Боже мой, до чего же приятно пахнет в июле воздух. Цветут липы и какие-то кусты с белыми цветами, жасмин, наверное. А я и не замечал.
Как после долгой болезни.
***
Я не могу его забыть, до сих пор вздрагиваю, увидев худого мальчика в офисном костюме и очках. Вздрагиваю и тут же смотрю в другую сторону. Механика не всесильна, существуют процессы, ей неподвластные.
Впрочем, я не желаю это признавать, механика - суть жизни, поскольку объясняет движение.
Наши координаты разошлись в определённый момент времени и, чем дальше, тем сильнее будет разница. Сломался тонкий зубчик шестренки - встал весь механизм.
***
Себастьян регулярно приходил ко мне, каждый раз мы этим занимались - механикой, то бишь.
Он неизменно приходил в костюме и белой рубашке, носил прямоугольные очки в металлической оправе и выглядел как типичный яппи. От яппи же выгодно отличался скромностью, и как мне показлось, чистотой, по крайней мере нравственной. В физике он достигал определённых успехов, но уже тогда стало понятно, что мы преследуем разные цели. Я искал в физике смысл жизни, его кристализованную сущность, формулу и существенные признаки. Попутно я усиленно размышлял над тем, какая сила могла создать это тонкое лицо с большими карими глазами, которые уже в довольно юном возрасте защищались очками, это хрупкое тело, настолько хрупкое, что по современным меркам только костюм и добавлял ему должной мужественности. Удивительно красивые руки, казалось, они сделают благородным любое дело. Дух - не железный, но платиновый, более изысканный и применяемый в избранных областях. Наверное, ассоциация с платиной пришла мне в голову из-за очков, их светло-металлического блеска и внешней мраморной холодности Себастьяна.
***
Собственно, не является секретом, что если человек нам нравится, то мы создаём его идеальный образ в своей голове, и образ этот может весьма отличаться от прототипа. Образ, бывший у меня в голове, я назвал Феликсом. Что-то одинаковое было в них - хрупкость и фанатичность, точёность черт облика, скромность и жёсткость одновременно. Впрочем, это интересно, пожалуй, лишь старику Фрейду с его теориями, а не читателю сего. Просто пытаюсь описать образ. Знаете, механикам как-то не с руки писать возвышенные вещи, посему честно признаю, что в хрестоматии мои откровения не войдут, да и не хотелось бы.
***
Итак, мой замечательный Себастьян-Феликс писал формулы, писал перьевой ручкой с настоящими чернилами, бесконечно выводя одно из другого. Я же сидел - шпион - смотрел в окно, а в окне отражался МОЙ Феликс. Он тоже писал формулы, периодически подёргивались мышцы на лице, нервный, нервный, близкий.. Взмахивая ресницами за стёклами очков, он смотрел на россыпь символов, и отражение этих символов в стёклах очков и в глазах как бы скрыло выражение его глаз двойной стеной. А мой образ был бесконечно далёк, отделённый слоем оконного стекла, линз очков и математических знаков.
Я вдруг осознал, что отражение в стекле изменило своё положение, и вздрогнул. Себастьян протягивал мне лист, исписанный чёрными закорючками.
- Вот, сделал.- он улыбнулся и протянул мне лист. Естественно, всё по сути было правильно, я придрался к некоторым неточностям, чтобы Себастья не сильно зазнавался, и чтобы немного задержать его.
А потом мы пили чай. Из пакетиков. Сидели на одной кухне, пили чай, обсуждали планы на будущее. Так всё и было.
Иногда я безумно жалею, что я не поэт или художник. Я не могу облечь в формулы всё то, что не хочу забыть. Облекать надо красиво или никак, чтобы не испортить прошлое плохими воспоминаниями.
***
На память о Себастьяне остались исписанные листки, чашка, из которой он пил, и всё. На память о Феликсе - запах цветущих лип и поршень. Собственно, поршень испортил мою иллюзию, разбил на тысячу кусочков, проткнул как мыльный пузырь. Я имел неосторожность показать действие поршня в цилиндре, просовывая указательный палец в кулак. Себастьян смотрел на это, будто я ему показал средний палец, а не имитацию хода поршня, а способствовало этому одно неприятное событие, недавно имевшее место. У меня сильно закружилась голова, и я прилёг в своей, прошу заметить, комнате. Голова кружится часто, и я уже этому не удивляюсь. Удивился я тому, что, открыв глаза, обнаружил Себастьяна рядом с собой. Он выглядел встревоженным. Он объяснил, что сделав своё задание, пощёл отдать его мне и увидел, что я лежу тут и не откликаюсь.
- Вам лучше? Давайте я Вам помогу, - растерянно предложил он. Сердце ёкнуло. На самом-то деле я себя чувствовал не совсем так уж паскудно, но...
- Если тебе не сложно.., - я деланно-скромно улыбнулся, показывая, что мне жутко неудобно просить об этом,- расстегни мне рубашку, пожалуйста. Воздуха не хватает.
- Ну...да. - Себастьян стушевался. Но стал расстёгивать. Учитывая то, что пуговицы довольно плохо входят в петлю, он провозился дольше, чем ожидалось.
Внезапно я схватил его тонкую, с голубыми прожилками кисть, и поцеловал. До сих пор не понял, как это вышло. Само по себе.
В этот самый момент совершенно ощутимо возник ток. Мне обожгло губы, а ему, видимо, руку. Соприкосновение длилось доли секунды, и это, не считая манипуляций с рубашкой, было единственным физическим взаимодействием двух физиков. Оно оказалось губительным, ток привёл к короткому замыканию и вывел из строя нашу хрупкую - астральную - систему.
***
Естественно, я был уверен, что на следующий день он не придёт. Но - пришёл, хотел закончить тему, вот тогда-то я и объяснил ему про треклятый поршень.
После этого Себастьян не спеша снял очки, протёр их тряпочкой, положил на стол и посмотрел мне в глаза. Снова ток, но гораздо меньшей силы. Я вздрогнул.
- У меня есть девушка, и мы любим друг друга. Вот. - сказал мой идеал, не отводя взгляда.
Всё кончилось.
Я был неприятно поражён заявлением Себастьяна. Хотя если б я услышал "я ваш, берите меня прямо здесь", был бы поражён не менее. Это как если ты боишься при ребёнке проговориться насчёт Деда Мороза, а он тебе говорит: "Да ты это в магазине купил", и цену называет. Образ непокупного и наивного, чистого был разрушен. Прощай, Феликс.
***
Все его листки я, однако же, собрал в стопку и сложил в угол своего стола, придавив сверху поршнем. Такой жестокий каламбур для самого себя получился, дабы не обольщаться. Но иногда, глядя в окно, я ясно вижу в сплетении веток Феликса-фантом, блеск металлической оправы стены из знаков, ощущаю его пальцы на шее и электрический ток. Но, думаю, с годами это постепенно исчезнет.