На странице – иллюстрация картины Сони Никольской "Вазочка с цветами" (1993)
(сюжет для небольшого романа в письмах)
Август 4, 1970
Милая, хорошая моя, Слава!
Я в дороге. Приеду в Ригу 6-го и сразу в театр. Голова полна замыслов, столько картин, ассоциаций, лиц живых и давно ушедших, все странно переплетается с чувствами и мыслями о тебе, с поездом, вагоном, пролетающими полустанками за окном, яблоками, газетами и журналами, равномерным стуком колес, орущим в ухо динамиком, пирожками, пьесой, вариациями из «Щелкунчика», хрустальным пароходом и влюбленными парами.
Оставил тебя в Москве, кинулся в постановку, как в прорубь. Хочу сделать что-то значительное для искусства, для нас, для Отечества.
Кто-то рвется в купе.
Пока.
Твой Александр
Август 8, 1970
Милый мой Алекс!
Ты уже в пути, а у меня так скверно на душе. Собрала кое-какие вещички, бумагу, краски и уехала в Барвиху. Там тихо, хорошо. Сосны шумят, можно купаться в чистой Москва-реке и рисовать. В 12 часов ночи тоска охватила меня, сердце ноет и зовет тебя. Бросаюсь к краскам, полотну и начинаю писать. Одна за другой появляются на глазах моих картины – это боль и страдание по тебе. К утру написала 7 картин и только тогда поняла, да, это то, что надо. Успокоилась и сразу же заснула. Дорогой мой, желаю тебе успеха.
Целую,
твоя Слава
Август 15, 1970
Мой Алекс!
Живу в Барвихе, жду твоих звонков. Я здесь отдыхаю. Совершаю прогулки до Жуковки. Там в магазинчике очень вкусный творог и продукты. Вот приедешь, а я уже толстая, а? Ну-ну, не позволю. Купаюсь. На берегу кроме меня – никого, купайся хоть голенькой. А вода теплая, прозрачная и такая ласковая. Последние летние деньки! Вечером ездила к Ольге на Николину Гору. Как хорошо кругом, красота. Решила остаться у нее. Мы проговорили весь вечер на тему Е.П.Блаватской (я тебе писала уже, что она занимается индийской философией и религией и меня совращает на этот путь). Мне, конечно, очень интересно, я прочитываю, нет, просто глотаю эти огромные тома (издание Рижское 20-х годов), мне очень интересно, но я ведь упрямая и от православия – никуда. У меня русская душа и я люблю нашу несчастную землю, наш бедный, многострадальный народ и нашу историю. Завтра пойдем на речку или полежим у них наверху в солярии, немного позагораем. Я лежу, напеваю русские песни, романсы. Ольге нравятся старинные русские романсы, и мы спускаемся вниз, она садится за папин рояль, а я пою, пою… для тебя. Поеду сегодня к себе в Барвиху, уже соскучилась по своей мастерской. Очень, очень хочу рисовать.
Пока все. Жду, жду, жду.
Твоя Слава
Август 20, 1970
Душа моя! Слава!
Начались репетиции. Работаю по 20 часов. Уже прошло две недели. Но все очень, очень, очень плохо, все не то, все не так, как мне это виделось. Все перечеркиваю. Нервничаю. Вчера орал на всех как бешеный. Турчин ходит, проглотив язык и выпучив глаза, как рыба, будто я – я – я?!!! я! выбросил его на сушу. Ой, прости меня. Но хочется все бросить, лечь на диван, отвернуться к стенке и не видеть никого. Была бы ты здесь, все было бы хорошо.
Однако надо сказать, что все смотрят мне в рот, а это так приятно! Из меня извергаются потоки мыслей и образов, воображение мое работает как ЭВМ.
Дорогая, милая моя, скучаю.
Очень, очень.
Твой, твой Александр
Сентябрь 10, 1970
Вчера ночевал у Т-ка. Звонил тебе в половине третьего ночи. Но трубку никто не взял. Где же ты, калоша моя старая, шатаешься по ночам? Ко всем моим неприятностям еще и эта! Нет, это несносно!
Завтра выезжаю в Москву!
Надо отложить все на время и побыть с тобой, моя душечка.
Сентябрь 12, 1970
Алекс, дорогой!
Последние дни похолодало. Кружатся желтые листья, вода в реке прохладная, но небо чистое, такое голубое и солнышко продолжает радовать меня. Настроение светлое, хотя постоянно думаю о тебе, скучаю. Но окружающая меня природа (ты знаешь, как я люблю свою Барвиху), тишина, людей мало, и мое одиночество скрашивает красота этого маленького мира. Много рисую. Сегодня работала акварелью. Какие нежные, волнующие краски. Целый день провела за мольбертом. Как у тебя дела? Как идут репетиции, и когда будет премьера. Все напиши мне. Я обязательно приеду на твой триумф, в котором я нисколько не сомневаюсь. Ведь ты у меня гений.
До свидания, жду, жду и очень жду письма или, в крайнем случае, звонков. Целую тебя,
Слава
Октябрь 8, 1970
Милая, милая, дорогая моя Слава!
Все идет хорошо! Только писать я не умею, черт побери (я ЗНАЮ текст!) да и не люблю, мне легче выразить свои мысли и чувства в театре.
Да! Да! Да! Я ставлю спектакль о любви, о предчувствиях любви, о жизни, об ошибках, потерях, о счастье, о мгновениях счастья, о прошлом и настоящем, о нас с тобой и обо всех. Твоя роза стоит в стакане на окне в номере, каждую ночь я засыпаю, глядя на нее, и просыпаясь, снова вижу ее, но уже распустившуюся, огромную как солнечный шар, нежную, грациозную… Я подскакиваю с кровати и опрометью бегу в театр, я хочу работать, много, много работать, я расскажу тебе все, ты увидишь все это в моем спектакле, ибо написать об этом не-воз-мож-но!
А этот остров, пароход, очаровательный хрустальный мир моей влюбленной пары, все так прекрасно и так зыбко, тонко, все красиво, прозрачно и в миг может разбиться, расколоться вдребезги… и этот полет, я – чайка, этот крик раненной птицы… и следы на песке…
«Осенние листья шумят и шумят в саду
Знакомой тропою я снова к тебе иду…»
Думаю, что через месяц, к Новому Году спектакль сдам!
В Москву! В Москву!
Жди, жди меня.
Всегда твой
Александр
Октябрь 20, 1970
Алекс!
Я в отчаянии. Неужели, как ты пишешь, спектакль совсем не готов и еще долго, долго придется работать. От нашей разлуки меня спасают только мои картины. Я пишу много, почти каждый день стою за мольбертом. Вчера по памяти рисовала маслом твой портрет. Боже, как ты сопротивлялся, почему? Но сходство потрясающее и я была довольна. На следующий день поехала в багетную мастерскую и обрамила его. Привезла домой и сразу решила повесить на стену. А под твоим портретом стоит пианино. Вдруг через несколько минут слышу какой-то оглушающий звук. Вбегаю в комнату, а он рухнул и пробил крышку фортепиано. Что это? Ты так сильно не хотел наверно? Мне даже стало страшно. Все-таки ты демонический мужчина. Теперь стоишь в углу, за дверью. Вот так я тебя наказала.
Алекс, я люблю и жду тебя, целую
твоя Слава
Ноябрь 17, 1970
Милая моя!
Господи! Что-то начинается в моей жизни! Звонили из Москвы, говорят, что дают театр! Мне, мне, мне, наконец, театр!
Как много ушло сил, лет, здоровья, мучительных ночей и дней, уже скоро 60 и вот театр. 30-го премьера, и я – в Москве. Встречай меня на Рижском. Лечу как птица на крыльях счастья!
Целую, целую тебя, дорогая моя.
Твой Александр
Ноябрь 20, 1970
Дорогой Алекс!
Я рада твоим успехам, и что тебе дают театр. Буду молить Бога, чтобы все это решилось в твою пользу. Наконец-то!
Я окончательно в Москве, дома. Вечером нахлынули воспоминания, я плакала (ты знаешь, о ком я говорю), ведь я любила его, а он так неожиданно ушел из нашей жизни. Да, да, у меня слабость к талантливым людям, я влюбляюсь до безумия, и вся растворяюсь в человеке, забывая о себе, о своей работе, о живописи. Только прошу тебя, не ревнуй, и не попрекай меня, ведь ты гениальный, как и он. Как же я могу не любить тебя! Успокойся, Бога ради. Сообщаю тебе новость. Мне прислали приглашение сделать выставку моих картин в Казани. Мне это приятно, но сколько работы. Сейчас отбираю картины, а потом в Казань. Возможно, это предложение поступило вовремя, так как до Нового Года тебя не будет в Москве, а мне очень, очень плохо без тебя. Письма твои получаю и перечитываю помногу раз, я горжусь тобой. В общем, надо сказать, я счастливая женщина. Только в одном Бог обидел меня – нет детей, а мне так хотелось всегда иметь девочку. Ну, да ладно, а то разревусь, разрыдаюсь, и ты ничего не увидишь в письме, кроме огромных пятен и луж от моих слез.
Обнимаю и целую,
твоя Слава
Декабрь 20, 1970
Милый Алекс!
Давно нет от тебя письма, а я так жду, дорогой мой. В Казани все было хорошо. Я даже не ожидала такого теплого и сердечного приема. Выставка прошла на «ура», привезла книгу отзывов и деньги от проданных картин (три). Казань – чудный город, особенно старый, центр. Казанский университет, Волга, ездили в дом творчества, кругом сосновый бор и река, матушка-Волга. Место замечательное. А затем поезд Москва-Казань, и я уже дома. Выставка еще продлится, а потом мне перешлют картины. Дома меня ожидал еще один сюрприз. Мужу дали работу в театре. Он будет постановщиком и художником спектакля, а я – готовить костюмы. Уже сделала первые эскизы. Материал мне нравится, и я думаю, что полностью уйду в работу. В театре хорошие мастерские, и пока меня не было, муж сделал макет спектакля.
Вот и наступает зимушка-зима: метели, снеги, морозцы, голые веточки деревьев сплошь усыпаны пушистыми комочками – это взъерошенные воробушки, похожие на мороженые яблоки, которые забыли упасть… и вот уже скоро, очень скоро приближается Рождество Христово, а там и Новый Год!
В качестве новогоднего поздравления посылаю тебе стихотворение Анны Ахматовой:
После ветра и мороза было
Любо мне погреться у огня.
Там за сердцем я не уследила,
И его украли у меня.
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз,
А в груди моей уже не слышно
Трепетание стрекоз.
Ах! не трудно угадать мне вора,
Я его узнала по глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро
Он вернет свою добычу сам.
Милый Алекс! Желаю тебе здоровья, вдохновения, счастья и радости в работе! Пусть исполнятся все твои явные и тайные желания, а многомилостивый Господь принесет тебе гармонию, добродетель, богатство и долголетие.
Твоя Слава
Февраль 1, 1971
Милый Алекс!
Зима, зима берет нас в свои объятия. Сегодня вышла на улицу, слышу прелестный звон, хрустальные бусинки звенят… Подняла голову, а кругом стеклянные деревья стоят, красота такая, сказка. Ветер подул, и зазвенели хрустальные бусинки, рассыпались по снегу. Особенно маленькие, пушистые деревья хороши, на большие стеклянные цветы похожи. Встала на цыпочки, дотянулась губами до прозрачных веточек и облизала. А они теплые...?!
Пришла домой, Витя звонит, спрашивает, как прошел твой творческий вечер в Бахрушинском? А я и не знала… А как мне это НУЖНО! Но ни-ка-кой информации в этом мире?! Ушло мгновенье и не вернешь его…
Алекс, милый, что с нами происходит?! Я ничего не понимаю, мне уже трудно скрывать свои чувства от мужа. Видно я не могу жить двойной жизнью. Все время чувствую себя виноватой перед всеми вами. Ладно, не буду огорчать тебя своими переживаниями.
До свидания,
Слава
Февраль 23, 1971
Милый, дорогой мой!
Как только подумаю, что у тебя начинаются сплошные гастроли, так хоть засни на все это время и проснись, когда ты будешь в Москве. Франция, Англия, Югославия и т.д. А я, только успевай провожать тебя. Боже мой, спаси меня. Что-то происходит со мной. Слава Богу, твои письма еще поддерживают и успокаивают меня. А то… не знаю. Прости меня.
До встречи, дорогой мой.
Твоя Слава
Март 3, 1971
Милая!
Не волнуйся. В N-ске устроили меня хорошо. Твои розы стоят на тумбочке у моего изголовья. Хорошо, что ты купила второй телефонный аппарат в свою комнату, и мы теперь можем говорить с тобой по ночам. Деньги?! Конечно, жалко, копейка рубль бережет, но черт с ними, пропади они пропадом.
Звоню в свой театр ежедневно, чтоб не разболтались. Надо держать в струне. Дел по горло, думаю, что через три дня приеду.
До встречи,
нет, до скорой встречи,
Александр
Июнь 5, 1971
Моя Слава, моя милая, добрая Слава!
Вот уже несколько дней как мы во Франции. В Париже дали пять спектаклей. Полный триумф, отличные рецензии. Все прекрасно, вот только тебя нет и еще целый месяц в пути! Так и стоишь перед глазами, бегущая ко мне в сереньком в маленькую клеточку крепдешиновом платье с белым отложным воротничком и букетом красных роз над головой. Розы возил по всей Франции несколько дней.
Покупаю кое-какие шмотки для семьи, надо заботиться, ведь я еще и муж и отец. Совсем не сплю, рядом храпит Иванов, открыв рот, как удавленный, да еще на белой подушке (о, мерзость!), и мысли, мысли лезут неотвязчивым потоком.
Посылаю тебе по два письма каждый день. В следующем, ночью напишу подробно, как прошел спектакль (злюсь, очень много делают ошибок, промахов, ничего не помнят, чему учил. Вот уже и желчь начинает выделяться, поэтому не буду, лучше в другой раз).
Спокойной ночи, моя милая
твой Александр
Июль 1, 1971
Милая, любимая моя!
Чем дальше уезжаю на Запад, тем сильнее подступает тоска по тебе. Везде встречают нас прекрасно, приемы, репортеры, телекамеры, видеокамеры, повсюду расклеены афиши моего спектакля, мои портреты в газетах, на обложках журналов, я практически не сплю уже две недели. Бесконечные дневные и ночные интервью газетчикам, на ТВ, на радио.
Спектакль снимают на видео, поэтому много времени торчу на площадке, ругаюсь через переводчика с оператором фильма. Кто из нас прав?! Ну да Бог с ним, пусть делает, что хочет, я устал от всего этого!
Ношу здесь волосы в косичку в память о тебе, о том, как любишь ты расчесывать и заплетать мои волосы. Твои теплые, нежные руки, как мне не хватает их. Уткнуться в твое уютное, ласковое тело, как в печку и пропади все пропадом на этом свете.
Милая моя, уже думаю о том, как будешь встречать меня в Шереметьево, выдумщица моя, ненаглядная, с тобой просто можно сойти с ума. Ну, все.
Целую тебя.
Твой Александр
Июль 20, 1971
Ангел мой, мы в Англии!
Лондон встретил нас туманами, смог висит над городом, дышать нечем и на сердце тоска, тоска, тоска. Скорей бы домой.
Как гляну вокруг – на себя, на своих артистов, помощников, – обросли вещами, тележками, сумками, коробками, даже противно. Стоит выйти из своих замыслов в жизнь, так и схватывает она жадно своей пошлостью в свои крепкие объятия. Хотя, кто знает, может из грязи, стыда, мерзости и вырастает высокое. Я тебе говорил, что когда работал на химфаке, то занимался получением платиновых соединений. Берешь, бывало, огромную кучу аффинажа и через десятки промежуточных реакций, бесконечных экстракций получаешь, наконец, несколько граммов платины. Горы д…ма надо перевести ради того, чтобы получить крохи этого драгоценного металла.
Так и искусство.
Ну, что, моя милая, устал я, хочу домой, целую тебя, моя Пенелопа.
Твой Александр
Сентябрь 7, 1971
Милая, милая, милая!
Да, конечно, я немного отдохнул, всего 10 или 12 дней. Уехал к морю. Я люблю жару, южное море, вечера и ночи, наполненные ароматом южных цветов и деревьев, это меня расслабляет, успокаивает. Потом, ведь надо было готовиться к новым поездкам – Таллинн, Югославия, открывать театр, восстанавливать спектакли, готовить со студентами новые работы, думать о Достоевском.
Уезжал в Таллинн просто счастливый, ты с Ольгой провожали меня, такие две замечательные, красивые женщины. Нет, разве можно не любить тебя! Это невозможно! Мы умрем с тобой вместе, в один день!
Да, Иванов в Таллинн не поехал, много дел по Югославии, пусть занимается. Ты говоришь, что мой обаятельный и умный директор на самом деле Яго, что он завидует мне, моей славе, успеху (особенно после европейского турне), и ты боишься за меня. Но он мне нужен, понимаешь, и не беспокойся, меня так просто не проведешь. Я его отделю, подальше, в подвал его! Пусть там будет!
Не знаю, успеем ли мы увидеться после Прибалтики, может быть, сразу поеду в Югославию, но очень хочу. Если поеду через Москву, заранее позвоню.
Твой Александр
P.S. Вот, не успел отправить письмо, сообщаю, что буду в Москве 12-16. Жди. Встречай.
Октябрь 1, 1971
Мой милый Алекс!
Все лето ты на гастролях. Но какие хорошие письма получаю я от тебя. Я так счастлива, когда читаю их, я целую каждую строчку, каждое слово. Я перечитываю их сотни раз, и не могу насладиться. Я так рада твоим успехам, тебя уже знает весь мир, я всегда чувствовала твое торжество. Я все больше и сильнее влюбляюсь в тебя. А это такое счастье – любить! Все, все вокруг: земля, люди, деревья, цветы – все сливается в одно огромное, пьянящее чувство – любовь. Просыпаюсь с мыслью о тебе и засыпаю, думая, мечтая о нашей встрече. И это стекло вагона, разделяющее нас! Как хорошо, что оно было (нельзя выпрыгнуть, разбить стекло, приблизиться, оторваться от земли и влететь в вагон) – нет, можно просто сойти с ума. Я счастлива, я люблю тебя.
Целую, твоя С.
Октябрь 5, 1971
Милый Алекс!
Получила все твои письма. Перечитываю по нескольку раз в день. Бесконечно рада твоему триумфу по Западу и в Америке. Это потрясающе! Вот видишь, как сбываются твои мечты. А у меня – драма. Я ушла, точнее, развелась с мужем. Живу теперь у родителей. Состояние мое – хуже не придумаешь. Не сплю, почти ничего не ем, нервы расстроились до предела, как бы не попасть в психушку. Держит меня одна соломинка – это ты. Скорей приезжай. И работай здесь, в Москве. Или ты уже привык к разъездам? И тебя, может быть, это устраивает. А как же я?
Рисую мало. Депрессия.
С.
Октябрь 10, 1971
Милый, любимый мой!
Несколько ночей не могу спать, все мысли и чувства о тебе, сердце так стучит, еще немного и разорвется на части. Я слишком сильно люблю тебя, мне так хорошо и страшно. Я так хочу быть рядом, вместе навсегда. Господи, помоги мне, иначе… А я так хочу жить и любить тебя долго, долго. Видеть всегда твои счастливые глаза, твои волосы, твое искусство, твой театр, без которого, как и без тебя жить не могу.
Прости меня, я понимаю, что так нельзя, но когда вспоминаю твои глаза через стекло вагона, ты был… ну, как мальчишка, влюбленный мальчишка! О, мой любимый, мой дорогой человек! Счастье мое. Я люблю тебя, а это такое счастье – любить!
Гуляю каждый день в лесу. Деревья мои, друзья мои верные, как обхвачу дерево руками, прижмусь к нему и плачу, и силы возвращаются ко мне. Это они, мои хорошие, поддерживают меня, отдают свои земные соки мне, свое тепло. Они соединяют меня своими верхушками с Вселенной, солнцем, оттуда мне и защита, оттуда и помощь, вера, поддержка. Боже, какая нерасторжимая связь, какая чистая, духовная сила…
Милый, дорогой, любимый, целую нежно твои глаза.
С.
Октябрь 30, 1971
Слава!
Мой верный Кент привез мне все твои письма! Но что ты наделала! Ты все разрушила! Ты убила все наши идиллические отношения! Мало мне горя (приз уплыл), так ты еще добавила! Ты так спешишь всегда, торопишься, опережаешь события, ты все разваливаешь своей спешкой! Что за характер у тебя!!
У меня свои обстоятельства, ты должна учитывать это… Кроме того, я еще не уверен во всем. И любишь ли ты меня так, как я.
Ты сама не знаешь, чего хочешь, ты мечешься между двумя, то бросаешься к одному, то с ума сходишь по другому, твои скорби, воспоминания кого угодно могут довести до точки! Мне надоело это!!
У меня работа! Я должен строить театр, новый театр, я должен создать свою школу, чтобы мои ученики были везде, везде до самых крайних уголков нашей необъятной страны, чтобы мои идеи, мои мысли воплотились в новую театральную систему, которая завоюет весь мир!!
Ты обижаешься, даже возмущаешься, что я стал часто ездить на Запад, но мне это НУЖНО, НУЖНО, мне НУЖНЫ впечатления, новые, свежие впечатления – Я ХУДОЖНИК! Я ПЕДАГОГ!
Поставлю в этом году «Бесов». Возьму инсценировку А.Камю. Послушай, что написал он во время работы над романом Достоевского: «Я старался только проследить глубинное движение книги и подняться вместе с ней от сатирической комедии к драме, затем к трагедии… Мы пытались среди этого страшного мира, суетного, полного скандалов и насилия не потерять ту нить сострадания и милосердия, которые делают мир Достоевского близким каждому из нас».
Желаю тебе спокойствия, мудрости и терпения.
Всегда твой А.
Январь 5, 1972
Алекс!
Да, ты был груб со мной. Но я тебя понимаю. Что ж. Пусть будет так.
Я много рисую, с остервенением каким-то. Сейчас это отдушина для меня.
На днях ездила с Ольгой в дом ребенка. Накупили целый ящик игрушек: для девочек – кукол, посуду, плюшевых зайчиков, медвежат, обезьянок, а мальчикам – машинки. Пришли в назначенное время. Я очень волновалась, так как в мыслях моих только одно – взять девочку на воспитание, короче удочерить. Я плакала от волнения, потому что детки окружили нас, тянули свои ручонки, прижимались к платью и просили: «К маме хочу». Всех их мне так было жалко – они такие беспомощные, маленькие, незащищенные, что хотелось всех сразу взять. Ольга меня контролировала, зная мою безудержную натуру. Потом мы разговаривали с заведующей, я подарила ей в знак знакомства свою картину маслом. Затем обсуждали все тонкости удочерения и т.д. и т.п. Она посоветовала мне приезжать почаще, и в процессе игры с ними сделать свой выбор. Я приезжала туда как на праздник, они дарили мне свою ласку, надежду, называли меня мамой. И вот, наконец, я остановила свой выбор на одной прелестной девочке, которая была всегда грустной и сидела в сторонке. Ей два годика. Когда я к ней подошла, она вся встрепенулась, глаза ее огромные, серые смотрели на меня с испугом и любовью. Я спросила, как звать ее и она ответила: «Я Настенька, а Вы моя мама». Вот так я и сделалась мамой. Потом я пошла к заведующей и сказала о своем выборе. Она одобрила и вдруг замолчала… Мое сердце упало куда-то в пропасть, так мне стало страшно. Но она вдруг говорит, что у этой девочки есть братик, ему 3,5 года, берите, если можете, обоих. Я, конечно, остолбенела, потом пришла в себя и сказала: «Да, я возьму девочку и мальчика. У меня будет двое детей. Спасибо».
И пошли всякие бумажные дела, их так много, что я не понимала, как с этим справиться. Через полгода все было сделано. Хорошо, что я имею свою квартиру и хороший заработок. Теперь у меня двое детишек Настенька и Глеб. Сейчас я вся в заботах о детях, о питании, одежде, устройстве Глеба в детский садик. В общем, в 40 лет я «мать двоих детей», как скажет строгая Ольга.
Началась новая для меня жизнь. Детей своих я окрестила в церкви Святой Троицы и стала им их духовной матерью. Дети очень послушные и между собой очень дружны. Господи, спасибо Тебе за такой подарок.
Станислава
Январь 13, 1972
Слава!
Да, я был в бешенстве! В последнем телефонном разговоре я был груб и бестактен, но от своих слов я не отказываюсь и могу их повторить в корректной форме, разумеется.
А.
Март 21, 1972
Слава, милая моя!
Прошло три месяца. А я будто прожил несколько жизней. Когда смерть долго смотрит в глаза, становится невыносимо и можно сойти с ума. И еще дороже становятся лучшие мгновения нашей жизни. Давай попробуем начать все сначала, следующий круг.
Твой Александр
Апрель 7, 1972
Слава!
Я решил! К черту эти интервью! К черту поездки, этот шум и суету! Вздор! Разве для этого я страдал и работал. Все кругом пишут. Что ни журнал, газета, то мой портрет и новые сказания о моем знаменитом спектакле. Пишут о том, чего уже нет, говорят о том, чего почти никто не видел и неизвестно увидит ли? Мои спектакли стали легендой, да я и сам скоро стану легендой.
Ты сама говоришь мне, что перестала понимать, жив я или нет. И только, чувствуя тепло моих рук, ты успокаиваешься в моем бытии. Фантасмагория какая-то!
Все, все, все. Кончено!
Я должен работать, я должен ставить спектакли, я должен строить НАШ театр! Театр для моего Отечества, театр для моего народа! И только работа, работа и работа, спектакли, спектакли помогут вынести с достоинством теперь уже НОВЫЕ, стихийно, как ураган нахлынувшие тяжелые испытания – испытания признанием, успехом. Да поможет нам Бог!
Всегда, всегда твой
Александр
Апрель 15, 1972
Слава!
Нет, ты только послушай, что они пишут! Все как с ума сошли! Я что им – КУКЛА! Вот, только что получил «Огонек». Прочитал статью некоей Жербер-Фью, которая в слащаво-приторном, истерическом тоне восклицает о блеске моих глаз, о моей работоспособности и опустошенности в таких выражениях, что читать стыдно. Иезуитка она что ли или просто психопатка влюбленная! Разве я думал, что доживу до таких пошлостей?
Всех как будто околдовали. Они лепят из меня героя и любуются своим творением. Бред какой-то!
Слава, мне плохо. Плохо от всего. Как будто поезд мчится с бешеной скоростью и вдруг внезапная остановка… Сейчас, как никогда, мне нужна работа, работа, работа.
Съезжу в это длительное турне и – все! Ты еще увидишь, я сделаю спектакли, которыми ты будешь восхищаться. И ты всегда будешь рядом со мной! Мне это необходимо! Ты обижаешься на меня, говоришь, что я часто бываю груб, особенно с женщиной. Да. Наверно это так. Но ведь я не хочу этого. Жизнь и обстоятельства сделали свое.
В душе моей – другое. И ты, как никто, знаешь это.
Целую тебя, моя дорогая. Не забывай меня.
Твой Александр
Апрель 18, 1972
Милая, милая, милая моя!
Ты приходишь так редко, как во сне, и когда мы издалека смотрим друг на друга, жуткая, всеобъемлющая близость пронизывает до боли наши сердца, и эта боль долго, долго не отступает, она и сладостна и невыносима, как при неизбежной разлуке. Что это?
Тоска по нашему прошлому? По нашим первым месяцам, первым радостям, первым проводам и встречам (кажется, как давно это было, целая вечность)?! Или, может быть, что-то другое, новое рождается в нас?!
Но чтобы это ни было, боль, которая так связывает наши сердца, напоминает нам о том, что мы еще живы, что мы любим, что мы страдаем.
Не болей, будь всегда здорова.
Александр
Апрель 20, 1972
Слава!
Вот я накануне светлого дня моего рождения. Я люблю этот день, день пробуждения природы. Уже набухли почки, зеленеют первые нежные листочки, птички весело чирикают, смывают накопившуюся зимнюю грязь проливные весенние дожди. «Люблю грозу в начале мая…». Очищение. Да, черт возьми, как иногда хороша бывает жизнь! И солнце, солнце какое!
Работой своей, правда, я недоволен. Пойми меня верно. В жизни художника всегда есть периоды затухания, когда идет интенсивный процесс переосмысливания прошлого и накопления нового, еще самому себе неведомого. Это также естественно и нормально, как сон для человека. И я не боюсь этих моментов. Я просто принимаю их и живу.
Скажу тебе, что в душе моей зреет замысел нового грандиозного спектакля. Я не знаю, сколько мне потребуется лет, может даже всю оставшуюся жизнь, но я создам спектакль, равного которому не будет ничего в нашем искусстве. Я вложу в него весь страдальческий путь человеческой истории, все чувства и мысли, всю боль, муки рождения, радость и печаль бытия, и вечный покой Вечной Жизни.
Включил сейчас радио и остолбенел. Звучит оратория С.Франка «Блаженны, гонимые за правду». И вот – финальная часть – «Заповеди блаженства»… Нет, не могу больше писать, слезы душат меня, и хочется рыдать.
Александр
Ноябрь 3, 1975
Александр, дорогой!
Прочитала твою искреннюю статью в журнале, расстроилась и решила написать тебе после долгой разлуки.
Твои мысли о предназначении художника, об ответственности его, о твоих сегодняшних спектаклях, хотя и замкнутых на прекрасном, но все-таки остающихся «вещью в себе», твое настроение безысходности, доводящей тебя до мизантропии – все это тронуло меня до глубины души. Я много думала обо всем, что ты пишешь. И мне хотелось бы уточнить и сказать тебе, что художник, по-видимому, всегда будет ответственен и, в первую очередь, перед Богом, потом перед самим собой и перед обществом, потому что творчество – это совершенно свободный, дарственный акт Бога. Само бытие Бога отражается в нас и зовет нас к Его соучастию. И этот зов Божий и возможность на него ответить являются единственным оправданием нашего творчества. Так же и любовь – Божественный дар, совершенствующий человеческую природу. И когда человек теряет эту связь с Богом, то становится замкнутой на себе личностью, которая все более опустошается и заполняется плодами своего собственного воображения, а отсюда уже и зависть, страсти, гордыня, презрение и тому подобное.
Ты должен успокоиться, пожить где-нибудь вдалеке от цивилизации, чтобы в тишине разобраться в себе, вдохнуть духовную, светлую сторону жизни, без которой истинно живая душа задыхается и умирает в нашей мирской суете. Я верю, мой друг, что все пройдет, пройдет твоя меланхолия, безнадежность и обида. Ты всегда был замечательным человеком и большим художником.
А теперь немного о себе.
Дети мои растут, умнеют, радуют мою жизнь. Я много пишу маслом, и даже ездила в Голландию и Англию с выставкой моих картин (по приглашению), это для меня сейчас большая подмога в материальном плане (картины хорошо продаются). Моим детям я хочу дать хорошее воспитание и образование. Это мой долг. В общем, все наладилось и я счастлива.
Желаю тебе, мой дорогой Александр, светлого настроения, успехов и здоровья.
Станислава
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Прошло еще 20 лет. Станислава стала известным художником, дети ее, Настя и Глеб, получили высшее образование и успешно работают: Настя – художником-модельером, а Глеб – программистом.
Год назад Настя вышла замуж и родила девочку, и Станислава стала бабушкой. Живут все в Москве и в Барвихе.
Об Александре известно только, что он уехал из России, преподает актерское и режиссерское мастерство в Театральной школе в одном из Штатов Америки.
Август 2007 г.