще брат
невольно
содействовал моему развитию, получая взамен удовольствие вызывать мой
энтузиазм
и поддержку его начинаний). Волнующими были процедуры обмена марками с
приятелями
и даже чужими ребятами (изредка взрослыми). Иногда незаметно таскали
марки
друг у друга.
Родители приносили нам марки из института, в который видно письма
приходили и
из-за границы. Очень красивыми были тувинские марки (когда я ездил в
Монголию,
то там все еще были какие-то особенные марки -- это много-много лет
спустя).
Потом мы соединили наши с братом
коллекции. Он как-то совершил полную ревизию: отбраковали все
некачественные
марки. Удовольствие от этого кардинального шага было поучительным.
Увлекались игрой в футбол и лапту соседскими ребятами посреди улицы, по
которой очень
редко ездили телеги или машины. Увлекались альчиками (кости, заливаемые
в
просверленные в них полости свинцом для лучших ударных свойств: ими
надо
было попадать в кости партнера, причем победитель забирал себе кости
побежденного), лянгой (монета,
с пучком лошадиных волос для придания особых полетных свойств), которую
надо
было подбрасывать ногой, не давая падать на землю. Все это, наверное,
были местные способы развития координации движений у мальчишек.
Брат увлекался стрельбой по воробьям и воронам из рогатки. Я с
интересом иногда
наблюдал за ним, но сам этим не увлекался. После успешной охоты Лев
устраивал
пир, поджаривая воробьев (я же смотреть не мог на подобные угощения).
Пытались мы изредка ловить птиц с помощью перевернутого корыта или
таза,
приподнятого с одного края палочкой, которую можно было выдернуть в
нужный
момент за привязанную к ней веревку, спрятавшись в укрытии. Занятие
было
волнующе увлекательным, но, кажется, всегда безуспешным.
Папа изредка возил нас со Львом на экспериментальную ферму КирНИИЖа,
расположенную у самых гор. Там мы ходили по скотным дворам, по полям. А
директор фермы Антон Иванович ? Рябоконь рассказывал о последних
достижениях
его образцового хозяйства. Потом у себя дома они угощали нас. Особенно
нравилась
мне клубника со взбитыми сливками, которые у нас в семье не готовили.
Возвращались мы с фруктами из фермерского сада, иногда давали нам мед
и др.
продукты. Это в то время как в стране были трудности с питанием (даже в
Киргизии во время войны). На такой основе отчасти (подачки
министрам и др. нужным людям) строилось благополучие фермы, которая
даже по
внешнему виду выделялась среди других сельских хозяйств (например,
цветники
рядом со скотными дворами). Сотрудники КирНИИЖа снабжались с фермы
молоком и
мясом. Это типичная неравномерность распределения: всегда в более
благоприятном
положении оказываются те, кто находится ближе к источникам благ, даже
при
провозглашенном социализме, не говоря уже о наступившем капитализме,
когда
недалекие нуВОРиши даже гордятся своими незаслуженными доходами.
Как-то с братом мы впервые забрались на ближайшую к ферме гору. Было
немного
страшновато и захватывающе интересно наблюдать, как с подъемом быстро
расширялось пространство доступное обозрению, а дома внизу становились
крошечными, как игрушки.
1944г.
У нас был перерыв в занятиях немецким с Людмилой Николаевной в связи с
ее высылкой из Фрунзе в Токмак (возможно, кто-то хотел завладеть их
квартирой).
На новом месте Л.Н., среди предков которой были знаменитые заводчики
Демидовы,
работала уборщицей в больнице -- см. ее мемуары. Ее там очень ценили и
больные,
и сотрудники. На меня очень сильное впечатление произвело это
замечательное
свидетельство добросовестного отношения к труду настоящего культурного
человека. Некоторое время мы занимались у другой "немки". Некоторое
время к
нам ходил учить нас английскому лингвист (тоже ссыльный, которого
тоже скоро
погнали куда-то дальше). Его сменила новая учительница английского.
Не помню точно, но примерно в 1943-44гг начал посещать занятия по
гимнастике в
спортшколе в спортзале женского киргизского Пединститута. Тренером у
н/ас был
замечательный человек - мастер спорта Финогенов. Он очень ответственно,
с душой
относился к нашему физическому (ловкость, сила, выносливость, здоровье)
и, как
я теперь понимаю, и социальному воспитанию. Самодисциплина,
настойчивость в
достижении цели... Это было неоценимым вкладом в мое
формирование как личности (а в дальнейшем и в научные успехи).
1945г. Долгожданная победа!!! Но экономика, снабжение населения после
победы
долго не налаживалась. Даже в условиях сытной, относительно
благополучной
жизни в семье зам. наркома.
Мне представлялись сказочными картинки довоенные с сельско-хоз.
выставки в
Москве и рекламы всяких вкусных яств : колбасы, сыры, шоколад, и т.п..
волновали воображение.
Из воспоминаний моей учительницы немецкого языка после
возвращения из ссылки: "И вот я пошла в первый раз после отъезда в
1942г. к
Захарьевым. Дома была одна Анна Глебовна (бабушка). Она встретила меня
очень
приветливо, накормила вкуснейшим обедом. Для меня в то время, когда
сами мы
только раз в день ели кукурузную кашу с ложкой постного масла, этот
обычный
обед - правда, надо отдать должное Анне Глебовне, готовила она
превосходно --
показался Лукулловым пиром и ярко запомнился мне".
Несколько лет после войны было много трофейных фильмов. А в Доме
Правительства,
куда на просмотр их водил нас иногда отец, нам как-то показали фильмы
Чарли
Чаплина "Новые времена" ... Я никогда так в жизни не смеялся, даже
живот
заболел. Это было большим откровением, расширением культурного
кругозора.
Первая экзаменационная сессия, а потом каждый год. Наверное, страхи
при
подготовке следовало бы отнести к отрицательным сторонам этого
мероприятия,
но оно способствовало закреплению в памяти пройденного материала, что
при
не слишком интенсивном потоке поступающей новой информации было
невредно.
? Постройка во дворе ряда сараев, позднее нам с братом выделили там по
"комнате". Думаю, это было мудрое решение родителей, способствовавшее
нашему
развитию (самостоятельности). Там я читал, принимал товарищей.
Позднее, в
7-мом классе я превратил (использовал) этот сарай как штаб тайной
организации, которую мне пришло в голову создать, после чтения одной
американской книги... и каких-то намеков брата (о компании его
приятелей я
вообразил то, чего не было).
?Не помню точно, в каком это было году (1945?), мы с родителями в
первый раз
поехали на озеро Иссык-Куль. При выезде из "тесного", диковатого, тогда
еще
чуть-чуть тревожного Боомского ущелья меня поразило чудо появления на
горизонте
под южным голубым небом
какой-то особой влекущей яркой и глубокой синевы. Постепенно она
разрослась до
до громадного "моря" (50км на 70 км). До этого я морей не видел. Потом,
побывав
на Черном море, я понял, что наш Иссык-Куль по некоторым параметрам
превосходит
его. Тоже можно сказать и о замечательных озерах Балатон и Экс-ле-Бэн,
которые
я открыл для себя в 1996г. (выступал там на конференциях перед
классиками
обратной задачи).
Интересно, почему так потрясает новизна и красота картин природы.
Возможно
это связано с
какими-то фундаментальными потребностями человека?... Не нужны ли они,
чтобы
обогащать нас духовно?.. Может быть это, развивая нас, помогает нам
восторгаться
чьими-либо неожиданными научными идеями, раскрывающими новые
перспективы,
стимулирует поиск красивых решений в теории, дающих внезапное
прозрение.
Нечто подобное испытываешь при преодолении горных перевалов
резкой, дух захватывающей смене обозримой дали, окружающей природы и
перехода
от медленного порой мучительного подъема к быстрому тоже нелегкому, но
радостному спуску.
1946г.
Из армии возвращались мужчины. Привозили подарки... К соседям Чашкиным
приехал
родственник летчик, самолет которого (не раз!) сбивали немцы. Кто-то
из
одноклассников, живших в бедном "Шанхае" (тогда это были наши трущобы),
угостил меня финиками, которые привез отец (до этого я о них не имел
представления). Я немного даже сожалел, что папа не был на фронте
(может быть
хотелось, чтобы папа был героем, и тоже привез подарки). Я плохо
представлял
себе, каких ужасных жертв стоила стране прошедшая война.
Летом снова в Чолпон-Ата, теперь уже на правительственной даче.
Вкусные обеды
по специальным индивидуальным заказам.
Какое-то время у меня была ложная (отчасти) гордость за высокое
положение отца, личные авто, его возможность
(демонстрировать "превосходство вкуса" ...) при выборе всего самого
высшего
качества (лучшие товары на рынке, не взирая на цены). Правильная
высокая
оценка проявлений его относительной демократичности и скромности,
доброты,
деликатности, честности. Тогда еще я слабовато разбирался в истинных и
извращенных ценностях (геометрия искривленного нравственного,
морального
пространства). Но при неопределенности абсолютных значений
нравственные и
общекультурные градиенты чувствовались более четко.
В "Воспоминаниях о семье Захарьевых" моя учительница Л.Н. писала:
"Родители
отличались большой скромностью в своих требованиях к жизненным
"благам". Зинаида
Дмитриевна всегда одевалась очень скромно, не было у нее интереса к
приобретению вещей, одежды, обуви и т.д. Николай Ильич несколько больше
обращал внимание на свою внешность, но и он удовлетворялся самым
необходимым. Единственной "роскошью", которую они себе позволяли, была
покупка массы книг, хорошее питание, покупка пластинок, позже покупка
пианино для дочери. Думается, что эта скромность в отношении"благ
земных",
наряду с примером образцового, увлеченного отношения к своей работе,
мир и
лад в семейных отношениях".
Мне кажется, что на степень демократизма, до которой мне удалось
подняться,
повлиял отец и некоторый (естественный ?, безотчетный) деспотизм
старшего брата по отношению к младшему.
1947
На Новый год родители предложили мне собрать у нас дома моих товарищей
и
пригласить знакомых девочек. У меня в то время еще никаких отношений с
представительницами прекрасного пола не было. Может быть это было
замечено
бабушкой и она позаботилась о своем любимце : подала родителям мудрую
идею о
вечеринке. Мой друг Эдик Бодров с одноклассником Геной Давыдовым долго
уговаривали свою соседку Нину Захарову пойти к нам. Она была из ряда
вон
неподдающаяся особа, даже ее мама решила подтолкнуть дочку, сказала,
чтобы
она пошла. Таким образом наши родители неожиданно сильно повлияли на
нашу судьбу
(не догадываясь, в какой степени). Хотя в то время Нина не
произвела на меня никакого впечатления. Правда, сама Нина вроде бы
заметила
меня, как-то выделила их всей компании. Не будь этого вечера, мы бы,
наверное,
не поженились в 1956г. (наше знакомство возобновилось, когда мы учились
в
Москве).
Мне подумалось, что общество недостаточно заботится о том, чтобы
помогать молодым людям находить друг друга. Ведь столько остается
одиноких людей
или происходит неудачных браков.
Весь наш седьмой класс приняли в комсомол. Сначала мне
были интересны школьные собрания. На меня произвели впечатление
дискуссии, когда
выступавшие высказывали разные мнения.
Мне поручили сначала работу вожатого в первых классах.
Никто не позаботился о том, чтобы поучить меня, чем можно увлечь
детишек.
Да и вряд ли был кто-то в школе, кто мог бы это сделать (учителям и
самим-то
редко кому удавалось как-то управляться с детворой, даже имея на
вооружении
репрессивный аппарат оценок, давления на родителей, а увлекать ...).
Как-то
оставили меня с ними (два класса) после уроков. Конечно, и без того это
было
поучительно. Я что-то им рассказывал, может быть что-то читал (сказки).
Здесь
мне повезло применить на практике эффективный прием управления, о
котором я
узнал от знакомого. Когда мои октябрята расшумелись, я сказал : вот
этот ряд
самый тихий (дисциплинированный). И тотчас, как по волшебному
заклинанию,
наступила полная тишина. Но заколдованным класс оставался недолго. А
потом
уже использованное средство потеряло свою силу (перестало
действовать).
Все же это был полезный урок педпрактики. Хотя наверное можно было
выпустить
руководство по развлечению и обучению с увлечением. На всю-то страну
нашлись
бы талантливые педагоги. А мой прогресс в этом направлении угас после
первого
шага.
Перед комсомольским начальством я ловко отчитывался красиво оформленным
дневником пионервожатого, так что произвел впечатление выдающегося
комсомольца.
Это был опыт, как добиваться признания
не за хорошую работу, а за создание одной ее видимости. Кажется, уже
тогда я не
очень гордился этим своим успехом.Секретарь комсомола школы мой сосед
Макаренко,
живший на той же улице, что и я,напротив нашего дома (будущий второй
секретарь
компартии Киргизии) предложил избрать меня в комитет комсомола школы.
Одно из первых заседаний нового комитета
было совместным с комитетом женской школы N28. Там я влюбился в их
комсомольского секретаря Галю Рольник. Тогда было решено организовать
совместные
вечера наших школ. Иногда на комитет вызывали отстающих и пр.
провинившихся
и их отчитывали. Не помню, испытывал ли я тогда сладость власти над
другими,
если и да, то недолго. Потом меня настолько стала отталкивать
формальность,
неискренность общественной деятельности, что это надолго отбило у меня
охоту
к общественной деятельности.
В университете (МГУ) я уже держался в стороне от этого.
Только в ОИЯИ вошел в профком лаборатории, но там мы занимались
полезным делом
распределения квартир и денежной помощи, существенно корректируя не
всегда
справедливые намерения администрации.
Правда, было примечательное мероприятие нетривиальная моя инициатива по
неофициальной общественной работе. Родилась она из-за разочарования
традиционными
методами комсомольской работы.
Как-то на уроке физкультуры около школы к одному из ребят
нашего класса подошел наглый малец из хулиганской компании и стал
задираться к одному нашему парню ?. Это было в порядке вещей унижать
школьников, под
страхом избиения более сильными "бандитами" в случае неповиновения
подосланному.
Эти мальцы так обнаглели, что задирались и в одиночку, поскольку их уже
все
знали. Но на этот
раз наш одноклассник не выдержал и ударил (или как следует толкнул)
обидчика.
Тот ушел, угрожая привести с собой своих сильных покровителей. На одной
из
перемен они пришли в класс подтвердить свою угрозу расправиться с
непокорным. Чувство вопиющей несправедливости, сочувствия однокласснику
и угрозы
издевательств над любым из нас заставило ребят сплотиться и решить
выйти после
урока всем классом навстречу хулиганам. Страшновато было ожидать
расправы.
Сумеем ли мы дать отпор ? Но все разрешилось благополучно. Противники,
будучи
реалистами, увидев нашу группу и ее решительность, без особых
колебаний пошли
с нами на мировую. Это был редкий и очень ценный урок преодоления
казалось бы
неотвратимой беды благодаря координации усилий товарищей. Как бы мы,
наверное,
легко справлялись с нашими притеснителями, если бы не боялись
скоррелироваться...
Летом снова поехали на Иссык-Куль в кузове грузовика, набитом нашими и
институтскими грузами. С нами ехал еще кто-то из сотрудников КирНИИЖа
(в кабине). Перед Боомским ущельем под вечер машину остановила группа
киргизов
(семейство).
Попросили взять с собой, но сажать из было некуда (снизу это было
неочевидно,
но, например, один "свободный" угол был занят помидорами, на которые
нельзя
было садиться, да и новых пассажиров было несколько. Рассерженный
киргиз,
оказавшийся работником юридическим или каких-то силовых структур,
достал
пистолет и, угрожая им, велел своим загружаться в кузов, несмотря на
наш
отказ. Тут отец мгновенно спрыгнул из кузова на киргиза и обезоружил
его после
короткой схватки. Это была внушительная и поучительная демонстрация
решительности отца. Правда, можно ли было рассчитывать на благополучный
исход
при рассмотрении инцидента в высших инстанциях? Но безоружный киргиз
испугался
остаться без пистолета (тоже опасность наказания) и стал упрашивать
вернуть ему
отнятое оружие, что и было сделано после некоторых переговоров,
остудивших
обе стороны.
1948г.
Начал увлекаться вечерами с танцами в нашей и соседних женских школах
N28 и N3.
Выступал в художественной самодеятельности.
Мы готовили спектакли (куски из "Горе от ума", где женскую роль
исполнял мой
друг Бодров, а я играл старика Фамусова, еще готовили
что-то из пьесы Островского, для которой мы пригласили на женские
роли девочек). Это было очень полезно и увлекательно. Немного помогала
нам
учительница литературы.
Костюмы доставали в городских театрах, за небольшую
плату приглашали гримеров. Школьникам было очень интересно видеть своих
товарищей, преображенных гримом. После того, как я через много лет
прочитал
воспоминания Станиславского, Немировича-Данченко, Эфроса, и многих
других
прекрасных режиссеров и драматургов, я решил, что надо было бы всех
школьников
пропускать через "прокатный стан" драм кружков с хорошей,
профессиональной
режиссурой. Это резко подняло бы уровень социальной культуры народа.
Поучить
подростков входить в образ другого человека, вставать на его точку
зрения --
необходимая, фундаментальная составляющая коммуникабельности на хорошем
уровне.
Одну пьесу мы (в основном я) сочинили сами, собрав ее из кусочков
классических
произведений,- нам казалось, что получилось смешно. И какой бы ерундой
это ни
было, но первый такой опыт был для нас очень полезен.
В порядке неофициальной комсомольской активности, вместо скучной
общепринятой,
мы организовали с моим другом Эдиком Бодровым тайную организацию ЗОУ
(за отличную
учебу). Тайна нужна была для романтики, а цели были самые благородные.
Отчасти,
это было и под влиянием Тимуровской команды Гайдара (в героя повести я
был
влюблен в свое время, но тогда не сумел реализовать что-то подобное в
наших
условиях). Толчком послужили разговоры о тайной организации брата (хотя
у них
ничего, кроме разговоров и не было). Повлияло на меня и вычитанное из
книги об
американских мальчишках, организовавших свой клан (у которых, правда,
не было столь идеальных намерений как у нас). Принимали в ЗОУ так,
как было в Америке. Сначала подбрасывали намеченному однокласснику
записки с
предложением вступить. Затем приглашали его придти поздно в темноте к
условному
месту на бульваре Дзержинского. Его встречали мы или наши посланники в
плащах с
капюшонами, скрывавшими лица. Новичку одевали на глаза повязку и вели в
штаб,
который мы оборудовали в сарае. Это место мне выделили родители для игр
и как
отдельную комнату (я там и спал летом).
Каких-то особенно интересных дел для членов ЗОУ мы не придумали.
Правда, я
помню, что сделал на одном из наших сборищ сообщение о Миклухе-Маклае.
Я тогда боготворил этого доброго и благородного человека,
достойнейшего,
чтобы "с него делать жизнь". Я тогда прочитал все, что сумел
достать о нем и его прекрасный образ и свершения в далекой Новой
Гвинее, кажется,
сделали меня насколько-то лучше. Он вошел в постепенно пополняющийся
"список"
(сокровищницу?) моих кумиров, друзей, влиятельных лиц моего духовного
окружения. Мои сильные эмоции должны были как-то
передаться товарищам и частично скомпенсировать недостатки моего
выступления.
Как ни странно, возможно, уже сам торжественно-мистический прием в
организацию
настраивал ребят на возвышенное отношение к нашему "тайному" делу и
привел к заметному улучшению успеваемости в классе (для отстающих
этот стимул оказался действеннее нудных
нотаций). Кончилось, правда, все, когда мы принимали в ЗОУ двоечника
Фишбейна.
Испуганные его родители (евреи имели "исторические основания" опасаться
неприятностей) явились к назначенному нами темному месту встречи
вместе с сыном,
схватили наших посланников в плащах и нагрянули в штаб с намерением
разгромить
нашу подозрительную организацию.
Вызвали моих родителей. Постепенно разобрались в нашей
благонамеренности. На
всякий случай пожаловались еще в школу. Но после этого играть в тайную
организацию нам стало неинтересно. А нас еще вызывали
в кабинет к директору, где присутствовал представитель МГБ, о чем мы
узнали
много позже. Видно этот грозный по тем временам силовик оказался
сравнительно
порядочным, так что никаких неприятностей для нас больше не
последовало
(хотя времена были суровые: наш одноклассник за протест по поводу
несправедливости приемной комиссии авиационного института отсидел в
лагерях
15 лет!).
Брат получил по окончании школы серебряную медаль. Я присутствовал при
его
разговоре с отцом, когда тот советовал Льву поступать в Московский
университет.
Он попал на физфак МГУ. Правда, сначала он подал заявление на химфак,
но
немного погулял и передумал, тем самым решив и мою судьбу (мне химия
сначала
под влиянием маминой лаборатории представлялась более близкой, да и из
прочитанной литературы она представлялась мне теорией строения материи
--
несколько похожей на, то, чем я занимаюсь последние годы). Но
пример старшего брата легко поправил вектор моих устремлений. Я начал
изучать
вузовские учебники по физике. Тогда я понятия не имел о
дифференциальном
исчислении и значки дифференциалов затрудняли чтение. Помочь мне было
некому.
Но, думаю, опыт выуживания
информации из трудного текста и вдохновления себя при подъеме на новую
высоту,
как в нашем горном туризме, был полезной школой и для учебы на физфаке
и для
всей дальнейшей научной работы.
Правда, у меня почему-то были не отличные оценки по физике: как бы я ни
подготовил
урок, невнимательный преподаватель ставил мне заниженный балл.
Обдумывая эту
"безвыходную" ситуацию,
я догадался до нестандартного решения подойти к учителю физики,
сказать,
что я собираюсь поступать на физфак МГУ, привлечь его внимание к
серьезности
моих намерений и тем самым к себе. После этого у меня, действительно,
пошли
пятерки (это был один из выдающихся случаев удачного управления своей
судьбой).
В последних классах школы нам начала преподавать математику Ольга
Ивановна.
(Правда, с нашим классом она занималась не долго - заболела).
Она славилась своей строгостью и эта слава заранее настраивала класс,
который
она должна была взять, на то, что на ее уроках придется соблюдать
абсолютную
дисциплину и внимательность. Класс, обычно "ходящий на голове" во время
перемен
и успокаивающийся лишь при появлении учителя, в случае с Ольгой
Ивановной
затихал и все чинно сидели по своим местам за партами еще до выхода ее
из
учительской в другом конце корридора (фантастастика ! волшебство). Один
из ее
приемов поддержания
напряженного внимания состоял в том, что она внезапно задавала мелкие
вопросы
очень многим в течение урока. Ничего особенного в ее обучении вроде бы
не было,
но большинство ее учеников справлялось с экзаменами при поступлении в
центральные вузы страны. Она, правда, много задавала на дом и требовала
быстрых
и четких устных ответов -- значит готовить уроки нужно было очень
тщательно.
Конечно, чувствовалось, что делу своему она отдается всей душой, может
быть это
и было главным секретом ее магического воздействия на обычно едва
управляемую
систему наших многих тел. Но как следует я это понял значительно
позднее. Когда
мы побывали у нее во время болезни, то видели предельно бедный быт
одинокой
женщины, смысл жизни которой
состоял в ее работе. Частичку ее несу в своей душе и я. Наверное, моими
успехами в теоретической (и математической) физике я тоже отчасти
обязан ей.
Я имел поучительный наглядный пример преданности своей работе со
стороны родителей.
Они часто по вечерам дома проводили по несколько часов за писанием
научных
трудов (необходимые расчеты по компонентам кормов, их усвоению
животными делали
на арифмометре). Поразительно, но я ни разу не был свидетелем ссор
между
родителями. Очень редкие случаи, когда мама всхлипывала от обиды были
моменты
ее жалоб отцу на администраторов, обделивших в чем-то сотрудников ее
лаборатории.
Поучительно было присутствовать при научных беседах родителей с
сотрудниками
института, экспериментальной фермы, и др. хозяйств (разговоры эти
всегда были
с интересом, неформальные).
Почему-то сотрудники института, где работали родители, всегда очень
приветливо
меня встречали. Было ли это из-за того, что я был сыном начальства или
просто
потому, что был мал, или родители были сравнительно хорошими
руководителями.
Думаю, что эта добрая окружающая среда имела благоприятное воздействие
на
формирование моего характера, мировоззрения.
В августе 1949г. отправились с группой школьников под руководством
пионервожатого в поход на озеро Иссык-Куль через горный перевал. Это
было первое
наше серьезное самостоятельное путешествие. Полезно было выдержать
испытания
изнурительными переходами с крутыми подъемами и спусками, вымокнуть под
дождем
(тогда у нас еще не было непромокаемой одежды), пытаться ночью
обсохнуть у костра.
Но самым сильным моим переживанием была следующая ночь, когда я отстал
от группы.
От усталости я уснул на ходу, а когда проснулся, то долго не мог
понять, почему
я в кромешной тьме иду один. Мне тогда было 15 лет. После порядочного
испуга,
а испытание могло поколебать и более опытного, я овладел собой и решил
переночевать в
степи вблизи поселка Рыбачье, а утром отправиться на поиски товарищей.
На мне была телогрейка и за спиной рюкзак, в котором на беду не
оказалось ничего
съедобного. Было довольно холодно. К тому же одежда на мне была чуть
чуть сыровата.
Я отошел от поселка на несколько сот метров, расчистил от крупных
камней небольшую
площадку, подложил под голову рюкзак и улегся на голой земле.
Несомненно
заснуть на острых камнях и при прочих неудобствах,
да еще со всякими тревожными мыслями было непросто. Наконец, мне все-
таки удалось
забыться, верх взяла усталость. Я очень часто просыпался. Всю ночь у
меня
путались сны с
действительностью. Мне чудилось, что за мной приходили ребята, я
радовался
спасению, но те, поговорив со
мной, почему-то уходили, не сообщив, как мне их найти. Я просыпался,
находил себя одного посреди голой степи и удивлялся, почему не ушел
вместе с
приходившими за мной товарищами. Даже утром, когда стало светло и я
совершенно
проснулся, я еще ждал машину, которую товарищи обещали во сне прислать
за мной.
Боялся отойти от места ночлега, чтобы не утратить
эту возможность соединиться с нашим отрядом.
В конце-концов я-таки встретил их на местном рынке совершенно не
озабоченных
моим исчезновением. Это был редкий урок по воспитанию
самостоятельности, которая
и в науке так полезна (не теряться в чрезвычайных обстоятельствах). Еще
поход
дал особенно отчетливо почувствовать искажение ценностей. В то
послевоенное
время да еще при дефиците продуктов в горах какой-нибудь пряник казался
"высшим
благом". После этого мне удалось существенно поправить подобные
извращения. Стал
лучше понимать относительность подобных ценностей и то, что от них надо
уметь
отказываться (это совсем не так трудно) -- потом все это пригодилось в
науке и
жизни. Что-то в этом духе я много позднее наблюдал в командировках за
границу:
подавлял в себе и со снисходительным юмором отмечал (про себя) у других
(даже
академиков...). Стоит ли стараться истратить как можно больше
государственных
средств на билеты, гостиницы и т.п., теряя при этом что-то из духовных
ценностей. Уместно отметить, что великий счастливец Ганди ездил только
в вагонах третьего класса.