Весну как всегда тошнило ледяной грязной водой на широкие улицы ничего не подозревающего города. Ее мерзкое и влажное рыхлое тело из тающего снега агонизировало в темных переулках, и вонючие серые кошки втаптывали его в грязь, оно таяло под их лапами и, умирая – расползалось, размачивало недокуренные сигареты.
Весна пахла. Трудно сказать как, для всех это что-то свое, но скорее всего, ни для кого это запах распускающейся листвы.
Инге казалось, что засохшие мухи, скорее всего, были уже мертвы, уткнувшись лицом с большими зелеными глазищами в вату между стеклами, они еще думали, что спали. Для девушки весна пахла неким особенным запахом женских духов. Она впервые ощутила этот запах весной, неважно от кого и ее затошнило. А сейчас, он почему-то казался ей прекрасным. Этот запах казался ей звоном как всегда прохладного металла, по которому легко стукнули тоже металлическим или стеклянным предметом. Или как пронзительный крик отвратительного голоса. Что-то звонкое и мерзкое одновременно. Еще весна пахла автобусными остановками, но это уже не так различимо.
Кристина сегодня оставалась у нее на ночь, родителей не было. Кристина оторвала кусочек ваты и, прижав его к горлышку жидкости для снятия лака, перевернув бутылочку – намочила ватку. Комнату наполнил запах ацетона. А, еще, наверное, запах ацетона, он как-то тоже ассоциировался с весной, может потому, что был похож на все те же духи.
Инга сидела в кресле рядом с сереющим высоким окном. Голова заболела острым приступом боли над левой бровью, девушке казалось, что ей плохо и еще она очень устала. Она как будто знала, что Влад, скорее всего, ну он уже не позвонит ей. Эта мысль, вдруг обрисовавшись в неизбежную вероятность в сознании, кинула ее в дрожь, она почувствовала, как похолодели ноги. Она так устала!
Было ощущение широкого металлического стержня внутри нее, от ее желудка до горла и ей было трудно все и дышать тоже.
Да и нет вообще подходящих метафор для этого. Но она казалась себе выпотрошенной и бесполезной, как старая сумка из искусственной кожи на помойке, под коробками для стекла, на которых был значок с рюмкой. Вечер тихо душил ее, вытягивая кровь из вен и заливая их черными чернилами, которые холодили тело, и так страдающее от озноба, просто одиночества, большой зияющей дыры где-то в солнечном сплетении, которая, казалось, была даже больше, чем сама девушка. Но вечер не знал этого, он вообще не запоминал имен.
Она молчала, посмотрела на свои руки и для чего-то надавила большим пальцем в центр ладони другой руки. Она думала, но скорее просто волновалась обо всем.
Кристина заговорила первой:
- Ты уже переоделась в осенние сапоги?
Инга обхватила голову руками и на несколько секунд закрыла глаза. Иногда, ей казалось, что она ненавидит Кристину, и не то – чтобы за что-то и, да и вообще было трудно ненавидеть такую девушку как она, из-за ее доброжелательности или постоянной улыбки. Но Кристина была младше ее и она все равно не может обсуждать с ней все это! Да она вообще ничего не понимает! Никогда, она не понимала того, что Инга хотела рассказать ей, давая несоответствующие советы, которые обижали ее еще больше.
Все было тупо!
Инга не думала, что хочет говорить об этом сейчас. Ей хотелось, ну… как бы умно и по-взрослому немного помолчать об этом.
Она так устала!..
Девушка пригладила светлые волосы, забранные в хвост на макушке. Она не переставая думала, что хочет остаться одна.
Кристина не уйдет до утра. Сейчас она накрасит ногти, потом они пойдут пить кофе. Потом немного поговорят перед сном. Нет, не немного. Кристина будет болтать до того момента, пока у нее не заболит голова от звуков чужого и своего голосов, усталости.
Инга выглянула в окно: серовато-черно-белая улица молчала затихшей вдали на ночь стройкой и гудела автомобильными сигналами. Тающий снег, смешанный с остатками крови и тела задавленных кошек и собак разбрызгивался машинами на обочины дорог.
Инга плакала. Но внутри, не на самом деле.
- Как у вас с Владом дела?
- Да так. Не очень.
Инга перевела взгляд на девушку.
- Сходи в магазин, у меня есть деньги.
Кристина на несколько секунд задержала взгляд на подруге и вдруг вскочила с кровати и едва слышно выругалась. Бутылочка с ацетоном пролилась на одеяло.
- Ну, блин, ну Кристина!..
Инга подняла бутылочку, но ее большую часть уже впитало одеяло. Ее затрясло.
И пахнет, так гадко!
У нее еще сильнее заболела голова.
- Я не пойду, уже поздно.
- Еще десяти даже нет.
- Может, вместе сходим.
- Нет, я точно не пойду.
Инга спросила:
- Может чаю?
- Давай.
Девушка вышла на кухню и вернулась через несколько минут с двумя кружками чая. Он уже был немного остывшим и слабым. Потом она принесла еще печенье, оно пахло сигаретным дымом.
Ах, да, сапоги!.. Инга надевала сегодня в первый раз демисезонные сапоги, и как ужасно они промокли. Вся стелька внутри была мокрой, колготки, на полу остались влажные следы. Девушка сделала глоток чая и поставила кружку на подоконник. Потом включила ночник.
Комната большая, старого типа с побеленным высоким потолком осветилась прохладно-желтоватым светом, и стала похожа на коридор в больнице. Искусственный свет падал на серые окна, в которых отражалась комната. Желтовато-белые стены с обоями, разрисованными поблекшими узорами и цветами тоже осветились.
Надо было говорить о чем-то, но ни темы ни желания не было. Инга так думала.
Но Кристине все время нужно болтать о чем-то! Ну о какой-нибудь ерунде, о разных никчемных людях, которых Инга никогда не знала и никчемных событиях, свидетелем которых, О Боже! – да не была она никогда!
Когда ты поймешь, как это быть на моем месте – ты будешь совсем другой.
Но, Инга, конечно не знала, насколько мила и трогательна и совсем по-детски она была забавна, когда так отчаянно хотела выглядеть взрослой женщиной в том, как она говорила, как убирала челку за ухо, как подкуривала сигареты, от которых ее еще немного тошнило. Сейчас, как переживала потерю человека, которого не знала на самом деле, и у которого, через год она вспомнит только имя.
Еще, она совсем не признавала, но было очень четко видно, как легко ей было с этой девушкой, и как счастлива она была с ней, все время ощущая себя старше на фоне ее и все время подтверждая себе свою значимость, выигрывая в сравнении. Всегда красивая, уже давно взрослая женщина, она всегда на много впереди, ей все проще и что-то намного сложнее и у нее уже нет проблем девушки-подростка. Она всегда могла дать совет, и это будет совет взрослого человека, ее мнение на проблему, такое, о каком никто и не думал. Ну, просто не мог догадаться.
Ей был двадцать один год.
Тогда буду говорить – я!
Когда ей были не интересны люди или темы она старалась всех заговорить, как правило, немного агрессивным тоном.
- Хочешь, я расскажу тебе кое-что?
- Да, давай.
Кристина постаралась убрать за ухо прядь длинных каштановых волос тыльной стороной руки, чтобы случайно не испортить еще не высохший лак на ногтях. Она еще не красилась, и ее глаза выглядели круглыми и бледными.
Инга сложила ноги в кресле и обхватила руками остывшую кружку с чаем. Ее длинные белые ноги, окрасившись в желтый свет, немного проигрывали, но были все равно красивы.
- Ты знаешь, что в соседнем доме убили парня и девушку?
Кристина сделала глаза еще круглее.
- Когда? Ты знала их?
- Ну, так. Они учились в нашей школе, но, по-моему, я их не знала. Да вот позавчера.
- Ужасно!
- Они шли домой к девушке. Было уже поздно и темно, около одиннадцати часов. Прошли переулок, потом завернули во двор, там ни фонарей, ни фар, ни машин, никакого света и ни одного человека. Ну, так вот, они уже подошли к подъезду, девушка доставала ключи и к ним подошел парень. Они разговаривали, потом выяснилось, что они все были знакомы. Кто-то их раньше видел, ну, в общем, девушку он знал.
- Ну?
- Ну, он достал нож и воткнул в ее горло.
- А ее парень?
- Он убежал.
- Ты сказала, что его тоже убили?
- Так его и так убили. Через несколько кварталов, там в какую-то ситуацию попал.
- А девушка? Она же не сразу, наверное, умерла. Почему он ей не помог?! Он же мог как-то ее защитить, она же девушка!
- Причем тут то, что она девушка?! Он просто испугался и все. Почему он должен так рисковать, чтобы спасать эту девушку? Может они вообще еще только несколько дней встречаются.
- Какая разница – сколько они встречаются! Просто так – принято…
- Да, нет. Нифига не так.
Инга замолчала, и опустила глаза. Кристина хотела сказать еще так много, ее до невозможности взбесило то, что сказала девушка. Да вообще все не так! Но она не хотела продолжать спор, ей казалось, что через несколько слов они поссорятся, и Инга на нее накричит, а она не сможет ей нормально ответить и будет выглядеть глупо. Но сама-то она себе в этом, конечно, не признавалась.
Да, ладно. Не так и не так.
Вдруг Кристина вспомнила, что Инга недавно посылала ее в магазин. Ей не то чтобы стало страшно, но… Но ведь Инга уже знала эту историю к тому моменту…
- А они были знакомы?
- Кто они?
- Ну, ты сказала, что пара знала этого парня. А откуда это известно?
- Их в окно видели.
- Так темно было.
- С первого этажа было видно.
- Его нашли? В смысле он сейчас под следствием?
- Нет, никто не рассказал о нем милиции.
- Но ведь весь двор теперь знает…
- Ну и что.
Вечер, прохладный, с мерзким запахом грязного сумеречного снега, выгрызал на запястьях раны, перекусывая вены, все артерии, болело все, что могло. Какой-то странный звон в ушах, такой сильный, что слух уже не боялся его и принимал его таким, и если бы он был чуть-чуть слабее, то Инге казалось, она бы умерла. Просто было слишком плохо, чтобы плакать, хотеть говорить об этом. И этот звон – резонируя во всем теле, острыми иглами разлетался – причинял воспоминания. Они загнивали инфицированными ранами внутри: на стенках желудка, который, казалось, сжался в комок, умирал; где-то в горле, воспаляясь – душили ее.
Да просто вспомни меня сейчас! Ненадолго…
Можно я скажу тебе кое-что, нет, не то, что я люблю – я никогда не скажу. Я не знаю – что, я, может, просто промолчу. Говори со мной – пока я могу слушать тебя, видеть тебя.
Не жалей меня, я и так отвратительна себе, как вонь в подъезде.
- Инга.
- Что?
- А как убили парня?
- Не знаю.
Кристина разгладила рукой складки на простыне. Одеяло убрали, оно слишком пахло ацетоном.
- Ты рассказывала, ты хотела напугать меня?
Напугать тебя?!..
- Почему?
- Ты так рассказывала.
- Как?
- Ну, так, как будто ты сама не боишься.
- Нет. Я не хотела.
Я не хотела. Я не думала об этом.
Она умирала внутри, и ей казалось, она чувствовала всем своим организмом, каждой его клеткой – что умирает в последний раз. И это в последний раз ее измученное сердце чувствует боль, потому, что его больше не будет существовать и только физический орган под грудью, без странного покалывания где-то в самой его сердцевине будет напоминать о его когда-то существовании. И, ну, конечно, она не могла даже представить, что оно может страдать еще сильнее и будет потом еще снова и снова и снова, но уже о других людях и других временах. И она тихо прощалась с ним, умирая, еще не зная настоящей смерти. Отпуская свою душу с легким оттенком памяти о еще недавних – казалось того века, но еще имеющих смысл событиях – утекать с холодным потоком весенней воды в канавы, а потом в канализации тихо дремлющего милого города. Душа, как мертвая девочка в белом платье после ее первой исповеди, изнасилованная одурманенным подростком – случайно натыкаясь уже не кровоточащими ножками на подводные камни бурной весенней реки, уходила за потоком. Вода, бережно, как мать, вытирала тонкие струйки крови с ее бедер и ног. Причащала ее, провожала ее, сама не зная куда.
Внезапно хлынувший первый весенний дождь громко падал в лужи, на крыши автомобилей у подъезда, на подоконник. Город – искаженный в потоках воды – как большое разбитое зеркало в огромном зале пустого проклятого дома – предвещал как всегда смерть.
Инга помолчала несколько секунд.
- А хочешь, я тебя напугаю?
- Как?
Кристина выглядела так, как будто все страхи могли только рассмешить ее, но внутри сжалась, как комок, у нее немного похолодели пальцы. Этот разговор был странным и пугало то, что Инга говорила именно так, а не то, что она могла бы рассказать. Она странно говорила.
- Можно еще чая?
Инга с неохотой, молча, поднялась с кресла и вернулась уже с кружкой чая, от которого шел пар. Он приносил немного тепла в комнату, только своим видом конечно, ну и ощущением в желудке.
- Я тебе расскажу то, что сама видела.
- А это правда?
- Да, я же говорю – сама видела.
- Ты знала девочку с верхнего этажа, ее тоже звали Кристина?
- Да, но плохо. А что с ней?
- Она сбросилась с крыши, около трех месяцев назад. Я сама видела, как она стояла, как прыгала, тоже видела.
- Правда?
Кристина вздрогнула всем телом и немного подалась вперед, сама не замечая этого.
- И что с ней? Она жива?
- Конечно, нет. Она умерла, конечно, на месте, у нее раскололся череп, перелом позвоночника. Челюсть… там, вообще страшно.
Инга откинулась на спинку кресла, довольная своим рассказом, и натянула длинную футболку на начавшие замерзать колени. В комнате вообще было прохладно.
- И ты ее тело видела?
- Да.
- А ты знаешь из-за чего она… прыгнула?
- Да. Она мальчика одного любила. Влада.
- Твоего?
- Ну, она так хорошая была девочка, просто ей не повезло. Мы были знакомы с ней, я знала, что она очень переживала о нем, любила его очень, но я даже не могла представить, что такое может случиться. У нее были парни, она так-то очень красивая девочка, просто тут как-то… не повезло.
- Ты знала, что он ей нравится и все равно с ней общалась?
- Да, а что, мы с ней очень давно знакомы. Она, когда прыгнула, на ней были розовые домашние шорты с собачками и тапки тоже розовые. Все в крови было. И мозгах, весь асфальт.
Инга достала из внутреннего кармана сумочки пачку тонких сигарет и, приоткрыв окно, закурила. Свежий воздух, смешиваясь с запахом табака, слегка закружил голову, и она посмотрела вниз.
Немного шампанского для моей несостоявшейся жизни и немного нот из песен французской исполнительницы об ангелах и звездах, разлетающихся вдребезги!
Я так много всего помню. Мои воспоминания под моим ненужным свадебным платьем из вельвета где-то очень на дне меня. Отпусти меня, я не расскажу никому…
Я вижу сны, где я вижу зимние ночи, черные и колючие бесконечные сугробы в темных дворах неизвестного мне города. Снег – черный-черный из-за безликой ночи, как кожа после обморожения, сходящая кусками, обнажая то, что не следовало бы. И я вижу темные подъездные лестницы…
- … но я не знаю этих подъездов. И там даже кто-то есть со мной, но это не живой человек, скорее образ из какого-то романа или песни.
Или лабиринты как в компьютерной игре в бункере из металлических ржавых листов, где я бегу еще глубже, в саму сердцевину лабиринта, хотя думаю, что продвигаюсь к выходу. Люди за поворотами ожидают меня, я спасаюсь, снова бегу по полутемным коридорам не помня своего имени и пола и вдруг добегая до комнаты, в которой нет ни окон, ни дверей и я дрожу от страха… и я, не знаю, как оказалась здесь. Я там сгниваю во сне.
Кристина посмотрела на нее, но не нашла что сказать.
- Я редко вижу сны.
Боже! Заткнись, заткнись, я умоляю тебя, не говори больше ничего!
Инга поставила ногу на едва теплую батарею и выпустила дым из слегка разомкнутых губ. Она радовалась, что не рассказала ей все, что было у нее в мыслях и снах, и даже в жизни. Ей, конечно, не нужна была поддержка, и жалость тем более, и ей было все равно – понимают ее или нет, но она хотела, чтобы с ней по-взрослому поговорили об этом, давая комментарии к ее словам не только из-за страха обидеть ее молчанием.
Они, девочки, были сегодня чужими друг другу и не были друг другу нужны. Просто так сложилось сегодня, что они проводили вечер вместе. Каждая думала о чем-то своем. Мысли путались и вязли в тяжелом запахе ацетона и сигаретного дыма, растворялись от звука дождя, как чернила на листе бумаги от случайно попавшей влаги. Дождь отвлекал и расслаблял, заполнял шумной мокрой пустотой пространство в сознании на несколько секунд, потом еще на несколько, потом еще чуть-чуть, пока мыслей не становилось слишком много и они не заполняли снова.
Да она врет!
Кристина резко вскинула взгляд на девушку, и ей показалось, что если она наклонит голову на бок и прищурит глаза – то это будет выглядеть устрашающе. Инга смотрела в окно.
- Так как ее звали?
- Кристина.
Не стала бы Инга дружить с девушкой, которой нравился ее парень! Так вообще ни при каких обстоятельствах не могло быть!
Инга повернулась к подруге, а потом посмотрела снова в сторону чтобы скрыть улыбку, она уже не могла сдержаться.
- А что?..
Инга уже в открытую улыбнулась, но было видно, что она хочет рассмеяться, но еще сдерживает себя. Она выбросила сигарету в окно и небрежно бросила пачку на подоконник.
- Ну что?..
Она села снова в кресло и прикрыла рот рукой.
- Да, ладно. Я пошутила!
Инга рассмеялась, но не так сильно, как ей хотелось бы развеселиться сейчас. И, впрочем, ее не очень развлекла реакция Кристины на ее выдумку, она думала, что будет смешнее. Инге просто было все равно.
- Так этого не было?!..
Девушка покачала головой, еще стараясь выдавить из себя приступ смеха.
- Нет…
Кристина тоже рассмеялась вместе с подругой, но внутри ее трясло от психа.
Вот тварь!..
- Почему ты сразу не сказала, что это неправда?
- Да ладно…
Инга легла на кровать, прямо на простынь и сама мысль о том, что одеяла сейчас здесь нет – бросила ее в дрожь.
В голове играла знакомая, красивая мелодия. Песня на французском языке, девушка не понимала смысла.
Инга повернулась на бок и закрыла глаза.
Боже, как она хотела остаться одна!
В чувственной тихой темноте едва слышно раздавался скрип половиц, словно в гостиной за стеной ходило чудовище на длинных ватных ногах, как тряпичная кукла сшитое из черных нитей темноты, серой (от пыли) паутины, грязных простыней и нижнего белья уже не живого человека, и разными пуговками-глазами.
Серая паутина затягивала комнату, сумерки сгущались, прозрачно стучали на улице дождем.
- Инга, расскажи еще что-нибудь.
- Нет, я устала.
- Ну расскажи, мне понравилось бояться.
Кристина хотела съязвить, но так как боялась подруги, и не могла использовать весь арсенал злобных насмешек, пришедших в голову, то даже она заметила, что у нее не получилось.
- Нет.
- Тогда я расскажу. Ты слушаешь меня?
- Да.
Она так хотела розовые босоножки!
Инга постоянно представляла себе, что этим летом у нее будут босоножки пастельного розового цвета и светло-серое платье-футляр. Еще она хотела белую сумку и красивые часы на белом ремешке. И она – как всегда королева, у нее на глазах солнцезащитные очки, много запаха духов для очарования, – которое уже и так не скрыть! Высокая, худенькая, немножко злая, красивая блондинка. И такой залитый сумасшедшим солнцем раскаленный тротуар и кружева теней от тополиных листьев на нем и запах города – и я..! Как всегда королева, и она так много всего хотела сделать и так много всего сказать и так много над кем поиздеваться, хотя об этом вроде бы и не принято говорить себе, но…
Где я теперь? Что теперь?
Она была сейчас маленькой девочкой, просто плачущим ребенком, и она уже не роскошная женщина. Хотя она так отчаянно еще собирала в себе что-то, из чего хотела создать этот образ. У нее ничего не получалось.
Она надрывно вздохнула и сложила ладони между колен.
Сейчас ей стало немного стыдно перед Кристиной. Потом перестало, потом было еще чуть-чуть.
Что-то хорошее должно случиться. Но все же, наверное, не сейчас.
- Да.
- Это история про девушку. Ее звали Инга. И вот она пошла…
Инга повернулась и со смехом подхватила историю:
- Да и она пошла в туалет, а из-под ванной вылезла рука и утащила ее в мир ванн.
И звали ее кстати по-другому. Хочешь узнать как?
- Да нет! Я не так рассказывала!
Инга рассмеялась, но немного напряженно. Ей хотелось выдавить из себя какой-то сарказм, но потом, она передумала.
Город вздыхал большим черным, испортившимся от внезапного тепла расползшимся телом. Он тоже умирал от тоски и тоже не хотел этой весны, но она не знала.
Весна, как еще юная девственница на брачном ложе – нахально гордящаяся своей чистотой и выставляющая напоказ, хотя внешне скрывая свое тело со слишком завышенной ею же ценой. Оно еще не имело ни роскоши ни вкуса чувственной женщины, никакой красоты и никакой ценности, но она не знала, и верила, что ее чистота и есть самое прекрасное, что только может быть и то, что вожделеют все. Она не знала.
Инга закрыла глаза и подумала о весне.
Я бы помолилась, но я не знаю слов.
Да ладно!.. Я бы все равно этого не сделала.
Кристина обхватила руками колени и посмотрела на девушку. Казалось, что Инга заснула, но, конечно же, она не спала. Ее трясло от раздражения, ей казалось, что она хочет плакать, и она бы сделала так, если бы Кристины сейчас не было здесь.
Но на самом деле, внутри, Инга уже постепенно и не замечая в себе и не чувствуя этого - становилась взрослее. Сегодня еще на несколько секунд быстрее, чем, если бы она была счастлива и спокойна, через несколько месяцев – она будет сильнее и старше на несколько лет. Но плакать она уже не могла.
Ее мысли. Боже, как же много их было и они – рожденные самыми тяжелыми воспоминаниями мучили воспаленное сознание, лезли непрестанно и бесконечно, словно вылезающий противный и влажный прохладный фарш из мясорубки, такие мерзкие.
Словно старый топор из сарая с налипшими на нем волосами и красными чернилами, она старалась закопать поглубже в себя самые страшные воспоминания, те, в которых было больше всего ее любимого человека, она так хотела, но она же все равно не могла ничего забыть.
Инга достала из сумочки зеркальце и ярко-коралловую помаду. Она спустила ноги на пол и аккуратно накрасила губы, слегка сжала их, потом снова разомкнула и вытянула их перед зеркальцем как для поцелуя.
Девушка снова легла на кровать и прижала ноги к животу.
Артисты пантомимы в черных одеждах черными тенями стояли в углах, прятались под кроватью, за шторами, за раковиной в ванной. Ночь точила зубы чтобы сожрать город, кого-то убить сумасшедшими маньяками в самых темных углах улиц, кого-то задавить быстро несущимися автомобилями с водителями, уснувшими за рулем, кого-то загрызть огромными псами с пузырящейся слюной на клыках, кому-то внушить обреченность и вдохновение и убить их, их же собственными руками. Утром вряд ли что-то изменится, день слаб, и он только тихо соберет обглоданные собаками кости.
Знаешь, а я ведь ждала этой весны! Ждала, что что-то изменится, но ничего, совершенно ничего не случилось. Может быть, все это случилось с кем-нибудь другим?
Кристина встала с кровати и пошла в ванную.
Девушка включила воду и она, противно и громко начала падать в пожелтевшую ванну с паутинками трещин. Свет был совсем желтый и ногти, накрашенные ярко-лиловым лаком, как-то странно смотрелись в нем.
Что-то…
Кто-то вдруг резко схватил ее за ноги. Кто-то был из-под ванны, и у него были руки и он держал ее очень крепко.
Кристина хотела закричать, но от страха только тихо пискнула и опустила глаза.
Вода громко стучала об ванну.
Девушка увидела под ванной женщину с растрепанными каштановыми волосами. У нее не было почти губ, их как будто обглодали крысы, и она выпучила очень сильно глаза с желтоватыми белками и красными ниточками воспаленных капилляров
Вода! Только она могла быть сейчас настоящей. Она стучала и стучала и стучала и никак не могло хотя бы что-то в этой комнате быть не настоящим!
На женщине был какой-то красновато-коричневый, весь рваный халат. Было видно только ее голову, шею и руки.
Да она вообще из пола растет!
Кристина постаралась высвободиться, но не смогла, хотела закричать, но пол вдруг внезапно обвалился. Да и не далеко совсем, а как будто обрушилась невысокая деревянная сцена. Кристина ступила снова на пол и распахнула дверь, но прихожей не было, не было квартиры, из которой она только что сюда зашла. Девушка увидела темную огромную комнату, впереди которой была слегка приоткрыта дверь, свет шел из-за нее и из ванной за спиной, не было окон, лампочек, ничего и никого не было.
Да нет…
Кристина на несколько секунд осознала, что не боится совсем. Она просто не могла ничего понять и поверить, что это на самом деле происходит. Сзади громко стучала все еще вода. Вот расческа на стиральной машине, вот…
Девушка не могла понять сознанием этого страха, но ее желудок сжался в маленький комок от ужаса, она задыхалась. Постаралась перевести дыхание и почувствовала, как захлебывается воздухом.
Она снова вернулась в ванную и закрыла воду. Она перестала бежать. В зеркале девушка увидела свое отражение и черную комнату за спиной. Она закрыла дверь, потом открыла снова, но черная комната по-прежнему едва слышно гудела тишиной, прислушиваясь к сбившемуся дыханию девушки.
Кристина прошла к приоткрытой двери и, осторожно открыв ее шире, зашла в другое помещение. Вот оно уже было просто полно света и людей и голосов. Высокие девушки в платьях с длинными пышными юбками суетились, кто-то поспешно снимал бигуди, кому-то красили глаза, губы, что-то уронили, или кто-то упал, все громко разговаривали и кто-то вдруг схватил Кристину за руку и резко подтолкнул к какому-то другому человеку. С нее неожиданно и молча сняли одежду и так же быстро на нее надели длинное платье голубого цвета с корсетом и пышной многослойной юбкой из органзы.
- Туфли…
Она безвольно от страха, надела белые туфли на очень высокой прозрачной платформе и каблуке.
Господи…
- Можно, я…
Но она не знала что сказать!
Туфли, туфли, мерзкие туфли – они такие высокие, я не могу!..
Кто вы? Где я? Пожалуйста, пожалуйста!..
Кристина почувствовала, как глаза застелили слезы отчаяния, и комната исказилась в ее собственной воде. Она успела только посмотреть в сторону, когда к ней тут же подошли и насильно накрасили губы темной фиолетовой помадой.
Она вдруг словно очнулась и закричала на женщину, поправляющую ей полы платья.
- Отпустите меня! Мне нужно позвонить!
Маме, надо позвонить маме.
Где Инга?
- Пустите!
Ее толкнули в толпу девушек выходящих из комнаты по одной. Она постаралась вырваться, но ее с двойной силой толкнули снова, и она выбежала на длинную белую сцену всю в ярком-ярком белом свете. Вокруг нее сидело огромное количество людей, но все в тени и их не было видно.
Подиум…
Девушки выходили одна за другой, слепли в ярком свете, шли вперед, возвращались, их каблуки стучали как вода. На несколько секунд девушка снова вспомнила звук воды, и он как будто где-то за ее спиной стучал снова. Она оцепенела от ужаса и боялась, как смерти идти назад. Она осторожно пошла вперед.
На нее смотрели все, девушки обходили ее, не глядя на нее, они шли быстрее – она не могла!
Вдруг вскрикнув от ужаса и боли, Кристина упала на пол, больно подвернув ногу в высоченной туфельке.
Боже! Пожалуйста, я не могу больше…
Ее нога хрустнула и сломалась, выставив белую влажную кость, кожа, как тряпочка свисала местами.
Боль парализовала девушку и задавила все ее мысли, и она не могла даже понять, что она только слегка подвернула ногу при падении, и она никак была не способна сломаться таким образом. Что-то происходит.
Кто-то из проходивших девушек наступил каблуком на подол ее платья.
Корсет платья был без застежки и только в некоторых местах скреплен булавочками, сейчас некоторые из них выпали, и он начал расходиться. Она прикрыла рукой грудь, корсет уже не был способен ее защитить.
Какой-то человек, мужчина, встал со зрительского места и, подойдя к ней, рывком отдернул корсет от ее груди и провел пальцами по ее ребрам. Девушка постаралась освободиться от него, но встать все равно не могла, когда он ухватил одно из ее ребер и очень быстро выдернул его. Кожа снова порвалась и кровь, вытекая, слегка холодила кожу и запачкала платье и руки девушки, которыми она все еще старалась прикрыться. Но никто не смотрел на ее грудь.
Кристина замерла от страха и заплакала, но молча, все еще смотря на разорванную кожу.
Этого всего не может быть…
Голова-лампочка! Ей снился сон накануне про человека с огромной светящейся лампочкой вместо головы. Она словно зашла в какую-то комнату, она была очень тесной, как гардеробная, и он сидел там – сам собой освящая себе во тьме. На нем было длинное белое платье, и он сложил руки на коленях. За его спиной, на белой внутренней стене этого внутреннего шкафа были нарисованы разные крупные символы красной краской, и как будто из их очертании можно было понять какие-то настоящие слова, и Кристина, может быть, и понимала их, но так и не смогла вспомнить. Он был настоящий и живой, потому, что он слегка поднял одну руку, чтобы словно показать на девушку или указать на что-то, но потом снова опустил ее. Он снился ей должно быть к смерти!
Ну как же она не поняла!? Ну как же она не смогла понять, что люди-лампочки всегда снятся к смерти! Ну почему она не поняла сразу?..
Незнакомый мужчина положил ее ребро рядом на сцену и достал из кармана прозрачную мягкую трубочку и вставил ее через разорванную ранку в легкое девушки.
Она посмотрела в зал, который поплыл перед ее глазами, таял в ее слезах. Тысячи людей с насмешливо-взволнованными, почему-то вшитыми в глазницы пластмассовыми, где-то надтреснутыми глазами ждали представления.
Она увидела, как в нее начала заливаться голубоватая жидкость, наполняя ее, как тяжелые воспоминания, она горячила изнутри, но искусственно, не как теплый чай, а как укол, после которого к горлу подступает жар и тошнота. Она поднесла руку к глазам, чтобы утереть непрерывные слезы, на ее руке слезы стали тоже ярко-голубыми. Как и венки на ее запястьях, возможно слюна, что-нибудь еще.
Инга не спала. Ночь искушала ее, предлагала самой убедиться, что однажды может вдруг стать не нужно вообще ничего и никого и только в одно мгновение.
Она же, злая ведьма, которой уже много миллионов лет, забросившая небо огромной черной скатертью, клонила северным ветром маленькую тонкую рябинку к мокрой земле. Деревце плакало каплями после дождя со своих веток и не хотело умирать.
Да, ладно тебе – никто ведь не хочет.