1943, весна.
На улице зажигались первые фонари. Помнишь, мы шли с тобой по каштановой аллеи вдоль дороги. Я была тогда такая счастливая... мы светились просто... просто...
Какое это удивительное слово "просто". Мы его так часто произносим, но никогда не улавливаем его смысл. Просто... мы просто шли, обнявшись, а потом ты просто ушел на долгие годы. Время тянулось длинной красной ниткой, которая проходила сквозь больные сердца уставших и в одно мгновение постаревших людей.
Ты помнишь? Нам же было всего лишь девятнадцать лет... девятнадцать, второй курс университета, а потом ничего не стало.
Война, а все-таки женский род, но кто сказал, что она не женщина? Она женщина - она старая стерва, которая омолаживает свое кровавое лицо такими девятнадцатилетними как мы.
Сколько времени уже прошло, а ты ведь даже не знаешь ничего... ничего... Ты ушел, а я даже не плакала. Мое лицо было бледное, как полотно, мне было не просто больно, то была адская мука, которую устроила эта стерва-война.
Ты всегда шутил, что ко мне опасно прикасаться. И что если кто-то чужой ко мне притронется, кожа не даст соврать, ведь следы от прикосновения останутся. Что ты можешь сказать теперь, когда она вырвала мое сердце? Хотя это было уже не больно.
Когда внутри все мертвое, физическая боль лишь показывает, что человек еще жив. Он еще существует, как некая оболочка, в которой едва горит огонек жизни.
Я хотела уйти за тобой, но меня не взяли. Я жила в госпитале. Сначала меня гнали от туда, а потом привыкли, ведь лишние руки нужны всегда. А я все помню. Кровь, боль, страх, смерть… Эти молоденькие мальчики, они ведь такие же, как и мы. И совсем другие. Они видели этот кошмар, этот ужас, который никто никогда не забудет.
Они были такими незащищенными от свинцовых подарков войны. Руки, ноги, грудь, живот, голова, лицо, спина. Как легко, оказывается, уничтожить человека. Стоны и хрипы никогда не прекращали звучать в коридорах, да и коридоров то не было, одна сплошная палата. От тусклого света ночью слезятся глаза, но лишь одна мысль прочно засела в голове: «Господи! Всевышний! Ты сохрани их, не дай умереть».
И каждый раз эту мысль перебивает предсмертный стон, хрип. А ты сидишь и понимаешь, что сделать-то ничего и не можешь, просто ждать, ждать и молиться за всех их.
Я как полоумная всматривалась в лица раненых. Я боялась, что ты есть среди них, ведь тогда ты... значит что-то случилось… А в другое время я искала тебя среди них, ведь тогда бы ты был со мной. И тогда ты наверняка жив… И костлявая старуха тебя не забрала у меня.
В это время мы все лишились родных, только не я. Ты оставил мне свой прощальный подарок. Я каждый день вижу, как он похож на тебя… наш сын. Да, он просто твоя копия. Он так быстро растет. Он такой маленький и беззащитный… Ты знаешь, у него появился друг Ванечка. Белокурый мальчик, мальчик, которому во время очередной атаки оторвало руку. Он с ним играет, и я вижу в нем нас с тобой до войны.
А еще у нашего малыша твои голубые глаза. Каждый раз, когда я смотрю на него, то понимаю, что ничего не кончено, ведь выстрелы еще гремят. Они так далеко от нас и так близко к тебе.
Мой милый, мой родной! Я сбилась со счета, столько писем тебе написала. Ответь, хотя бы строчку, хотя бы слово напиши, просто, что бы знать, что жив. А у нас все хорошо. Ты только выживи, пожалуйста.
2009, лето.
Старое письмо и такое новое. Ведь война никогда не отпустит людей или это ее люди никак не могут отпустить. И это старое письмо… Он его прочел, я знаю. Ванечка ему передал. Мой дед Ванечка. А голубоглазый мальчик Егор дождался своего отца. Они жили вдвоем. Она так отчаянно хотела быть со своими любимыми мужчинами, только вот выстрелы были на много ближе, чем она думала.
Так тяжело иногда осознавать насколько бывает трудно отпустить прошлое, которое врывается в настоящее и заставляет им жить в будущем.