„Чтобы все завершилось, чтобы не было мне так одиноко, остается только пожелать, чтобы в день моей казни собралось побольше зрителей-и пусть они встретят меня криками ненависти.”
А.Камю,„Посторонний”.
…Пьяная искристыми колючими слезами, словно захлебываясь в морской благословенной воде, я иду мелко дрожа всем телом к заплеванной площади, которая одета в грязные ошметки и старые желтые газеты и изрыта гнилыми листьями, и ржавыми брошенными автомобилями.
…Когда сумеречное вечернее небо поджигает пепельные края чернильно-акварельных измазанных туч и заставляет их крошиться сажей, истлевающей папиросной бумагой- медленно нарастающей вибрацией раздается тяжелый горько-медный звон.
В нем много печального торжества дымчато- вороной бездны, пожирающей несмелых духом и утративших надежду. Этот звон раздается так неотвратимо медленно, что равнодушно устаешь ждать отмеряющего годы метронома.
И люди идут из старого, затянутого паутиной собора с выбитыми северными ветрами карамельными витражами. И освящены они святой водой да терпкими чадящими свечами- лица их подрагивают в порывах ветра, освещающего мановением желания глаза полные огня.
И это небо, которое вот-вот разобьется старым надтреснувшим зеркалом и обрушит на головы безликих прохожих стаи жадного до сгнившей плоти воронья, и манящие голоса колоколов, завораживающие и ведущие к месту казни очередного Христа, и эти злые языки свечей, съедающие облики что простых людей, что святых- во всем этом застываешь на месте, приложив холодные, длинные пальцы к вискам, сходя с ума от гула и боли.
Небо перерезается с треском, словно атлас, грозой и вырезает на ладонях наши предзнаменования. И на призрачные фонари, на булыжную мостовую, на языческих богов низвергается ливень и город вымывает всю свою грязь- черных подвальных крыс вперемешку с еще более грязными людьми. Вся слякоть и нечистоты летят ревущим потоком прочь из города.
И через полчаса город пуст и холоден.
И я не знаю тут- ли я еще, или мне это просто мерещится.
Я иду по заброшенным улицам, с оборванными афишами, с потрепанными, с налипшими осенними листьями на витринах, с обвалившимися, растоптанными стихией и мхом зданиями. В городе ни души.
Словно вокруг меня вырастает стена красного кирпича и тянется она, подпирая небеса заместо атлантов. И я очень хочу взлететь, будто птица, но не могу. Я рвусь вверх, обессилено падаю. Во мне просыпается что-то очень древнее и дикое и я рушу стену.
Я сползаю на грязный асфальт без сил. Кирпич падает и на меня, я закрываюсь руками и понимаю, что кричу, и что ничего не вижу то- ли из-за дождя, то- ли из-за слез. После ста лет спокойствия я сотрясаюсь всем телом от рыданий, неумело вытирая лицо тыльной стороной руки.
Кажется, что я захлебываюсь собственной кровью. И мне просто невыносимо физически плохо от того, что я в этом городе одна, и что я не знаю есть- ли я в этом городе на самом деле или это всего- лишь чья-то нелепая шутка.
Пытаюсь медленно подняться, руки трясутся от напряжения, злость на себя вздымается волнами и бьет по вискам. Меня шатает из стороны в сторону, словно после долгой, изматывающей болезни, отливающей желтыми больничными шторами и безвкусной пищей и питьем.
Все безвозвратно утеряно.Все потеряны.
Но тут небо разрезается посередине ярчайшим огнем, и я на секунду слепну. И вдруг улицы наполняются шумом и тут и там начинают мелькать тени людей, становясь все явственнее. Я растерянно оглядываюсь. Ведь я так упорно не верю в чудеса, но они продолжают случаться.
Чья-то знакомая тень мелькает где-то рядом, чуть задев меня локтем проходит мимо, но через пару шагов оборачивается.
Я пытаюсь разглядеть лицо, но ничего не выходит. Лишь свет бьет мне по глазам.
И я делаю шаг вперед.
Но как только мои глаза привыкают к ослепительному сиянию, я замечаю лишь свежеозлобленные звериные не лица!.. маски людей…
…И в полубреду- в полуабстрактном сне я то бегу, что есть сил, и уже не кричу, но почти по-волчьи зову полухрипом- полузадыхаясь, раздирая горло в кровь, а потом изнемогая от опустошения падаю на грязный асфальт, безвольно- тихо плача, и лишь раздирая тонкую папиросную кожу ладоней острыми ногтями..
..Я уже вся не то в слезах своих?.. моря?.. не то в крови, съедающей меня извне и изнутри- как она кипит в жилах, словно пузырится и хочет сжечь меня. Сердце, словно, в растрепанных чувствах - ярких, разноцветных лоскутах, гонит кровь все быстрее и быстрее, наперегонки само с собой.
Я не могу понять- сон это или явь, я уже в столь глубоком забытье-сумасшествии, что совсем не удивляюсь, когда вижу две колонны разгневанных, завидующих, среблолюбных и еще сотен и сотен изображений всех виданных и невиданных доселе пороков, но ведь это- люди!.. уже нет. И в конце, на возвышении, в круге света стоит толи Христовый Крест, толи Ведьминский Костер. И я шаг за шагом, медленно, словно под лазурной, нежной, такой материнской морской водой, двигаюсь в направлении места казни, над которой уже не безучастные, а разрисованные ангелами- детьми пастелью облака- они такие шелковые и ласковые на вид и так сияют, уходя ввысь, что даже мое утомленное сердце находит в них успокоение. И я не смотрю на людей, которые стоят слева и справа от дороги, и, ненавидя и боясь меня, боятся подойти, но стоит им оказаться позади, как они хаотичной массой чего-то серого и бесформенного преграждают мне путь назад, и пытаются, истерически хохоча, порвать мою одежду или ударить меня- они только и умеют и могут, делать пакости из-за спины, когда их никто не видит.
Дорога кажется вечной- я иду босиком, незамечая острых камешков, стекла и грязи, мое красивое белоснежное платье понемногу превращается в тряпье, и я невидящими рыбьими глазами смотрю на холм и иду, словно завороженная- заговоренная.
Холм чист- там нет людей, только снуют молочно- прозрачные пленочные тени; он весь в ярко- салатовой траве, усыпанной сотней веселых одуванчиков. Крест-Костер оплетен белоснежной невинной розой, с острыми, кажется, будто стальными шипами.
Я изнеможенно выдавливаю из себя улыбку. На меня наваливается еще больший груз усталости.
Я делаю последних три шага по рыхлой земле. Ко мне, воркоча, подлетают ослепительные голуби, будто уговаривают одуматься, но обреченно улетают, видя мою решимость.
И на кресте я простираю руки, и стальные шипы впиваются сначала в мои руки, постепенно подбираясь к телу. Лепестки роз орошаются алой кровью, от чего розы меняют цвет и из белых становятся алыми, а после- бордовыми. Шипы протыкают мою кожу медленно, с наслаждением, словно, растягивая удовольствие, чувство как будто в тело впивается сотни змей.
Медленно разгорается костер- скоро он начнет лизать мои ступни, сотней обжигающих лепестков- язычков, как невиданный цветок. И толпа внизу неистовствует, сходя с ума от зрелища кровавой казни-но светом озаряется волна идущая из сердца и сметает по - животному испуганную толпу, очищая площадь, делая ее первозданно чистой.
Рушится Крест, и я уже лежу в его обломках. Розы так и не успели довести начатое дело до конца, розы так и не успели почернеть и обуглиться.
Я лежу и тихо, по-детски плачу. Небеса словно открывают мне дорогу и уже готовы принять меня, разделившую крест. Медовая музыка и запах амброзии кружат голову, но я здесь на земле, и в отчаянии последний раз смотрю на площадь. И то ли от помутившегося рассудка, толи от ужасной усталости и безысходности, мне чудится, что среди эдэмской, зовущей музыки я слышу какой-то другой, земной голос.
Я уже практически не могу ничему поверить, и кружащие вокруг молочные тени начинают тянуть меня за собой, и мне кажется, что уже почти рассталась с собой, как меня снова резко бросает на землю.
Уже нет никаких сил открыть глаза. Так странно снова быть собой, пройдя через все это.
-Да что же ты сделала? Что же ты сделала, я тебя спрашиваю?
Чувствую, что меня трясут, как безвольную куклу, но я не могу заставить себя отреагировать- я нахожусь где-то на границе с сознанием, как гость на пороге, уже готовый уйти.
-Это же надо, обо мне ты не подумала даже? В Спасителя поиграть захотела? А кишка-то не тонка? Вот же дурында, Господи!..
Я пытаюсь складывать слова по кубикам, пытаюсь понять смысл, но все уходит мимо меня. Я слишком много сил отдала на очищение.
-Да открой же глаза!.. Ты думаешь, что сама можешь решать пора или не пора?.. Ну уж нет.
..Собираю всю себя, направляю все, что еще осталось от меня, все силы мои на зрение, и пытаюсь открыть глаза.
-Очнись!.. Пожалуйста, очнись. Проснись..
Часто моргая, жмурюсь от пронзительной синевы неба.. и вижу, тот же самый силуэт. Я не могу разглядеть, кто это, мое сознание переключается на крики чаек где-то в отдалении.
Кто это?.. Разве только..
От изумления широко открываю глаза и глупо улыбаюсь.
-Где же ты был?.. –полухрипя, не могу остановить сухой кашель. Меня накрывает волной нежности и пережитого отчаяния и я утопаю в объятьях воплощенного Морского Ветра.
-Где же ты был?..